Текст книги "Белая субмарина"
Автор книги: Владислав Савин
Жанр:
Альтернативная история
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)
Парни из службы связи постарались, мощные громкоговорители позволяли слышать музыку, наверное, даже на испанской стороне бухты. Песни были… Наверное, дома, слушая их за пивом в пабе, мы замечали их не больше, чем уличный шум, но здесь они говорили нам о том, что где-то есть дом, где нас ждут. Веселье, беззаботность, и никакой войны. Забыть, хотя бы на час, что завтра, возможно, придется умирать, что будут кровь, грязь, окопы или пыль. День, ночь мы идем по Африке. Только пыль от сапог. Эту песню мы проводили молчанием, без аплодисментов, она напомнила нам, кто мы и где. Тогда снова вышла она, Вивьен, – и обратилась к нам с речью. Вы делаете большое и нужное дело, парни, так возвращайтесь же скорее с победой, а мы дома будем вас ждать.
И тут мы услышали самолеты во тьме. Много самолетов. Они шли с северо-запада, могли быть и нашими. Я не знаю, что думали штабные, может быть, не захотели прерывать концерт не разобравшись. Но хорошо помню, что свет на кораблях погас, лишь когда упали первые бомбы. С берега, с четырехсот ярдов, я видел, как вспучилась палуба «Юникорна», летели в стороны обломки и тела, и взметнулся столб пламени от горящего авиабензина. Самолеты выходили из пике и проносились над самой водой, черными птицами апокалипсиса, по ним сначала даже не стреляли. Берег не бомбили, только корабли – но почти все начальство, все штабные, были на «Юникорне», в первых рядах партера. Нет, кажется, досталось еще аэродрому, там вроде бы засыпали после воронки на полосе. Паники не было, была неразбериха, кому и куда бежать, есть ли угроза штурма с моря или с суши? Все спешили занять позиции по тревоге, но, пока добежали, все уже закончилось. Было тихо и темно, никто больше нас не атаковал.
Джерри бросали тяжелые бомбы, по тонне. «Юникорн» горел всю ночь, а затем опрокинулся и затонул там же, у причала. «Родней» получил бомбу в надстройки, там все разворотило. Тяжелее всех, не считая «Юникорна», пришлось старине «Нельсону»: две бомбы, два прямых попадания по тонне было слишком даже для него. Подорванный еще раньше вашей предательской торпедой, он накренился на левый борт и сильно сел носом, а затем, когда палуба до первой башни ушла в воду, вдруг перевернулся кверх килем, это случилось ночью, и говорят, водолазы слышали, как наши парни, заживо погребенные в его отсеках, стучали по корпусу, в надежде что им помогут. Один лишь «Хоув» не пострадал, хотя две бомбы взорвались в воде очень близко, было сотрясение, даже где-то разошедшаяся обшивка, но ничего серьезного. Откуда я в этом разбираюсь, хоть сухопутный? Падре, я из Белфаста, работал на верфи «Харланд энд Вольф». А отчего не попал во флот или технари береговой базы? Давайте не будем о том сейчас…
Помню, нас всех, сразу после налета больше всего волновало, жива ли Вивьен. Оказалось, что ее сбросило с палубы в воду, и кто-то там прыгнул вслед, помог ей выбраться на берег. Погибло очень много людей, даже на «Роднее», наверное, половина экипажа, там ведь все были на верхней палубе, да еще старались залезть повыше, чтобы было лучше видно, – представляете, что было, когда в эту толпу попал тонный фугас? И не всем упавшим в воду, особенно раненым или контуженым, повезло так, как Вивьен. И что было делать с «Нельсоном», будь у нас оборудование, можно было бы прорезать дно, установить шлюзовую камеру, вывести на поверхность тех, кто живой, – но у нас не было ничего этого, а ждать, пока привезут из метрополии, было бесполезно. Кажется, водолазы пытались протащить шланги, подать воздух в отсеки. Может быть, им и удалось бы кого-то спасти, если бы нам дали время.
