Текст книги "Нас позвали высокие широты"
Автор книги: Владислав Корякин
Жанры:
Путешествия и география
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
Этот перелет оставил у его участников сильные впечатления и, главное, серьезно поколебал наши надежды на удачный исход всего предприятия. Мы в полной мере оценили работу экипажа и способность Зотова к бреющим полетам, позволявшим ему избегать обледенения в условиях перехода температур через ноль в узком слое приземного слоя воздуха. Спустя почти два часа торосы и редкие разводья под брюхом машины замелькали все быстрей и быстрей, стало ясно, что мы снизились до опасного предела. Поведение экипажа в сложившейся ситуации заметно изменилось. Бортмеханик, устроившийся между пилотами, взял на себя заботы о моторе, а радист все чаще стучал ключом, сохраняя непроницаемое выражение лица. Очередная попытка ознакомиться с внешним миром привела к неприятному открытию: на передней кромке крыльев отчетливо нарастал лед, и под его тяжестью начали дрожать расчалки нашего биплана. Время от времени обшивка нашего самолета получала какие–то легкие удары. Заглянув через плечо бортмеханика в кабину, я понял их происхождение: отодвинув створки фонаря, пилоты время от времени голыми руками сбрасывали лед со стекол, который и стучал по фюзеляжу. Спустя полтора–два часа в иллюминаторах промелькнула присыпанная снежком какая–то суша, и, вероятно, все участники полета вздохнули с облечением. О приближении желанного мига посадки свидетельствовало также появление других наземных ориентиров в виде геодезической пирамиды, припорошенного снегом вездеходного следа, затем в поле зрения обозначилась машина с фигурой человека в кузове, воздевшего к небу руки, одновременно с разверстым (судя по выражению лица, отнюдь не приветственом) в крике ртом. Наконец долгожданный упругий удар шасси по галечниковой взлетно–посадочной полосе, броски нашей крылатой машины, энергичная подвижка груза и свалка тел: какие мелочи в сравнении с тем, что могло бы случиться при ином исходе, тем более, что, похоже, садились мы поперек взлетно–посадочной полосы! Морозный свежий воздух ворвался в открытый проем двери и, переполненные разнообразными переживаниями, мы с облегчением покидаем наш аппарат тяжелее воздуха, в надежности которого мы окончательно убедились. По пути в очередную летную гостиницу интересуюсь: а что за странный человек в кузове машины приветствовал нас? Ответ гласил: «Это руководитель полетов кричал: «Самоубийцы!..“» Как говорится – ноу комментс…
На Среднем задержались почти на неделю все по той же причине: непогода. Сам остров – длинный и узкий, по которому проложена взлетно–посадочная полоса. Ветры сдувают здесь снег почти полностью, да и накопиться ему негде. Отсюда проблемы с водой, достаточно подсоленой… Однажды увидали в разрывах непогоды силуэт каравана – снабженца в тяжелых льдах в сопровождении атомного ледокола «Ленин» и старичка «Ермака», вызвавшего воспоминания о моем первом появлении в Арктике. Воистину, встреча будущего с прошлым Местная достопримечательность – домик экспедиции Ушакова—Урванцева, перенесенный с хозяйственными целями на Средний и украшенный самодельной мемориальной доской.
Похвастаться успехами от нашего пребывания на Среднем мы не можем. Вылет 24 сентября, практически в зимних условиях позволил осмотреть лишь западный участок ледника Вавилова немного дальше мыса Кржижановского, когда пришлось возвращаться. Ничего нового по сравнению с картой или аэрофотосъемкой.
