355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владислав Хапров » Ватажники атамана Галани » Текст книги (страница 18)
Ватажники атамана Галани
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 04:44

Текст книги "Ватажники атамана Галани"


Автор книги: Владислав Хапров



сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

В это время в коридоре хлопнул взрыв и из облака едкого порохового дыма вывалился один из солдат, весь в крови от многочисленных ран.

– Граната, – прохрипел он.

– Давай вниз! – крикнул поручик. – Стреляйте, Артемий Сергеевич, стреляйте мать их!

Я выстрелил в тёмные силуэты, проступившие из дыма.

Там кто-то застонал. Разбойники отступили. Я услышал их голоса:

– Назад! Где гранаты? Быстро давай сюда!

Раненый солдат тем временем исчез в люке.

– Ну всё, теперь спасаемся сами.

С этими словами поручик Маврикинский схватил кресло и швырнул его в окно каюты, выбив стёкла и рамы. Затем прыгнул в образовавшуюся пустоту. Я без раздумий последовал за ним и через мгновение оказался в воде. Я увидел уплывавшее по течению кресло и бешено гребущего к острову поручика.

В окне показались головы разбойников.

– Вон они! – крикнул кто-то из них.

– Стреляете! – услышал я голос Гольшат. – Убейте их всех!

Хорошо, что им понадобилось время, чтобы перезарядить оружие. Я успел отплыть на некоторое расстояние, прежде чем вслед мне полетели пули. Одна из них жиганула мне по ноге. Боль была адская и это прибавило мне прыти. Я быстро доплыл до берега и опрометью бросился в лес. Последнее что я видел и слышал, была галера в зареве пожара и вопли разбойников:

– Тащите вёдра! Тушите огонь!

Глава XXV

Утро после сражения. Разбойники перевозят на берег сокровища. Новый атаман Кондрат Дубина. Поручик Маврикинский вызволяет из трюма горящей галеры своих солдат. Мы возвращаемся в Макарьев. Арест Луки Мясоеда. Совещание в воеводской канцелярии. Воевода Бахметьев приводит армию калмыков. Штурм Шайтан-горы.

Настало пасмурное промозглое утро. Я очнулся в лесу от сырости и холода. Моросил мелкий дождь. Невыносимо ныла рана, полученная мной ночью, когда я прыгнул через окно каюты в реку. Я встал и принялся скакать на месте, пытаясь согреться. Когда мои конечности приобрели некоторую подвижность, я решил пробраться к берегу и узнать, что делается на месте вчерашней битвы. Стараясь производить как можно меньше шума я двинулся по лесу, ежесекундно озираясь и вздрагивая от малейшего шороха. Наконец среди зарослей заблестели стальные воды Волги и послышались голоса людей. Я упал на брюхо и остальную часть пути проделал ползком.

Галера стояла на якоре, на том же месте что и вчера. Между ней и берегом сновали лодки, перевозившие бочонки с казной Макарьевской ярмарки, сундуки с сокровищами награбленными Галаней в Персии, а также подати, собранные волжскими воеводами. Добычу перекладывали в кожаные мешки и грузили на лошадей.

Заправлял казаками Кондрат Дубина. Он ходил по куршее с огромным топором в руках и щедро осыпал матюгами всех попавшихся под горячую руку. Люди носились туда-сюда, делали всё бестолково, мешались друг другу, что вызывало у Кондрата Дубины всё усиливавшиеся приступы ярости.

«Нашли, кого выбрать атаманом», – подумалось мне.

Я перевёл взгляд на берег, где вчера возвышался редут, построенный из содержимого трюма «царёва корабля». Сейчас на этом месте зияла огромная воронка. Среди раскиданных бочек, ящиков, мешков с мукой и крупами валялись разорванные на части и обгоревшие трупы. Пушки были перевёрнуты, их лафеты разбиты.

Я снова повернулся в сторону галеры. Увидел Гольшат, которая сидела, склонившись над телом Галани. Она не рыдала, не рвала на себе волосы. Её глаза были пусты и безучастны к происходящему, а тело словно превратилось в статую, изваянную, дабы изобразить безутешную скорбь.