Падре, не надо говорить мне, что у вас не было в Крепости шпионов. Откуда еще джерри узнали про концерт, выбрав столь удачный момент для удара? А правда, что они же захватили французский флот в Тулоне, заранее и тайно введя на базу своих переодетых солдат со спрятанным оружием, как нам рассказали? Потому не надо нас винить, что мы в ответ должны были провести изоляцию «потенциально враждебного элемента» – все испанцы, работающие в Крепости, были арестованы и до выяснения заключены в подземелья Скалы. Насколько мне известно, насилие применялось в пределах допустимого, никаких эксцессов не было.
Утром был второй налет. Совсем нестрашный на вид, не похожий на то, что было ночью. С десяток больших самолетов, похожих на наши «галифаксы», появились на большой высоте, наши девяностамиллиметровые зенитки стреляли и, кажется, зацепили один, он ушел дымя и со снижением. Но они до того успели сбросить бомбы, по одной каждый, причем бросали как-то странно, поодиночке, с заметными интервалами, зато невероятно метко. Две бомбы попали в «Родней», одна в «Хоув». Причем на «Хоуве» пожар был дольше и сильнее. Но к вечеру его потушили, и ночью эскадра ушла. И на борту «Хоува» в Англию отбыла наша Вивьен. Остался лишь «Родней», приткнувшийся у берега. Нам сказали, что флотские оставили его в поддержку.
Затем, на третий или четвертый день, нам объявили, что на испанской стороне уже находятся немцы, ставят батареи, размещают войска для штурма. Это оказалось правдой, когда над нами снова появились самолеты, на этот раз это были Ю-88, как над Лондоном в сороковом, и наши зенитки открыли огонь, по их позициям почти сразу ударили артиллерией со стороны перешейка. Тогда ответил и «Родней», своими шестнадцатидюймовыми, также стреляли батареи «Каролина», «Тови» и Чертова Пасть. В ответ с испанской стороны бухты полетели пятнадцатидюймовые снаряды из наших же пушек, которые мы продали испанцам, таких же как на наших старых линкорах, «тип R», и «Элизабет». Вечером обстрел повторился, причем целились явно не в крепость, а в «Родни», ну еще досталось нашим батареям. Кто-то радовался, а умные говорили, значит, немцы собираются брать нас штурмом, зачем им свою будущую базу разрушать?
Первый штурм мы отбили играючи. Успев оборудовать сухопутный фронт – солдат под обстрелом зарывается в землю, подобно кроту, очень быстро – даже если эта земля тверда как камень, а инструментов мало, ничто так не стимулирует работу, как желание жить. Если бы мы действительно готовились напасть на вас, мы бы все тут залили бетоном, соорудили бы форты, не уступающие линии Мажино. Но Крепость двести лет была всего лишь тыловой базой, никто и никогда не пытался ее штурмовать. А Британия думала, что если у нее первый флот мира, то никто не посмеет тронуть ее солдат. И тогда эти, кто шел на нас в атаку, в полный рост, почти не пригибаясь и не залегая, жестоко поплатились, у наших пулеметов раскалялись стволы, впереди все было усеяно телами, полтора километра по ровному открытому месту, зажатому морем с обеих флангов! Мы легко отбили этот штурм – но за ним последовал второй, теперь там была не одна пехота, но и танки. Это были французские В-1, и нам было неприятно видеть, что наши двухфунтовые и даже шестифунтовые [21]21
Калибром 40 и 57 миллиметров. – Прим. авт.
[Закрыть]не пробивают их броню. И немецкая артиллерия в этот раз работала гораздо активнее, пристрелявшись и к линии нашей обороны, и к позициям наших стационарных шестидюймовых батарей, так что пришлось выдвигать на прямую наводку зенитки. И эту атаку отбили, ценой потери десятка девяностомиллиметровых, большие потери были и в пехоте, враг прорвался до аэродрома, местами дошло до гранат и даже штыков.
