Текст книги "Союз нерушимый (СИ)"

Автор книги: Владислав Савин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)

– …трудно вам будет – говорил майор – все ж лучше вам внешность иметь самую неприметную. Здесь, где фронт прошел, до сих пор еще жизнь, как в двадцатые, даже хуже. Сам я из Мариуполя, помню, как бедствовали тогда. Сначала моряком думал стать, а как самолет в небе увидел… Вы только правильно поймите – в тылу даже радостно, что как до войны становится, но здесь еще раны не затянулись. И вам, такой, помогут и навстречу пойдут – куда хуже, чем бы "своей". А это сейчас может и жизни стоить. Всякое болтают, но… В Москве земляка встретил, бывает же – он только оттуда, рассказал. Что в Мариуполе ОБХСС хищениями в потребкооперации занимаясь, раскрыла что они там то ли с бандеровцами были связаны, то ли фашистские прихвостни массово затаились – и теперь там по всему Мариуполю и области аресты, причем работают московские, а Киев вроде против.

Началось! – подумала я, вспоминая то, что сообщал мне "для сведения" дядя Саша – бандеровские гнезда на Востоке, они успели там укорениться за оккупацию, но вширь еще не раздались, все же народ там наш, советский, это не Галичина. И можно здесь сеть выкорчевать – чтобы не спугнуть, под маской ОБХСС, если просмотреть под микроскопом, нетрудно найти, к чему придраться? И то же самое должно начаться в Харькове, в Запорожье, в Херсоне, в Николаеве – чтобы обеспечить в будущей войне крепкий тыл. А это будет именно война, как сказал дядя Саша – "еще одна антоновщина, и хорошо, если я ошибусь". А вот Киев – именно туда я и лечу, чтобы посмотреть и доложить, что там.

Хотя официально – я должна всего лишь передать товарищу Кириченко, Первому на Украине, документы на реорганизацию. Имея полномочия проконтролировать и доложить наверх – вот отчего не простой курьер, а инструктор ЦК. Кожаный коричневый портфель, а еще большая сумка на плечо, похожая на почтальонскую (не люблю чемоданов, лучше чтобы руки были свободны), вот и весь мой багаж. Маленький браунинг спрятан там же, где и в тот день перестрелки со шпионами УСО (см. – Днепровский Вал – В.С.). А еще в сумке у меня кое-какие артефакты «из будущего», чтобы связаться с теми, кто меня там встретит, как дядя Саша обещал.

Такое же боевое задание, как раньше – в немецкий тыл с парашютом. Поскольку нелюди, жаждущие утопить Украину в крови, после только что прошедшей войны, и предатели, по дури или жажде власти вступившие с ними в сговор, не должны жить!

– Что с вами? – спрашивает майор – у вас такое лицо стало… Или погиб у вас на Украине кто-то?

Замечание правильное. У меня хорошо получалось в Минске немцам улыбаться – но постоянно в маске быть нельзя, обязательно надо чередовать с "быть собой", среди своих. Смотря фильмы из будущего, вот не пойму, а как Штирлиц так мог – хотя он ведь персонаж придуманный? Ну а я, пока самолет еще не приземлился, побуду еще собой – нет, не той Анечкой-студенткой, что до войны, никогда я уже такой не буду, но Анной Лазаревой с Севмаша, какой знают меня девчонки. А после – как сказал Пономаренко, "не вмешиваться, даже если что-то очень не понравится, лишь смотреть и запоминать". Что ж, это легче, чем Штирлицу тринадцать лет было роль играть? Ай!

– На посадку заходим – говорит майор – это не страшно. Ну вот, долетели, а вы боялись!

Ага, будто не слышала, что для самолета посадка самое трудное, не считая конечно воздушного боя! Но несколько минут всего осталось – надеюсь, что сядем хорошо!

– Мои координаты, и полевая почта – майор протягивает вырванный листок из блокнота – может, свидимся еще.

– Я замужем – отвечаю, но листок беру – однако, очень может быть, что мне помощь потребуется, как коммунисту от коммуниста, и фронтовику от фронтовика … что удивляетесь, товарищ майор, у меня на счету есть убитые фрицы. А вот летать боюсь – так что спасибо вам, что меня поддерживали, не так было страшно.

