Текст книги "Вознесение духа"

Автор книги: Владислав Петряев

 
Бреду по площади Москвы – по Красной.
Душа покойна, как бы всё прекрасно,
Гляжу на чёрно-красный мавзолей.
Пройтись забуду если по заглавной,
То будто бы и не был в златоглавой,
Не встретился с историей своей.
 
 
Ох сколько же ты кровушки впитала,
Торжеств и мук народа повидала
И вот замуровала палачей.
Вожди в красивых мраморных гробницах,
Как фараоны, спрятались, убийцы:
Сберёг народ мерзавцев, сволочей.
 
 
Шеренгой у стены Кремля застыли,
Глаза свои из мрамора открыли,
И я на них в бессилии гляжу.
Они весь цвет России умертвили,
Безвинных миллионами сгноили:
Устало взгляд с обрезков отвожу.
 
 
Большевики, разрушив церкви, храмы,
Вождя замуровали в истуканы
И в бога атеиста возвели!
И он лежит, как тот Перун, в гробнице,
На Красной площади, в моей столице!
Ужели мы свободу обрели?
 
 
А рядом храм Блаженного возвышен,
И я иду пред камнями, принижен
И слушаю курантов торжество.
Застыл в каменьях рабский дух народа,
Не ведавшего принципа свободы,
Придумавшего всяко божество.
 
 
Творите дальше, падайте, молитесь,
Рождайте культ, своим богам креститесь:
Один иду под звон колоколов
Свободным от надуманных оков.
 

 
Когда умру, ко мне попов
И близко чтоб не подпускали!
Я ненавижу их оков,
Смешон их кукольный покров,
И не хочу меня чтоб отпевали!
 
 
Три дня пусть музыка звучит:
Бетховен, Моцарт и Чайковский.
«Звезда с звездою говорит»,
Шаляпин ли, Козловский слух дивит,
Доминго, Паваротти, Хворостовский…
 

 
Жизнь – не смерти ожиданье:
В радость раз она дана.
Упрости свои желанья:
Жизнь почувствуешь сполна.
 
 
Вон, гляди, как небо сине,
Кинь свой взгляд в речную гладь,
Глянь на пастбища в долине —
Вот земная благодать!
 
 
Вот куда сбежать охота
От тревог и суеты,
И забыться от работы,
И уйти от мук мечты.
 
 
Мы ж всё сами усложняем,
Деньги в бога возвели
И богами душу маем:
От природы отошли.
 

 
Мучительно работать не любя,
Измучишь, как невольник, сам себя.
Чтоб в радость жить – быстрей себя найди,
В труде великом дух свой обрети.
 

 
Четыре радости, четыре счастья,
Без них не мыслю с детства я себя,
Они от бед уносят и ненастья,
От слабости, постигшей вдруг меня.
Где б ни был я – всегда они со мною,
Я нежен с ними, радостен и тих,
Бываю с ними лишь самим собою,
То – мысль, природа, музыка и стих…
 

 
Всё приходит и уходит,
Всё как данность принимай.
Жизнь со смертью рядом ходит,
Вникнув в это – не страдай.
 
 
Брось волненье, будь покоен,
Чувств своих не обнажай.
Над собою сам будь волен —
Скорбь и слабость изживай.
 
 
А когда слеза захочет
С глаз твоих сама упасть,
В лес уйди, коль нет уж мочи,
Горе легче там унять.
 
 
Мир – страданьем не исправишь,
Умерших – не воскресишь,
Горем лишь седин добавишь,
Годы жизни сократишь.
 

 
Один пред чувством смертных путь —
Боясь конца, обманываться богом.
И жизнь земную скорбно гнуть,
Молитвенно общаясь с небосводом.
Пред разумом другой есть путь —
При жизни жизнью полно наслаждаться,
Всю гамму чувств успеть вдохнуть,
В добре, в детишках, в творчестве остаться.
 

 
Хондроз мне как-то в шею долбанул,
Как током неожиданно проткнул —
Я замер весь, застыл, не шевелился,
В скульптуру боли будто превратился.
Ужели и меня недуг согнул
И оковал цепями так умело?
Иль, может, так: на старость намекнул?
Как молод дух и как же бренно тело.
 

 
Меж ног красавиц – райские врата.
Другого рая, точно, не узнаю,
Поэтому пленит их красота,
Поэтому со страстью им внимаю.
 