Вдруг рядом со мной хрустнула ветка. До смерти перепугавшись я вжался в землю, мысленно читая все молитвы, которые удалось вспомнить.

– Не бойтесь, Артемий Сергеевич, это я, – раздался шёпот поручика Маврикинского.

Он тут же оказался рядом со мной, такой же промокший, оборванный и посиневший от холода, каким был я. С ним были несколько солдат, уцелевшие в ночном бою на острове.

В это время две пустых лодки причалили к борту галеры. Кондрат Дубина подошёл к Гольшат и потянул её за руку, но та резко оттолкнула его и что-то зашипела. Слов её я не расслышал, но смысл их стал мне тут же ясен. Кондрат Дубина взвалил тело Галани на плечо и понёс к лодке. Очевидно Гольшат потребовала от нового атамана похоронить прежнего с почестями причитающимися тому по воровским законам.

Отправив Гольшат и тело Галани на, берег Кондрат Дубина подошёл к люку, ведущему в трюм галеры и закричал:

– Мужики, кончай косить под корабельных крыс! Вылазьте!

– Нам и здесь не плохо! – послышался голос кого-то из солдат.

– Ну, как знаете, моё дело предложить.

С этими словами Кондрат Дубина запалил фитиль ручной гранаты и кинул её вниз. В трюме хлопнул взрыв. Кто-то закричал от боли.

– Тащите ещё гранаты! – скомандовал новый атаман.

Двое казаков подбежали к люку с гранатами в руках, но из трюма грянул залп и оба, изрешеченные пулями, рухнули на палубу. Кондрат Дубина, едва успевший отскочить, разразился ругательствами, кои я ни в коем случае не рискну воспроизвести на бумаге.

– Всё равно я вас зажарю.

Он велел своим людям задраить все люки, ведущие в трюм, так чтобы их нельзя было открыть снизу. Перед тем как сесть в лодки, воровские казаки подожгли галеру.

– Надо вытащить наших! – воскликнул поручик Маврикинский.

Как только лодки отошли на некоторое расстояние, он со всех ног бросился по берегу к броду. Разбойники Кондрата Дубины, заметив его, со свистом и улюлюканьем принялись заряжать фузеи. Арсений Маврикинский превратился в дичь. Охотники один за другим палили в него, а поручик немыслимыми способами уворачивался от их пуль. Я бы точно так не смог, поэтому предпочёл не высовываться из укрытия.

Поручик Маврикинский взобрался по якорному канату и принялся открывать крышку одного из люков. Запертые в трюме пытались вышибить её снизу. Как только крышка поддалась, из люка стали выбираться солдаты, наполовину задохнувшиеся от дыма, с выпученными глазами и почерневшими лицами. Последним на свет божий появился астраханский губернатор.

Огонь уже лизал просмоленные доски палубы. Занялись паруса и снасти. Вниз полетели пылающие обломки. О том, чтобы потушить пожар, не было и речи. Все, кто был на галере, бросились в воду и под угрожающие крики ушкуйников добрались до берега. Однако возвращаться, чтобы добить нас, разбойники не рискнули. Погрузив всю добычу на лошадей, они бросились врассыпную, и вскоре берег опустел.

Из леса вышли прятавшиеся там солдаты. Почти все они были ранены и шли, опираясь на фузеи, или друг на друга.

Мы подсчитали уцелевших. Их было немного. Тридцать восемь солдат, шестеро матросов, я и поручик Маврикинский. Шкипера Якоба Янсена нашли на редуте обгоревшего так, что его едва удалось узнать.

Пожар на галере бушевал до полудня. Затем она развалилась и пошла ко дну. Над водой остались торчать только верхушки мачт.

Завидев дым, к острову поспешили на лодках мужики из соседней деревни. Они и доставили нас на берег. Поручик Маврикинский, оставил на острове двух матросов, караулить остатки груза галеры, чтобы его не растащили местные. Сам же реквизировал всех деревенских лошадей и телеги, на которые положили убитых и раненых.

К утру следующего дня наш скорбный обоз добрался до Макарьева. Слух о том, что воровские казаки напали на «царёв корабль» уже разнёсся по городу. Бабы, увидев мертвецов, подняли жалобный вой, мужики крестились.

