Текст книги "Нас позвали высокие широты"

Автор книги: Владислав Корякин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Отоспавшись и отъевшись, мы спешно покинули наше то ли убежище, то ли западню, предварительно положив на карту положение фронта ледника 14 июля. У входа в Кросс–фьорд еще бесновались волны, а мы пошли по этому фьорду на север от одного ледника к другому, действуя по отработанной схеме – высадка, общая рекогносцировка, привязка фронта ледника, снова посадка на «Беду», совсем как в известной детской присказке: жил–был царь, у царя был кол, на колу было мочало, начинай сначала…

17 июля мы пришли в бухту Сигне, напоминавшую узкую щель на восточном побережье полуострова Митре. Мы не могли ждать, пока на его внешнем берегу волнение Гренландского моря завершится, и, пересекая полуостров, успешно привязали концы ледников Первый и Второй: есть и такие топонимы на Шпицбергене. Однако растрескавшийся конец Второго ледника преградил наше дальнейшее продвижение на север. К этому времени наша статистика, которую мы надеялись пополнить при возвращении в Баренцбург, количественно приобрела уже вполне достойный вид.

Возвращение в бухту Сигне вновь позволило прикоснуться к недавней истории Шпицбергена, его роли во Второй мировой войне, в частности деятельности немецких метеостанций, поставлявших необходимую информацию в штабы люфтваффе и кригсмарине. Судьба станции с наступлением лета определялась своеобразным соревнованием, кто вперед доберется до такой станции: немецкая подлодка, чтобы эвакуировать ее персонал, или союзный отряд, чтобы разгромить ее, как это произошло здесь весной 1943 года. Мы застали только развалины: остатки сгоревшего жилья, металлические бочки с готической вязью, какая–то драная обувь, россыпь позеленевших гильз, изломанные приборы, груды консервных банок, среди которых выделяются красные коробки португальских сардин, вполне сохранивших вкусовые качества для советских желудков.

В Ню–Олесунн мы вернулись 20 июля, где на нас обрушилась настоящая лавина событий. Встретили наших, от которых узнали, что по плану спустя неделю в Белсунн уходит судно, которым мы можем воспользоваться. Наконец, нам с нашей шлюпкой предстоит обеспечивать высадку французского отряда у памятного ледника 14 июля, в котором участвует и наш Володя Михалев со своим ручным буром. Этот отряд по выполнении программы должен был самостоятельно добираться пешком (совсем как мы на ледниковом плато Ломоносова) на побережье ближе к Ню–Олесунну, с попутной термометрической съемкой, откуда его собирались забрать уже местными силами. Соответственно, 21 июля мы забросили все необходимое к конечному пункту маршрута франко–русского отряда, а на следующий день высадили его у ледника 14 июля. Забегая вперед, отмечу, что отряд успешно справился со своей задачей, затратив на всю операцию пять суток, одолев шестьдесят километров по леднику, сняв отсчеты по рейкам, установленным год назад, отрыв очередной шурф, со дна которого заложили термометрическую скважину. По сравнению с наблюдениями Альмана ситуация здесь претерпела мало изменений, но этот шведский исследователь, похоже, несколько занизил величину питания ледника 14 июля и соседнего ледникового плато Изаксена.

Теперь же нам на шлюпке предстоит срочный бросок в Баренцбург, если мы хотим воспользоваться попутным судном для заброски в Беллсунн, вместо того чтобы тратить время, пробираясь туда вдоль опасного побережья на шлюпке, разумеется, не отказываясь от попутных наблюдений. Что за гонку мы устроили самим себе!