 
Любовь, мечты, томление – ах, ах!
Не мучил сам себя пустым страданьем:
Вся тайна чувств откроется в вратах,
Исчезнув вместе с пылким закрываньем.
 
 
И, тем не менее, опять ловлю
Себя на чувстве страсти неизбывной,
Когда на дев красивых взгляд стремлю
И весь горю от прелести их дивной.
 
 
На эту вот, лишь только на неё,
Смотрю и жадно алкаю глазами,
И чувство это трепетно своё
Нет сил моих, чтоб выразить словами.
 
 
Гляжу в глаза призывные её,
На шею, грудь и… сладостно пьянею,
И сердце, сердце прыгает моё,
И я… в бессилье пред собой слабею.
 

 
Любовь – это всё-таки слабость надрывная,
Любовь – это крик неразумной души,
Любовь – это боль и тоска неотрывная:
Покоем рассудка свой пыл приглуши.
 
 
Ум видит во всём изначально предельность:
Предельность ума, красоты ли души.
И где ни ищи – не найдёшь эту цельность:
Как данность всё это спокойно прими.
 
 
Уйми свои чувства, уйми ожиданья,
Спокойствием воли, рассудка живи,
Тогда и не будет пустого страданья,
И горя не будет, и муки любви.
 

 
Когда младой возносится стихами,
В них больше страсть любовная кипит.
Познавший жизнь поёт уже строками,
В которых мудрость больше говорит.
 
 
Чем больше тело наше угасает,
Тем мысли ярче буйствуют, смелей,
И хоть остатки силы забирают,
Но бьются глубже, яростней, острей.
 

 
Не мы над вещью господа,
А вещь господствует над нами,
Как правит лошадью узда,
Так мы себя взнуздали сами.
 

 
Меру знай в труде, в богатстве,
Властью чувства не пленяй,
Больше будь в духовном царстве:
В мире мыслей пребывай.
 

 
Проще, проще жить стремись,
Жизнь свою не усложняя,
Малым мудро насладись,
В меру всё употребляя.
 

 
Когда осилишь духа слабость
И воле чувства подчинишь —
Тогда не будешь пить всю гадость,
Отвергнешь водку и гашиш.
 

 
Каждый сам себя находит,
Каждый сам себя творит,
Каждый сам себя возносит
И, найдя, душой парит.
 

 
Стихами очень поздно я занялся,
Когда мне времени не стало отступать.
В себе чрезмерно долго прокопался
И мог совсем не выраженным стать.
 
 
Найду ль себя в поэзии? – Не знаю.
А может, в прозе? – Это всё равно.
Устало жизнь свою воспринимаю,
Поскольку время лучшее ушло.
 
 
Напевно просто, рифмой размышляю,
Души смятенье, время передав,
И в муке неизбывной пребываю,
Такие годы – Музе не отдав!
 
 
Писать стихи себя не принуждаю.
Без них я жить сегодня не могу,
В автобусе, на улице слагаю,
Ночами ли бессонными шепчу.
 
 
Уже не жду порывов вдохновенья,
Пружиной мысли крутятся всегда,
Спешу быстрей их вырвать из забвенья
И выкинуть, быть может, в никуда.
 

 
На годы цели ставь, на жизнь,
Себя им подчиняя постепенно,
И страх перед собой отринь —
Тогда достигнешь всех их непременно.
 
 
Но знай: конечный путь – ничто.
В самом движенье к цели жизни радость.
Средь умных: не был счастливым никто.
Так временна в пути конечном сладость.
 
 
Но чтобы жить и попусту не тлеть —
Не жди одних порывов вдохновенья,
Умей себя заставить сам гореть,
Лишь ты – причина самосотворенья.
 

 
Жизнь свою, как праздник, принимай,
Как игру, полёт воображенья,
Чувства, мысли – воле подчиняй,
Дай свободу страсти вдохновенья.
 
 
В мире творчества всю жизнь живи,
Суть разумных – в радости исканий.
Этот мир в самом себе ищи,
Устраняя блажь пустых желаний.
 

 
Детей воспитывай со дня рожденья,
Любовь и строгость умно сочетай,
На них воздействуй больше убежденьем
И собственный пример им подавай.
 
 
Запомни принцип мудрости великий:
Детей до двух – царями развивай;
До десяти – как слуг безликих,
А старше чуть – друзьями почитай.
 