С каждым новым днем наши надежды таяли, и 2$1 $3я стало ясно – возвращение на Большую землю в любом случае становилось неизбежным. Когда мы взлетели, погода как будто пошла на улучшение, а вместе с ней и наше настроение. Морозец до -15, над головой снова высокослоистые облака. Взлетев, быстро убедились, что снежка за истекшие дни привалило немало, что не в нашу пользу. Для начала направились по долине реки Подъемной, по которой тридцать лет назад Ушаков и Урванцев выполнили первое пересечение архипелага от Карского моря до моря Лаптевых. Хотя нам удалось лицезреть почти в упор ледники Дежнева и Альбанова, также водруженные на останцы расчлененного плато, это мало что добавило к тому, что мы уже знали. Похоже, что солидный кусок такого же плато скрывает в себе еще и ледник Вавилова, бровка которого вот–вот вылезет на поверхность. Убедившись, что особых открытий здесь не предвидится, решили обогнуть его с запада и затем осмотреться в центральной части острова Октябрьской Революции в поисках сквозной долины, ведущей к верховьям залива Марата.
С выходом на прибрежную равнину на меридиане бухты Макарова я неожиданно убедился, что отчетливо вижу под пеленой свежего снега речную сеть, чему немало способствовала подсветка от низкого полярного солнца. Определенно я должен с благодарностью вспомнить своих преподавателей по МИИГАиКу, заставлявших нас заниматься дешифрированием аэроснимков практически ежедневно на протяжении всех пяти лет обучения! Это помимо тридцати часов летной практики… Они же научили меня творчески использовать картматериалы былых времен, без ненужного презрения к предшественникам, не обладавшим нашими познаниями и техникой. Хотя иные мои коллеги смотрят на карту былых времен, слегка оттопырив от пренебрежения нижнюю губу (считая ее безнадежно устаревшей), но выпускник МИИГАиК подобного себе позволить не может.
Но для этого карту на основе аэрофотосъемки с дирижабля «Цеппелин» надо оценивать не в современной системе координат (которой в то время тогда просто не существовало), а с привязкой к конкретным объектам местности, в пределах которых точность вполне на уровне! Определенно я мог «привязать» положение южного края ледника Вавилова в районе озера Изменчивое достаточно уверенно, определив его изменения с 1931 года, благо край ледника здесь нередко кончался вертикальным обрывом, порой с оторвавшимися ледяными глыбами у подножия, а сама карта была выполнена с немецкой пунктуальностью и детальностью. А результат неожиданный, поскольку край ледника здесь продвинулся приблизительно на четыреста метров, что выглядело неожиданным. Моя активность привлекла внимание Зингера, который стал периодически задавать мне вопросы: «Что ты там видишь?» В спешке я не мог довести основы дешифрирования местности до своего старшего товарища, которому не преподавали этой дисциплины, тем более, что я старался не упустить подарка, который преподнесла Арктика. Ситуация здесь с точки зрения изменения размеров оледенения совпадала с тем, что мы наблюдали в фьорде Матусевича в совершенно иных условиях, что не могло быть случайностью – снова очевидная разница по сравнению с Новой Землей! Определенно зна–ния, полученные мной в студенческие годы, позволяли мне видеть проявления природного процесса на местности! Это было главное, что я вынес с Северной Земли и что старался развить впоследствии. Осталось только найти причину этого и в голове словно стучало: думай, думай, думай.
Забегая вперед, лишь отмечу, что главной причиной малой изменчивости размеров оледенения оказались небольшие составляющие его вещественного баланса: при малом приходе и расходе льда здешние ледники просто не могли вести себя иначе. Та же самая причина, что и на Новой Земле, где ледники на Карской стороне отступают медленнее, чем по побережью Баренцева моря. Вот что дает сравнительный анализ ситуации на разных архипелагах, и дело исследователя – воспользоваться ею.
Интересной также оказалась сквозная долина между ледниками Карпинского и Университетский. Перегородив ее своеобразной ледяной плотиной, они образовали здесь озеро Фиордовое, южнее которого глубоко врезанное русло реки Курчавой четко определяет неподвижный край ледника Университетский. Уставшие, благополучно приземлились на мысе Челюскина, испытав удовлетворение от достигнутого. Месяцем раньше мы получили бы более богатые результаты, однако выбор времени зависел не от нас.
