Текст книги "Повседневная жизнь России под звон колоколов"

Автор книги: Владислав Горохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

И какой горечью и верой проникнуты слова этого русского писателя, оторванного от родины, сердце которого было «нацелено на Россию», «терзающую и терзаемую».

В 1849 году был основан Андреевский скит. Отцы Варсонофий и Виссарион приобретают у Ватопедского монастыря келью Серай, что в переводе с греческого означает «красивый дворец». Эта келья была известна с первых веков появления монашества на Афоне, только в древности ее называли Мониндра-Ксистра, в переводе на русский – «маленький монастырек». Известно, например, что игуменом обители в 1377 году был Неофит.

В 1850 году в Северной столице выходят «Письма Святогорца к друзьям своим о Св. горе Афонской». В одном из них он рассказывает о встрече колоколов из России на Афоне:

«Мне удалось быть очевидцем трогательной сцены. Почетный московский гражданин Федор Набилков пожертвовал сюда (т. е. на Афон) три колокола, из которых большой имеет в себе весу 35 пудов 32 фунта.

Надобно заметить, что подобного колокола, кажется, нет на всей Святой Горе. Кое-как этого "великана" вытащили с судна на берег, поставили в обители на площади, и он сделался предметом всеобщего внимания и любопытства.

Старцы плакали от радости, не видавши на веку своем такого колокола; юные ликовали, и никто не знал, как такую огромную массу втащат на колокольню, как повесят, как укрепят, да как и звонить-то будут в такой колокол? Последний вопрос был для греков совершенною загадкой, потому что на Святой Горе, да и на всем Востоке ударяют не языком в колокол, а колоколом в язык. Для этого-то к языкам здесь не привязывают веревки, а в уши колокола продевают шест или коромысло, и, оцепивши конец его веревкою, человека два раскачивают весь колокол, который, расходившись, поневоле заставляет свободный язык бить по своим краям и звучать.

Троицкая суббота была у нас пасхальным днем, потому что тогда были повешены колокола, и звон не умолкал до самой вечерни.

Колокольня была набита иноками, желавшими видеть и знать, как и что будут делать руссы со своими колоколами. Сам маститый игумен был там.

Когда загудели колокола в стройных русских тонах и металлическая игра их отозвалась в далеком эхе и в мелодических замирающих звуках по скатам прибрежных холмов и соседних гор, греки были вне себя от радости и удивления».

16 июня 1900 года был освящен патриархом Иоакимом III знаменитый Андреевский собор. Из книги «Свято-Андреевский скит и русские келии на Афоне» Павла Троицкого мы узнаём: «На колокольне были размещены 20 колоколов, самый большой из которых (333 пуда и 33 фунта) был преподнесен в дар обители императрицей Марией Александровной. Колокол был отлит в городе Слободском Вятской губернии – в том самом городе, в котором впервые явила чудотворения главная скитская икона Божией Матери. По убеждению многих, равного ему по чистоте и силе звука не было на всей Святой Горе. Андреевский колокол был пожертвован обители в 1888 году, а уже в 1894 году на Афон в русский Пантелеймонов монастырь прибыл святогорский Царь-колокол в 818 пудов».

Из мудрых «Афонских бесед» старца Иосифа Ватопедского мы узнаём: «…Колокола на Афоне особые. В обычные, хорошо нам знакомые, звонят чаще всего по праздникам и воскресным дням. В будние же дни раздается аскетичный звук железного била, напоминающего большую подкову.

А на службу монаха зовет талант – деревянное било, напоминающее о том таланте, которые вложил Господь в душу каждого человека и которому пришло время проявить себя».

Так сложилось давно, и время – единственный судья, способный оценить и все расставить на заслуженные места, – доказало жизненность принятых на Афоне традиций и обычаев.

В часе ходьбы от Иверского монастыря, на холме, в труднопроходимом уединенном месте в начале XX века подвизалось братство, которое возглавлял схимонах Константин (Семерников). Здесь с древнейших времен существовала келья святителя Иоанна Златоуста (год ее основания неизвестен, но считается, что ей свыше шести веков).