 
Как к средству цели самоутвержденья
Любовь к труду, упорству прививай.
Буди у них не память – дух сомненья,
Активно в разном творчестве пытай.
 
 
В дерзанье мысли путь, в её сомненье!
Сомненью сам любого подвергай.
И укрепляй своё в детишках мненье,
И мыслить их с рожденья побуждай.
 

 
Лишь логика мысли охватит весь путь,
А память частички его отбирает,
Но в них и заложена вся наша суть,
Поэтому память их так сберегает.
 

 
Нельзя в России йогом быть
И молча мир взирать,
Здесь волком хочется завыть,
Когда нет сил кричать.
У нас культуры должной нет:
Распущенность в мозгах.
Под гнётом спали тыщи лет
И всеми правил страх.
Страх перед богом и царём,
Помещиком своим,
Страх перед Сталиным-вождём:
Диктатором крутым.
Надежда вся на капитал:
Народ взнуздает он.
России нужен либерал
И рыночный закон.
Модели Запада должны
Мы умно воспринять,
Там все в возможностях равны,
И нечего страдать.
Но там у денег все в плену,
Богатство – трижды бог,
Увы, я это не приму —
Индийский ближе йог.
Притом, даю себе отчёт,
Что нет иных путей:
Богатство там быстрей растёт,
Где каждый – казначей.
Где каждый для себя живёт
И развит эгоизм,
И где у всех богатство – бог,
И бог – либерализм.
Богатство ж нужно, чтоб полней
Нам выразить себя,
Красивей быть и быть добрей,
Достоинство неся.
А мы к богатству подались,
Всё счастье видя в нём,
В разборках, в драках изошлись,
Забыв себя в ином.
Какая в песнях грусть была
И нежность в них лилась.
Страна всё это изжила —
Вещичкам отдалась.
 
 
А, может, лишь в тоске, нужде,
Голодным люд творит?
И лишь в неволе и узде
Он нежность всем дарит?
И чем богаче будем мы,
Тем более грубеть?
 
 
Боюсь, боюсь богатства тьмы
Свой дух хочу сберечь.
 

 
Боюсь я умереть неизречённым,
В остывшем теле дух свой умертвить,
В земле его оставить не прочтённым,
В стихах его бессмертных не явить.
 

 
Мелькнула жизнь как будто бы в тумане.
Всю жизнь почти, не ведая себя,
Пишу стихи, как в том шальном дурмане,
Как будто это вовсе и не я.
 
 
Но я решил в поэзии остаться,
В стихах свой дух от тела отделить,
И после только отдыху отдаться,
И дикий дух в покое усмирить.
 

 
Себя я очень часто вопрошаю:
«Не зря ли я на свете жизнь прожил?»
И сам себе на это отвечаю:
«Всю жизнь с собой боролся, значит жил».
 
 
Природы нашей лень трудом снимая,
Себя и так, и эдак я борол.
Предельность духа, воли отрицая,
От столяра в поэзию взошёл.
 
 
Сомнением себя одолевая,
Великих даже взгляды отрицал.
И те сомнения в других вселяя,
Своей стране свободу приближал.
 
 
Часами лекции свои читая,
Не ведая конспектов никаких,
Лишь мыслью растревоженной блуждая,
Будил сомнение и гнев в других.
 
 
В борьбе, в труде, в заботах жизнь проходит:
Всегда был недоволен сам собой.
Но в жизни только тот себя находит,
Кто сам с собой до смерти рвётся в бой.
 

 
Мне радость жизни не была дана:
Всегда был устремлён к какой-то цели.
И потому спокойной не была:
В познаниях все годы пролетели.
 
 
И вот, замкнувшись сам в себя от всех,
С иронией на всё и вся взираю,
Страх смерти осадив в себе и смех,
В покое больше, в мыслях пребываю.
 
 
К каким-то целям рваться перестал,
О сути жизни больше размышляя,
Я дух свой силой воли наполнял,
Познаньями свой разум развивая.
 
 
Наверно, надо в муках жизнь прожить,
Искать, не находить на всё ответа,
Трудом заставить мысль свою будить,
Чтоб всё же вырвать к старости поэта!
 

 
Спешишь куда-то, в очередь попав,
Спешишь достигнуть в жизни некой цели,
Спешишь узнать, чего-то не узнав,
Глядишь – виски от думы поседели.
 
 
«Несуетным, неспешным, мудрым будь:
Бессмертным всё равно никак не станешь,
А в спешке – улыбнуться не забудь,
Тогда, возможно, смерть свою оттянешь».
 