Удар ощутимый, так что подпрыгиваю в кресле. И самолет катится по полосе аэродрома Жуляны. Ну вот, теперь долетели!

Вижу яркое солнце – юг, жара, июнь, как на курорте, отдохнуть, и домой. Выхожу на летное поле вместе со всеми – ой, а тут ветер, и сильный! Военные ремешки фуражек опустили, штатские шляпы держат, а я вся развеваюсь, словно флаг в бурю, плащ над головой треплет – вот дура, что лишь накинула, не застегнув, обманулась видом! – платье раздувает, беретик срывает, даже не знаю, за что хвататься прежде, еще и с портфелем в руке!

– Степь, тут часто так дует – говорит майор – у нас девушки, оружейницы и радистки, на аэродроме в комбинезонах ходят. Позвольте, хоть портфель ваш поднесу. Как в школе знакомой одной когда-то – и где она теперь, и жива ли?

Я отказываюсь – по инструкции, партийные документы из рук выпускать не должна, лучше пусть берет сорвет – не шляпка, не жалко. Ветер нагло задирает мне подол, прижимаю платье у ног, не хватает здесь "макси, мини" показывать, что тот же майор подумает, и другие пассажиры! А плащ нараспашку то рвется с плеч и грозит улететь, то весь на голове и лицо облепляет – один раз так меня закрутило и запутало, что я едва не упала, хорошо, по полю идти оказалось недалеко. Вот отчего мне с погодой так не везет!

– Себя берегите – говорит майор, прощаясь – примета есть: как место новое вас встретит, так вам в нем и будет, хорошо, или совсем иначе.

– Это ничего! – отвечаю – хуже места бывали. И удачно я оттуда возвращалась – а тут всего лишь, ветром слегка потрепало.

И все "курортное" настроение выдуло прочь. Надеюсь, товарищ Кириченко, заранее предупрежденный, машину с сопровождающим пришлет, а то я в Киеве в первый раз?

Машина была. Немецкий "оппель-капитан", за рулем парнишка лет семнадцати, а рядом еще один, представившийся "Панас Завирайко, инструктор обкома". Со мной был до тошноты угодлив, как со старорежимной барышней, "ах, позвольте ваш портфельчик", мальчишке-шоферу же рявкнул сквозь зубы, как пан – поехали! И – куда изволите, товарищ инструктор ЦК, или вам приятнее по имени-отчеству? Гостиница, отдых, ресторан?

– В гостиницу сначала – говорю – вещи оставить. А затем, к товарищу Кириченко. После – видно будет. И можно не быстро везти, хочется Киев из машины посмотреть.

Здесь не была, но карту смотрела (привычка). Едем по Воздухофлотскому проспекту, бывшему Кадетскому шоссе. По правую руку Соломенка, домики совсем деревенского вида. Затем что-то уже на город похоже, двух и трехэтажное. Слева впереди видно громадное здание бывшего Кадетского Корпуса, сейчас там штаб военного округа. Проезжаем мимо, дальше через переезд, справа пути Киев-товарная, за ними вокзал. Сворачиваем на Шевченко. Что тут сразу в глаза бросается – зелени много. Скверов, бульваров – гораздо больше, чем в Ленинграде. Год назад освободили от немцев – а до сих пор дома, и даже целые кварталы в руинах. Толпы пленных копаются – таскают, разбирают. А так довольно бойко, особенно где разрушений нет – магазины работают, афиши вижу, а вот и троллейбус впереди. И снова между домами справа куча битого кирпича! Помнится мне, тут при освобождении не было больших боев – немцы отступить спешили, чтобы в котел не попасть?

– Французы! – скривил физиономию пан Завирайко при виде пленных – из Москвы сто лет назад ноги унести успели, а вот из нашего Киева, выкуси! Работают плохо, а зимой еще и от холода мерли как мухи. Ничего – пока город как новый не будет, вы отсюда к своим лягушкам не вернетесь. Или передохните тут все – за то, что порушили.