Оказалось, против нас сражаются не немцы. Мы взяли несколько пленных, которые все оказались французами, и за участие в войне им обещано полноправное гражданство Еврорейха. Тогда мы поняли, что это за война. Раньше было много империй: русская, германская, австрийская – но была лишь одна Империя, без указания страны, и все понимали, о ком речь; точно так же Королевский флот, Роял Нэви, в мире лишь один. Значит, сейчас война не за что-то мелкое, а за право называться той единственной Империей, нам бросили вызов, и мы обязаны достойно ответить или перестать быть тем, кем были уже века!
Так сказал нам наш полковник, держа в руке шпагу, – из всех офицеров гарнизона он один носил этот старомодный атрибут, доставшийся ему от отца, убитого на Сомме, а тому от деда, погибшего в битве с бурами – впрочем, может быть, это лишь солдатские байки. Но он действительно был наш Командир, строг, но справедлив, мы в него верили. Ведь надо же солдату верить, что большое начальство все видит, все знает и правильно приказывает, что нам делать.
Мы не расстреливали испанцев! Они пытались вырваться, паника или бунт, смяли нашу охрану. Тогда, чтобы их остановить, штольню забросали гранатами и открыли огонь из пулеметов. Но убитых было не больше сотни, ну, может, двухсот, а оставшихся, две тысячи голов, загнали обратно. Трупы кидали в воду, во избежание эпидемии, не было возможности хоронить, как наших погибших, ведь обстрелы продолжались. Сбрасывали с запада, в бухту, тела прибивало к испанскому берегу – но это было низко и подло с вашей стороны – устраивать спектакль с опознанием погибших родственниками, и утверждениями, что «проклятые британцы расстреляли всех»! Большинство испанцев были убиты после, немецкими газами и огнем. Вы можете в этом убедиться, опознав погибших в тоннелях. Нет, мы не убивали их во время последнего штурма, нам было не до того!
Нас ведь было не слишком много, солдат боевых подразделений. Большинство в гарнизоне составляли тыловые, технари, снабженцы, обслуга. Ну и артиллеристы, зенитчики, но не обученная пехота. Наверное, надо было ставить в строй всех, но мы поначалу воевали, как требует устав, желая избежать лишних потерь. Ну а после было уже поздно.
Бедный «Родней», лишенный хода, он терпел многочисленные попадания немецких снарядов. Шестидюймовки для линкора не слишком опасны, но когда их много… А еще были тяжелые «чемоданы» от испанцев, с батареи, которую мы никак не могли подавить, и бомбежки, имеющие целью все тот же корабль. Он умирал медленно и мучительно, становясь все слабее, и наконец прекратил огонь совсем, сев на грунт. Палуба и орудийные башни остались над водой, но машины и погреба были затоплены, стрелять больше было нельзя. Остатки экипажа сошли на берег, в окопы.
И если раньше обстрелы были короткими и быстро смолкали, когда вступали в дело шестнадцатидюймовки линкора, то теперь они могли длиться часами. А крепость могла отвечать лишь малым числом батарей не выше шестидюймового калибра, самая мощная наша артиллерия находилась на юге полуострова и была направлена в море. У нас не было в гарнизоне тяжелых полевых батарей, в самом начале стреляли еще и 90-миллиметровые зенитки, но, когда ответным обстрелом многие из этих орудий были повреждены и были потери в расчетах, зенитчикам запретили стрелять, чтобы не оставить крепость без ПВО.
Мы уходили под землю. Благодарение Господу, что все склады, казармы, госпиталь, мастерские были в тоннелях под Скалой, сотни метров скального грунта не мог пробить никакой снаряд или бомба. Тыл наш был надежно укрыт – но это не помогло нам, когда начался третий штурм, сначала обстрел, затем идут танки с пехотой. И дымовая завеса с моря, нет, я не видел, как ее поставили, самолет пролетел или дымовые снаряды. Я был на правом фланге, у самой Скалы, что творилось слева, мне рассказали выжившие. Да, мы ждали, что под прикрытием дыма попробуют высадиться на берег, но думали, что это будет вспомогательный, отвлекающий удар. Тем более что на этот раз танков было больше, и за ними шли полугусеничные бронетранспортеры с пехотой. И мы, наученные опытом, что было раньше, стянули на рубеж почти все силы, в порту остался один батальон или даже рота, не знаю.