 
Так часто я командую себе,
Пытаясь хоть чуть-чуть угомониться,
Но, время потеряв в пустой борьбе,
Я не могу уже остановиться.
 

 
Стремишься ты? – Ну что ж, стремись!
Как жить разумным без стремленья?
Но только: чур! не надорвись
В избытке чувств своих и рвенья.
 

 
Ты с целями себя соизмеряй,
Не рвись – к чему совсем не подготовлен.
К чему способен – волю устремляй,
И будешь, может быть, собой доволен.
 

 
Пустое всё и мелко, суетно,
Наполнено бесчестием и ложью.
Какое счастье может быть дано,
Когда всё в людях крыто мишурою?
 

 
Бегу, бегу, сбегаю от людей,
Глаза свои устало прикрываю,
Средь них всегда я в думе не своей
И нервы почему-то напрягаю.
 

 
Я образ мамы часто вспоминаю
С любовью, грустью, нежностью, тоской
И как от боли отойти, не знаю:
Проходят годы долгой чередой.
 
 
Когда её машина сбила,
Три дня и ночи плакал и рыдал,
Душа моя от горя волком выла,
В бессилии я небо проклинал.
 
 
Шептал над ней – «Не надо только плакать,
Её слезами к жизни не вернёшь».
Но нет – не смог заставить их не капать,
Ну как от горя сам себя уймёшь?
 
 
Тогда не смог я справиться с собою,
Не смог осилить горе и печаль,
И волосы покрылись сединою,
Но мне себя от этого не жаль.
 
 
В те дни я в ней, родимой, растворился,
Свою любовь в печали ей отдал,
И только после как-то укрепился,
Но радость жизни с нею потерял.
 

 
С утра сегодня сердцу было больно:
Погибла мама в этот летний день.
Весь день ловлю глаза её невольно,
Весь день она витает словно тень.
 
 
Нет-нет, конечно, свечку не поставлю:
Не верую в причудливость теней.
В стихах своих любимую оставлю,
И станет мне хоть чуточку светлей.
 
 
Не знаю, как на всё её хватало:
Учила, шила, стряпала, пекла.
А сколько книг она перечитала
И сколько людям сделала добра!
 
 
Стихи она, красавица, любила,
И помню, как, читая в вечерах,
Себя до слёз невольно доводила
И голос был дрожащим на устах.
 
 
Ночами мама часто вышивала,
Украсить чтобы бедный наш уют,
Шарфы и кофты тёплые вязала,
И вижу – руки, спицы как снуют.
 
 
Она однажды чуть не утонула:
Весной шитьё в деревню понесла.
Обратно шла и… глазом не моргнула,
Как льдина из-под ног её ушла.
 
 
Едва спасли, на печке отогрели,
На розвальнях в соломе привезли.
В трудах и муках годы те летели,
И души от отчаяния жгли.
 
 
Всю жизнь она к познаниям тянулась
И гордой поступью по жизни шла,
От тягот жизненных не гнулась,
Достоинство по жизни пронесла.
 
 
Отец у мамы был кровей татарских,
Продав однажды польке лошадей,
Украл её, дитя степей хазарских,
И счастлив был с красавицей своей.
 
 
А в восемнадцатом родилась мама:
Дитя уже евразийских кровей.
Но их постигла жизненная драма —
Не стало вскоре бабушки моей.
 
 
От горя дед пропил всё состоянье
И, возвращаясь пьяным как-то раз,
Замёрз в снегу – и дочь осталась с няней:
Таким однажды мамин был рассказ.
 
 
Уж четверть века нет её на свете,
А я по ней сверяю жизни путь,
Живой всё представляю на портрете,
Вздохну и снова за перо берусь.
 
 
Её глаза с игривою искринкой,
Улыбку, ум её и красоту —
Весь образ милой сердцу сиротинки
До дней последних свято сберегу.
 

31 августа 1999 г.

 
Какое диво стройное вокруг —
Стою средь корабельных чудо-сосен!
Но сердце памятью кольнуло вдруг
И шум хвои становится несносен.
 
 
В лесу сосновом матушка лежит —
И сосны, словно жёлтым хороводом,
Стоят вокруг, и шум от них стоит:
О чём-то тихо шепчут с небосводом.
 