Странно, у нас на Севмаше даже работавшие на улице фрицы имели вид гораздо более здоровый, и одеты-обуты лучше. Вот плохо разглядела из машины – но мне показалось, что кто-то из пленных был босиком, без обуви вообще, а на остальных жуткого вида рванье и опорки! Их тут что, голодом морят и обмундирование не выдают?

– Как положено обеспечиваем – сказал Завирайко – согласно установленным расценкам. Ну а кто не работает, тот не ест – принцип социализма, что каждому по труду.

На углу Владимирской пришлось задержаться, пропуская длинную колонну подвод и машин. Рядом шагали люди в штатском, а отчего это некоторые вооружены?

– Так ярмарка завтра открывается – ответил Завирайко – колхозно-кооперативная, люди не только с киевщины, но даже с Львова приехали. А которые со сброей, это "ястребки", охрана от истребительных батальонов, а то на западе бандеры шалят, да и в иных местах лихого люда хватает – война, голод, за мешок муки или картошки убьют.

Да какая же ярмарка в июне? Хоть и городская я – но знаю, что не сезон еще?

– Кому не сезон, а кому уже. Ремесло, по глине, коже, дереву, в любое время продавать можно. Да и ранние овощи поспевают, и зелень – как раз самое время, распробовать, а то прошлогодние запасы к концу. А в самый сезон, это само собой, сейчас малая ярмарка, а как урожай соберем, будет и большая.

Вот и угол Крещатика, гостиница "Националь". Слышала, что в будущем московских гостей от ЦК селили в особых гостиницах, в разных городах носящих стандартное имя "Октябрьская", но в Киеве такой еще нет. Был еще вариант, в квартире из отдельного фонда – но тут Петр Кондратьевич меня категорически предупредил, опасно, мало ли что. Так что – в "Националь", уже полностью восстановленную. Заявка уже была подана, так что на мое заселение ушло не больше пяти минут. Номер на третьем этаже был из трех комнат – кабинет, гостиная, спальня – обстановка показалась слишком вычурной и неуместно роскошной, так на этой кровати вчетвером можно разместиться свободно, хоть поперек, и только балдахина над ней не хватает! Когда мы в Москву приезжали, там было куда скромнее, в гостинице лишь для "своих". Чувствую себя старорежимной графиней, или купчихой-миллионщицей – ладно, мне тут лишь на две-три ночи, перетерплю. Бросаю сумку в шкаф, может и плащ оставить, жарко? Нет, не будем товарища Кириченко смущать своими не деловым видом!

Едем по Крещатику, который показался мне похожим на Большой проспект нашей Петроградки, только дома пониже. И после равнинных Ленинграда и Молотовска, непривычно было видеть здания на холмах. Вот слева площадь Калинина с фонтаном (прим. – теперь Майдан Незалежности. А ведь какая уютная, на старых фото, ну совсем не похожа на бомжатник – В.С.), сворачиваем на Институтскую, и мы уже у ЦК КПУ. Дворец с колоннами и шпилем, постройки тридцатых, следов войны на первый взгляд не видать, и внутри такое же великолепие – широкие лестницы, высокие потолки, как у небожителей, чувствуешь себя таким маленьким, перед такими большими людьми. Интересно, а как же я в дом ЦК Партии в Москве войду, а ведь придется наверное когда-нибудь, раз я теперь там числюсь? А если вспомнить, что хозяин этого величия, товарищ Кириченко, подозревается в антипартийных настроениях, и чуть ли не в подготовке мятежа? И от того, что я сообщу, зависит, как минимум, останется он на этой должности, или полетит еще быстрее и дальше Хрущева, не то что в Ашхабад, там хоть тепло, а туда, чем на Севмаше нерадивых фрицев пугают, «где лето тридцать первого июля начинается, а первого августа уже первый снег». Так что, выше голову – формально, он мне никто, и никакой власти надо мной не имеет! Я же с самим Лаврентием Павловичем разговаривала, ну что мне какой-то Первый Секретарь КПУ!