Телеги остановились у комендантской канцелярии. Лука Мясоед вышел на крыльцо и в притворном ужасе всплеснул руками:

– Божечки, что ж это с вами такое произошло?

Вместо ответа поручик Маврикинский прыгнул на него, как разъярённый зверь на охотника, внезапно оказавшегося перед ним без оружия.

– Убью гада, – рычал он, пытаясь своими тонкими аристократическими пальцами сжать необъятную шею лихоимца.

Мне стоило немалых усилий оттащить его и успокоить.

– В колодки его! На дыбу! – закричал макарьевский комендант караульному солдату, вытянувшемуся в струнку у дверей канцелярии, но тот, видя суровые лица гвардейцев, предпочёл не двигаться с места.

Ярость внезапно захлестнула меня, при воспоминании о всех обидах, причинённых мне Лукой Мясоедом. Я схватил его за шиворот, стащил с крыльца и ткнул мордой в коровью лепёшку.

– Ты меня узнаёшь, собака?!

Совершенно сбитый с толку и перепуганный комендант отрицательно замотал головой.

Я затряс перед его глазами руками.

– Кондрашка, – ахнул он.

– Верно свинья. Он самый.

– Но ты же…

– Мёртв? Так оно и есть! Только я с того света вернулся, чтобы посчитаться с тобой! С твоим дружком Филином я уже посчитался! Он и его подружка ныне поджариваются в аду!

На этот раз пришлось поручику Маврикинскому силком оттаскивать меня от Луки Мясоеда.

– Ума не приложу, господин поручик, в чём я перед вами провинился, – проговорил немного очухавшийся от первого испуга комендант Макарьева. – И откуда взялся этот висельник? – он указал на меня пальцем.

– Сейчас скажу, в чём ты провинился, жирная свинья! – снова набросился на него я.

Меня понесло. Долго сдерживаемый гнев прорвался наружу. А гнев, как известно, не лучший советчик. Я совершил ошибку, из-за которой на меня впоследствии обрушилось немало несчастий. Не надо было кричать «слово и дело государево». А я крикнул и прилюдно обвинил государева человека в измене. – Я Артемий Кондратьев, старший подьячий полицмейстерской канцелярии Санкт-Питербурха обвиняю тебя в тайном сговоре с воровскими атаманами Филиным и Галаней!

Тут моё несчастное горло не выдержало такого напряжения. Я засипел и закашлялся.

Поручик Маврикинский поспешил отдать приказ убрать Луку Мясоеда с глаз долой. Семёновцы схватили ошалевшего коменданта и уволокли в острог.

Мы вошли в канцелярию. Волынский тут же воцарился в кабинете коменданта и принялся гонять подьячих. Мне кое-как удалось отловить одного из них и заставить сбегать за цирюльником. Тот состриг мои лохмы и сбрил бороду. Я снова стал узнавать себя в зеркале. Конечно, моё лицо похудело, обветрилось, загорело, но это было моё лицо.

Тут в комнату вошёл поручик Маврикинский. Увидев меня, он замотал головой, словно настроившийся на драку горный козёл и сказал:

– Не могу поверить, Артемий Сергеевич, что это вы. Только что были жутким татем, а теперь совсем другой человек. Диву даюсь, как вы умеете менять внешность.

Я отправился на коломенку Матвея Ласточкина. Он и Иринка были там.

– Ну, вот и слава богу, жив, – увидев меня, сказала девушка.

А я только и смог вымолвить в ответ:

– Дайте мне что-нибудь поесть.

Иринка убежала и вернулась с котелком ещё не остывших щей. Заглушив двухдневный голод, я завалился на палубу на корме, положил под голову кафтан и тут же уснул.

Меня разбудил давешний караульный солдат.

– Его сиятельство зовут вас к себе, – сказал он.

– Кто? – не понял поначалу я.

– Волынский, – сказал Матвей Ласточкин.

– А-а-а.

Я поднялся.

– Пойдёмте со мной, Матвей Иванович, – сказал я. – Ваш совет будет не лишним.

