Текст книги "Союз нерушимый (СИ)"

Автор книги: Владислав Савин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

– …есть дополнения, возражения? – спрашивает Кириченко.

– Есть – говорит Юрка – во-первых, рабочие отряды, это хорошо, и я надеюсь, там и бывшие фронтовики есть. Но все же не помешает дать им в командиры настоящих офицеров. Не изымать из частей гарнизона – а хотя бы тех, кто в Киеве по личным делам, через военкоматы их можно найти. Во-вторых, а что ж вы флот упустили? Днепр же! А на той же "Кузнице", я знаю, тыловая рембаза Днепровской флотилии. Но даже если у них ничего спецпостройки нет, так помните, как в Гражданскую было, на любой пароход, баржу, буксир ставили защиту из котельного железа и мешков с песком, пару пушек на палубу, в нашем случае и пулеметы сойдут, хотя хорошо бы чтоб ДШК – получим действительно силу, способную и прикрыть Левобережье, и пресечь маневр врага на тот берег, и поддержать наших у мостов, и перебрасывать войска. И противопоставить ей бандеры ничерта не смогут!

– Принято – подтверждает Кириченко – включить в указания парткому.

– И еще, важно – говорю я – организация, это хорошо, но людям и разъяснить надо, не винтики. Сказать, что недобитые фашисты из УПА, надеюсь здесь хорошо знают, кто это такие, задумали устроить провокацию, контрреволюционный мятеж против Советской Власти под петлюровским лозунгом "ридной самостийной". А попросту – убивать русских и коммунистов. Также возможны беспорядки уголовного элемента, погромы и грабежи. Так что оповестите угро – и чтобы все были готовы и вооружены, их же в первую очередь убивать будут! Вообще, дать милиции подробный инструктаж – даже не по телефону, а фельдкурьером с пакетом. И я пленных видела на работах – завтра их не выпускать, разбегутся, еще этого нам не хватает! Милиции перейти на усиленный режим несения службы, выставить вооруженные посты у радиостанции, телефонной станции – список уточните! Вооруженные – значит, с автоматами, а не одними ТТ. И прикажите особо, собрать бригадмильцев (прим. – в то время, комсомольцы, помощники милиции – В.С.), с ними я инструктаж проведу сама.

– Все записали? – спрашивает Кириченко у секретаря – ответственных назначили? Тогда – пока на этом закончим.

Скрип отодвигаемых стульев. Всем все ясно – приступить к исполнению!

– Да, товарищ Кириченко, а что же вы упустили, "вывести семьи ответственных работников и активистов в безопасное место"? – вдруг вспоминаю я.

Хотя да, знать бы где оно, это безопасное место?

– Успеется – машет рукой Первый Секретарь – а если дать указания сейчас, так все бросятся первым делом своих вывозить, когда надо делом… Сначала работа – а прочее потом!

Не могу вспомнить, есть ли у него семья? Жена вроде есть – видела ее вчера на обеде. А квартиры, закрепленные за партноменклатурой тут неподалеку, на Институтской, в новых кварталах, построенных перед самой войной.

– По-вашему, лучше, если они будут делом заниматься, думая что их близких сейчас убьют? – спрашиваю я – у бандеровцев точно есть и списки, и адреса! Сегодня же выделите транспорт и доставьте людей, да хоть сюда. Тут охрана, так просто не взять.

– По мне, так горком лучше – вмешивается Юрка – на Владимирской Горке, как крепость, оборонять гораздо удобнее, и вокруг все простреливается, я уже смотрел. И Днепр рядом, и до Подола, за которым "Кузница", рукой подать. Я бы там взялся с ротой против пары батальонов держаться, если только они без гаубиц на прямой наводке – со стрелковкой там нечего и думать, штурмовать. А вот здесь я не уверен – застройка вокруг, могут вблизи накопиться, и рывком на первый этаж, а дальше внутри просто мясом задавят.

– Товарищ Ольховская, вы тоже так считаете? – спрашивает Кириченко – не сочтут ли за трусость, если ЦК покинет свой пост?