 
Ах сосен шум, ах жёлтые стволы,
И тянете меня, и душу рвёте,
И будет так до самой той поры,
Пока в свои хоромы не возьмёте.
 
 
К стволу сосны прижался я щекой,
Из глаз слеза нечаянно скатилась.
Я к матушке хотел бы на покой
И слушать шум, она где усмирилась.
 

 
Наша природа лукаво двояка —
Чувством и разумом все мы живём,
Подлинно что здесь, не знаю, однако,
Если сознание в целом берём.
 
 
Разум без чувства не знает творенья,
Разум без пламени страсти молчит,
Он поджигается до вдохновенья,
Если сознанье пожаром горит.
 
 
Нет, не прожить нам без грёз и метаний,
Скучно бесстрастно пространство взирать,
Стоит ли жить без любви и страданий?
Надо лишь чувством уметь управлять.
 

 
В купе соседнее случайно заглянул
И чудо, волшебство нежданно встретил!
В глазах чарующих мгновенно утонул,
Но взгляд их только холодом ответил.
Меж нами разницу немалую поняв,
Я с грустью боль души своей отринул
И, разумом бессилие уняв,
Лишь только взгляд прощальный кинул.
 

 
Почему, и сам не знаю,
Робким вдруг я становлюсь:
В плен прекрасного впадаю.
И с смущением борюсь.
 

 
Как труден путь познания себя:
Врагом себе нещадным станешь.
Трудней ещё, когда себя найдя,
Лишь только к старости воспрянешь.
 
 
Тогда ты ярким пламенем горишь,
Безумный дух не остановишь,
И день, и ночь с собою говоришь,
И днём и ночью в мыслях бродишь.
 

 
Дождь бьёт и бьёт размеренно о жесть,
И день стучит, и ночь всю льёт.
Заснуть нет сил, с ума сведёт —
За что же мне досталась эта месть?
 
 
Уже нет силы думать о другом,
В постель от стуков зарываюсь,
Но вместо сна лишь изливаюсь
Вот этим нервным, мученым стихом.
 

 
В тиши души я истинно свободен,
Общение – лишь второпях терплю.
В себе самом быть – более пригоден,
Общенье – больше в шахматах люблю.
Само общенье в шахматах – молчанье,
Здесь только мысль одна напряжена.
В них каждый ход – партнёра познаванье,
В них суть его души отражена.
В них ум и воля к столкновенью
Характеры бойцовские ведут.
Пытливых – движут к самоутвержденью.
А мудрых – бесконечностью влекут.
 

 
Мы столько лет не виделись с тобой,
Уже вся жизнь как будто промелькнула
И вот с детьми стоишь передо мной,
И боль мне сердце памятью кольнула.
 
 
В тебе я детство, юность обнимал,
Нет слов таких, чтоб выразить волненье,
С каким я голос твой воспринимал,
Как счастлив был коротеньким общеньем.
 
 
В тот миг вдруг всплыли образы друзей:
Они, как явь, из юности предстали,
Как будто не промчалось столько дней
И будто поседевшими не стали.
 
 
Как мало нам осталось в жизнь глядеть
И хочется из юности всех встретить,
Лишь больно только в них себя узреть
И угасанье тихое отметить…
 

 
Не знаю вообще, зачем живу,
Не знаю я, зачем на свет родился,
Мне безразличен день, когда умру:
Я в смысле жизни просто усомнился.
 
 
А может, от сражений, битв устал,
Когда в борьбе держал себя, бодрился.
Иль, может, сути жизни не познал,
От дум ли преждевременно сносился?
 
 
Не телом мучаюсь – своей душой,
Печалью жизни быстро проходящей.
И почему-то вопию с тоской,
Для разума совсем неподходящей.
 

 
Отринуть дух – не на небо попасть,
И не в раю каком-то очутиться,
Отринуть дух – себя познать,
В делах конкретных, в творчестве явиться.
 
 
Вне нас наш дух останется в делах:
Лишь так он «отделяется» от тела.
Мозги в могиле превратятся в прах
И дух в них также станет омертвелым.
 
 
Чем больше дух упорством разовьёшь:
Тем будут боле значимей творенья.
Тем дольше дух свой людям сбережёшь
На радость всем грядущим поколеньям.
 
 
Две тыщи лет слепца Гомера чтим,
Столетия Сократа-грека помним,
Их мысли и творения храним
И никогда их дух мы не схороним.
 