При этом уже в Форлассуннете мы помогли перебазировать лагерь англичан–геологов (к сожалению, никого из знакомых по 1965 году), затем приступили к собственной программе на горных ледниках по восточному берегу пролива. В сложившейся обстановке наши действия приобрели специфический лихорадочный характер. Уже в пути мы намечали стоянку, наиболее отвечавшую интересам Троицкою, где и высаживались на берег. Ставили палатку, а я, набив карманы сухарями и сухофруктами, вооружившись планшетом с картой и буссолью, рысью направлялся к ближайшим ледникам, чтобы в темпе определить положение их концов, а также, если повезет, то и высоту границы питания. Почему–то всегда приходилось спешить, пока облачность не накроет ближайшие вершины, по которым мне предстояло засекаться в процессе этой работы. Добравшись до очередного ледника, в темпе определяю засечками начало привязки, ближайшие ориентиры на местности, затем очередные азимуты и подсчет шагов, с очередными засечками при завершении этой работы. Таким образом обычно удается привязать целый куст таких ледников, в самом жестоком темпе, «заправляясь» на бегу содержимым карманов, за несколько часов преодолевая километров 25. С возвращением в лагерь поглощаю то, что приготовил мой товарищ, и забираюсь в спальный мешок. На очередной высадке все повторяется в той же последовательности. Как ни удивительно, мы уложились в отведенные нам сроки и 27 июля были в Баренцбурге, чему, несомненно, благоприятствовала погода просто мы не упустили ее, что далось нам напряжением всех сил. Главное в другом: шлюпка обеспечила нам независимость в нашей маршрутной деятельности и, соответственно, новые результаты, а физические перегрузки не в счет, какие мелочи…

Южный шлюпочный маршрут начался без какой–либо оперативной паузы. Уже 28 июля нас высадили с «Тайфуна» в Беллсунне между ледниками Решерш и Ренар, причем тут же окружающую местность накрыл плотный туман, обре–кавший нас на длительное ожидание, которое мы потратили на безуспешные поиски остатков зимовки 1767–1768 гг. М. А. Рындина, обеспечивавшей плавания эскадры В. Я. Чичагова к полюсу. Чем это кончилось – известно, но тем не менее результаты этого плавания оказались, несомненно, полезными для будущих исследований. В частности, лопасти обеих ледников тогда выступали далеко в море, что неудивительно для эпохи Малого ледникового периода, проявившегося на Шпицбергене вполне отчетливо. Для нас дни пребывания в заливе Решерш запомнились, помимо тумана, в основном звуками: плеском волн, редким обрушением айсбергов, криками чаек, шумом ветра, потрескиванием костра, стуком дождя по брезенту: все, что осталось нам от большого окружающего мира. Местная экзотика: костер поддерживаем галькой из каменного угля, которой полно на здешних пляжах. Как оказалось, в спешке мы высадились на гнездовья крачек, и, чтобы понапрасну не тревожить этих замечательных птах в одинаковой степени отважных и красивых, перенесли нашу палатку. Тем не менее они регулярно навещают нас, чтобы убедиться в нашем миролюбии. Одна из них как–то даже уселась мне на капюшон плаща, созерцая мою личность в упор, очевидно, в попытке выяснить цель пребывания. Оставалась там довольно долго, даже несмотря на мои крики Троицкому поспешить с фотосъемкой; к сожалению, он опоздал. Главное событие от нашего пребывания в заливе Решерш: мы не можем установить связь с внешним миром по нашей рации, хотя слышимость в эфире превосходная. Определенно, по неизвестной причине у нас вышел из строя передатчик, и это обстоятельство наложило свой отпечаток на весь южный шлюпочный маршрут, в одинаковой степени озаботив как нас, так и наших друзей в Баренцбурге, вклю–чая консульство. К счастью, там верно оценили меру нашей способности найти выход из возникшей ситуации.

Между тем уже первый день августа заставил вспомнить пушкинские строки:

 
Вот север, тучи навевая,
Дохнул, завыл – и вот сама
Идет волшебница зима
 

Снег основательно завалил окрестные горы. С окончанием тумана, выждав более приличную погоду, перешли в бухту Бурбон, где стали лагерем в ожидании улучшения погоды вблизи огромных груд костей северного дельфина белухи, высотой чуть ли не с десяток метров. Рассматривая их из залива Решерш, мы никак не могли понять происхождения столь необычных форм необычного рельефа, оказавшимся своеобразным памятником былых эпох охотничьего освоения Шпицбергена. Вскоре я обнаружил в бухте Ингебрехтсен остатки очередной поморской стоянки, включая веретено и остатки амальгамы с зеркала, что позволяет думать о присутствии женщины среди зимовщиков. Наряду со слюдой встречается стекло, так что стоянка не самая древняя. К сожалению, в то время наши археологи еще не изучали поморскую деятельность на Шпицбергене, но когда спустя десяток лет они приступили к этой теме, результаты моих рекогносцировок не пропали даром.