Канцелярия к тому времени уже опустела. Подьячие разошлись по домам. Только в кабинете коменданта сидели Астраханский губернатор и поручик Маврикинский. У дверей стояли на часах два гвардейца. Когда мы появились, поручик говорил Волынскому:

– Убитых перевезли в монастырь. Их отпоют и похоронят как должно. Я поставил посты у всех дорог ведущих из Макарьева и Лыскова, а так же у пристаней, с приказом никого не выпускать без письменного разрешения.

– Ох, не сносить нам братцы голов, коли не вернём похищенного воровскими казаками, – простонал Волынский. – Государь церемониться не станет. Все будем висеть на дыбе вместе с Лукой Мясоедом.

– Верно, будем. И поделом нам дуракам, – буркнул поручик Маврикинский ёрзая на табуретке и не зная, куда приткнуть длинную шпагу.

– Воровские видать уже поделили добычу и разбежались, – продолжил причитать астраханский губернатор.

Ему ответил Матвей Ласточкин, который утроился в самом дальнем и тёмном углу кабинета.

– А вот и нет. Для начала они должны похоронить Галаню. А похороны такого знатного атамана у воровских казаков дело пышное и не скорое. Большую лодку убирают драгоценными тканями, кладут туда тело, а сверху насыпают злато и серебро. Затем эту лодку несут в тайное место и закапывают, не оставив на поверхности даже холмика и тщательно скрыв всё, что может выдать захоронение. После этого вся ватага три дня беспробудно пьёт и гуляет. Только потом начинается делёж добычи. Так что время ещё есть.

– Время то есть, а людей нет, – ответил ему поручик Маврикинский. – Чтобы штурмовать Шайтан-гору нужна целая армия. Артемий Сергеевич говорит, что это неприступная крепость. А у нас солдат раз два и обчёлся. Тридцать человек гарнизонных, да моих семёновцев столько же.

– Может послать гонца в Нижний, вернуть полк, который охраняет ярмарку, – предложил астраханский губернатор.

Макарьевскую ярмарку охранял от набегов воровских казаков полк солдат, который возвращался в Нижний Новгород, как только торги заканчивались.

– Не поспеем. Надо придумать что-то ещё, – ответил я.

– Нечего придумывать, – Маврикинский в сердцах саданул кулаком по столу, так что стоявшая там чернильница перевернулась и чернила пролились на зелёное сукно. – Нам негде взять солдат. Надо выступать с теми, что есть. И выступать немедленно.

– Это безумие! – воскликнул я. – А что потом!?

– На месте разберёмся.

Я подумал, что покойный сержант Гуляев был как нельзя более прав, когда говорил что храбрости у этого поручика больше чем ума.

– Лучше умереть с честью, чем жить с таким позором, – напыщенно добавил офицер.

А вот это уж совсем никуда не годилось. Пережить позор я был в состоянии. Не для того я прошёл за эти три месяца через воду огонь и медные трубы, чтобы сейчас славно погибнуть во славу государя и отечества.

И тут, очевидно, бог услышал мои молитвы. В канцелярию ворвался гарнизонный солдат и, задыхаясь, произнёс:

– Там калмыки, целое войско. Все вооружены до зубов. А во главе его вроде как наш. Говорит, что саратовский воевода.

Мы выбежали на улицу и увидели, как в свете заходящего солнца, по главной дороге опустевшей ярмарки, распугивая випивох, нашедших себе приют среди лавок, к нам приближается облако пыли. Во главе тысячи калмыков и сотни служилых казаков скакал стольник Бахметьев обвешанный таким количеством оружия, что я посочувствовал его коню.

– Ну вот, как всё славно получилось, – сказал Арсений Маврикинский. – Теперь у нас есть армия, чтобы штурмовать Шайтан-гору.

* * * *

Над высокой горой, возвышавшейся среди дремучего леса, где если и можно было встретить человека, то лучше было бы повстречать дикого зверя, вился тёмный дым от больших костров. Волки, бродившие вокруг, жадно принюхивались к запаху жарившегося на них мяса. Ватага разбойников пировала, празднуя самый удачный в своей жизни налёт. И хоть он стоил жизни больше чем половине их ватаги, зато кто выжил, после дележа добычи, становились сказочно богатыми.