Удивительна судьба отца Константина (Конона Семерникова). Он родился в 1842 году в казачьей станице Кочетковской и, как большинство казаков, свою молодость – двадцать лет – отдал военной службе. Участвовал во многих сражениях, но особенно прославился в Русско-турецкой войне 1877–1878 годов. За героизм и отвагу был награжден несколькими боевыми орденами и медалями, что давало ему большие привилегии на военной или государственной службе, но он неожиданно едет на Афон, принимает постриг в Иверском монастыре, отдав все свои сбережения на устройство обители. Старый солдат-ветеран не мог остаться в стороне, когда началась Русско-японская война в 1904 году, и под эгидой Красного Креста, собрав санитарный отряд из 53 монахов, едет на фронт. И здесь он сумел отличиться; за заслуги перед отечеством его награждают медалью на Георгиевской ленте.

Газета «Русское государство» № 84 от 22 апреля 1906 года: «Их Величествам Государю Императору и Государыне Императрице Александре Феодоровне в Царском Селе, в Александровском дворце, имел счастие представляться настоятель обители св. Иоанна Златоуста на Св. горе Афоне, действительный пожизненный член российского общества Красного Креста, схимонах Константин (Семерников), организатор афонской монашеской охотничьей санитарной дружины.

Схимонах Константин действовал со своим отрядом иноков при отряде имени Ее Величества Государыни Императрицы Марии Феодоровны Георгиевской общины сестер милосердия. При приеме Государь Император изволил благодарить в лице схимонаха Константина и всех остальных монахов обители, отправившихся в минувшую войну на театр военных действий в качестве санитаров. Схимонах Константин удостоился счастия лицезреть Августейших Детей Их Императорских Величеств: Наследника Цесаревича и Великого Князя Алексея Николаевича и Великих Княжен Ольгу Николаевну, Татьяну Николаевну, Марию Николаевну и Анастасию Николаевну».

Государь вручил отцу Константину золотой наперсный крест из личного кабинета.

Эта встреча имела продолжение. Рассказ отважного монаха-ветерана, воина-героя запомнился юному цесаревичу Алексею, и он отправил на Афон, в Златоустовскую обитель, подарок – 25-пудовый колокол. На фотографии 1911 года отец Константин стоит рядом с этим колоколом, на котором надпись: «От цесаревича Алексия». Видимо, старец таким образом решил сообщить цесаревичу, что его подарок доставлен на Афон в целости и сохранности. А фотография самого цесаревича в обрамлении лавровых веток должна была свидетельствовать, что его помнят и любят на Афоне.

Эту фотографию и получил цесаревич Алексей, трагически убиенный в Ипатьевском доме всего через несколько лет. Но раньше ушел из жизни отец Константин.

В августе 1913 года подаренный наследником престола колокол провожал старца в его последний земной путь. Вот что мы читаем в книге «Последние дни жизни, кончина и погребение старца схимонаха о. Константина (Семерникова), настоятеля обители-келии св. Иоанна Златоуста»: «Когда процессия поравнялась с карейской беседкой, в нашей обители царский колокол гудел редкими протяжными и скорбными волнами, своим мелодичным звуком давая знать о приближении тела того, кому он был пожалован, и вместе с тем напоминал как бы гласом трубы Божией о нашей скоропроходящей жизни».

«Во Флоренции у нас чудный храм»

В отличие от предыдущих главок, где мы рассказывали о колоколах бывших и существующих, о тех, которые можно было услышать, увидеть, вспомнить, в этой главе речь пойдет и о звоннице, которую православные ждут уже сто лет, и о колоколах, звон которых чают услышать тоже целый век…

У человека, из хмурого московского предвесенья попавшего в солнечную Тоскану, остаются незабываемые «итальянские» впечатления. Но особым светом мерцает одно «русское» воспоминание – о православном храме во Флоренции, светлом и небольшом. В нем отражена чистая московско-ярославская архитектура золотого периода храмового зодчества – XVII века. И это при том, что построен он в начале XX века. Храм настоящий русский – сильный по духу, это бриллиант чистой воды в красивой архитектурно-градостроительной оправе – среди построек европейских стилей: романского, византийского, очень своеобразной архитектуры Флоренции.

Чин освящения православной русской церкви Рождества Христова и Святителя Николая Чудотворца во Флоренции состоялся 26 октября 1903 года. В торжествах принял участие посол России в Италии А. И. Нелидов (с его назначением в 1899 году современники связывали быстрое разрешение всех проблем, возникавших вокруг этого храма, начало и завершение строительства), присутствовали представители русского духовенства, православные миряне. Для всех это был радостный и долгояеданный день.