С окончанием непогоды только 6 августа, используя затишье, перешли на шлюпке по Ван—Кейлен–фьорду к северной морене ледника Натхорста. В нашем положении даже столь короткий переход – уже событие. Укрылись в одной из моренных бухточек. Правда, своеобразие окружающего пейзажа, основу которою составляют безобразные нагромождения камней и грязи, не вызывает восторга, а скорее заставляет удивляться. Кто же создал его: чудовищный артиллерийский обстрел, бомбардировка метеоритами или пляски чертей в Вальпургиеву ночь? Даже вода в небольших озерках в окрестностях лагеря явно подсолена, поскольку ледник в своем движении по морскому дну захватил и его поверхностные слои. Ситуация, знакомая нам по Свеагруве, но там ледник двигался поперек залива, а здесь – вдоль.

С улучшением видимости я приступил к своим наблюдениям, отметив для начала снижение границ питания на окрестных ледниках на сотню–другую метров по сравнению с Землей Норденшельда. За Ван—Кейлен–фьордом на Земле Веделла—Ярлсберга она еще ниже, это очередной вклад в нашу концепцию, которая позволяет уже предвидеть ситуацию на местности. Важно, однако, не пойти у нее на поводу, а, сохраняя объективность, получать реальную ситуацию с окрестных ледников. В частности, поскольку теперь южное побережье Земли Натхорста в пределах досягаемости пешком, и, значит, в ближайшие дни мне предстоит привязка концов очередных горных ледников. Оказавшись на своих любимых моренах, Леонид Сергеевич может их изучать чуть ли не из спальною мешка, в любом случае вблизи палатки, не тратя время на холостые маршруты.

6 августа погода улучшилась настолько, что с набором всего необходимого из расчета на неделю я в одиночку перебрался в долину Дэвиса с одноименным ледником. Интересно, что из этой долины открывается вид на ледник Пенка за Ван–Кейлен–фьордом, что называется, в упор, словно два отца–основателя геоморфологии продолжают свой спор по проблемам своей науки и спустя полвека после того, как заложили ее основы. Поскольку облачность продолжала опускаться, я решил использовать это время, чтобы перебраться на десяток километров западнее в долину Улла, рассчитывая остановиться в хижине, показанной на карте. Вместо хижины оказалась очередная развалюха. Хотя мне пришлось ночевать под открытым небом в спальном мешке, вместо ложа воспользовавшись сорванной неизвестно кем дверью, в главном я выиграл. С улучшением погоды и открывшимися для засечек вершинами я оказался в скоплении многочисленных ледников, получив отменные результаты, как по изменению положения их концов, так и по положению границ питания.

Пейзаж под стать настроению. Шатер горы Берцелиуса, высотой свыше 1200 метров, перечеркнутый двумя полосками облачности, словно парит над гладью вод Ван—Кейлен– фьорда. Зеленые долины с серыми галечниками по берегам речек, множество оленей, стаи гусей, местами карминовые пятна мхов. Глаз отдыхает после опостылевших безжизненных морен у ледника Натхорста. 10 августа перешел на самый запад Земли Натхорста, где на леднике Мидтерхук обнаружил очередное снижение границ питания. Отлично!