Провиантом и выпивкой запасались в Хмелёвке. Уж чего-чего, а сивушников там было хоть отбавляй. Дело те своё знали. Гнали самогон на травках, от которого по утру башка не трещит, если конечно употребить его в меру. А уж про вино из смородины и черники даже говорить нечего. Привозили как-то василёвские купцы из-за моря дорогущее вино из Франции и Италии, так потом только плевались. Говорили, что в сравнении с местным, никуда это хвалёное иноземное пойло не годиться.

А чтобы к выпивке и закусь был что надо, бабы пекли из свежепомолотого зерна хлеб, мужики забивали скотину. Разбойники на деньги не скупились. Платили за всё не медяками, а серебром. Хмелёвцы богатели на глазах, особенно смазливые и не слишком стыдливые девки, которым давали за любовь столько, сколько их отцы не зарабатывали за всё лето, надрываясь в бурлацкой лямке.

Разбойники приплывали в село на больших лодках. Загружали их под завязку и уходили обратно вверх по реке. Хмелёвцы точно не знали кем были эти неразговорчивые мужики со злобным блеском в глазах, сорившие серебром направо и налево, однако догадывались, что народ это лихой, опасный и деньжата у них водятся неспроста.

Лодки возвращались на Шайтан-гору, где туши поросят и барашков ставили жариться на ко-страх, а хмельному питью ни кто не вёл счёт. Горланили песни, плясали под балалайку Еремейки, а когда упивались до одури, принимались палить в воздух из фузей и пистолей.

На пятый день этого непрерывного веселья, одна из провиантских лодок сильно припозднилась и прошла через протоку в озеро, когда уже почти стемнело. Однако с вершины горы её успели разглядеть, и на валу показался Кондрат Дубина.

– Эй валенки тобольские, где вас черти носят! – заорал он и его голос разнёсся среди почти совершенной лесной тишины тысячеголосым эхом. – Небось хмелёвских баб тискали!

Из лодки раздался громкий хохот, косвенно подтвердивший правоту воровского атамана.

– У нас уже в глотке горит и жрать, между прочим, тоже нечего! – последовал голос Еремейки, появившегося на валу следом за Кондратом Дубиной.

Лодка причалила к берегу. Дюжина человек, взвалив на плечи её груз, принялась подниматься по едва заметной тропинке. Через обрыв тут же перекинули мост. Вновь прибывшие перешли по нему и оказались на крепостном дворе.

Посреди него горели большие костры. Туши свиней и барашков тут же насадили на вертела и поставили жариться. С бочонков с самогоном и вином сняли крышки. Хлеб разложили на постеленной прямо на земле рогоже.

– Живём, братцы! – радостно заголосил кто-то из ушкуйников.

Воровской стан сразу ожил. Со всех сторон к еде и питью начали сползаться люди. Никто из них не обратил внимание на то, что впопыхах позабыли убрать мост, а вновь прибывшие стараются держаться в тени, чтобы нельзя было разглядеть их лиц. И никто и дальше бы не обратил на это внимание, если бы Еремейка не пристал к одному из них.

– Эй, Яшка! Чего не пьёшь!? Для хмелёвских девок бережёшься! – он подошёл ближе с двумя латунными кружками в руках. Вгляделся в лицо. Пробормотал, – Да ты и не Яшка вовсе. А где Яшка. И вообще ты кто та…

Фразу ему помешало закончить жало длинной шпаги, пронзившее горло карлика.

Кто-то заорал караул. Ряженные разбойниками семёновцы под предводительством поручика Маврикинского в мгновение ока ощетинились оружием и врезались в толпу казаков рубя и коля всех кто попадался им под руку. Застигнутые врасплох ушкуйники заметались по крепостному двору, хватая оружие и пытаясь отразить внезапную атаку.

Начавшаяся на Шайтан-горе заварушка послужила сигналом, находившемуся поблизости войску. Из леса выдвинулась тёмная масса всадников и стремительным потоком понеслась к мосту. Когда они достигли его, с той стороны выбежал один из ряженых разбойником солдат. Однако не успел он сделать и нескольких шагов, как ему в спину вонзился арбалетный болт и он, широко открыв рот в безмолвном крике боли, полетел вниз в пропасть.