А коридоры пустые! Наши шаги гулко под сводами, редко-редко пробежит товарищ, с деловым видом. Из троих встреченных мужчин, двое с галстуками, на улице такое теперь и в Москве нечасто встретишь. А женщина средних лет, с папкой в руке, тоже в строгом костюме однотонно-темного цвета, шерстяной жакет на все пуговицы застегнут, да ей наверное так жарче, чем мне в распахнутом плаще поверх крепдешинового платья. Вспоминаю нашу Корабелку при Севмаше, и курчатовский Арсенал – там обстановка была куда более непосредственная и живая!

– Люди работают – говорит пан Завирайко, будто извиняется – процесс идет. Дел очень много, по Украине всей, "от Карпат до Ростова, от Крыма до Курска".

Я удивляюсь. А что, Крым, Курск и Ростов разве относятся к Украине?

– Так Сам, товарищ Кириченко так иногда повторяет – бледнеет Завирайко – ему виднее, а я что… Мне – как Партия сказала, так тому и быть!

Приемная. За столом бравый "фельдегерь". Товарищ Кириченко женщин хорошими работниками не считал – читала, что он, приехав по делу к какому-то ответственному работнику, и увидев у него в приемной девушку-секретаря, возмутился и настоял, чтобы ее завтра же выгнали вон. (прим. – случай реальный, хотя произошел в 1957, когда Кириченко, тогда Первый Секретарь ЦК КПУ зашел к Щербицкому, тогда еще просто секретарю ЦК. Но простим Ане неточность. – В.С.). Ну ничего, меня ты стерпишь, куда денешься! Завирайко остается в приемной, фельдегерь распахивает передо мной дверь.

Вспоминаю все, что было написано в бумагах дяди Саши. Кириченко Алексей Илларионович, родился в 1908, то есть сейчас ему тридцать шесть – в селе под Херсоном, отца убили на Империалистической. Пастух, батрак, чернорабочий, затем выучился на тракториста. Поступил в Земледельческий институт, окончил в 1936, а с тридцать седьмого резко пошел по партийной линии, всего за четыре года до секретаря ЦК! Склонен к крайне грубому, авторитарному стилю работы, наряду с самоуверенностью и некомпетентностью в военных вопросах – из-за чего вылетел из Членов Военного Совета Донского Фронта, вдрызг разругавшись с Рокоссовским. К тому же как раз в это время его друг и покровитель Хрущев угодил в Ашхабад – а вот Кириченко как-то удержался, получив "коллективно" за Сталинград генерал-майора и орден Красного Знамени. Был назначен на Южный фронт, к Еременко, с ним пребывал в дружбе (кстати, Еременко сейчас командующий Прикарпатским ВО, что тоже наводит на мысли) – но затем, попав на Воронежский фронт, а после опять на Донской, находился в конфликте с Малиновским, а после с Толбухиным, как записано, "систематически дезорганизовывал работу штаба, безграмотно вмешиваясь в военные вопросы ради демонстрации личной власти". За что был изгнан наконец с фронта и поставлен Первым на Украине, восстанавливать тыл. Сказал при этом "какое счастье, наконец-то Вождем украинской Компартии поставлен украинец". По отзывам работавших с ним людей, "имел нелегкий характер", с более понятной расшифровкой, "грубовато-хамский". Об отношении к женщинам – уже сказано. (прим. – в нашей истории А.И Кириенко назначен Первым Украины в 1953, после Хрущева. С 1958 был переведен в Москву, став Вторым Секретарем ЦК КПСС. Одно время всерьез считался в Партии вторым после Хрущева, постоянно тянувшего его за собой. Однако своим характером восстановил против себя большинство ЦК, так еще умудрился поссориться со своим покровителем – именно Хрущев лишил бывшего друга высокого поста, обвинив в «грубости и фанфаронстве». С 1960 директор завода в Пензе, с 1962 директор ВНИИ «Типприбор», затем пенсионер, умер в 1975 – В.С.)

Ну да, не сдержался! Встал из-за стола, идет навстречу, коренастый, на медведя похож – а на лице выражение мелькнуло, на какую-то секунду, но я заметила! Будто сказать хотел, "баба, да что она понимает", ну да мне ваше мнение, Алексей Илларионович, глубоко безразлично, и говорить о том не будем, протокол соблюдем! Предъявляю свои "верительные грамоты", то есть удостоверение ЦК, и вручаю портфель. Уф, наконец хоть от этого ответственного груза избавилась! Расписка, регистрация входящих-исходящих – читать при мне будете, если я проконтролировать должна?