Сохраняется превосходная погода, но к вечеру горы на Земле Веделла Ярлсберга погружаются в синюю дымку. Наутро я проснулся на своем жестком ложе от резкого ветра. Наспех приготовил нехитрый походный завтрак, уложил рюкзак и бросился почти бегом к палатке, оставленной в долине Дэвиса. Облачность между тем уже седлает ближайшие гребни, ветер буквально толкает в спину. Здесь мне повезло, поскольку погода начала меняться к лучшему, что позволило мне завершить программу наблюдений на юге Земли Натхорста, и даже с некоторым превышением за счет границ питания на ледниках Земли Веделла Ярлсберга, «срисованных» на карту по отработанной схеме. Наша концепция все более обрастает необходимыми деталями, все больше из области гипотезы приобретая очертания теории.

Последняя ночевка в одиночку, короткие сборы, можно возвращаться в базовый лагерь в моренах Натхорста, тем более что перистые облака все гуще заполняют небо с Гренландского моря, и не к добру… Вовремя успел вернуться в лагерь, который показался мне необычно большим (шлюпка, палатка, антенна с оттяжками, груда ящиков и канистр), чтобы помочь Леониду Сергеевичу поставить дополнительные тенты для защиты нашей палатки от надвигающегося шторма, который навалился деловито и неотвратимо.

Палатка ходила ходуном, оттяжки едва держали, антенна завывала, словно разъяренная ведьма. Совсем рядом ходили целые водяные горы, размывая морены и перекатывая обломки айсбергов, словно камешки на ладони. Наше суденышко вело себя вполне прилично, слегка покачиваясь на своих швартовах, словно застоявшаяся лошадка на поводьях накануне предстоящих скачек. Из палатки мы предпочитали лишний раз не вылезать, с тревогой поглядывая на оставшиеся харчи, количество которых с каждым днем сокращалось. Не ожидая подобного развития событий, мы оставили большую часть груза, включая продовольствие и горючее, в заливе Решерш. К завершению шторма у нас осталось полбанки консервов, полбуханки хлеба, кило сухарей, не считая пресловутой картечи (она же шрапнель). Повторялась ситуация, уже известная читателю по событиям двухлетней давности на скалах Эккокнаусен, – оставалось надеяться, что и ее завершение пройдет аналогичным образом.

Главная проблема в предстоящем переходе – это пролив Мария между Землей Натхорста и островом Аксель, перегораживающим Ван—Келен поперек. Этот пролив ни обойти нам, ни объехать на пути к Свеагруве, где нам предстоят работать, и откуда мы в любом случае можем добраться до Баренцбурга даже пешком. При отсутствии радиосвязи такой вариант не исключается, тем более что признаки тревоги за нас в эфире звучат все чаще и чаще. Обстановка в самом проливе, мягко говоря, непростая. Четыре раза в сутки в строго отведенное природой время целый кубический километр морской воды вливается и выливается из Ван—Миен–фьорда по двум узким проливчикам. Лоция деловито сообщала, что скорость приливно–отливных течений в северном проливе Аксель достигает пяти узлов, примерно столько же, сколько у нашей шлюпки. О том, что творится в южном, более узком, проливе Мария, этот авторитетный источник умалчивал.

По таблицам приливов–отливов мы определили наиболее подходящее время форсирования пролива в момент смены течений. На этот раз карты не давали нам необходимых сведений, а лоция о характере сулоя, который по опыту в других местах заведомо обещал быть сильным, и благодаря тому же опыту надеялись с ним справиться. Вот только мы не знали всего, что должны были бы знать, и это внушало нам тревогу. Пока наше оружие – расчет времени, не более…

Как обычно, меняемся на руле каждый час с соблюдением определенного ритуала: вахту сдал, вахту принял… Моя очередь заступать на руль. Убедившись предварительно в отсутствии опасности по курсу, со своего места впередсмотрящего на носу пробираюсь по жесткому брезенту, прикрывающему ящики и канистры, ближе к корме, чтобы откачать ручной помпой скопившуюся в шлюпке воду, которая грязной струйкой стекает за борт. Потом трясу очередную канистру, перемешивая бензин с маслом. Окончив эту предварительную процедуру, наклоняюсь к Троицкому, который демонстрирует мне карту, заскорузлым пальцем отмечая положение шлюпки, основные ориентиры на берегу, а также предполагаемые опасности. Кивок головой – согласие, легкое прикосновение к плечу – внимание. Гул мотора не мешает нашему общению, которому мы научились за четыре полевых сезона, когда все общее (работа, тревоги и ожидания), и только спальные мешки да нательное белье остаются у каждого в личном владении. Итак, вахту сдал, вахту принял…