Определенно у нас было основание считать нашу кратковременную рекогносцировку (всего–то пятнадцать летных часов с аэровизуалкой!) успешной по ряду причин. Отличия от Новой Земли мы установили на Северной Земле по трем направлениям. Первое: эволюционные ряды ледников на обоих архипелагах едва ли повторяли друг друга, развиваясь независимо. Второе: в целом состояние совокупности ледников Северной Земли далеко от повсеместного отступания и ближе к стационарному. Третье: причины столь разного поведения ледников на обоих архипелагах остались неясными (пока!), и их поиски, очевидно, должны стать главной задачей на будущее. Хотя ко времени публикации нашей статьи–отчета по результатам аэровизуальных наблюдений 1962 года нам стало понятно, что продолжение работ на архипелаге не предвидится, мы все же решились на ее публикацию, наивно полагая, что она кому– нибудь пригодится. Однако не тут–то было…
Наши оппоненты из ААНИИ такой вывод посчитали еретическим, настаивали на отречении от него. Правда, спустя тридцать лет они согласились по результатам повторных съемок, что один и тот же ледник может одновременно наступать и отступать, отметив, что «впервые эту особенность ледника Вавилова заметили Е. М. Зингер и В. С. Корякин, выполнившие аэровизуальные наблюдения на Северной Земле» (1995, с 28–29[4]4
Большиянов Д. Ю., Макеев В. М. Архипелаг Северная Земля: оледенение, развитие природной среды. СПб., 1995. С. 27–28.
[Закрыть]. Правда, для признания этого нашим оппонентам понадобилось более тридцати лет и новые повторные наблюдения, в отличие от нашей скромной аэровизуалки. Важно, что обозначилась очередная проблема: каким образом наступание возможно при отрицательном вещественном балансе?
Позднее иные наши коллеги пришли к выводу, что их «оценки не подтверждают вывод В. С. Корякина об отсутствии площадных изменений ледников Северной Земли в XX веке»[5]5
Глазовский А. Ф., Мачерет Ю. Я. Климатически обусловленные колебания ледников во второй половине XX века / / Оледенение Северной и Центральной Евразии в современную эпоху. М, 2006. С. 109.
[Закрыть].
Похоже, указанные авторы просто игнорировали нашу точку зрения, где прямо утверждалось, что «небольшие ледниковые шапки сокращаются в размерах, в то время как крупные ледники сохраняют стационарное положение или даже наступают»[6]6
Зингер Е. М., Корякин В. С. О современном состоянии оледенения Северной Земли // Известия Всесоюзного Географического общества Т. 96. Вып. 6. С. 476.
[Закрыть], хотя окончательно указанные изменения оказались в пределах точности наблюдений. Важнее другое: «Веленью божьему, о муза, будь послушна. Обиды не страшась, не требуя венца, хвалу и клевету приемля равнодушно», – упорствуй в главном до конца!
Однако не стоит зазнаваться. Если отличия между ледниками Новой Земли и Северной Земли для меня были очевидны, включая их изменения, должен сказать, что я ни разу тогда не вспомнил о разнице в поведении ледников на берегах Баренцева и Карского морей на Новой Земле, хотя на Северной Земле работал тот же принцип: убывание размаха колебаний по мере удаления от источника, питающего осадки на Севере Атлантики. Еще раз повторюсь: до количественной оценки этого явления мне оставалось почти четверть века…
Определенно работами 1962 года удалось привлечь внимание к необычной ситуации на Северной Земле, суть которой заключалась в совокупности незначительных изменений противоположного характера здешних ледников, определивших в сумме эволюцию оледенения, близкое к среднему значению, что отличает его от других архипелагов. Этот вывод не устраивал большинство наших коллег, с их взглядами на повсеместное сокращение оледенения. Реальность оказалась сложнее, как мы это обнаружили еще в 1962 году. Спустя десять лет по космоснимкам «Ландсат», отснятыми в 1973 году, возникла возможность сопоставления: совпадение с предшествующими оценками, которое оказалось в тех же пределах – плюс–минус 20 квадратных километров или 0,1 % от общей площади оледенения архипелага и возможной личной ошибки! То же повторилось и для ледника Вавилова. Правда, мы не договорились по поводу ситуации на острове Большевик, засыпанном свежевыпавшим снегом, где мой оппонент обнаружил сокращение оледенения порядка 400 квадратных километров, принятых моими оппонентами на веру. В то время было известно о единственном достоверном исключении – сокращении размеров ледниковой шапки на острове Пионер. С учетом этого в «Атласе снежно–ледовых ресурсов мира» последовал вывод: «Остальные ледники в 1931–1973 годах находились в стационарном состоянии», далее если из–за качества изображения авторы не пришли к единому мнению по поводу происходящего на острове Большевик.