И ай-ай, товарищ Первый Секретарь, а что это у вас в кабинете, наряду с портретом товарища Сталина, еще и Петлюра висит? Кто еще это может быть – с желто-блакитным петлюровским флажком?

Кириченко Алексей Илларионович, Первый Секретарь КПУ. Киев, 20 июня 1944.

От бисовы кацапы! Грабят по-наглому, и еще в рожу плюют!

Впервые Украиной украинец правит, со времен гетмана Богдана, и вдруг такой облом! А ведь шанс был, единственный и великий! Война, это конечно, беда – но после большого пожара в селе все прежние межи к черту, доли по-новой нарезаем! Если уже Европу под себя перекраиваем – ну какая разница Хозяину, хохлы или москали, коль сам он вообще, грузин!

Ведь хозяйство должно быть богатым – от этого и пану прибыль! На карту гляньте, какая Россия, и какая Украина? А ведь людишек у нас побольше, применительно к территории, и мы могли бы куда более справными хозяевами стать, если нам земли прирезать. Ростов-Дон, Воронеж, Белгород, Курск – ну и конечно, Крым, как бельмо на глазу, его прибрать сама наука география велит! Какие могут быть счеты меж своими, братскими республиками СССР? Или кому-то в Москве, водки перепивши, померещилось, что между Россией и Украиной возможна война за территорию? Москаль – хозяин худший, чем хохол, так всегда было и будет. Так что Союзу была бы только прибыль. А Украине – почет!

И украинцы – древнейшая и культурнейшая нация в мире! Я сам лишь на механика учился, у нас философий всяких не было – но один ученый из Киевского университета мне сказал, что украинский язык родственен латыни и древнегреческому! И что Киев основали укры вместе с финнами, а москали пришли потом, убили Аскольда – значит, последнего укро-финского вождя, и стали здесь строить свою Русь! Киев, это мать всех городов русских, кто такое сказал – а значит, и Москвы, и всяких там тверей и рязаней, тоже! Так что будет по справедливости – ну кто сказал, что именно русские должны и дальше быть Первым народом в СССР, от царей привычка осталась? Так у нас с царями и барами разговор короткий – по-нашему все должно быть!

Вот только Киев – не столица. И москали к ушам Хозяина ближе – нашептали, соперника увидев! Сначала богатейшие земли на востоке отрезали, под свою власть перевели. Из Союзной в Автономные разжаловать, это все равно, что из села в деревню! Вместо Великой Украины, от Карпат до Волги, и от Крыма до Литвы – какой-то огрызок, автономия! Но год нас не трогали – может, нашлись и в Москве заступники за Украину? Хотя Никита Сергеевич, первый среди них, уже тогда в немилость попал, за что? Но подписывался я всеми реквизитами, как за ССР, и наверху принимали. Думал уж, устоится, заглохнет, а там… И Хозяин ведь не вечен?

И вдруг, завертелась машина! Приказано – немедленно все в соответствие привести! А это значит – не будет КПУ, нет в автономиях нацкомпартий, есть лишь парторганизации ВКП(б). И наркоматы не положены – на то есть главки московских наркоматов по нацавтономиям! И весь прочий аппарат резко усохнет, и помещения освобождаются – и мы, советские люди, коммунисты, конечно не баре-паны, но правило, что чем больше у кого-то в подчинении, тем больше человек, никуда не делось, не один я обиженным буду, в душу плюнут всем! Сокращение штатов – кому повезет, с понижением устроится, а кого-то и вон! И как мне людей вытащить, которые мне лично обязаны – если я и сам не знаю, куда завтра меня?