Вдруг шквал, одновременно, и бешеный обстрел, град снарядов и мин, и танки, до того неспешно маячившие вдали, быстро двинулись на нас, и из дыма показались катера и лодки, их было много, очень много! Наших там не хватило их сдержать, они высадились в порту, за нашими спинами, и это были уже не французы, а немцы, опытные, хваткие, натренированные десантники-егеря. И мы ничего не могли сделать, отбивая танковую атаку, танки были тоже немецкие, «Марк три», и штурмовые орудия, они расстреливали наши зенитки и противотанковые пушки, которые могли помешать первой волне их пехоты на бронетранспортерах ворваться на наши позиции, а за ними бежала вторая волна, это были французы и испанцы, и их тоже было очень много.
Все было кончено очень быстро. Да и глупо держать перешеек, когда враг уже у вас за спиной. Но если мы, оборонявшиеся на восточной стороне, сумели отступить в относительном порядке, то возле порта и таможни была бойня, из которой вырвались единицы. Затем было несколько часов мясорубки на склонах Скалы, где мы пытались зацепиться, но без успеха, у немцев были опытные командиры, слаженные подразделения, отлично обученные солдаты – а у нас какое-то сборище из тыловых, разбавленное останками нас, успевших отойти с перешейка, нередко под началом нестроевых командиров. Нас загнали в тоннели под Скалой. Держа под прицелом входы, мы слышали, как немцы предлагают нам капитулировать: ваше сопротивление бессмысленно, сдавайтесь!
Мы не сдались. Было и наше английское, «бульдожье» упорство, а еще русский фильм, который нам прислали из Америки. И как сказал полковник, мы, англичане, лучшие солдаты мира, не проигравшие еще ни одной войны, – и у его отца был Крест Виктории, отлитый из бронзы взятых в Севастополе русских пушек, а ведь эти русские в Бресте держались месяц, и, значит, нам, солдатам империи, стыдно капитулировать, неужели мы хуже каких-то русских? И мы дрались, как в том фильме про Брестскую крепость, в полутьме под каменными сводами, задыхаясь от поднятой взрывами пыли, – но нам было легче, по фильму, у русских там не было еды, патронов, медикаментов, а нам достаточно было за всем этим спуститься на нижний ярус подземелий. И все равно было страшно. Знаете, как это, когда под огнеметом плавятся камни и кирпичи? А ты слышишь жуткий крик тех, кому не повезло, и знаешь, что будешь следующим, если не достанешь этого гада раньше, чем он достанет тебя? И яростные, беспощадные стычки накоротке, когда в ход идут уже не гранаты, а штыки, приклады, кулаки и даже зубы, когда нет ни отступления, ни плена, и люди превращаются в диких зверей, воющих и рычащих. Какое тут искусство войны – так, наверное, сражались дикари сто тысяч лет назад!
Все же у нас начинало получаться так воевать! Мы держали оборону в тоннелях, а немцы были хозяевами наверху. Еды и патронов должно было хватить на месяцы, вот с водой было хуже, водосборники с поверхности мы перекрыли, опасаясь, что немцы вольют туда яд и отравят воду в резервуарах, у нас оставался лишь этот ограниченный запас. Но мы надеялись, что продержимся, нас обязательно освободят, ведь Британия никогда не смирится с потерей территории, придет флот, высадит десант, немцев разобьют, и настанет день, когда мы услышим сверху слова по-английски: «Эй, кто там, выходите!» Мы не знали, что Мальта тоже пала, а флот понес тяжелейшие потери. И что дома нас уже списали со счетов, зачислив в графу выбывших.