Теперь Леонид Сергеевич повторяет мой путь, но в обратном направлении, чтобы приступить к обязанностям впередсмотрящего, застыв неподвижной угловатой глыбой на носу. Мне видно только его спину, обтянутую заношенной штормовкой с большим масляным пятном посредине. По силуэту нетрудно догадаться, куда он смотрит. Поднятая ладонь, что–то привлекло внимание моего напарника. Рука опускается, потом снова поднялась, легкое покачивание ладони – сигнал мне держать чуть левее от курса. Вот он поворачивает ко мне бородатую физиономию, растянутую в улыбке, разбитый ящик проплывает в метрах двадцати от борта. Против солнца он выглядит черным, и его нетрудно принять за верхушку скалы, затопленной морем.

Погода остается удивительно спокойной, но мы успели отвыкнуть от такого спокойствия, которое кажется нам подозрительным. Глубокая тишина повисла над фьордом, а поверхность воды напоминает масло. Может быть, Арктика пытается обмануть нас, затаив в засаде ветер, волнение и самый глухой туман? Пока не похоже, но… Я шарю гла–зами и ушами во всех трех измерениях, чтобы не пропустить затаившейся угрозы, беру на заметку самые незначительные, но подозрительные мелочи.

Пока море, видимость и небо, все сегодня за нас, даже не считая опыта. Чувствую в себе каждый мускул и не помню, чтобы когда–нибудь так отчетливо воспринимал окружающее. Густо–синие тучи над выходом из Ван—Кейлен–фьорда постепенно поднимаются, редеют, то и дело возникают куски голубого неба. Потом над гладью фьорда с одного гористого берега до другого перекинулась радостная семицветная радуга, как доброе предзнаменование. Всплывает множество фукусов, это надежный признак хорошей погоды, причем надолго. И еще медузы – сотни кремовых куполов раскачиваются на волнах, расходящихся клином от носа шлюпки. Ледники вокруг как на картинке, море исходит ласковой бирюзой, завораживает, пытается усыпить нашу бдительность, вот только расслабляться нельзя.

В заливе Решерш на месте прежней стоянки задержались ровно настолько, чтобы погрузить в шлюпку оставленное добро и дождаться нужного времени для форсирования пролива Мария. Оторвались от берега, тут же ощутив равномерные взмахи зыби, поднимавшие и опускавшие наше суденышко, словно на гигантских качелях. Это не опасно, хотя на открытом берегу беснуется накат, четко выделяющийся издали белой полоской у подножия мыса Мидтерхук, где я побывал совсем недавно. Там гладкий полукилометровый обрыв гранитов, кроваво–красный в солнечном освещении, падал в ярко–синее море из белых пушистых облаков. Чем ближе мы подходили к этой громаде, тем отчетливее становились белая полоса прибоя и сочные зеленые пятна мхов на каменных кручах.

Выжидая время, мы медленно продвигались вдоль обрывов Мидтерхука, и, казалось, до огромных всплесков наката можно было уже дотянуться рукой. Когда до высокой воды оставалось минут пятнадцать, я сменил на руле Троицкого и, прикинув время, дал полный газ и направил нос шлюпки с молчаливой застывшей фигурой прямо на середину открывшегося пролива. Мы учли все, что в нашем положении можно было учесть, и теперь нам предстояло убедиться в правильности наших оценок. Потом я увидел скалы Свартен в султанах бурунной пены, и теперь, кроме самого пролива, для меня уже ничего не существовало. Я пересел на самый транец, но это было не опаснее того, что ожидало нас в проливе, зато обзор по всем направлениям от этого только выиграл. Теперь я видел, как после удара о берег катятся отраженные волны и сталкиваясь, вздымают к небу свои белопенные гребни, красоту которых даже в нашем положении нельзя было не отметить.