А ведь планы были! Свобода внешней торговли – то есть, свои торгпредства, косульства, а то и полноправные посольства в Париже, Лондоне, Стокгольме! Чтобы доходы – не в Москву, а у себя, мы лучше знаем, как распорядиться! И вообще, власть верховная ваша – но в наши дела не лезьте, сами разберемся! Как Ленин учил – чем больше нацразвития, тем лучше. А какая нация в СССР самая развитая, самая культурная? Если брать нас и москалей без азиатского довеска, то пожалуй, вровень – вот только азиатчина как гиря, кому-то здорово мешает! Лет через пятьдесят – а чем Украина хуже Канады, которая вроде как в Британской империи, но самостийный доминион? Планы были… а вышел кукиш!

Кто посоветовал Хозяину Волынь и Галичину отрезать? Узнаю, не прощу, это ж наше окно в Европу! Помню, когда я еще мальцом скотину пас, маманя кофточку купила польскую, контрабандную, сколько за нее отдала! Все культурное к нам из Европы идет, а москали, уж простите, немытая Азия, как товарищ Кавалеридзе говорил, а уж он знает, человек искусства! И что с того, что другой язык? У русских в составе хоть якуты, хоть башкиры – а мы чем хуже?

И нечего сюда политику приплетать! Разве мы виноваты, что немцы до Волги дошли, и вся Украина под ними побывала? И что, всех кто на оккупированной территории, в предатели писать? Не все же могли в партизаны – а кормиться чем-то было надо! Сеять, пахать – а таким, как Кавалеридзе что делать, ну служил человек при немцах главным по культуре, так не карателем же? И мало ли что он там подписывал и что утверждал – не от него ведь зависело, кому в Бабий Яр охота? Закончена уже война, нашей победой! А значит эти, с запада, нам больше не враги, ну если конечно их не обижать. В конце концов, люди не за себя – за ридну Украину старались, "хоть с чертом но против угнетателей", австрийцам служили, немцам, ну теперь мне послужат, раз мы их победили! Панов резали – ну, те сами виноваты. С немцами шли – так за честную драку не судят. И вообще, мне на месте виднее, кого другом считать!

Пономаренко, жучара… Сам не приехал, кого прислал? На лбу ведь у нее написано, что ППЖ! И ведь знал о моем отношении – нет, без баб конечно нельзя, но не в рабочее же время! Выгнать бы эту к чертям, показав, кто она есть! Но нельзя… ведь это провокация, ай да Пономаренко! Как ни крути, но она не за себя приехала, а от московских. И если я с ней грубо, в центральном аппарате этого очень не поймут – и плевать тут на вкусы, принцип нарушен, это выйдет прямо бунт, и неуважение с моей стороны, не к этой б. и, а к тем, кто ее послал, причем ко всем скопом! Значит, если я не сдержусь, кто-то в Москве станет против меня, даже если сейчас колеблется или равнодушен! Пономаренко, гад, хочет и на елку, и не оцарапаться! Чтобы меня, окоротить, и при любом исходе дела, наверх не допускать! Москаль проклятый… а впрочем, если человек в ЦК и Политбюро попал, то все ясно, ну кто ж по своей воле с такой должности слезет? Ну да мы тоже не пальцем деланные, соображаем!

Значит, Пономаренко, и наверное, не он один, хочет, чтобы я за них черную работу сделал, а они, все плоды себе? Хозяину претензии предъявить, на меня сославшись? Ну да наука диалектика говорит, что сила завсегда слабостью может обернуться: они в Москве, перед Хозяином, и он может их, как в тридцать седьмом – а вот большая смута на Украине даже ему не нужна, особенно ввиду предстоящего спора с Европой. И глас народа – высшая правда, как Ленин говорил, и если народ против, я-то тут при чем? Это вот Пономаренке и передадим! Пусть и через эту самую – вот ведь, без всякого почтения смотрит, как на равного, да если бы кто из моих так на меня взглянуть посмел, тут же бы вылетел в какой-нибудь занюханный Тарнополь!

И когда я силу наберу – то напомню Пономаренке, чтобы он с этой, так и поступил. Потому что я так хочу – и ничего не забываю!

А пока – будем думать, что показать московскому начальству, хе-хе!

– Что ж, товарищ Ольховская, я надеюсь, за три дня вы все интересующее вас сумеете увидеть, о чем хотели бы доложить наверх?