Да, нам предлагали сдаться. Приводили к входу в тоннель какую-то шишку из наших же, попавших в плен, и он орал: «Приказываю капитулировать!» А немец после кричал: «Если вы не подчинились приказу представителя своего же командования, то вы отныне не военнослужащие, а бандиты и с вами поступят соответствующе. Выходите, кладите оружие, и вам сохранят жизнь!» Но наш полковник сказал, что лично пристрелит каждого, кто струсит. Он был кремень, старый вояка, если бы такими в британской армии были все, мы бы сейчас брали Берлин.
Тогда немцы пустили в подземелье дым. Такой густой черный едкий дым, как от сжигаемых автомобильных шин. Те, кто были у выходов, бежали вниз с криком: «Газы!» Мы успели отступить в нижние галереи, спешно перекрывая проходы досками, брезентом, палатками, одеялами – всем, что оказалось под рукой. На складе нашлись и противогазы, и противоипритовые костюмы, ведь мы не были уверены, что это не то, что было под Ипром. Экипировавшись по полной, мы успели снова занять оборону у входов, когда немцы наконец вошли в подземелье, мы встретили их свинцом. Теперь те, кто выходил в «боевую вахту», обязательно снаряжались в химзащиту, тоннели были перекрыты спешно возведенными газонепроницаемыми переборками, оборудовались отсеки-убежища. Мы готовы были сражаться дальше, дух наш был так же тверд.
Какое-то время нас не беспокоили. Мы уже шутили, что джерри решили взять нас измором, не зная, что им еще предпринять. А они уже подвезли к Скале цистерны с бензином. И это был ужас, наши перегородки в тоннелях могли сдержать газ, но не огненную горящую реку. Горел даже воздух, насыщенный парами бензина, теряя выжигаемый кислород, подземелье превратилось в пекло, и те, кто избежал страшной смерти в огне, погибали от удушья или отравления. Выжить под землей было нельзя, и мы, все, кто еще остался, пошли на прорыв. Что стало с полковником, не знаю, я оказался старшим в группе, которая вылезла у Чертовой Щели. И мы с налета захватили эту бывшую нашу батарею, на которой оказались лишь какие-то тыловые немцы, техники, под охраной десятка солдат. Теперь нас обвиняют, что мы не соизволили по всем правилам какой-то конвенции взять их в плен. Так я отвечу: мы были почти уже мертвецами! Мы, кто горел и задыхался в тоннелях, были уже по ту сторону, нам хотелось лишь одного – захватить с собой побольше врагов.
После мы заняли оборону в бетонных двориках той самой батареи. И отбивались, сколько могли – последние защитники крепости. Французские шавки ничего не могли с нами сделать, и тогда на нас пошли немецкие егеря, нас забрасывали минами, жгли огнеметами, а мы держались целый час.
Вот и вся моя исповедь, падре, – а в отпущении грехов я не нуждаюсь. Солдат не убийца, он лишь исполняет долг. Скажите только, какое сегодня число? Двадцать шестое мая? Выходит, мы держались всего десять дней. Или целых десять. Я ни о чем не жалею – мы сделали, что должно и что могли.
Вы спрашиваете, падре, отчего я, ирландец, католик, служу в британской армии и умираю сейчас за английскую корону? Если честно, то когда-то я думал, должен же кто-то, пройдя военную школу, научить наших ребят хорошо и правильно убивать английских свиней. Но за эти дни под землей я понял иное. Католики и протестанты, ирландцы и англичане – это все наши внутренние разборки. И какими бы свиньями ни были англичане, фюрер намного их хуже!
И больше мне нечего вам сказать.
Прими, Господь, мою душу, сержанта Джона О'Лири из Белфаста. Аминь!
Атлантика, 10° западной долготы, 48° северной широты, 5 мая 1943 года.