– Да, считаю! – решительно отвечаю я – долг наш, принести Родине успех, а не бравировать под пулями, глупо погибнув. У товарища Смоленцева боевой опыт куда больше моего, я полностью ему доверяю. Сегодня же проработайте вопрос эвакуации и размещения в горкоме семей партийных товарищей. И возможного временного переезда ЦК туда.

Хотя какое ЦК – наверное, имеет смысл говорить уже о объединенном Чрезвычайном Штабе? Чтобы не тратить время на согласование между ЦК, обкомом, милицией, прокуратурой, а также Совнаркомом и горисполкомом. Все упирается лишь в одно – позицию военных и ГБ. Уверена, что в Москве не согласятся оставить на округе генерала Герасименко, замаравшего себя подозрением в сотрудничестве с врагом. И что войска уже идут – ведь Петр Кондратьевич мне поверил, раз сам товарищ Сталин был на проводе?

– Прорвемся! – сказал Смоленцев – не дрейфь, хуже бывало. Вот только, Ань, отныне Лючия будет при тебе, персональным телохранителем. Галчонок, это приказ – будь в эти дни для товарища Лазаревой как тень, ходи с ней всюду, даже, пардон, в туалетную комнату, не смейся, там вполне может кто-то ждать! И при враждебных действиях, стреляй немедленно, у тебя это очень хорошо получается. А ты, Аня, помни о "дожде" – не стой неподвижно на открытом месте или у окна. Работать по движущейся или внезапно появляющейся цели – это для снайпера куда труднее. Я через Борисполь тоже с Пономаренко связывался – просил, если можно, ребят из нашей команды "ловцов фюрера" прислать. Подрывники-саперы тут вряд ли потребуются, хотя как знать – а вот пару Пилютин с Булыгиным я хотел бы иметь рядом.

– Спасибо, Юр – говорю – не знаю, как бы я без тебя и твоих справилась. А ты что, ехать куда-то собрался?

– Да в "Националь" смотаюсь, и назад – машет он рукой – там Финн на хозяйстве остался, и имущество наше в номере, чему в чужие руки лучше не попадать. Вот натащили же с запасом, взрывающегося, стреляющего и прочего, как на автономный выход к немцам в тыл! А думаю, что в гостинице сейчас опасно будет, если начнется.

– Юрка, тогда будь другом! У меня из номера, мои вещи возьми – а то у меня сейчас лишь то, что на мне! Сумку мою, ну ты видел. И из шкафа, и что на кровати лежит. Может, лучше мне с тобой съездить, если быстро?

– Да ладно – Смоленцев машет рукой – ты лучше на улице не светись, мало ли что. Указание понял – сгребу все, что не гостиничный инвентарь. Да, если что, имей в виду – могу тебе и армейское выделить, полный комплект, с запасом брали. Если бой начнется – тебе будет удобнее, чем в этом платье. Хотя твое оружие сейчас, это не ствол, а слово и партбилет – я умоляю тебя, Ань, ты на линию огня не лезь, ну только если совсем не прижмет. Не хватало еще, тебе – как Альенде в Ла Монеде.

– А кто это? – пытаюсь вспомнить – а, ты рассказывал. Так надеюсь, у Кука авиации тут нет?

– Хуже – тихо говорит Юрка – тебе ж Пономаренко объяснил. Если я правильно понял. И ничего не попишешь – политика.

Я киваю, вспоминая последний разговор по ВЧ с Петром Кондратьевичем. Товарищу Сталину нужен не предотвращенный – а вскрытый, прорвавшийся и вычищенный нарыв. Чтобы разобраться не с одним Кириченко, а еще с кем-то в Москве. Ой, мама, неужели опять, как в тридцать седьмом – старые большевики, чьи портреты на стенах, и имена в учебниках, и вдруг, враги? А если и в самом деле – люди, имеющие заслуги в прошлом, но сейчас тянущие всех нас на неверный курс? По крайней мере, Кириченко мне точно не жалко!