Однако вернемся к нашим работодателям, которые, судя по всему, не собирались всерьез связываться с Арктикой. Соответственно, они стремились подать природную часть, за которую мы отвечали. Пришлось нам упереться, но свою позицию мы все же отстояли. Возможно, на нас имели какие–то виды на будущее, но мы повторяли: сделаем свое и уходим. При нас нашу часть зашили в обширный том, не показав заголовка проекта или технического задания, со словами: «А это, ребята, вам знать не надо…» Я бы сказал, что расставались с нами сочувственно (по крайней мере рядовой состав), удивляясь нашему отказу от повышенного оклада, продуктовых наборов, каких–то отпускных благ советской поры, но для полярников– полевиков свобода выбора оказалась дороже.
Конечно, занятия наукой у рядовых исполнителей способны вызвать множество разнообразных эмоций. Лично для меня как исследователя на первом месте вопрос «Интересно или неинтересно?» Говорю это не для назидания, а только поясняю свои мотивы. Я далек от мысли, что наши оппоненты руководствовались желанием осадить зарвавшихся конкурентов или «уконтрапупить» нас иным образом, как это порой случается в науке. Все же лучше было попытаться найти общий язык в поисках истины, жертвуя второстепенным и сохраняя главное, к чему были все основания. Правы те, кто утверждают, что в науке надо жить долго, если хочешь убедиться в собственной правоте. Но это уже как кому повезет, хотя, на взгляд автора, важнее иметь (разумеется, помимо интеллекта) еще терпение и крепкие нервы, которых так часто не хватает. А также желание понять друг друга… Если актуальность ситуации, обнаруженной нами на далеком арктическом архипелаге, сохранялась столь долгое время, значит, мы рисковали не даром.
Важнее, что мы сохранили ценную природную информацию, которая исчезла бы наряду с другой в одном из бесчисленных почтовых ящиков советской поры из–за пресловутой сверхсекретности, цену которой мы в полной мере оценили еще на Новой Земле. Наконец, использование карт предшественников явилось продолжением того, что я начал уже на Новой Земле, и на будущее оказалось весьма перспективным направлением. Правда, оказалось, что карты могут подсказать планирование полевой деятельности еще на стадии подготовки экспедиции, в чем нам предстояло убедиться скорее, чем мы ожидали.
Часть вторая
НАСЛЕДИЕ А. Э. НОРДЕНШЕЛЬДА
Глава 5
ОПЕРАЦИЯ ШПИЦ-1965
Старый корщик Паникар
Мне судьбу обдумал.
На три года приказал
Отойти на Грумант.
Груманлански берега,
Прежний путь изведан.
И повадились ходить
По отцам и дедам.
Из поморского фольклора
В роли корщика Паникара, героя поморского эпоса, выступал Григорий Александрович Авсюк, глава наших гляциологов. Он благословил нас на очередной вояж с напутствием: «Запомните, эта не та экспедиция, которую можно провалить…»
Наш предшествующий опыт уже подсказывал, что предстоит конкурировать в своих оценках и выводах с исследователями мирового уровня, – ведь Шпицберген притягивал, словно магнитом, ведущих специалистов многих направлений наук о Земле. Здесь всего тридцать лет назад ведущие скандинавские ученые Х. В. Альман и Х. У. Свердруп внедрили в практику исследований методику вещественного и теплового баланса, положенных в дальнейшем в основу гляциологических исследований на любых ледниках планеты от Хибин до Антарктиды.