Стрелок стоявший на валу, принялся перезаряжать арбалет, но меткий выстрел из штуцера, сделанный на скаку одним из служилых казаков воеводы Бахметьева, покончил с ним.

Это спасло второго выбежавшего на мост человека, поручика Маврикинского. Увидев всадников, он замахал руками и закричал:

– Да где ж вас, б…, черти носят! Быстрее! Они сейчас нас всех перебьют!

Калмыки и казаки спешились, так как мост был слишком узок и ненадёжен, чтобы по нему кто-нибудь решился скакать верхом. Калмыки на ходу вкладывали стрелы в длинные луки, а казаки взводили курки штуцеров и пистолетов.

– Давай, давай родимые, быстрее! – подбадривал их поручик Маврикинский.

Ещё несколько мгновений и участь разбойничьей крепости была бы решена. Но тут на развалинах воротной башни появился Кондрат Дубина. В руках он держал бочонок с порохом, в который был вставлен короткий дымящийся фитиль. Он размахнулся и швырнул его прямо в толпу штурмующих.

На короткое время ночь превратилась в день. Горящие обломки моста, вперемежку с людьми полетели в овраг. Поручик Маврикинский за мгновение до взрыва успел прыгнуть вниз. Он схватился за какой то выступ, но это только замедлило падение. Соскальзывая, он хватался за всё что придётся. Кричал от боли, раздирая руки и ноги. Я потерял его из вида, когда все горящие обломки моста оказались на дне оврага, и вокруг снова воцарилась темнота.

Так закончился первый штурм Шайтан-горы.

Воевода Бахметьев метал громы и молнии. Именно он придумал послать ряженых в лодке, когда настоящие ушкуйники случайно попали нам в руки.

– Теперь долгой осады не миновать, – сказал он мне.

Я печально пожал плечами, а воевода схватился за голову.

– Боже мой, если мы доложим в столицу, что месяц осаждали развалины крепости, защищаемые жалкой горсткой воровских казаков, государь сошлёт нас в Сибирь.

– Сибирь прекрасный край, на него клевещут, – флегматично ответил я, и мне показалось, что Бахметьев сейчас расплачется.

– Ну, придумайте что-нибудь, Артемий Сергеевич! Вы же светлая голова! – в сердцах воскликнул он.

– Не могу, – сказал я. – Я три ночи не спал. С ног валюсь. Пойду, вздремну немного, а там видно будет.

Калмыки и казаки уже принялись рубить дрова и разжигать костры. Я лёг возле одного из них, завернувшись в тёплое войлочное одеяло, и тут же уснул.

Утром меня разбудил грохот пушечного выстрела. Какой-то свирепо жужжащий жук пролетел прямо у меня под носом. Я вскочил и тут же осознал, что то был вовсе не жук. В соседнем дереве торчал ржавый гвоздь.

Воевода Бахметьев уже со всех ног бежал ко мне.

– Проклятье. Они где-то раздобыли пушку и теперь палят по нам всяческим железным ломом. Двух человек уже убило.

Перебегая от дерева к дереву, мы с воеводой оказались почти что у края оврага. На другой стороне, на валу, я увидел тот самый старинный единорог, который лежал на крепостном дворе. Его, очевидно, ночью откопали, вычистили и поставили на наскоро сработанный неуклюжий лафет.

Разбойники подняли на вал шесты с отрубленными головами погибших ночью солдат. В ответ семёновцы осыпали крепость градом пуль. Их поддержали казаки и калмыки, луки которых были ничуть не менее опасны, чем фузеи и штуцера. Завязалась нешуточная перестрелка, продолжавшаяся несколько часов.

В самый её разгар произошло настоящее чудо. Из оврага, покрытый грязью и кровью выполз поручик Маврикинский. Живой, хоть и сильно помятый. Одна рука его была сломана, на второй как мне показалось не осталось даже кусочка кожи. Ему промыли и перевязали раны, дали хлебнуть большую кружку водки, а сломанную руку заключили в лубки.