А значит, войска сейчас не придут. Мятеж должен начаться, гной вытечь на поверхность – и вот тогда, когда враг выступит, мы ударим, решительно и беспощадно. А первый день будет страшным – держаться придется своими силами. Хотя может быть, они не решатся выступить, а уползут в свои норы? Я выглянула в окно, было еще светло, открывался отличный вид на Киев, красивый город в зелени садов, нанесенные войной раны были почти незаметны. И отдать это беснующейся бандеровской сволочи – чтобы здесь, на этой площади (надо будет спросить у Юрки, что за вещий сон он видел) бесновалась орущая толпа, под черный дым пожаров? Затем я представила Бандеру-победителя, входящего в этот дворец, развешенные повсюду петлюровские желто-блакитные тряпки, марширующих по Крещатику бандеровских солдат со свастикой на мундирах, и рассмеялась, какая чушь, этого не может быть никогда! Мразь, посмевшая выползти из галицких схронов, будет уничтожена без всякой жалости. Как и все, кто посмел их поддержать.

– Ання, отойдите – Лючия потянула меня за руку – мой Юрии сказал, что вам нельзя у окна!

Завтра – может быть. Но сегодня еще наш день. Откуда снайпер, если он и найдется у Кука, будет знать, что я выгляну в это окно, в эту минуту? Да и стрелять снизу вверх, тут есть свои тонкости – я конечно, не Петр Егорович Пилютин, лучший снайпер Ленфронта, о котором рассказывал мне Юрка, но кое-что тоже умею, три десятка фрицев на моем счету есть. Так что, Люся, дай пока еще на этот мирный город полюбоваться. Моя воля, я бы вообще окно сейчас распахнула – вот нравятся мне свежий воздух, ветер, простор! Съездила на три дня – а впрочем, Пономаренко сказал, максимум неделя, так ведь еще может быть, я в этот срок уложусь? И своего Адмирала в Москве застану – а если нет, то вытребую из Петра Кондратьевича еще неделю отпуска, чтобы только со своим, единственным и любимым вместе – уж никто не посмеет сказать, что я не заслужила!

– Товарищ Ольховская!

Одна из тех теток, вспоминаю, как ее, Домра, или Домна Герасимовна, фамилия смешная, Брекс, "товарищ Брекс", не только когда читаешь, но даже когда видишь и слышишь, не сразу поймешь, это он, она, или вообще оно. Голос низкий, почти мужской, лицо кирпичом, стрижка короткая, фигура квадратная, одевается – ну только по юбке и отличишь от мужика. Кажется, тоже Инструктор ЦК, только КПУ, точно анкету не помню, но поверю Юрке, что ей меньше сорока, хотя на вид и впрямь, не дашь. Увидев ее, так и хочется говорить канцеляризмами – вы по какому вопросу?

– Товарищ Ольховская, вынуждена сказать вам, как коммунист коммунисту. Невзирая на вашу должность. Ваш внешний вид и поведение ну совершенно не соответствуют коммунистической морали! Простите, но я обязана была вам это сказать.

В первый миг я даже не нахожу, что ответить. Затем представляю – если она говорит такое мне, то что было бы с какой-нибудь девчонкой-секретаршей, посмевшей отклониться от нормы. И наконец, мысленно оглядываю себя, сравнивая с тем, что видела в фильмах потомков (знаю теперь, что такое «мини» – вот не надела бы никогда!). Закрытое платье с длинным рукавом, юбка-солнце до середины голени, ткань светлый крепдешин в горох – что тут «не соответствует»? Ладно, сама напросилась – тем более, что несколько минут есть!

– А напомните мне, товарищ Брекс, где в Уставе Партии сказано, что коммунистки должны выглядеть и вести себя, как монашки? И каким документом регламентируется ваш и мой внешний вид?

– Это должно быть понятно и так! – Брекс воинственно вскинула подбородок – если женщины буржуазно-помещичьих классов должны продаваться мужчинам, привлекая их внешне, то коммунистки в этом не нуждаются, так как их духовный мир и убеждения являются высшей ценностью для того, с кем надлежит вместе идти по жизни и бороться с трудностями. А вести себя так с посторонним мужчиной, как вы сейчас, это просто позор!