Анна Лазарева (по документам, Ольховская). Киев, 20 июня 1944.

Ну и рожа! Не надо быть Ломброзо, чтобы понять, что он обо мне подумал. И снова улыбается… а глазки сальные, взглядом будто раздевают! Интересно, много ли "серых мышек" из этого здания в его лапах побывало? Или он, как тот фриц в Минске, гебитскомиссар, разделяет, с кем работать, кто для утехи? И это – глава всей Советской Украины? А ведь наши советские люди верят, что наверху настоящие коммунисты, а не такие вот… а интересно, отчего на Севмаше люди разные, но таких все же нету? Может оттого, что уровень образованности в среднем, куда повыше, особенно среди тех, кто реально управляет – один Курчатов чего стоит, со своей командой? И те, кто на заводе, и в Корабелке – душой горят, верят, что в светлое будущее идем, делая то, что никто до них не делал? Ну а эти – взглянуть и мимо, как в "Божественной Комедии".

– Я надеюсь на это, товарищ Кириченко. Поскольку Пантелеймон Кондратьевич будет ждать моего личного доклада. И не он один.

Снова скривился. Ну да, по имени-отчеству в партийном кругу считается за фамильярность, или знак особого доверия. А я привыкла больше среди научников общаться, у них принято именно так. И на морде мысли прочитываются – "в горизонтальной позе доклад будешь делать?".

– Да, товарищ Кириченко, а отчего это в вашем кабинете петлюровская символика?

Оказыватся, не петлюровская! Бородатый мужик на портрете, это Грушевский, отец-основатель украинского государства, которого будто бы сам Ленин знал и ценил! А петлюровский флаг желто-синий, с желтым наверху – а украинский флаг, предложенный Грушевским, по словам товарища Кириченко, как раз такой, синим сверху, то есть небо над пшеничным полем… интересно, а я от товарищей из будущего слышала версию, что это когда Карл Шведский пришел под Полтаву, то велел предателю Мазепе и всем его "власовцам" для опознания нацепить ленты цвета шведского флага, отсюда жевто-блакитный прапор и произошел! Так что не извольте беспокоиться, мы делу Ленина-Сталина верны, и речь идет всего лишь о безобидном культурном наследии, поскольку ленинское правило, всемерное развитие советских народов, это благо для всего СССР. А ведь испугался все же – хотя обоснование явно за уши притянуто. Ведь Грушевский, до того как стать историком, и членом АН СССР, был все же основателем самой первой Рады, не отнимешь? А прокурор Вышинский был меньшевиком, а профессор Вернадский вообще, министром Временного Правительства, и что с того? Но делаю вид что верю, как товарищ Пономаренко велел – "не спорь, не переубеждай, а смотри и запоминай". А Кириченко успокоился, и снова, ну так гнусно на меня смотрит, прямо готов одними глазами с меня платье снять!

– Но все-таки, какой регламент вы бы хотели, товарищ Ольховская? Желание гостя, для хозяина закон!

– Давайте пока, что вы подготовили, а там в процессе уточним?

Не сказать же, что меня интересует не только увиденное, но и что хозяин захочет показать?

– Хотя скажу, что как члена Партии, меня интересуют прежде всего настроения наших советских людей. Как и чем живет сейчас Советская Украина.

– То есть, культурная программа? – оживился Кириченко – ну это мы вам обеспечим. Вы наверное, устали с дороги и проголодались? Сейчас возвращайтесь в гостиницу, отдохните немного, ну а после – обед. А вечером, в театр – посмотрите, как мы умеем веселиться, несмотря на трудности и лишения! Да, машина с шофером, и товарищ Завирайко останутся закрепленными за вами все время, пока вы здесь!

И уже когда я выходила из приемной в коридор, а "пан" Завирайко семенил сзади, я услышала хлопок распахнувшейся двери и голос Кириченко, обращенный к секретарю – Кавалеридзе разыскать и ко мне, немедленно. И товарища Слоня тоже!