В отличие от Новой Земли, где мы действовали по спущенному «сверху» плану, программу исследований на неизвестном для нас архипелаге нам предстояло выработать самим. Первые же попытки получить какие–то более или менее надежные сведения об оледенении архипелага из литературных источников заставили меня удивиться. Краткая географическая энциклопедия с исчерпывающей полнотой сообщала, что «большая часть Шпицбергена покрыта ледниками, которые местами спускаются к морю». Мое удивление усилилось, когда в работе известного гляциолога члена–корреспондента С. В. Калесника (1963) утверждалось, со ссылкой на зарубежных ученых, что «ледники занимают 58 тыс. квадратных километров, т. е. свыше 90 % территории» (с. 441). Определенно на архипелаге сложилась своеобразная ситуация, когда одни направления в исследованиях обгоняли другие, что не могло не привести к определенной путанице.
Любой опытный гляциолог начинает постигать премудрости района предстоящих исследований с положения снеговой границы (или границы питания) ледников, о которой С. В. Калесник сообщал: «Внутри острова (Западный Шпицберген. – В. К.) снеговая линия лежит на высоте 800 метров, в западной части она повышается с севера на юг от 200 до 600 м» (с. 443). Правда, наличие, по Калеснику, трех центров или массивов оледенения на главном острове архипелага отвечало существующим картам, с небольшими горными ледниками в центре этого массива суши. В любом случае наше внимание привлекала ситуация на восточном побережье главного острова архипелага.
Реально основная масса ледников на западе и востоке главного острова располагалась по побережьям обоих морей, сливаясь на юге, тогда как в его центральной части находились сравнительно небольшие горные ледники, что установил еще первоисследователь оледенения архипелага известный полярный корифей Адольф Эрик Норденшельд. Считая современное оледенение пережитком былого древнего оледенения, он не мог объяснить, каким образом оно деградировало своей центральной частью, то есть областью питания. Позднее английские последователи Норденшельда назвали такую необычную ситуацию «загадкой оледенения Шпицбергена». У нас были все основания считать себя наследниками проблемы, оставленной нам этим выдающимся полярником своего времени. На протяжении целого столетия она не получила достойного решения, что настраивало нас на очередной поиск.
В попытке разгадки я построил розу ориентировки горных ледников, обнаружив преобладание северо–западных и северо–восточных направлений. Это означало поступление питающих осадков с акваторий Гренландского и Баренцева морей. Причем этот вывод подтверждался (как и на Новой Земле) преобладающим развитием ледников, обращенных навстречу влагопитающим потокам, стекающим от общих местных водоразделов. В любом случае эти совпадения не могли быть случайными, поскольку со статистикой не поспоришь.
Своими соображениями я поделился с Леонидом Сергеевичем Троицким, которого Авсюк назначил научным руководителем Шпицбергенской экспедиции. В отличии от иных коллег, местами подверженных своеобразному научному снобизму, Троицкий оценил мою идею. А когда начальником экспедиции стал уже известный читателю Евгений Максимович Зингер, лучшего тандема было невозможно найти. Володя Михалев из бывшей Полярно—Уральской экспедиции эпохи МГГ взялся за вещественный баланс и термику ледников, а Слава Маркин из бывшей экспедиции на Землю Франца Иосифа по программе МГГ – за гляциоклиматологию.
Начитавшись в процессе подготовки зарубежной научной литературы и тем самым испытав влияние Запада, свою первую экспедицию на этот архипелаг мы стали именовать «операция Шпиц-1965» и т. д., с указанием даты, как все последующие.
Вместе с шахтерами «Арктикугля» в первых числах июня мы покинули Мурманск на стареньком теплоходике «Сестрорецк» (постройки 1912 года), испытав на подходах к Шпицбергену все прелести арктического фронта, запомнившиеся еще по памятному октябрю–ноябрю 1956 года. На этот раз морского простора на границе Гренландского и Баренцева морей оказалось побольше, причем отсутствовал лед, способный укротить волнение. Морская стихия явила себя в полной мере, уложив не слишком привычных к морю пассажиров (в основном из донецких шахтеров) в койки, предоставив более приспособленным вдоволь пировать в столовой.
Утро 8 июня было отмечено такими бросками и рывками судна, что с трудом можно было оставаться в койке. При сильном крене иллюминаторы погружались то и дело в воду, так что периодически в каюте воцарялся сумрак. Совсем по Киплингу:
Если в окнах каюты зеленая мгла
И вздымаются брызги до труб.
И встают поминутно то нос, то корма…
На очередном гребне волны завывания винта, выводившие адские мелодии, были способны деморализовать самых стойких. Вскоре раздались звуки, напоминавшие винтовочные выстрелы, с которыми вылетали заклепки металлической обшивки. Неудивительно, что некоторое время спустя к какофонии шторма добавился плеск воды во внутренних помещениях судна. Начали коробиться переборки в каютах, и ударов стихии не выдержал даже толстенный пиллерс, подпиравший подволок вместе с верхней палубой. Шторм приобретал настолько суровый характер, что стоило в этом убедиться собственными глазами со шлюпочной палубы, добраться до которой по внутренним трапам, вырывавшимся из–под ног, оказалось непросто.
Открывшаяся картина впечатляла: огромные пологие волны, увенчанные пенными гребнями, одна за другой неторопливо накатывались откуда–то из просторов Атлантики, и наше суденышко, нещадно раскачиваясь, скользило по их скатам, чтобы начать карабкаться на очередной, вытряхивая из своих пассажиров все, что можно вытрясти, включая остатки души или чего–то ей соответствующего. Правда, с приближением к берегам Шпицбергена шторм стал заметно стихать. Гористые берега архипелага за беснованием волн видны были урывками, однако на нижней кромке облачности уже отчетливо проявились признаки «ледяного неба» в виде светлых участков отражавшихся ледников Туррелла у входа в залив Хорнсунн. Скоро по курсу обозначилась гора Седло на южной оконечности Земли Принца Карла, предвещая поворот в глубь Ис–фьорда, где на берегах залива Грен–фьорд приютился Баренцбург. Его население высыпало встречать первое судно с Большой земли, плотно заполнив небольшой причал под звуки самодеятельного оркестра и радостные вопли: «Ура!» Каждый при этом получил свое: обитатели Баренцбурга (помимо почты) – смену зимовщиков и сопутствующие им впечатления. Мне же в день рождения достался целый архипелаг с сопутствующими надеждами! Забегая вперед, лишь отмечу – они оправдались…
Отметились в консульстве (включая бутылку коньяку) и продолжили свой путь по водам Ис–фьорда в Пирамиду, очередной шахтерский поселок в центре архипелага, который в том полевом сезоне оказался нашей экспедиционной базой. Выбор места работ неслучаен: еще в 1934 году Альман определил баланс оледенения в северо–западной части архипелага, Польская академия наук со времен МГГ 1957–1959 годов оседлала юг Шпицбергена на берегах Хорнсунна. Мы уже выбрали относительно неизведанный кусок оледенения Шпицбергена на северо–востоке главного острова архипелага. Тем он и интересен, что возникает возможность сопоставления с другими, более изученными районами архипелага. Консульство обещало поддержку вертолетами, намекнув, что на будущее возможны и другие интересные места. Эти люди знали, чем заинтриговать нашего брата…
Оставив в Баренцбурге Зингера решать массу организационных проблем, на пути в Пирамиду мы не просто наслаждались потрясающими видами горной страны под лучами весеннего солнца, мы пытались созерцать загадку оледенения Шпицбергена изнутри, что удалось частично. Убедившись в ее реальности, мы, разумеется, ни на шаг не приблизились к ее разгадке. Если она существует под сотню лет, рассчитывать на ее разрешение в ближайшие дни нереально, даже в наш стремительный век.
Из Пирамиды, пока Зингер в Баренцбурге договаривался с вертолетчиками, мы провели пешую рекогносцировку в нижней части ледника Норденшельда практически до скал Эккокнаусен (Эхо скал – по–норвежски) в пятнадцати километрах от фронта ледника Норденшельда, выполнив одновременно бурение с замером температур ледника вплоть до глубины 20 метров, не считая снегосъемок и установки вех для определения таяния. По сравнению с известным читателю ледником Шокальского на Новой Земле, здешний ледник Норденшельда оказался намного доступнее, да и поменьше размерами. Как и на Новой Земле, привязку его фронта я выполнил с припая. Великолепным ориентиром оказался островок Ретрит, показанный на карте английской экспедиции Харланда из Кембриджского университета 1949 года, настоящий бараний лоб, на котором ледник оставил отчетливую штриховку и даже глубокие борозды, в конце которых остались лежать солидные валуны, повергшие в восторг Троицкого. Меньше эмоций вызвало у меня незначительное отступание самого ледника Норденшельда.
Из других впечатлений, по сравнению с Новой Землей, ледники и здешние горы более миниатюрны, климат лучше (в первые дни нашего пребывания солнечно и ни одного дня с туманом), а сам архипелаг чересчур населен не только людьми, но и представителями полярной фауны, морской и воздушной. Здорово обгорели на весеннем солнышке, упражняясь в перетаскивании саней и бурении, что позволило быстро обрести полевую форму, как физически, так и морально, вживаясь в окружающую обстановку, обретая уверенность на будущее. Это важно в свете предстоящей высадке на ледниковом плато Ломоносова, основном объекте наших исследований, истоках самого ледника Норденшельда. Наши скромные первые удачи, разумеется, – еще не окончательный успех, но настраивают на него, и мы, что называется, закусили удила. Этот настрой уже не покидал нас, пока мы работали на Шпицбергене. Какой ценой он давался – другой вопрос, но скопление неподвижных тел в лагере у фронта ледника Норденшельда после ручного бурения на означенном леднике напоминало побитое воинство, к счастью ожившее, чтобы предаться в обжорстве восполнению затраченной энергии.
Тем временем Зингер закончил переговоры с вертолетчиками, а мы, вернувшись с ледника Норденшельда, успели подготовиться к заброске на ледниковое плато Ломоносова, сосредоточив наш груз на футбольном поле Пирамиды. Разумеется, мы не спускали глаз с объекта наших вожделений, ожидая от погоды всяческих пакостей местного значения. Однако Арктика была к нам благосклонна, и уже 23 июня радостный гул вертолетов огласил окрестности Пирамиды. Для вертолетчиков освоение ледников было делом новым, как и для нас возможности винтокрылых машин, поскольку мы с ними работали впервые. К счастью, скалы Эккокнаусен (с которыми мы познакомились визуально в предшествующих пеших маршрутах) оказались великолепным ориентиром, а от них до главного водораздела острова на высоте 1200 метров оставалось всего–то пять километров. В тот момент меня интересовало: а как будет выглядеть с высоты полета этот самый водораздел–ледораздел?..
В качестве штурмана я во время дал сигнал на посадку по расчету полетного времени от скал Эккокнаусен. За посадкой последовала стремительная разгрузка, я смог перевести дыхание и, вслушиваясь в гул удалявшегося Ми-4, я в одиночестве смог оценить окрестный пейзаж, – определенно мы сели на самом ледоразделе. Наслаждаясь оглушительной тишиной на гребне очередного успеха, в океане солнечного света посреди разбросанного экспедиционного добра, я пытался уяснить смысл происходящего.
Я не не успел проникнуться чувством одиночества, которое спустя полчаса сменилось очередным разгрузочным авралом по принципу «давай–давай». Кроме нас, все остальные участники неожиданного аврала в шпицбергенской глубинке стремились как можно скорее вернуться в более цивилизованные места, опасаясь смены погоды. Участники высадки на ледниковом плато Ломоносова сохранили воспоминания также о заветной фляжке, пущенной по кругу, и даже об огурце из теплиц в Пирамиде, впервые в истории использованном в качестве закуски на ледниковом плато Ломоносова. Таким было начало грандиозного научного аврала на Шпицбергене.
Вертолеты улетели, и вековая тишина вновь вернулась на ледниковое плато Ломоносова, которое нам предстояло обживать. Первым дело жилье – каркасная арктическая палатка Шапошникова (КАПШ) для трех обитателей стационара (во главе с Зингером) и скромная походная обычная двускатная для маршрутной группы (Троицкого и меня). Вкапываем их в снег поглубже, ибо особенности погоды в этой части Шпицбергена никому не известны, а запомнившаяся новоземельская пора во всей красе может проявиться и здесь.
В процессе создания стационара мы вертим нашими головами по всем направлениям, и наш кругозор от этого значительно расширяется, тем более что в поле зрения с высоты 1200 метров оказалась солидная часть Шпицбергена. На западе помимо горы Пирамида на заднем плане в поле зрения отчетливо видна нижняя прифронтальная часть ледника Норденшельда с нунатаками[7]7
Нунатак (гренл. nunataaq,чук. нуната'к) – полностью окружённый льдом скалистый пик, горный гребень или холм, выступающий над поверхностью ледникового покрова или горного ледника. Прим. FebeTWO
[Закрыть] Терьер и Ферьер характерных очертаний, за которыми просматривается значительный участок Земли Норденшельда. Это означает, что в случае пешего возвращения в Пирамиду пешком будущий маршрут будет у нас перед глазами, что немало. Помимо ледникового плато Ломоносова, которое теперь от нас не уйдет, немалое место в этих поисках занимает именно Земля Норденшельда, которая, укладываясь в общую концепцию, требует подтверждения какими–то количественными оценками, которые надо еще найти.
Пейзаж на востоке (чем и хорош высоченный ледораздел, обзор с которого простирается на 150 километров), также впечатляет, причем вдали мы видим какой–то остров, рельеф которого не только значительно ниже окружающего нас, но отличается гораздо более плоским характером Поначалу ломали голову, опасаясь спутать острова Эдж и Баренца, но затем по характерному ориентиру–леднику Дуквитц – убедились, что имеем дело с последним. Позднее расшифровка местности на основе характерных дальних ориентиров вошла в привычку, но начало ей было положено на ледниковом плато Ломоносова. Такая привычка оказалась весьма полезной для исследователя–маршрутника: ведь на Новой Земле мы работали на хорошо знакомом ограниченном пространстве, а на Северной Земле пятнадцати летных часов было недостаточно, чтобы подобная практика стала привычкой. В горах Памира или Тянь—Шаня, насколько могу судить по собственному опыту, обзор обычно ограничен склонами ближайших долин, и подобное удовольствие выпадает крайне редко.
Обвал первых впечатлений вместе с усталостью заставил нас поскорее забраться в спальные мешки. Первую ночь в настоящих полевых условиях мы спали как молодые боги, уставшие от сотворения мира, тем более что погода не нарушила наш покой ни единым порывом ветра. Однако проснулись мы в промозглом и сыром тумане, тонкий слой которого оседлал наше ледниковое плато при температуре около минус шести. По радио температура в Москве плюс 23, разница солидная, которую мы трактуем в свою пользу, поскольку наши перспективы в обозримом будущем в части грядущей научной информации просто безграничны. Уже по этой причине нам в Москве делать нечего, а сами повседневные заботы москвичей с высоты главного водораздела Шпицбергена выглядят в высшей степени несолидными, вроде бесконечной беготни по магазинам, толкотни в транспорте, ругани на базаре, сидения в приемных в ожидании подписи руководства и т. д. и т. п. Оценивая подобную ситуацию как «сплошной содом и геморрой», Зингер призывает нас еще раз покрыть нашу полярную службу неувядаемой славой, одновременно обещая премии и солидные полевые. Это не считая несомненных достоинств окружающей среды в виде свежего воздуха высоких широт, окружающего простора, прелести окрестных пейзажей и, наконец, здорового образа жизни на фоне девственной природы. По мнению нашего начальника, все это в совокупности, несомненно, будет способствовать формированию из нас самых светлых личностей светлого коммунистического будущего! Наконец, только здесь, неподалеку от полюса, можно наконец отдохнуть от чрезмерного женского влияния – судя по высказываниям (боюсь, не вполне объективным) моих коллег, именно последнее больше всего досаждает всем нам на Большой земле. Впрочем, есть основания полагать, что это слишком смелая мысль, тем более, что полярникам свойственно ошибаться, наравне с остальным человечеством.