– А я понимаю линию Партии как все, что идет во благо нашей советской стране – вкрадчиво говорю я – и не так давно я носила военную форму. Но сказал один очень заслуженный товарищ, мне и другим присутствующим – женщины, будьте красивыми и нарядными, поскольку это наших мужчин вдохновляет побеждать. И как я могла не исполнить указание такого человека – или мне передать ему, что вы его в моральном разложении обвиняете? И вот не пойму, а чем ваш вид, товарищ Брекс, помогает победе коммунизма? Тем, что враги, вас увидя, в обморок упадут, от страха?

– Она что-то имеет против моего мужа? – говорит Лючия – Аня, мой Юри сказал, при любых враждебных действиях, а она ведет себя не как друг. Мне ее пристрелить?

Брекс, что-то бормоча, спасается бегством. Я и Лючия смеемся.

– Аня, я не знала, что коммунизм это что-то вроде нашей Церкви. И что в нем тоже есть монашество. Прости меня мадонна – дело почтенное, но лучше в старости, когда красоты уже нет.

– Пустое, Люся – машу рукой – эти конюшни тоже придется вычищать. Дайте лишь с текущим разобраться.

Подходит секретарь.

– Товарищ Ольховская, вас к ВЧ. Штаб округа на проводе.

Наконец-то военные проснулись! Подхожу, у аппарата скучает Кириченко. Услужливо протягивает мне трубку. Представляюсь, и слышу в ответ:

– Генерал армии Ватутин. Назначен новым командующим КВО, только что прибыл. Прошу принять группу офицеров связи, для оперативного взаимодействия. И объясните, что за х…ня тут творится – простите, товарищ Ольховская! Где тут бандеры, их численность, вооружение, активность – самые последние сведения?

Командующий не может прибыть один. Значит, армия все-таки пришла. Кук, стреляйся – поймаем, повесим!

Василь Кук «Лемех», генерал-хорунжий УПА. Киев, вечер 22 июня 1944.

Фигуры расставлены – партию можно начинать. Или отказаться?

А по ту сторону доски – такие гроссмейстеры, как Сталин и Черчилль. Пусть сами они думают, что играют друг против друга. А вот у фигур иной интерес, чем быть пожертвованными ради чужой победы. И тот, чья рука ставит пешку на поле для размена – если подумать, для этой пешки такой же враг, как противник. Так можно ли сделать, чтобы проиграли оба игрока – а выиграл тот, кто на доске?

Он, Кук – белый король. Отчего белый – ну так они же начинают, в этой английской партии! Ну а Кириченко, это король черный, хотя себя воображает игроком, надутый дурак! На первый взгляд, позиция безнадежна, потому что у черных колоссальный численный перевес – и по замыслу Белого Игрока, его силы должны в итоге героически погибнуть, нанеся Черному Игроку максимальный урон – чтобы использовать уже в других партиях, на других досках. Вот только, к изумлению гроссмейстеров, мало того что фигуры самочинно двигаются не так, как им предписано, так еще и черные в этом подчиняются ему, Белому Королю! Считаете ли вы партию безнадежной – теперь?

Белые играют тем, что на доске – черные могут выставлять дополнительные фигуры, смешно сравнивать мощь УПА и РККА, ОУН и всего СССР! Но во-первых, Сталин не может выделить все свое внимание и силы лишь этой игре, а во-вторых, черным не нужна в итоге абсолютно пустая доска, выжженная земля и трупы, вместо богатой провинции, и так уже изрядно пострадавшей от немцев. И белые играют на своей доске – пока и в планах нет похода на Москву, что не удалось германцам – а вот у черных множество иных задач в других местах. То есть ничья в этой партии – это тоже наш выигрыш!