Вот и сам пролив: узкая полоска свинцово–серой воды, зажатая в каменных обрывах с острыми угловатыми скалами посередине. Немного времени спустя мы увидали полосы сулоя, перекрывавших пролив целиком, там продолжали действовать приливно–отливные течения. Все здесь вызывало ощущение опасности, нараставшей вместе с течением. Отчетливо было видно, как прямо по курсу вставали острые мечущиеся гребни. Их нельзя было не узнать, клятые стоячие волны, бившие по корпусу шлюпки со всех сторон, даже в днище, без направления, без жалости и без пощады. Оставалось только сосредоточиться и быть готовым к любой неожиданности. На полном ходу мы вошли в первую полосу сулоя и стоячих волн, смягчая их удары резкими поворотами руля. Я ощутил, как шлюпку подхватило мощным течением и поволокло вперед. Резкие броски следовали один за дру–там. Наше суденышко ныряло то носом, то кормой, и мне оставалось его только удерживать на курсе, выжимая из мотора все силы.

Очередная полоса волнения. Выбираю узкий проход там, где потише, и тут же чувствую, как уходим от течения. Полегчало… Краем глаза успеваю отметить, как слева по берегу в гриве опадающей пены уползают за корму острые черные гребни скал Свартен. Пронесло… Теперь совсем близко берег Мидтерхука, от него несется к нам отраженная волна. Разворачиваю к ней шлюпку кормой. Зеленоватый, весь в пузырьках пены вал проносится с шипением под килем, креня наше суденышко на борт. Уже не опасно, но все–таки лучше отойти подальше от берега. А вот и последний ориентир в этой взбесившейся стихии – скала Эрта посреди пролива. Такой же рваный черный силуэт, укутанный в пену. Но волны там уже потише, океанская зыбь утихает, да и течению можно довериться, оно обходит скалу стороной. Еще не финал, но все идет по–нашему… Вот уже низкий песчаный мыс Мосенесет рядом, и вода вблизи него совсем тихая настолько, что не верится… Обогнули мыс, высадились на берег, не веря самим себе.

Сделали дело, теперь Свеагрува для нас не проблема, и мы не спеша можем обрабатывать горные ледники на севере Земли Натхорста, как еще одну деталь в общей мозаике оледенения Шпицбергена, в которой она займет отведенное ей место согласно концепции оледенения архипелага, которая с очередным маршрутом становится все надежнее. Тем более что границы питания на севере Земли Натхорста выше, чем на юге, не менее чем на сотню метров. Определенно постижение тайн оледенения Шпицбергена сопряжено с морскими приключениями, а Земля Натхорста, лишившись покрова таинственности, переходит в разряд обыденности, отчего становится грустно.

Дальнейший вояж не доставил особых чрезвычайных трудностей, и достижение Свеагрувы отражено в моем дневнике следующими строками:

«21.08.67. Свеагрува.

Только выгрузились, срок радиосвязи. Нас не слышали ни прошлый срок, ни сегодня, зато мы слышали товарища Зингера! Собирается спускаться с ледораздела Фритьоф – Грен–фьорд и клянет нас, грешных, полагая пропавшими без вести! Неожиданно какие–то геологи сообщают ему, что видели нашу шлюпку, направлявшуюся в Свеагруву, причем с конкретным указанием на нас Правда, Женя тут же отверг возможность такого варианта и, как мы поняли, собирается искать нас на «Тайфуне» в направлении Хорнсунна… Во дает!

Ласковая добрая Свеагрува и «наш» дом, такой же теплый, просторный и полный продуктов, как и два года назад. Устраиваемся, наедаемся, отсыпаемся и… стираемся. Поздно ночью двое мужиков в одних трусах, погружаясь в облака пара, предвкушают удовольствие сна в жилище в спальниках с чистыми вкладышами и в чистом белье! Разве это не удовольствие, которого мы были лишены столь продолжительное время? А за окном снег с дождем. Но что нам сейчас до него? Мы буквально опьянены свалившимся на нас комфортом и пытаемся погрузиться в него по уши и даже не думаем о завтра. Странно выглядим в зеркале: обросшие, небритые, цвет лица глина, похудевшие, но с блеском в глазах. Можем ли мы забыть тебя, о гостеприимная Свеагрува?