Обед был не в столовой при ЦК, а в ресторане "Националь". В той же гостинице, где меня поселили, так что мне лишь спуститься из номера, когда пан Завирайко зашел и пригласил. Милиционеры у подъезда, никаких посторонних в зале, и конечно, все за казенный счет – про деньги никто и не заикнулся. Столы ломятся – борщ, рассольник, нежная буженина, шкварки, кулеш, колбаса домашняя, вареники, всякие галушки с пампушками. И конечно, сало, во всех видах! И блины, и оладьи. Они думают, что я съем все, что перед мной поставили? Тут на отделение солдат хватит, после марш-броска с последующим рытьем окопов! А официанты все несут, несут!

Публика за столом – исключительно партийные товарищи. Кто-то при галстуке, кто-то в военной форме, а кто-то в вышитых рубашках и пиджаках поверх. С женами – а вот они все, как по ранжиру, строгие однотонные жакеты и юбки, белоснежные блузки – в легком летнем платье, как я, нет ни одной. И официанты все в вышиванках, как трактирные половые при царе! На стенах, друг напротив друга, портреты Ленина и Сталина. И конечно, два маленьких сине-желтых "грушевских" флажка по углам сцены. Вот зачем ресторан, а не столовая – оркестр готовится, а на сцене похоже, еще какое-то действие начнется сейчас?

– Ученые говорят, что музыка способствует пищеварению – изрекает Кириченко – да ты ешь, не стесняйся! Ишь, худая какая – отощали вы там, в Москве? Не в обиду скажу – но не умеете вы, московские, есть и пити! У вас это лишь удовлетворение голода, брюхо набил, и побежал. А у нас – процесс!

Интересно, это когда мы на "ты" перешли? Или горилка действует – на столах не бутылки, а графины, в которых налита, ну явно не вода! И Кириченко, посадив меня себе под левую руку, уже успел проглотить пару стаканов, заедая целым шматом сала. По другую сторону от хозяина банкета сидела женщина в возрасте, усталого вида – наверное, жена. А вокруг слышался стук ложек, и чавканье. Затем на сцене появился конферансье, и заговорил по-украински. Заиграл оркестр, выбежали парни и девчата в национальных костюмах, стали петь что-то про "дивчину гандзю", кружась в танце. После выскочили казаки с чубами, и сплясали гопак. И так, на протяжении всего обеда.

– Мы, украинцы, великая и древняя нация – говорил Кириченко – и добрый, хлебосольный народ. Любой к нам приди с добром – миром примем! Ну как же это можно, нас и на куски рассекать? Триста лет Украина ждала, с нашими братьями воссоединиться, во Львове, Тернополе, Станиславе – и вот, опять врозь? А Донбасс всегда к Украине тяготел, спроси в Юзовке или Ворошиловграде любого, под кого он хочет, под Киев или Москву, что услышите? Я бы по совести, еще и Крым бы точно, Украине отдал, поскольку к нашим землям он ближе! А как можно наш украинский язык из государственного обращения прогонять – вот если я с Херсонщины, отчего мне казенные бумаги на родном языке писать нельзя? Вот чем наш язык плох? А, товарищ Кавалеридзе?

– Истинно так, товарищ Первый Секретарь! – поддержал седоватый уже человек, сидевший напротив – вы только вслушайтесь, как звучит украинская речь – ну просто, песня! А ведь еще сорок лет назад, при Николашке, наша ридная мова, не побоюсь этих слов, одно из культурных сокровищ человечества, готова была исчезнуть совсем! На ней говорили лишь забитые крестьяне в глухих деревнях – а для образованного человека в Киеве, Полтаве, и даже в каком-нибудь Миргороде, изъясняться на ней считалось неприличным, ну как на воровском жаргоне! И не было украинских школ, лишь русские, что земские, что церковные – как это было позорно, что родной язык изучался лишь дома, от отцов к детям! И можете представить, не дозволялось само слово "украинец" – говорили, "малоросс". И лишь трудам великих подвижников, как Иван Франко, Леся Украинка, и другие, мы обязаны тем, что можем слышать сейчас прекрасную украинскую речь! Советская власть была подлинным расцветом украинской культуры – и мне странно и страшно слышать, неужели отныне все будет так, как при царе?