Несмотря на тяжёлые раны, поручик всё время рвался в бой. Поэтому его пришлось насильно спустить вниз, уложить в лодку и в сопровождении двух матросов с «Дианы» отправить в Макарьев.

В полдень Бахметьев приказал всем отступить как можно дальше в лес, чтобы не терять людей в бессмысленной перестрелке. На Шайтан-горе это вызвало бурю восторгов. Разбойники очевидно решили, что мы убираемся восвояси.

– Пусть пока радуются, – процедил сквозь зубы саратовский воевода.

К тому времени у меня в голове созрел план. И хоть надежды на успех он имел весьма призрачные, я всё же предложил его Бахметьеву.

– Под горой протекает подземная речка. В караульной башне Шайтан-горы есть спрятанный под полом колодец. Он ведёт как раз к ней. Об этом колодце знали только Галаня, Гольшат и Вакула. Я проведал о нём совершенно случайно. Галаня хранил на его дне свой хабар. Он говорил, что, судя по тому, как колышется огонь под землёй, речка выходит на поверхность где то за Шайтан-горой. Если он не ошибался, и мы найдём её, то сможем незаметно пробраться в крепость.

– Я же говорил, что вы светлая голова, Артемий Сергеевич! – радостно воскликнул Бахметьев.

– Вот только как залезть наверх по стене колодца?

– Насчёт этого не волнуйтесь. У меня есть казак, который десять лет провёл в плену в Бухарском ханстве. Так он там наловчился взбираться на любую скалу на одних пальцах. Как паучок по паутинке ползает, так и он по горам. Никак не могу надивиться.

Весь этот и следующий день разбойники беззаботно пировали, раньше времени празднуя победу. А мы, словно голодные волки, рыскали по лесу вокруг Шайтан-горы. И, как не странно, довольно быстро нашли, что искали. Галаня оказался прав. Один из калмыков наткнулся на грот, из которого вытекал ручей, впадавший затем в озеро. Грот был явно искусственным. Он представлял из себя арку, выложенную из отёсанных кусков песчаника.

Как только стемнело мы, запалив факелы, один за другим проникли в подземелье. Я взял с собой двадцать казаков, полсотни калмыков, а так же оставшихся семёновцев, горевших желанием отомстить за погибших товарищей.

Пещера то расширялась, то сужалась. Мы шли по воде, стараясь, чтобы течение не сбило нас с ног. Иногда на нашем пути вставали водопады. Мы забирались вверх используя верёвки, которые привязывали к вбитым в скалу корабельным гвоздям.

Наконец мы вышли на берег подземного озера. На другой его стороне находилась небольшая платформа, на которой стоял огромный, окованный железом сундук.

– Мы на месте, – сказал я, поняв, что именно в этом сундуке Галаня хранил свои сокровища.

Один из казаков, тот, что был в плену в Бухаре, разделся по пояс, обвязался верёвкой и поплыл на другую сторону озера. Он выбрался на платформу, и заглянул в сундук.

– Там пусто, – эхом донёсся его голос.

Последовал вздох разочарования, исторгнутый десятками людей, надеявшихся увидеть несметные сокровища знаменитого атамана и возможно даже их прикарманить.

Казак посыпал руки мукой и принялся подниматься по абсолютно отвесной скале, цепляясь за малейшие неровности поверхности и вбивая в мягкий песчаник корабельные гвозди, за которые цеплял верёвку. Десятки факелов выхватывали из темноты большую часть пещеры, однако завершающую часть пути верхолаз проделал в полной темноте на ощупь.

Добравшись до верха, он вбил в скалу последний гвоздь и, повиснув на верёвке, отодвинул каменную плиту, закрывавшую колодец. Выбравшись на поверхность, он поднял верёвочную лестницу и закрепил её с помощью всё тех же корабельных гвоздей. Наш верхолаз тихо свистнул, и мы принялись подниматься по ужасно раскачивавшейся лестнице на высоту больше чем двадцать саженей.