Сила ОУН(Б), отвергавшей всякое соглашение с властью, была именно в большей боеспособности в сравнении с ОУН(М). Но эта сила, перевес в чисто военную и конспиративную сторону, оборачивалась слабостью, принципиальной недостижимостью победы. Мало захватить власть, ее после потребуется удержать – а вот тут отсутствие политических навыков становилось роковым. Больше того, и чисто военная победа была недостижима. Не грех знать учение врага, если когда-то он был идейно близок. Маркс писал, что чисто военная победа повстанцев над войсками была невозможна даже в эпоху баррикад – успех достигался, когда солдаты были морально на стороне восставших, отказываясь стрелять в народ, а если армия видела перед собой просто толпу, сброд, взбунтовавшуюся чернь, исход всегда был очевиден. "Тем более невозможна победа народного восстания в индустриальную эпоху, когда гарнизоны, благодаря железной дороге, могут быть в кратчайшее время доведены до размеров огромных армий, а войска имеют громадный перевес в вооружении и организованности". Но в этой игре все должно быть совсем не так!

Война – это мир. Можно воевать тридцать лет, с австро-венгерских времен, и не проиграть, но быть так же далеко от победы. А мир – это война: а чем плохо "Украина це Канада", была когда-то колонией, стала доминионом, с чисто номинальной властью бывшей метрополии? Вот только дипломатия всегда должна подкрепляться кулаком, чтобы показать свою силу: со слабым не разговаривают, тем более, не уступают! Пусть в Лондоне велят "драться до последнего украинца" – примем тактику, которую они хотят, мятеж жестокий и кровавый, но с совершенно иной целью! Добиться от Москвы признания за Украиной права "доминиона", с альтернативой долгой и изнурительной войны – мы-то стерпим, как уже тридцать лет, под тремя державами, да и под москалями тоже, два года после тридцать девятого, а вот Сталину вовсе не нужна дорогостоящая смута, в свете будущих осложнений с Державами. Довольно прятаться по схронам – пора уже и выходить во власть. Шухевич понял это первым.

Начать планировалось осенью. Воевать легче, когда уже собран урожай. К тому же были сведения, что в это время какие-то события начнутся и в Москве, и Сталину будет уже не до Украины. Киевская операция задумывалась первоначально лишь как частное улучшение позиции перед решающей битвой, ну и конечно, разведка боем. Ее причинами были совпавшие по времени начало административно-территориальных реформ, в результате чего появился уникальный шанс подчинить себе Первого Секретаря, и "кооперативные" дела на востоке, требующие немедленного ответа. Демонстрация не только Киеву, но и Москве, что может начаться по всей (не только Западной) Украине, если не прислушаться к голосу украинского народа. Сохранение УССР, прекращение преследования кооператоров – и, о чем не будет сказано вслух, резкое усиление влияния ОУН на органы местной власти, и рост авторитета среди населения. Что придется кстати осенью, когда настанет пора требовать фактической независимости – а как еще назвать, право собственной внешней политики, с посольствами и торгпредствами, своя национальная армия, лишь номинально подчиненная Москве, свои органы внутренних дел и госбезопасности, лишь своя национальность во власти, свое право устанавливать налоги и решать, сколько отсылать в центр, свой государственный язык, поддержка своей национальной культуры. (прим. – в нашей истории все это предполагал осуществить Берия, после смерти Сталина. Слава богу, не успел – В.С.). А если в столице откажутся – угрожать восстанием, и возможно даже, начать его, и сражаться до того дня, когда эти требования будут удовлетворены. И да здравствует самостийна Украина – чем это хуже Польши, Чехословакии, Венгрии, так же появившихся после той, прошлой войны? А он, Кук, конечно же, будет премьером, или президентом – ну, с Шухевичем они договорятся, кто будет первым, кто вторым. А этот неудачник и трепач Бандера – да кому он будет нужен тогда? Заодно придется почистить кое-кого своих, если конечно они доживут – а то уже сейчас слышны голоса, «предатели, соглашатели», видят уже что мест у кормушки наверху выйдет меньше, чем желающих их занять? Но это уже вопрос будущего. Чем я хуже Пилсудского, кто начинал так же как я, боевым командиром?