Дежавю, или эластичность истории! Это уже было: совсем другое море, далеко отсюда, на краю земли, и эти же два корабля, ну не эти, но их систер-шипы, «Принс оф Уэллс» вместо «Йорка» и «Рипалс» вместо «Ринауна». И еще одно дежавю, пока не состоявшееся в альтернативной реальности, ведь именно «Йорк» в знакомой нам версии истории стал палачом «Шарнхорста»! А будет еще третье дежавю…
Но обо всем по порядку!
Два больших корабля шли курсом на юго-запад. Присутствовал и эскорт, легкие крейсера «Мауритис» и «Уганда», и шесть эсминцев. Вообще развертывание британского флота в океане началось еще второго мая, сразу по получении информации о немецкой эскадре. Разумно было не гоняться за противником по океану, а навязать ему бой по возвращении, когда у него будут на исходе топливо и боеприпасы и вероятны боевые повреждения. Норвегия, Франция, Гибралтар? Последнее предположение казалось невероятным, однако немецкий адмирал уже показал себя очень нетрадиционно мыслящим человеком. И Средиземное море было тем театром, в отличие от Атлантики, где Еврорейх реально мог претендовать на превосходство. А на что способна объединенная немецко-французско-итальянская эскадра под командованием весьма талантливого, решительного и энергичного флотоводца, показал бой у Азорских островов, когда один слабовооруженный линейный крейсер расправился с целой эскадрой во главе с первоклассным, хотя и поврежденным, линкором. Франция также была местом предельно неприятным, именно для британского высшего руководства – а попросту, воплощением в явь надуманного кошмара, суперлинкор потрясающей мощи, угрожающий выйти на коммуникации, вот только не на русские, а на британские! И что за дело, если «Шарнхорст», в отличие от «Тирпица», не тянул на «супер» внешне, вот только именно внешне, ведь «Тирпицу» за всю его карьеру ни разу не удалось нанести союзникам таких потерь, какие теперь реально были на счету «Шарнхорста»! Проблема была в том, что у великого и могучего британского флота было совсем немного быстроходных линкоров, какие могли бы стать достойным противником, а участь «Айовы» заставляла относиться к немцам предельно серьезно. Из пяти современных линкоров класса «Кинг Джордж» в наличии и в строю было три, «Уэллс» погиб в декабре сорок первого, «Энсон» все еще стоял в доке, исправляя повреждения, полученные в ходе «охоты на „Тирпиц“», которую заокеанские союзники отчего-то именовали «конокрадством». Потому в состав охотников сейчас срочно включили «Ринаун», выпихнув его из ремонта в Росайте и усилив им «французскую» группу. Ну а утюги «Нельсон» и «Родней», при всем уважении к их шестнадцатидюймовому калибру, были бы полезны только при бое в Гибралтарском проливе, так как догнать противника и навязать ему бой они категорически не могли. Также, поскольку северная и центральная группа могли быть поддержаны самолетами Берегового Командования, единственный имеющийся под рукой авианосец «Юникорн» включили в Гибралтарскую эскадру.
Страшно было за летчиков. Но британцы никогда не бежали от опасности. И если надо было любой ценой обнаружить в океане эскадру противника, радировать координаты, ну а после, как повезет, удастся или нет уйти от спешно поднятых палубных «мессершмитов»… но у Англии ведь много храбрых летчиков, как и моряков? Два самолета, «Галифакс» и летающая лодка, уже пропали, еще один «Сандерленд» успел скрыться в облаках, но о постоянном слежении за немцами нельзя было и думать, только несколько «точечных» обнаружений. В любом случае при удаче немцы должны были заплатить за все!