22.08.67. Хижина на мысе Блахукен.

Учитывая вчерашние события, проснулся поздно, но с учетом информации из эфира решил сбегать на мыс Бла–хукен, благо до него что–то в пределах тридцати километров. Черт возьми, видели же нас откуда–то таинственные геологи? Неприятная дорога (в основном из–за ветра), одно удовольствие – легкий рюкзак. В итоге разочарование: никого и ничего.

23.08.67. Свеагрува.

Утром ветер сменился на восточный, с учетом предстоящего возвращения мордотык преследует меня. Уже только из–за этого не хочется покидать спальный мешок. И вдруг – гул вертолетов!..

Выскакиваю в чем был, максимально стараясь обратить на себя внимание. Машины одна за другой пошли на посадку. В Свеагруву везут двух геологов–палеоботаников, одновременно получив задание на попутный поиск пропавших без вести гляциологов, то есть нас. Не обратить внимание на фигуру в трусах и тельняшке, отплясывающую на пустынном арктическом побережье танец восторга, с высоты полета было невозможно. Двойная удача как для нас, так и для товарища Зингера! Какой там к черту мордотык, если я возвращаюсь в Свеагруву по воздуху? Итак, цель похода в Блахукен достигнута помимо моих усилий. Выясняется, что нас видели геологи–москвичи из отряда Соловьевой с высот Земли Натхорста, Женя и Вова в Баренцбурге. Леонид Сергеевич, удовлетворившись развитием ситуации, отправился на шлюпке в Рейндир–бухту к своим любимым моренам, оставив меня вводить гостей в курс дела, благо на Шпице они новички».

На последнее занятие я не потратил много времени, тем более что больше новостей из большого мира меня интересовала ситуация на ледниках восточнее большого шпицбергенского водораздела – на ледниках, стекающих к Стур–фьорду, для чего пришлось заложить пятидесятикилометровый маршрут в одиночку.

«25.08.67. Долина Челлстрем

Покинул Свеагруву во второй половине дня и на пути к долине Челстррём носом к носу встретился с овцебыком Космы шерсти, из которой вылезают нелепые овечьи ножки и тяжелая голова с горбатым носом и маленькими глазками. С километр прошли параллельным маршрутом на расстоянии в полсотне метров друг от друга. Остановился для короткого сна в хижине, не показанной на карте, при впадении долины–притока Линдстрем в большую долину Челлстрём Месяц набирает силу, около полуночи нормальный золотистый блеск. Это приятно, ибо предвещает возвращение привычного порядка вещей и грядущее завершение полевого сезона.

26.08.67. На переходе в Свеагруву.

К водоразделу отправился пораньше по хорошей погоде с практически неограниченной видимостью, когда и воды в речке поменьше, да и подмерзший грунт лучше держит подошву. Высоты сапог при переходе через речку едва хватило, но я постарался выбрать место получше для возвращения. На водораздел добрался часа за три, придерживаясь морены ледника Эдвард, откуда зафиксировал положение границ питания на серии ледников в бассейне Стур–фьорда, близкое к тому, что год назад наблюдали с воздуха в полете по системе ледников Паула—Стронг в диапазоне от 500 до 200 метров. Солидное пополнение нашей концепции, весьма…

Родное Баренцево море синее–синее, с россыпью зеленоватых айсбергов, словно брошенных на сапфировую гладь. Синий Стур–фьорд, синие очертания острова Эдж с подсиненными ледниками и молчаливыми айсбергами. Молчание Арктики, глубокое и многозначительное, что она хочет этим сказать?