И вдруг, все пошло кувырком. Началось с приезда московской сучки – Кук мог поклясться, что она его узнала, но не мог ее вспомнить, как ни напрягал память. А предмет, которым она манипулировала, был отдаленно похож на микрофотоаппарат. Может, то и впрямь была пудреница, или что там женщины таскают – но Кук был убежден, что излишняя предосторожность не помешает. Потому и озадачил Витковского, дело казалось не таким сложным. Особенно когда в "Национале" есть свои люди, пусть не для силовой поддержки, но наводчики и наблюдатели, из персонала. Все должно было произойти, как много раз до того – машина чуть поодаль, двое с автоматами для прикрытия, трое идут в номер, причем двое из них, это хорошо обученные боевики, сам Витковский появляется на месте позже, но обязательно – лишь он знал объект в лицо, а вдруг там каким-то образом окажется другая? Изъять предмет, и если окажется фотоаппаратом, тащить сучку на базу, после Кук сам допросит и решит, что с ней делать… может, и отпустил бы, в каком состоянии, вопрос. А если пудреница, то просто наказать за строптивость – привязать к кровати, оприходовать вчетвером, и в завершение, бритвой по лицу, на память. Ай-ай, сколько в Киеве бандитов развелось, а вы и не знали?

Неожиданностью были "фронтовые друзья", о встрече с которыми доложил агент из уголовных, кому поручалось встретить сучку по приезду и попытаться незаметно вытянуть подозрительный предмет, или просто вырвать сумочку и убежать. И не было уже времени и возможности переиграть – группа "Змеюки" вышла на исходные. Оставалось лишь надеяться, что товарищи офицеры, нагулявшись, разойдутся по своим номерам. И был условленный сигнал, и группа вошла – что случилось дальше, агент-контролер, наблюдавший с улицы и издалека, понять не мог. Но выстрелов не было, ни одного. Группа не вышла, а пройдя мимо машины, агент увидел, что сидящие в ней мертвы, хотя он мог поклясться, что к автомобилю никто не подходил. Тут контролеру стало страшно, и он убежал, и не видел что происходило дальше – будет наказан за трусость! Но после видели, как к "Националю" подъезжали грузовик и бронетранспортер, стояли очень недолго. Шесть человек исчезли бесследно, и машина, и женщина-агент из гостиницы. И это было еще не все!

На базе в Соломенках, куда должны были доставить сучку, ждали, что возможно, вместо "Змеюки" придут энкаведисты. Эта предусмотрительность не раз спасала прежде, тактика была отработана – пулеметчики на позициях, управляемый фугас на подъезде, прорыт подземный ход, а сам дом подготовлен к взрыву, этот метод применялся еще в тридцатых против польской дефендзивы. Никто ничего не видел, хотя и в соседних домах были "маяки" – и вдруг база взлетела на воздух, шестеро убитых, пятеро раненых, причем трое – тяжело. Итого, в боивке "полевой жандармерии" осталось всего семь человек в строю. А это было очень плохо, поскольку сгинувший Витковский и его люди были последним козырем Кука, на случай если Козак, СБ, замыслит недоброе. Его головорезам ведь плевать, ты генерал-хорунжий, рядовой боец, или вообще крестьянин – на кого укажут, тому и накинут удавку, "ты зраднык, боивка приговорила тебя к смерти как ворога украинску народу", и все – Кук сам не раз видел эту процедуру. Хотелось верить, что на базе произошел несчастный случай, сдетонировал подготовленный заряд – но паранойя отвергала эту возможность напрочь. Слишком опытен был Витковский "Змеюка", как и его люди, чтобы допустить ошибку – а значит, против играет кто-то более умелый?