Немцы, правда, тоже проявляли активность. Несколько раз были замечены их разведчики, однажды эсминцы бомбили субмарину, безуспешно, но атаку сорвали. И когда после полудня была замечена группа самолетов, похожих на «Веллингтоны», такие же большие, двухмоторные, это была особенность «Хейнкелей-177», четыре двигателя стояли в двух спаренных гондолах – никто на британской эскадре не воспринял угрозу всерьез, попасть бомбой в движущийся корабль с горизонтального полета на высоте шесть километров было практически нереально. Причем английским морякам это было известно лучше, чем кому бы то ни было, ведь именно это когда-то было их пугалом на Средиземном море, итальянская воздушная мощь, основу которой составляли многочисленные горизонтальные бомбардировщики. На бумаге в мирное время эта угроза казалась внушительной, но с началом войны выяснилось, что итальянцы совершенно не умеют взаимодействовать с флотом, бомбя с одинаковым усердием и своих, и чужих и, что примечательно, ни разу ни в кого не попав! А ведь довоенная итальянская авиация имела высокую репутацию, фейерверк рекордов и перелетов, внимание самого дуче, боевой опыт испанской войны – и все это оказалось блефом при испытании войной. Так что к бросанию бомб по кораблям с большой высоты британцы не испытывали ничего, кроме презрения, и были абсолютно правы, по реальному боевому опыту.
Вот только бомбы, сейчас подвешенные в бомболюках «Хейнкелей», пятидесятой бомбардировочной эскадры люфтваффе, еще не применялись против настоящего противника никогда, только на полигонах. Первые в мире «умные» боеприпасы, корректируемые авиабомбы «Фриц-Х», в нашей истории использованные осенью сорок третьего. В этой, альтернативной реальности, ракетные удары по Банаку и Хебуктену, вкупе с дотошностью группенфюрера Рудински, подключившего к вопросу спецов-конструкторов, заметно ускорили работы – хотя скопировать неизвестное оружие русских не удалось и даже с воспроизведением материала были проблемы, внимание «свыше», рост финансирования, да и просто уверенность, что это реально создать, сыграли весьма стимулирующую роль. И готовые к применению бомбы появились на пять месяцев раньше – против совсем другого противника. В нашей истории это были итальянцы, уже вышедшие из войны. Здесь «Хейнкели» заходили в атаку на английские корабли. Причем если итальянцы, уверенные, что война для них уже закончена, даже не сыграли боевую тревогу, то британцы успели открыть зенитный огонь.
Будь корабли американскими, все могло быть иначе. Универсалы 127/38 недаром состояли на вооружении до начала семидесятых, отличная СУО, автоматически связанная с радаром, снаряды с радиовзрывателями, были бы очень серьезной проблемой для больших и неманевренных самолетов даже на шестикилометровой высоте. Но вот англичане ничем подобным похвастаться тогда не могли. Статридцатитрехмиллиметровые пушки, тяжелый зенитный калибр «королей», были в большей степени орудием противокорабельным при отличной баллистике: слишком тяжелый снаряд, малая скорострельность, устаревший дистанционный взрыватель, не позволяющий оперативно выставить дальность разрыва. Так что зенитный огонь был для немцев доставляющим некоторое беспокойство, но не более того.
Телекамеры на бомбе не было. Хотя конструкторы, прочтя переведенную с русского фантастическую книжку, вышедшую как раз после тех точных и мощных русских ударов и отчего-то сразу же изъятую НКВД, пытались воспроизвести приведенную там схему. Но не получилось, и решение было самым простым, трассер на бомбе, хорошо видный бомбардиру-оператору, в обязанности которого входило командами вверх, вниз, в стороны удерживать на одной линии свой глаз, падающую бомбу и цель. Вероятность попадания была, конечно, не сто процентов – хорошо, если двадцать-тридцать. Но если сравнить с долями процента при сбросе в таких же условиях бомбы обычной…
И состоялось третье дежавю – не иначе, разные ветви исторических реальностей все же имеют между собой какую-то пока неведомую науке взаимосвязь. Две бомбы, с интервалом в несколько минут, так как самолеты заходили на цель поодиночке, чтобы не мешать друг другу, врезались в палубу «Герцога Йоркского». И никакая броня не могла сдержать бомбу весом без малого в полторы тонны, падающую со скоростью, близкой к звуковой. И если первая бомба, совсем как на «Роме», 9 сентября 1943 года нашей истории, пробив корабль насквозь, взорвалась под днищем, вырвав значительный его кусок, то вторая оказалась смертельной. На «Роме» сначала взорвался погреб противоминного калибра, здесь же сразу сдетонировали погреба носовых башен, первой и второй, по восемьдесят снарядов на каждый из шести стволов!
Что после случается с кораблем, могут рассказать спасшиеся с «Худа», все трое из почти полуторатысячного экипажа, и им еще чертовски повезло.
Еще одна бомба попала в «Ринаун», точно так же как в другой истории в «Витторио Венето». Взрыва боезапаса на этот раз не произошло, как и там, но корпус старого корабля готов был переломиться. И это могло случиться даже от последующего близкого разрыва или на большой волне, так что «Ринауну» сейчас оставалось очень осторожно, не вступая бой, боже упаси, малым ходом двигаться к базе и срочно вставать там в док. Оставались еще два легких крейсера и эсминцы – но как им атаковать днем неповрежденный линейный корабль?
И эскадра Тиле беспрепятственно прошла мимо охотников. Предложение послать вслед один из крейсеров было отвергнуто: что помешает немцам поднять палубные бомбардировщики и нанести преследователю повреждения, мешающие развить ход, после чего «Шарнхорст» развернется и легко расправится с легким крейсером?
Немецкая эскадра вошла в Брест 7 мая, по пути отразив налет британской береговой авиации, два «Бофорта» сбиты истребителями, торпеды прошли в стороне. Экипажи встретили на базе как героев, с пафосом, никому, однако, не показавшим излишним, никогда ведь еще германский флот не одерживал столь славной победы! Были все положенные почести и дождь наград, в этой версии истории именно Тиле, а не пропавший без вести Лют удостоился быть первым героем Кригсмарине, кавалером Рыцарского креста с дубовыми листьями, мечами и бриллиантами. Были, конечно, и недовольные, ведь рейхсфюрер ничего не забывал и тотчас вспомнил: а кто это уговаривал арестовать Тиле как врага рейха? Это просто глупость, несоответствие занимаемой должности – или вредительство еще не пойманных заговорщиков, захотевших скомпрометировать истинного героя? Но эта сторона дела осталась для широкой публики практически незаметной, так, исчезли в неизвестном направлении несколько чинов…
Особое влияние на последующие события оказала запись кинохроники с интервью адмирала. Поначалу, правда, были сомнения, стоит ли ее показывать полностью, включая кадры расправы с плавающими в воде? Решили, однако, показать все, «для поднятия боевого духа», а то в германский флот стало слишком мало идти добровольцев. Да и фильм, смонтированный и режиссированный лучшими мастерами Германии, производил сильное впечатление. Особенно удалась грозная фигура адмирала-берсерка, потопившего самый сильный линкор врага без особых своих потерь. Позабыв о недавних поражениях на Востоке, газеты рейха уже грозили выкинуть американцев с англичанами из Африки и перетопить в Атлантическом океане, «как научил адмирал Тиле»! А на очереди ведь еще был Гибралтар!
Совсем другая реакция была за океаном. Все газеты США бились в истерике, соревнуясь в изобретении достойного наказания: от банального повешения пирата на рее до четвертования. В знакомой нам истории величайшими одномоментными потерями американцев на море были «Рона», потопленная в январе сорок четвертого, тысяча сто погибших, и «Леопольдвиль», декабрь того же года, девятьсот человек. Здесь же, на «Куин Элизабет», «Санта-Розе», в эскадрах «Айовы» и «Карда», всего за три дня погибли почти тридцать тысяч человек! Причем остались живые, сумевшие на плотиках дождаться спасения, свидетели, рассказывающие, как их расстреливали в воде, рубили винтами, приманивали акул! И тот, кто приказал так поступить с десятками тысяч американских парней, вскоре стал известен каждому американцу не меньше, чем каждому немцу. Пират, маньяк, палач, потрошитель и людоед – это были еще самые мягкие эпитеты, которыми награждали Тиле, затмившего по дурной славе Гитлера и японского императора, вместе взятых.