У меня–то под щедрыми лучами солнца все вокруг блестит и сверкает, тогда как Троицкий скитается среди мрачных нагромождений морен, которые ничего не выигрывают от яркого солнечного света, скорее наоборот. На обратном пути решил продолжить съемку границ питания через долину Рейн, но этот маршрут требуется согласовать с Леонидом Сергеевичем.

27.08.67. Свеагрува.

Основательно вымотавшись, пришел к желанному жилью после полуночи, на подходе был приятно удивлен дымком, струившимся из трубы. В холле ленинградцы приходят в себя после спуска с окрестных гребней, откуда они доставили на собственном горбу плиты песчаника с отпечатками третичной флоры. Еще раз убедился, как в нашем шлюпочном маршруте я стосковался по людям. Несмотря на усталость, разговоры до утра, а затем провал в сон, погружаясь в который отметил усиление ветра снаружи. Сквозь сон я ощутил присутствие еще одного человека – вернулся Леонид Сергеевич. Пробудившись, все вместе стряпаем, ленинградцы разбирают свои сборы и готовятся к очередному маршруту. Согласовал свой поход по долине Рейна с планами Троицкого.

28.08.67. Свеагрува.

Вот уже неделя, как мы базируемся здесь, причем три дня и две ночевки я провел в иных местах. Из–за волнения Троицкий отложил свой переход к устью Рейна. Запаковываем образцы, готовимся к маршруту, написал письмо, которое намерен отправить в Москву с ленинградцами. Около

20 часов все отправились по берегу на запад, а я сутки спустя надеюсь выступить к верховьям долины Рейна.

Мне вновь предстоит трое суток маршрутного одиночества. Я готов, но все–таки грустно, а временами даже тоскливо, дают себя знать перегрузки нашего шлюпочного маршрута. Кажется, последнее время я хуже переношу свое одиночество».

Большой пробег по долине Рейна (это название дал здешней речке сам Норденшельд, поскольку она напоминала долину Рейна в Германии) прошел совсем иначе, чем планировалось. Главное, получена очередная порция границ питания в области горного оледенения, а в завершение маршрута я встретил Троицкого в намеченной для этого хижине, которую только однажды мы видели с вертолета.

Из долины Челлстрем я перешел в верховья долины Рейн по узкой долине Линдстрем, порой напоминавшей ущелье, с обоих бортов которой навстречу друг другу спускались небольшие горные леднички, каких здесь немало, подавляющее большинство которых отступало. Поэтому упереться в наступающий ледник, причем в стадии подвижки, с характерным трещиноватым выпуклым языком, для меня было полной неожиданностью. Правда, в прошлом году, возвращаясь на вертолете из бухты Агард в долину Сассен, мы наблюдали наступающие ледники, но, по опыту всех наших сезонов, это достаточно редкое явление на Шпицбергене на фоне происходящего отступания. Теория этого явления (не зависящая от вещественного баланса ледника) находится лишь в начальной стадии разработки, тем любопытней. Пока наблюдений такого рода просто недостаточно, чтобы делать какие–то выводы, но брать на заметку надо…

Прошел еще несколько километров и также в состоянии полной неожиданности вдруг увидал палатку КАПШ с трубой, из которой валил синеватый дымок: наши геологи! Воистину, подарок судьбы… Долину Рейна я намеревался одолеть с двумя ночевками, но теперь, с задержкой в отряде Анатолия Панова из Института геологии Арктики, решил одолеть ее за один переход. Общаясь, не забывал о деле, привязал концы нескольких ближайших ледников (благо они рядом), определив высоту границы их питания на 600 и более метрах. В компании ленинградцев за разговорами и другими видами общения провел практически двое суток. В отличие от нас, геологи перешли от маршрутной съемки к созданию геологической карты системой звездных экскурсий из полевых лагерей, расположенных по определенной системе, позволяющей покрыть интересные районы целиком Ребята с хорошим полярным опытом практически закончили полевой сезон, приступив к обработке материалов. Теперь ждут вертолета, который, по плану, должен их вывезти в ближайшие дни. Набрался сил и вдоволь получил удовольствие от смены обстановки. В последний день августа пораньше вышел на встречу с Троицким.