 
Их дух нас всех к познаниям зовёт,
В живых он ум и чувства развивает.
Их нет давно, а дух их всё живёт:
К сомнению и творчеству взывает!
 
 
Лишь в этом смысле дух наш «отделён»,
И только в этом смысле он бессмертен,
Лишь так вне тела дух наш сохранён:
Такому лишь бессмертью духа верьте!
 

 
Спроси, где дух мой? – Мается в нейронах
Моей от дум уставшей головы,
И всё никак не сбросит их оковы:
Он жив, пока нейроны все живы!
 
 
Когда молчу – и дух безмолвен:
Под черепом сторожит день и ночь.
Когда кричу – то, значит, он встревожен.
Смолчать ему, наверное, невмочь.
 
 
Никто не сможет дух в мозгах увидеть:
В извилинах мышленье подглядеть.
Его направленность и путь предвидеть
Иль нить сомнений, совести узреть.
 
 
Мой дух во мне – судья и укротитель,
Моя несдержанность и дикий гнев,
Моя любовь, печаль и вдохновитель
И слов нежданных вдумчивый напев.
 
 
Из тела дух мой вырваться стремится
Живым себя в стихах чтоб сохранить,
И бьётся в них, галопом буйным мчится,
Лишь так стремясь в бессмертье угодить.
 

 
Рассвет. Пишу. Трясутся в нерве руки:
Шальную мысль какую-то схватил.
И вот уже не мило всё от муки,
Покоя жизни сам себя лишил.
 
 
Зациклившись на точке размышленья,
Не знаем, как собой овладевать,
Сжигаем плоть в порыве вдохновенья
Затем лишь только – мысли чтоб рождать.
 
 
Но вот беда: без страсти и без чувства
В покое мысли сами не идут.
Они есть плод мятежности и буйства,
И жить спокойно толком не дают.
 
 
Творенье есть сознанья предбезумство,
И новизна рождается лишь в нём,
Лишь в нём дерзит, играет вольнодумство
И мысль творит в пожарище своём.
 

 
За любовь я, в общем, не боролся,
След от ног подруг не целовал,
Не зачах от них и не извёлся:
Больше страсти к женщинам питал.
 
 
Может, чувств высоких не дождался
Или что-то в жизни упустил?
Рад, что в плен иллюзий не попался
И свободу духа сохранил.
 

 
Не ведал никогда любви страданий
И в безутешность чувства не впадал,
Гнал прочь бесплодье мук и воздыханий
И образы кокеток изгонял.
 
 
Но всё же вдруг в какие-то мгновенья,
Они нет-нет да тайно так мелькнут.
Из памяти глубинной, из забвенья
Живыми как бы зримо предстают.
 
 
Не старыми, а теми же – как были!
Как будто годы жизни не прошли.
Очаровательно красивыми застыли,
С улыбкой обаятельной взошли.
 
 
Я взглядом образ милых сберегаю,
Уйти в забвенье снова не даю,
И сам себя с ним прежним ощущаю,
И дух остылый снова пламеню.
 

 
Я женщин, если честно, не люблю:
Природу их нутром всем отрицаю.
За вздорность их и глупость не терплю,
Но взгляд, помимо воли, вдруг бросаю.
 
 
Вот эта грудью пышной обожгла,
А та очами душу покорила,
Улыбкой милой эта привлекла,
А та фигурой стройною смутила.
 
 
И вот опять у женщин я в плену:
У тех, кого я сам же отрицаю.
И сам себя при этом не пойму —
Зачем бесплодный вызов им бросаю.
 
 
Пленяясь чем-то в них одним, другим,
Прикрой глаза на сущность их природы,
Доволен будь пленением своим:
Не изменить глубинной их основы.
 

 
Разумным род людской ещё не стал —
Им дикий зверь во многом управляет,
А он уже «венцом» себя назвал:
В величье над природой пребывает.
И губит эту матерь бытия,
И тупо издевается над нею:
Слезами изливается земля,
Её богатства на глазах скудеют.
 

 
Себя, свой дух в детишках я внедрил,
В их гены и в сознание вселился,
Творящий ум, способности развил
И после лишь в себе уединился,
Оставив их свободно размышлять,
Какому направлению отдать
Свои таланты, в чём им проявиться.
 

 
Зеркальная плоскость заснувшей реки,
Туман, камыши, и поют соловьи.
Восторженны трели призывной любви
Остывшее сердце волнуют в груди.