Я вылез из колодца первым. Вокруг на полу башни лежали кожаные мешки с серебром и золотом, взятым разбойниками с «царёва корабля». Казак открыл один из них и застыл на месте, в немом восторге созерцая невиданное им доселе количество денег. Затем зачерпнул горсть и сунул себе в карман, пробормотав:

– Не обеднеет Меньшиков. Он итак уже много наворовал.

Все кто выбирался на поверхность, тут же проделывали тоже самое, не обращая на меня никакого внимания. Наконец один из казаков подошёл ко мне и поинтересовался тихим голосом:

– А ты чего не возьмёшь?

От этого голоса у меня застыла кровь в жилах. Я понял, что если не последую их примеру, меня, как опасного свидетеля, немедленно зарежут и скажут, что я погиб в схватке с воровскими.

Я поспешил набить карман монетами. Казак хлопнул мне рукой по плечу и произнёс.

– Всё верно, Артемий Сергеевич. Казна чай не обеднеет. А то пока царь свои сатанинские корабли конопатит, а его дружки водку пьют и девок дерут, мои детишки в обносках ходят и сладостей никогда в глаза не видывали.

Велев всем сидеть тихо, я с несколькими калмыками взобрался на верхушку башни и осмотрелся. Большинство разбойников вповалку валялись на земле вокруг костров и полупустых бочек с вином. Однако на валу дежурили шестеро вполне трезвых караульных. Я подумал, что недооценил Кондрата Дубину. Он не такой уж дуболом, каким всегда казался. Я знал, что какими бы упившимися и бесчувственными не выглядели воровские казаки, стоит одному из этих шестерых поднять тревогу и через мгновение вся шайка будет на ногах, готовая дать самый серьёзный отпор любому неприятелю.

Я указал калмыкам на караульных. Те понятливо закивали головами. Почти одновременно в воздухе чиркнули тонкие полоски стрел. Все шестеро умерли, не успев издать даже стона, сражённые кто в горло, кто в глаз, а кто прямо в сердце.

Затем началась резня, ибо вряд ли кто назовёт происходившее сражением. Не буду описывать всё в подробностях, ибо гордиться воинскими доблестями мне приходится не больше чем мяснику, отрубающему головы курам. Скажу только, что немногие воровские казаки пробудились раньше, чем их настигла смертоносная сталь. Они пытались отбиваться, стреляли из пистолетов в мечущиеся в отблесках почти потухших костров тени, нередко попадая в своих. Несколько человек прыгнули с каменного вала в озеро. Половина из них разбилась, остальные попали в руки воеводы Бахметьева, когда выбрались на берег.

Ещё не начало светать, когда Шайтан-гора оказалась в наших руках. Её защитники, изрубленные так, что на тела невозможно было смотреть без тошноты, валялись по всему крепостному двору.

С рассветом начали искать выживших, чтобы палачу было чем занять руки, и нашли одного Кондрата Дубину, всего израненного, но вполне способного передвигаться, хоть и с большим трудом.

Так закончился второй штурм Шайтан-горы, а с ним и служба, порученная мне генерал-полицмейстером Антоном Мануиловичем Девиером. Я остался жив. Страшный атаман Галаня был убит, из его ватаги уцелело всего несколько человек, которых вскоре ждала мучительная казнь.

Чтобы всё это свершилось, мне пришлось превратиться в дикого зверя. Я пытал и убивал людей, предал и обрёк на смерть Мишку Баламута, с которым очень сдружился и который талантом и учёностью превосходил всех людей с которыми мне приходилось встречаться. На моей совести были безвинно погибшие в астраханской резне посадские. Прав был Матвей Ласточкин, когда говорил, что тяжкую и неблагодарную службу взвалил на меня Дивиер.

Сначала я горько расплакался, но это не принесло облегчения. Страх за три месяца превратил меня в горького пьяницу. Я подобрал с земли латунную кружку и зачерпнул со дна одной из бочек остатки ядрёного хмелёвского самогона. Вскоре я уже неуклюже плясал среди трупов, напевая под нос какую то кровожадную разбойничью песню.

Воевода Бахметьев, решив, что у меня временно помутился рассудок, а это, наверное, так и было, велел связать меня по рукам и ногам и не развязывать до тех пор, пока я не просплюсь и не начну связно рассуждать.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю