Текст книги "Трое в «копейке», не считая зайца Митьки"

Автор книги: Владислав Крапивин

Соавторы: Александр Кердан,Сергей Аксёненко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Пятница, 25 мая

8.00. Подъем. Завтрак в Доме творчества. Сережа X. к завтраку принес в подарок В. П. засушенного жука, положил рядом с тарелкой. В. П. благодарил за презент, но потом по рассеянности забыл жука на столе, о чем искренне сожалел впоследствии.

Прогулка по улице Серафимовича к Дому-музею Корнея Чуковского и по липовой аллее к Дому-музею Пастернака. Ничего себе домик был у гонимого властями поэта!

Бросилась в глаза непокрашенная калитка дачи Андрея Вознесенского и высоченный забор (должно быть, от таких вот придирчивых глаз). В. П. заметил, что, возможно, этой обшарпанностыо калитки знаменитый поэт подчеркивает свой демократизм.

10.25. Выехали на «копеечке» в Москву. На спидометре 2447 километров.

10.55. Движемся по МКАД в обратную сторону (точнее, в сторону Кузьминок, где расположен музей К. Г. Паустовского).

Утренней стихотворной дуэли А. К. и В. П. не получилось. В. П. роняет:

– В Москве не пишется…

На что А. К. с ходу выдает:

 
В Москве и муза улетает —
Ей не по нраву суета…
Ах, как вас сердцу не хватает,
Провинциальные места.
 

Вот и все, что сочинилось.

Запись рукой В. П.:

Ни о какой поэзии на Московской кольцевой дороге не может быть и речи. Это жуткое место. Ревущие потоки транспорта. Дым и туман, перемешанные с нависшими облаками, многоэтажные микрорайоны, мосты, цеха, трубы, башни заводских конденсаторов, рекламы, какие-то исполинские ветряные мельницы (видимо, тоже рекламные) – все это стремительно перемещается навстречу тысячам машин, которые то и дело ныряют под полупрозрачные трубы крытых переходов. Эти переходы напоминают кишки гигантских выпотрошенных чудовищ, протянутые над дорогой. Какая-то сумрачная фантастика нездешнего мира…

Да и сама столица произвела не лучшее впечатление. Впрочем, в центр мы даже не пытались выбраться. Так я, не бывавший в Москве с 1995 года, и не увидел всех нынешних новостроек и памятников Церетели…

11.30. Покрутившись по Москве в поисках съезда с Волгоградского проспекта влево, в результате повернули направо и после ряда перекрестков оказались в районе Кузьминского парка. Здесь А. К. передал штурманские обязанности В. П., который и вывел нас к музею Паустовского – деревянному, с мезонином, особняку в густой зелени парка. Сразу стихло гудение городского транспорта, будто мы оказались в глубине сельского Подмосковья. Солнце, птицы, цветы. То есть те самые «провинциальные места».

Раньше этот дом принадлежал садовнику князей Голицыных, усадьба которых находится поблизости. Надо сказать, неплохо жили садовники в восемнадцатом веке…

Никакого отношения садовник и его дом к Константину Георгиевичу не имели. И все же это место удивительно подходит для музея Паустовского. Деревянный особняк сразу заставляет вспомнить о другом – о доме гравера Пожалостина в Солотче, где Паустовский и его друзья жили много лет до и после войны. (Вспомните рассказы «Кот-ворюга», «Резиновая лодка», «Жильцы старого дома»…) Здесь, среди деревьев парка и в комнатах с поскрипывающими половицами, – словно воздух из рассказов и повестей замечательного мастера слова. Наверное, это потому, что люди в музее такие: душой и сердцем преданные творчеству и памяти любимого писателя. Недаром и журнал, который они издают в музее, называется «Мир Паустовского»…

Нас встретил директор Илья Ильич Комаров и его помощницы. Когда-то Илья Ильич был военным, полковником, имевшим отношение к космической технике, но главным в его жизни оказалось увлечение творчеством Паустовского. Сначала принял участие в создании музея писателя при московской школе. Потом – дальше, шире, масштабнее, и вот теперь мы в Московском литературном музее-центре К. Г. Паустовского, учреждении солидном и официальном.

Но официальный статус ничуть не мешает удивительно домашней, уютной атмосфере дома. Будто мы и вправду в гостях у Константина Георгиевича.

Чаепитие с бутербродами и тортом. Ну и коньячок, конечно. Заяц Митька с нами на равных правах. Он пользуется всеобщим вниманием. Тем более что здесь он уже не первый раз: несколько лет назад заглядывал сюда «на огонек» вместе с В. П.

Много разговоров о Паустовском и литературе вообще. Потом экскурсия специально для нас. В. П. старательно водит видеокамерой. «Ангел-хранитель» музея, Моника Константиновна Сазонова, шепотом зовет «оператора» в главную комнату – там прискакавшая из парка белка собирает со стола крошки от торта. Увы, заметить белку мы не успели и снять не смогли. Удрала. Наверно, застеснялась Митьки… Митька огорчился, он хотел этой встречи, поскольку и сам – сын природы. Пришлось утешить зайца привычным способом – дали пригубить…

Вроде бы и недолго пробыли в милом доме, а оказалось – три часа. Уходили, нагруженные подарками – новыми номерами пухлого журнала, томами «Повести о жизни» и «Словаря Паустовского», которые тоже издаются силами музея. На обшарпанном костюме Митьки – изящный редакционный значок «Мир Паустовского». Фалерист Митька счастлив. Мы тоже.

В. П. подарил музею привезенную из дома медную розу. В давние годы ее выковал наш известный мастер Александр Лысяков. Она долго хранилась у писателя Крапивина, и теперь он передал ее музею.

– Константин Георгиевич писал о железной розе, о золотой, но о медной, кажется, не упоминал. Пусть у вас будет и такая…

Выяснилось, что медные розы в музее уже есть, их принесли, получился небольшой металлический букет. По общему признанию, наша роза оказалась самой «впечатляющей».

14.30. Прощаемся с сотрудниками музея, фотографируемся на крыльце. И без того грустные минуты омрачило еще более появление столичных милиционеров. Они под предлогом, что мы въехали без специального разрешения в парковую зону, выцыганили у С. А. пять литров бензина.

14.50. Совершив двадцатиминутное путешествие по столице, оказываемся у здания, в котором располагается издательство «Центрполиграф». Здесь выходит в свет тридцатитомное собрание сочинений В. П. Между тем отношения у Командора с этим издательством складываются неважно: постоянные задержки гонорара, задержки выпуска томов, нелепые рисунки на обложках и т. д… Впрочем, приехали мы сюда не для разборок, а для того, чтобы получить очередной вышедший в свет том.

А дальше – почти булгаковская история: долгие поиски в сумрачном здании этого самого издательства, переходы по каким-то лестницам, закрытые на замок двери между этажами, нежелание главного редактора встретиться с «любимым автором» (юная сотрудница: «Ах как жаль, он только что уехал!»), сотрудники, не знающие друг друга, хотя и сидят в соседних кабинетах… А книгу нам так и не дали, только показали, не выпуская из рук («Это сигнальный экземпляр, тиража еще нет…») Такой вот «полиграф»!

И это – последнее воспоминание о столице. Хорошо, что оно гораздо слабее воспоминаний о мире Паустовского, о его замечательных людях…

15.20. Выехали в сторону города Дубны, где живет старшая сестра В. П. – Людмила Петровна. На спидометре 2518 километров.

15.38. С Московской кольцевой вырулили на Дмитровское шоссе. Здесь тоже поток машин – едут на дачи измотанные мегаполисом москвичи и москвички. По сообщению С. А., мы проехали уже 2400 километров от дома А. К.

16.45. Продолжаем движение в заданном направлении. Пассажиры начинают задремывать – сказывается усталость от недосыпа, перебора и встречи с Москвой. У С. А. – только от первого и третьего… Чтобы не заснуть окончательно и не спровоцировать С. А. на подобный поступок, В. П. сочиняет:

 
На голодное пузо
Какая там муза.
Жизнь – уныла, тоща…
Хорошо бы борща!
А чтоб стала жизнь вовсе легка,
Хорошо бы вкусить шашлыка…
 

При упоминании о дорогостоящем шашлыке (навязчивой идее В. П.) начфин и штурман А. К. делает непонимающее лицо и начинает каламбурить по поводу увиденного на обочине знака «Осторожно! Дорогу переходят дикие животные!» (в желтом треугольнике изображен то ли лось, то ли олень…). Мол, это обозначение тропы для обманутых мужей, то бишь рогоносцев. Придумывает, как обратиться к жителям города, куда мы катим: «Здравствуйте, уважаемые дубняки и дубинки!»

17.30. Под коллективный экспромт: «Все дубы и все шумят… Город Дубна нам не рад!» въехали в наукоград и центр ядерных исследований Дубну. Первое впечатление ухоженности и остатков от социалистической системы – у домов без присмотра припаркованы десятки велосипедов (видимо, не воруют)…

Ищем необходимый нам номер дома. С благодарностью думаем о французах: это они придумали впервые нумеровать дома, еще в 1520 году (было пронумеровано семьдесят домов в районе моста Нотр-Дам). Конечно, отдаем должное и Петру Алексеевичу, введшему нумерацию зданий в России. Как бы мы искали родственников в чужих городах?

17.45. Нашли! Вопреки нашему экспромту нас радостно встретили Людмила Петровна и ее супруг – Николай Иванович. Они наши «уральские сибиряки» (а как скажешь иначе, когда в УрФО вошла и Тюменская, родная для Крапивиных, область?).

Кормят до отвала, рассказывают про американских детей и внуков (племянница В. П., ее муж, их дети и внуки живут в США), показывают фотографии.

Разговоры об Америке побудили А. К. вспомнить есенинское высказывание об этой стране, сегодня диктующей миру свои правила игры: «После заграницы я смотрел на страну свою и события по-другому. Наше едва остывшее кочевье мне не нравится. Мне нравится цивилизация. Но я очень не люблю Америки. Америка – это тот смрад, где пропадает не только искусство, но и вообще лучшие порывы человечества. Если сегодня держат курс на Америку, то я готов тогда предпочесть наше серое небо и наш пейзаж: изба немного вросла в землю, прясло, из прясла торчит огромная жердь, вдалеке машет хвостом на ветру тощая лошаденка. Это не то что небоскребы, которые дали пока что только Рокфеллера и Маккормика, но зато это то самое, что растило у нас Толстого, Достоевского, Пушкина, Лермонтова и др.».

В. П. сказал, что племянница Ирина и ее муж Миша (известный физик-теоретик) вполне согласны с классиками и не раз думали о возвращении. Но «молодая поросль» уже слишком прочно вросла корнями в почву другого континента (хотя и любит русский язык, литературу и очень чтит все родственные связи). Что поделаешь, так сложилась жизнь…

20.00. Николай Иванович повел С. А. и А. К. на Волгу. Река здесь не широка, но очень красива. Есть небольшая набережная, по которой гуляют местные парочки. То там, то здесь слышна иностранная речь. А ведь раньше город был закрытым. Гуляли мы довольно долго. Оно и понятно. Надо же дать возможность брату и сестре побыть вдвоем…

В. П.:

И спасибо, что дали. По правде говоря, Людмиле и мне было о чем поговорить и что вспомнить…

Моя сестра Людмила Петровна старше меня почти на четырнадцать лет. И ее отношение ко мне всегда было скорее материнским, чем сестринским. Тем более что в пору моего детства (а оно пришлось на войну и первые послевоенные годы) ей пришлось немало повозиться со мной. Миля (так звали ее в семье) отдавала мне пайки, полученные на оборонном заводе, учила меня читать, бинтовала мне распухшие от ревматизма пальцы, на которых лопалась кожа. Слегка назидательно (на то и старшая сестра) учила меня хорошим манерам и основам нравственности. В годы семейного неустройства – развод родителей, отчим и все такое – я часто обитал не дома, а под кровом Людмилы и Николая. И до сих пор вспоминаю ту пору как добрую и немного романтическую эпоху: время тесных комнатушек, сипящего патефона, керосинки с булькающей кашей, веселых разговоров, чтения вслух и рассказов Мили и Коли об удивительном городе – Одессе сороковых годов, где сестра и ее будущий муж учились в институте, познакомились и поженились…

А потом, уже в Екатеринбурге, судьба вновь привела меня в дом сестры. Они с мужем переехали из Ханты-Мансийска в Свердловск, я заканчивал университет, надо было где-то искать жилье. Ну а где, как не у родных! Николай работал в Институте охотничьего хозяйства (или что-то вроде этого) на самом краю города, в поселке Уктус. Там же для сотрудников института построили двухэтажный деревянный дом. И я сделался одним из его жильцов.

Хочется рассказать о той поре немного подробнее.

УКТУССКИЙ МЕМУАР

Тогда на горном склоне еще не было гостиничного комплекса «Уктус». Сосновый лес с узкой березовой опушкой стоял в десяти шагах от окон. Можно было выпрыгнуть в окошко и почти тут же заняться сбором грибов. По ночам сосны шумели ровно и вполне по-таежному. Это, кстати, подвигло меня сочинить стихи «Тень Каравеллы» («…то ли мачты гудят, то ли сосны шумят на ветру»), которые стали началом очень многого в моей жизни – отряд «Каравелла» и все такое прочее. И повесть с тем же названием, что стихи. И ребячья парусная флотилия… Но о флотилии я писал не раз. А сейчас – о той жизни на Уктусе, у сестры.

Наша квартира была на первом этаже. А над нами жил с женой и малышом-сыном писатель Гриша Бабаков. У него на счету было несколько славных книжек, в том числе повесть «Тигр наступает» – о ребятах, занятых охраной природы. Мне эта повесть нравилась. И Гриша нравился. Был он молод, энергичен, водил знакомство со многими литераторами, состоял в авторах «Уральского следопыта»… Жаль, сердце у него было очень больное, и через несколько лет Гриши не стало…

Но в ту пору, в начале шестидесятых, никто еще не думал о грустном. В квартире Бабакова часто собиралась веселая литературная компания. Приходили похожий на кубинского «барбудо» Евгений Ананьев, блистающий майорскими погонами и гусарской выправкой Венедикт Станцев, поглядывавший на всех со снисходительной мудростью Олег Коряков, молчаливый, с грустно-хитроватым взглядом Владимир Шустов. Заглядывал Вадим Кузьмич Очеретин, который в ту пору публиковал в «Следопыте» под псевдонимом умопомрачительную приключенческую повесть о снежных людях «Брат гули-бьябона». Повесть пользовалась весьма живым интересом у читателей, но официальной критикой была встречена «неоднозначно». Истинное авторство «Брата гули-бьябона» для всех для нас было секретом Полишинеля, и мы обсуждали эту вещь с молодой горячностью.

У меня в ту пору уже готовилась к печати первая книжка, в газетах и журналах печатались рассказы, и в «бабаковскую» писательскую компанию я был принят за своего.

Но литературные посиделки на втором этаже в конце концов кончались, я спускался «с небес на землю», к себе на первый этаж, а там ждала меня другая жизнь. Как бы вторая сфера моего бытия. Ждали одноклассники и приятели моей племянницы Иринки.

Это уже потом Ирина Чеснокова стала журналистом, собкором «Пионерской правды», заместителем редактора «Учительской газеты» и так далее. А тогда она была пятиклассницей, увлеченной книжками про моря и паруса. Да и я от ее увлечений недалеко ушел, разница в возрасте-то всего десять лет. Иринка и ее друзья живо почуяли во мне «своего человека». Стали сбиваться вокруг меня в компанию. Эта компания и стала ядром будущего отряда «Каравелла».

Но тогда, в шестьдесят первом, этой обтрепанной, уктус-ской вольнице было далеко до отряда. Горластые местные «маугли» пока еще ничем не напоминали будущих штурманов и барабанщиков «Каравеллы» с внешностью и манерами юных гардемаринов. Почти каждый день человек по десять являлись ко мне в комнату, и стоял там, как говорится, дым коромыслом. И бедная моя сестрица все это терпела, лишь изредка и нерешительно вопрошая: «Когда же это кончится?» Кончилось не скоро, и я благодарен сестре за то, что она мужественно вынесла этот шумный «период становления»…

Но теперь все это уже было в прошлом. «Каравелла» готовилась отметить сорокалетие, а мы со смехом и грустью вдвоем вспоминали былое…

Далее – снова запись А. К.

По возвращении Людмила Петровна рассказывала, каким был В. П. в детстве. Особенное впечатление произвели ее слова о том, что у будущего классика от голодухи постоянно опухали пальцы.

22.15. Введя определенную дозу наркотического снадобья Митьке (и заодно себе) и вырывая друг у друга иглу и ножницы, А. К. и С. А. пришили зайцу новый нос – пуговицу, подаренную Людмилой Петровной. Заодно отремонтировали бедняге полуоторванную переднюю лапу. Причем А. К. за свои деяния наградил себя званием хирурга-пластика, а для С. А. придумал титул ветеринара высшей степени.

Митька стойко (тем более под наркозом) выдержал все операционные мероприятия. Теперь можно подумать и о свадьбе с куклой Настей.

Вечер был хорош. Единственно, что слегка омрачила его – это печаль Людмилы Петровны, узнавшей, что уже завтра утром братец с компанией отбывает на «копейке» дальше на запад. Справившись с печалью, мужественная сестра Командора принялась жарить для экипажа «дорожные» пирожки.

23.35. Укладываемся спать в комнате, отведенной гостеприимными хозяевами. С. А. и А. К. на полу, В. П. – после долгих пререканий – на диване.

На столе – королевская сирень, которую нарвала в своем саду Людмила Петровна. Эта сирень – одно из ярких воспоминаний прошедшего дня. Каждый отдельный лепесток – с ноготь величиной. Но сама сирень почему-то не пахнет. Может быть, у нее, как у липы (это наблюдение Паустовского), запах ощущается лишь на расстоянии? Константин Георгиевич говорил еще, что сохранять свой «запах» на расстоянии – это особенность настоящей литературы. От себя добавим, и приключений тоже. Нет сомнений, что спустя какое-то время мы оценим по достоинству каждый миг из числа тех, что мы пережили вместе.

СУББОТА, 26 мая

6.10. Подъем. Завтрак. Грусть прощания. Отъезд.

6.17. Утро начинается с поэтического выплеска В. П.:

 
Дудите в трубы,
Бейте в бубны —
Мы покидаем город Дубну.
Хотя, конечно же, она —
Совсем не Дубна, а Дубна.
 

Видимо, это для того, чтобы скрыть печаль от расставания с Людмилой и Николаем. Когда еще снова дорога приведет его в этот город на Волге…

Хором констатируем, что сегодня – пятый день нашего автопробега. В. П. говорит, что до Великой Отечественной в стране вместо обычной недели была пятидневка. Пятый день – выходной! У Паустовского есть даже рассказ «Пятый день» (иначе – «Московское лето»).

6.45. Заправляемся тридцатью литрами бензина. Стоимость заправки 230 рублей. На спидометре 2691 километр. Решаем ехать в сторону Смоленска по Второму обводному московскому кольцу: Клин, Руза, Можайск.

7.55. Въехали в старинный русский город Клин (год основания – 1317-й). По заявлению В. П., здесь прекрасный музей Петра Ильича Чайковского. Ну и что? У нас в Алапаевске тоже есть!

8.11. Проезжаем деревню Малеевку, по которой протекает речка Чёрная! (Которая уже по счету!) Учитывая, что где-то здесь расположен второй оставшийся у российских писателей после распада СССР Дом творчества, название у речки самое что ни на есть подходящее…

9.10. Впервые заблудились. У развязки на Рузу указатели показывают неправильное направление. Потеряли полчаса, пока выехали на верную дорогу, где опять же никаких указателей нет. На это событие рифмами отозвался В. П.:

 
Запутались мы в подмосковных лесах —
Дорога ведет в никуда.
Навстречу мужик в полосатых трусах
И нам говорит: «Не беда!
Езжайте назад и направо под мост,
А дальше – на Рузу вперед!»
И нету причины, чтоб вешать нам нос, —
Нас выручит русский народ!
 

9.42. Добрались до города Рузы. Узкие улочки. Ничего достопримечательного мы не увидели, но из истории знаем, что под Рузой осенью сорок первого шли ожесточенные бои с фашистами.

10.10. На горизонте Можайск. На въезде надпись, гласящая, что город основан в 1231 году, то есть еще до Батыева нашествия. Видим купола множества церквей. Переезжаем через реку Москву. На спидометре 2900 километров. Погода прохладная, но солнечная, самая подходящая для путешествия. И места кругом замечательные, самые «среднерусские». Ехать бы так и ехать…

10.18. Вышли на автостраду Москва – Смоленск – Минск.

10.45. Повинуясь общему порыву, сворачиваем к Бородино.

Едем лесной дорогой. Пересекаем железнодорожную линию. В. П. высказывает догадку, что, видимо, по этим рельсам злокозненный император Франции подтягивал к месту сражения эшелоны со своими гренадерами, кирасирами и уланами. Митька, не сразу учуявший юмор, возмущенно дрыгает отреставрированной лапой. Затем, чтобы оправдаться, заявляет, что «юмор дубовый».

Осматриваем Бородинское поле и памятники двух Отечественных войн… Словно для того, чтобы усилить впечатление, погода меняется, нависают сизые и как-то по-скуль-птурному рельефные тучи. Обкладывают горизонты. Золотая глава и крест колонны памятника сияют на фоне туч удивительно ярко, словно сами излучают свет…

С. А. и А. К. с чувством профессионалов разглядывают окопы времен Великой Отечественной и рассуждают об их профилях: «Это была оборона взвода…»

В. П. на видеопленку запечатлевает бюсты Кутузова, Багратиона и Барклая де Толли, позеленевшие орудия воинства Буонапарте. По музейной территории бродят непонятные люди в форме разных солдат 1812 года. Видимо, члены военно-исторических клубов.

А. К. покупает и дарит Митьке памятный значок. Фалерист Митька доволен и больше ни на кого не ворчит.

Бородинское поле оказывается не таким широким и огромным, как представлялось в детстве, когда мы все учили: «И вот нашли большое поле – есть разгуляться где на воле…» Но это, несомненно, поле нашей славы, и после всего безрадостного, что увидели мы на просторах России по пути сюда, на сердце делается легче: не может не выстоять среди всех бед народ, у которого такая история…

11.30. Мы снова на автостраде. Во весь дух мчим на запад, благо дорога пока позволяет.

11.45. Пересекли границу Смоленской области. В этот самый момент пошел дождь.

11.58. Проезжаем город Гагарин – родину первого космонавта. Сколько же неясного еще с его гибелью… Вообще-то нерасследованность политических убийств и загадочных смертей просматривается чуть ли не с античной истории. Так что чему тут удивляться?

12.00. «Лайба» проголодалась. Заправляем 35 литров за 270 рублей. На спидометре 3008 километров.

12.47. На горизонте показался город Вязьма, через который протекает одноименная река. В. П. мирно дремлет (в позе отдыхающего фавна), обняв Митьку, а тот, в свою очередь, обнимает Настю. За окнами авто – народ в поле, занимается сельхозработами (сажает картошку, как нам показалось на такой скорости).

Вязьма неудержимо проносится за окнами машины. Увы, сколько городов мы увидели и еще увидим лишь мельком в нашей стремительной поездке…

В. П. (который, оказывается, не спал, а размышлял):

– Во всех городах все равно не побываешь. И поездка эта хороша не столько пунктами остановок, сколько сама по себе. Главное в ней – Дорога. У Дороги – своя романтика, свое очарование и магия… Вы ведь уже заметили: стоит некоторое время походить пешком по каким-нибудь улицам – и снова тянет в машину. Чтобы опять скорость, мелькание лесов, деревень, лугов, встречные облака, смена дождей и солнца…

Посмотрите сами: когда машина взлетает на взгорок, какой простор на сотни километров открывается вокруг – все эти перелески, излучины, села с колокольнями под небывало громадными грудами туч… Самое главное ощущение Дороги – то, что земля по-прежнему громадна, несмотря на нынешние космические времена и скорости. Просто мы отвыкли от этой громадности, а теперь открываем ее вновь… «Правда, Митька?» – «Ага… Только подвинься, а то прижал мне лапу».

13.40. Город Сафоново все той же Смоленской области. В экипаже без перемен. На дороге активные ремонтные работы. С. А. то и дело приходится тормозить. Но сам факт ремонта радует: жизнь продолжается, несмотря на так называемые реформы…

14.10. Переезжаем реку Воль в сорока пяти километрах от Смоленска (ежели не врет Атлас автомобильных дорог). Этимология ее названия не может не толкать на исторические экскурсы и догадки. Может быть, когда-то стоило пересечь сию речку и человек был вольным? А теперь… «На свете счастья нет, но есть покой и воля…»

(Митька: «А они – есть?»

А. К.: «Спроси у Пушкина…»)

14.28. Река Хмость. Никаких этимологий. Наверное, потому, что надоело молоть языком.

14.56. Мы у Смоленска. Не можем отказать себе в удовольствии свернуть с тракта, чтобы побывать хоть на некоторых улицах славного города.

Едем через невзрачные окраины к историческому центру. Первое, что бросается в глаза, – необычный железнодорожный вокзал: он со всех сторон окружен железнодорожными путями (такое раньше видели мы только в Перми) и попасть к нему можно лишь по двум мостам.

15.25. Пересекли Днепр в самом центре города. Ничего от гоголевского гиганта («редкая птица долетит до середины Днепра…»), но вода чистая и рыбаков много. Разглядываем смоленский Кремль – оплот западных границ земли Русской – и епископскую резиденцию с высоченным храмом. Все это на правом, крутом берегу реки. Зрелище, одним словом! Сердце радуется…

15.35. Неподалеку от стен Кремля притулилась заправочная станция. Хлипкая суперсовременная постройка на фоне могучей оборонительной башни. Нарочитое сочетание старины и нынешнего века или плод безвкусицы городских чиновников, отвечающих за архитектуру? Впрочем, бензин – кстати. Чтобы потом не останавливаться, заправляем 20 литров (150 руб.) – на спидометре 3226 километров.

Во время заправки В. П. доблестно снимает и Кремль, и бродячих собачек, и развалины-хибарки на сохранившейся в самом центре Смоленска деревенской улице, и милые нашему сердцу одуванчики (такие же, как дома).

С. А. и А. К. разглагольствуют: сколько же сюжетов нашел Командор для своих будущих книг, озирая окрестности.

В. П.:

– Я их ищу в городах, близких моему сердцу, а не в тех, куда заскочил на короткое время, пусть и весьма знаменитых. И вообще рождение сюжета есть таинство, а не тема для безответственного трепа…

Заяц Митька:

– Вот именно! И вообще мы договорились: ни слова о политике.

А. К.:

– А при чем здесь политика?

Митька:

– Вот и я о том же…

Хитрит что-то заяц. Поди разберись в его логике…

16.25. Выехали из Смоленска, так и не найдя здесь памятника Твардовскому (В. П. утверждает, что таковой все же имеется). А жаль – хороший поэт.

(В. П.: «Мне не жаль. Может, он и хороший поэт, но я Александра Трифоновича не люблю за его безобразный поступок по отношению к Паустовскому. Кто не знает, в чем дело, пусть почитает их обмен письмами в пятьдесят восьмом году о повести «Время больших ожиданий». Твардовский тогда не взял эту повесть Паустовского в свой «Новый мир» и повел себя как самый ультрапартийный цензор…

Конечно, и журнал у Твардовского был по тем временам прогрессивный, и сам редактор был прогрессивен, но и политик он был тоже. И, видимо, решил «не играть с огнем» в той литературной обстановке, накаленной скандалом из-за Пастернака и его «Доктора Живаго». Потому что в повести Паустовского было много о Бабеле, о морской романтике и не очень много о героизме одесских подпольщиков в годы Гражданской войны…»)

Движемся по Витебскому тракту в направлении государственной границы с братской Беларусью. Дорога пустынна и относительно хороша. Погода – тоже. Зябко, но солнышко светит.

16.30. Проезжаем мемориал «Катынь». Здесь НКВД расстреляло тысячи пленных польских офицеров. Останавливаться не стали. Не из неуважения к памяти поляков. Просто у нас своя память о времени массовых репрессий (у кого в этой стране ее нет?), и свой родовой страх в генах живет. Нет сил пополнять его новой порцией…

17.10. На горизонте город Рудня. Сразу после войны здесь обосновался дядя А. К. – Петр Иванович. Он перевез сюда из Тобольской ссылки и его маму – Христину Ивановну. Она прожила в Рудне несколько лет, пока снова не вернулась на Урал (здешний климат не подошел, сырой очень).

А еще здесь родился, жил и похоронен Герой Советского Союза Василий Егоров. Тот самый, который флаг над Рейхстагом водружал. О нем впервые рассказал всему свету наш уралец и старший товарищ Юрий Абрамович Левин, бывший фронтовым журналистом.

С напарником Егорова – Мелитоном Кантарией Левин переписывался до самой его смерти. Сердце Героя не выдержало, когда во время грузино-абхазской войны бомбили его родной Сухуми. К слову, Егоров умер гораздо раньше. Его загубила та самая страсть, без которой трудно представить русского мужика – водка. Сначала, будучи нетрезвым за рулем, разбил подаренную ему от обкома партии «Волгу», потом, в таком же состоянии, сам попал под машину (это рассказывал А. К. его родственник. А поскольку рассказчик тоже фронтовик, его в «очернительстве» упрекнуть трудно. Наверное, все так и было).

17.15. Получили последний российский привет от ГАИ. Нас в полусотне метров от границы оштрафовали на 40 рублей за превышение скорости руднянские постовые. С. А. шел 70 километров в час при знаке 60…

Наверное, стражам дорожного порядка самим стало неловко, когда увидели С. А. и А. К. в камуфляже (все-таки Чечня как-то сдружила разные силовые ведомства). Поэтому после изъятия денег они одарили нас ценной информацией: на границе с Беларусью необходимо заплатить страховку за машину – 125 рублей, иначе на территории соседей любой постовой оштрафует иноземную машину на 200 баксов.

Заедаем штраф и сведения от гаишников вкуснейшими пирожками (яйцо с луком), которые в Дубне пожарила нам в дорогу Людмила Петровна, и движемся вперед.

17.30. Пересекаем границу с Беларусью. Платим страховку за машину (придумали же формулировку для вымогательства!). Теперь мы – не друзья, а «сябры».

17.58. Первые белорусские села с названиями на братском языке. Например, «Вялпсае сяло», а в нем всего пять хат… Или другая картинка белорусской обыденности: мужик на лошаденке пашет поле. Вроде несовременная техника, однако поля все вспаханы!

18.15. Въехали в город Витебск (Вщебск). На заправках цена бензина в белорусских рублях – 598 рублей за литр. Немудрено, что на дорогах так редко попадаются машины с белорусскими номерами (в пересчете на наши деньги бензин здесь в два раза дороже).

В. П. рассказывает, что Марк Шагал родом из Витебска.

А. К. пытается что-то рифмовать, но лучше мы здесь приведем стихи блистательного Алексея Решетова:

 
Говорят, с кленовым посохом
Сам художник Марк Шагал
По воде ходил, как посуху,
И по воздуху шагал.
 

A. К.:

– И, говорят, ушагал не куда-нибудь, а в США…

B.П., не разделяя легкомысленного отношения коллеги к памяти великого художника, утверждает, что дух Шагала наверняка витает где-то над улицами Витебска. Но где?..

Улицы широки, и застройка кварталов просторная (там, где мы проезжали). Штурман с удовлетворением отмечает, что в городе хорошая разметка мостовых и указатели всех направлений в наличии. Мы без особого труда пересекли по мосту реку Лучосу, проехали мимо телевышки (необычной конструкции, с тросами-растяжками поперечных балок (если посмотреть на нее сверху, получится проекция креста) и выехали из города в сторону Полоцка.