Катастрофически не хватало информации. Вернее, она была, но безнадежно запаздывала. Основой "всезнания" ОУН в городах были "маяки" – люди, занимающиеся своим обычным делом, но обязанные тотчас же передать информацию, сообщенную им, или замеченную лично, очень часто – женщины или подростки. И если в Галичине они работали за страх, хорошо зная, что с ними сделают за неусердие или сознательное умолчание, то на востоке часто приходилось прибегать к прянику, к помощи тех, кто кормились вокруг созданных ОУН артелей и кооперативов, не все из них были сторонниками УПА, но отчего бы не помочь хорошим людям, если они платят тем или иным способом, в это трудное время – кто-то даже не знал, на кого работает, кто-то предпочитал не знать, кто-то полагал, что речь идет о коммерческих и личных интересах. Сеть получалась густая, обязательно кто-то что-то где-то видел или слышал, и неуловимая, как отличить передаваемую информацию от обычных слухов, трепотни соседок – но вот скорость передачи сведений оказывалась недопустимо медленной. Лишь сейчас, уже поздно вечером, Кук узнал о приказе, пришедшем из Москвы в штаб Киевского военного округа – с завтрашнего дня, 23 июня, ввести в Киеве и окрестностях военное положение! И что из Крыма уже перебрасывают самолетами дивизию морской пехоты, и что во всех частях гарнизона объявлена повышенная боеготовность, а солдат с Западной Украины приказано поголовно арестовать. Приказ был секретный, как положено – но один из офицеров, заглянув домой, сказал жене, "меня не жди, ночую в казарме", и также по секрету объяснил ей все, жена никому и не сказала, кроме как лучшей подруге-соседке, к которой зашла погоревать, что опять остается одна… дальше пошло, как у Пушкина, докатилось и до Кука, через шесть часов. А это значит, что в штабе КВО уже давно телефонировали во все подчиненные части, в то время как ему, Куку, требовалось послать связных, пеших или на велосипедах, к тем же воинским частям, проникнуть в расположение, разыскать там доверенных людей. Оставалась еще надежда, что где-то на приказ могли забить, в обстановке мирного послепобедного времени, исполнить лишь отчасти или формально – но было ясно, что надежда на помощь от восставшего гарнизона уменьшилась в разы! И не успеть уже поднять введенные в город курени, морская пехота будет тут, как сказал этот, из штаба, уже завтра у утру – а вступать в уличные бои с этими головорезами, с которыми на равных боялись драться даже Ваффен СС, придумайте более гуманный способ самоубийства! И в отличие от местного гарнизона, который еще можно как-то распропагандировать, эти, фанатичные "за Родину за Сталина", даже слушать не станут – "бандеровец? к стенке!". И приказы могла отдать лишь Москва, не Киев! Значит, случилось худшее – там все знают, и сыграли на опережение!

Пять, шесть, восемь тысяч морских пехотинцев – против полутора тысяч хлопцев в трех куренях. И эта дивизия не может быть единственной. Наверное, идут и еще войска, через сутки тут будет уже не протолкнуться. И восстание утопят в крови. Срочно отменять операцию, потому что на победу шансов нет?

И что тогда? Если москали знают – то и о куренях, введенных в город, им известно. А значит, хлопцам уже не вырваться никак. Организованно – не выпустят. Рассредоточиться, укрыться по квартирам, выбираться поодиночке – так весь Киев будут прочесывать частым гребнем, облавы, проверки документов, задержание всех подозрительных. Точно так же – закроют все дороги, входы-выходы, а ведь это не Галичина или Волынь, хлопцы здесь чужие! Не говоря уже о том, что с высокой вероятностью, будут хватать просто за западенский вид или говор, а тем более местожительство по документу. Кто-то конечно пробьется – но немногие, если спасется четверть, то это будет дьявольским везением. И курени все равно погибнут – но бесславно, как бараны на бойне. И он, Кук, тоже не заживется – в любой миг, в любом месте, подойдут хлопцы друже Козака с удавкой, и "ты зраднык", и ведь не скроешься нигде!

Выходит, что терять нечего. А если мы будем играть? Ведь фигуры в этой партии – меняют цвет! Не все. Но вот сделать, чтобы наши потери стали потерями врага – вполне реально! В открытом бою нас раздавят. Значит надо – чтобы стреляли не в нас.

Все, как было задумано. Дьявол, не хватит времени – предполагалось, что будет дня три, а то и неделя, на нагнетание обстановки, на разогрев толпы! Но теперь придется начинать немедленно – хватай чемодан, вокзал отходит! – завтра днем в Киеве будет уже полно москальских солдат. Значит, толпа на улицах уже должна быть – мясо, в котором увязнут даже морпехи. И чем больше будет трупов, тем лучше для нас! Пешки и должны жертвоваться, для выигрыша партии. Если завтра, в кооперативах, собрав актив, даже не соврать прямо, а предупредить, что, вот, мол, московские жизни не дают и вообще Украйну "с грязью мешают" за то что под немцем были – намекнуть что во столько-то будет вынос "гумаг" из "партийных" домов мол свои-то против но против Москвы как попереть? И вообще, слышали что на востоке творится – вот и у нас готовят то же самое, голод будет, цены вдвое-втрое, поскольку нас в автономные хотят из союзных, там другой порядок снабжения и нормы. Кто там будет с цифрами и законами доказывать – главное, орать погромче, горлом брать, ну тут агитаторов найдем! И побольше горилки – покупай, пока дешево, потом лишь москальская водка будет, а ее не купишь, грошей не хватит! И стотысячной толпы собирать не надо – двадцати тысяч хватит за глаза!

И никаких "ще не вмерла", или даже упоминание Бандеры, в первые часы! Флаги – а пожалуй, можно и желто-блакитные, но обязательно рядом с красными, как символ единства! Пусть в толпе до конца не верят, сомневаются – но чтобы встревожены были, и с подозрением. И это даже хорошо, что войска уже ждут, проинструктированные про "бандеровцев", уже палец на спуске. Впрочем, если кто с той стороны и выйдет, поговорить, успокоить – на то снайперы есть. А дальше, дело техники, пара выстрелов и по солдатам, и по толпе, чтобы началось! Если ограничатся малой кровью – то завести майдан, чтобы публика решила – не расходимся, "пока Москва не отменит все". А вот если будет кровавая баня, пулеметы в упор, и сотни трупов – тогда можно и "ще не вмерла", и "Степан Бандера наш защитник", и "бей москалей" – по обстановке решим! Да, еще и пленных привлечь, мясом. Ради чего их намеренно кормили гнильем и одевали в рванину, чтобы озверели на весь свет, и за перспективу на свободе погулять, гулянку поддержали. У них конвой – на всю толпу, двое-трое, их убить минутное дело – и кто на свободу желает, а кто назад в барак, тухлую брюкву жрать?

А пока войска разбираются с толпой, ударные группы из всех трех куреней штурмуют выбранные объекты и проходят по адресам. Даже морская пехота не может быть вездесущей, и на весь Киев ее не хватит! Очень хорошо будет документы захватить, партийные, ГБ и НКВД. Идеал – если удастся поймать кого-то из верхушки, например наркома ГБ Савченко или его заместителя Карина-Даниленко, чтобы они озвучили нашу позицию перед москвичами. Или же придется отходить с трофеями, лично мне и тем, кого выберу – кому жить. Пока советские будут добивать тех, кто остался в городе, и укладывать штабелями трупы мирняка. Три куреня по-всякому придется списать, если и вырвутся, то одиночки. Не страшно – в УПА их еще числится больше двухсот! Но зато какой резонанс – Киев был взят, пусть всего на день-два! Это можно считать победой?

Фигуры расставлены – играем. Начав завтра, с утра.

Кук повертел в руке черную королеву. Все же интересно будет поймать эту, москальскую, и поспрашивать, откуда она такая взялась. Признаюсь, что ошибся, недооценил.

Хотя – у нас против нее своя, белая королева есть?

Москва, вечер 22 июня 1944.

Как и обычно, великая страна отходила ко сну. А чего бы собственно и не отойти – великая война выиграна, всяческие авралы и перевыполнения плана ("взаимоисключающий параграф", по словам гостей из будущего… хорошее выражение, чего уж там) можно временно оставить в стороне и крепенько отдохнуть. Но, как водится, одно из окон в Кремле… а вот фиг вам – вот как раз эти окна, за которыми скрывался кабинет Сталина, и не горели вовсе. А как раз наоборот, были надежнейше закрыты и шторами, и бронестеклами, чисто на всякий случай. Вероятность обстрела, например, из хитро затащенного на какую-нибудь крышу ДШК, конечно, исчезающе мала, но зачем давать лишний шанс какому-нибудь "шакалу", деда шено… Кстати этот Форсайт интересно пишет.