Символично, что накануне в итальянский порт Специя вошел русский крейсер «Ослябя». Как не вспомнить, что еще в 1862 году русский военный фрегат «Ослябя», регулярно плававший в Средиземном море, доставил четыре колокола общим весом 40 пудов, отлитых на пожертвования в Архангельске для православной Деганской обители в Сербии, в ближайший от нее турецкий порт Антивари. Колокола из России зазвонили в обители, хотя трудностей пришлось преодолеть немало.

Отряд русских моряков с крейсера, носившего имя брата легендарного Пересвета – инока Троице-Сергиева монастыря, воина-героя Куликовской битвы – во главе с командиром броненосца Михеевым под Андреевским флагом в парадной форме торжественным маршем прошел к новому православному храму, и моряки приняли участие в его освящении. Темпераментные местные жители не скрывали своего удивления и восхищения бравой выправкой русских моряков.

Долгое время граждане Флоренции обсуждали невиданные в Италии торжества Православия, шли нарасхват фотографии, в кинематографе на знаменитой площади Республики (раньше она называлась Виктора Эммануила) с интересом смотрели хронику события.

Почему же до сих пор строительство и деятельность этого православного храма притягивает столько внимания? Все дело в том, что именно в этом городе в 1439 году проходил Вселенский собор, на котором Православная Церковь должна была признать верховенство папы Римского и католические таинства. Никто не сомневался, что это произойдет: византийцам была обещана помощь в случае агрессии турок (договоренности после подписания унии были нарушены). Константинополь (Царьград) пал в 1453 году, теперь это турецкий Стамбул.

Митрополит всея Руси Исидор Киевский был рукоположен Константинопольским патриархом Иосифом II в 1437 году. В одночасье бывший игумен византийского монастыря стал русским митрополитом. У него была одна цель – добиться подписания унии, и он все делал для этого, совершенно не интересуясь мнением православной Руси, которую он теперь представлял.

Византийский император Иоанн VIII Палеолог, видимо, просто не знал, что делать, самоустранился и наблюдал за всем происходящим как бы сверху. К этому времени ушла из жизни его супруга Анна, дочь Василия Дмитриевича, князя Московского, которая имела на него влияние, особенно в решении вопросов, связанных с Православием. Императору даже в голову не приходила мысль, что именно подписание унии приведет к развалу Византийской империи. Простой же народ понимал: нет исконной веры – не быть и единому царству, и встретил подписание бунтом. Достигнув вершины своего могущества при Константине Великом, империя рухнула при правлении брата Иоанна VIII, Константина XI (1448–1453). Сам император Иоанн VIII Палеолог не дожил до этого позора – брат его стал последним византийским императором и погиб при защите столицы от войск турецкого султана Мехмеда И.

С падением Константинополя прекратится самостоятельное существование Византийской церкви, а святыню Восточной церкви – Софийский храм – превратят в мечеть.

Ревностно отстаивал чистоту Православия на Флорентийском соборе митрополит Марк Эфесский (†1450) – будущий святитель, единственный, кто аргументированно возражал, отвечал на вопросы, был последовательным и убежденным. Когда Римскому папе Евгению IV доложили, что несмотря на все угрозы Марк Эфесский наотрез отказался подписывать унию, он с негодованием воскликнул: «Тогда мы ничего не сделали».

Икона святителя Марка Эфесского – на почетном месте флорентийского храма.

Интересна судьба митрополита Исидора. В 1441 году он торжественно вернулся в Москву, перед ним несли большой латинский «крыж» (крест) и три серебряные палицы. Теперь это был «легат (наместник) от ребра Апостольского» – это звание мог пожаловать только папа. Как пишет летописец, все были растеряны, только великий князь Василий Васильевич не растерялся, назвал Исидора «ересным прелестником» и «лютым волком, а не пастырем», и велел «заключить под стражей в Чудовом монастыре». Срочно собравшийся собор русских епископов осудил Исидора за измену и сместил его с митрополичьего стола, но Исидор вскоре бежал из-под стражи в Италию и стал… кардиналом католической церкви.

После коварного предательства Исидора иностранцы никогда уже не возглавляли Русскую Православную Церковь.

Здесь очень уместно напомнить слова старца Филофея из псковского Елеазарова монастыря, обращенные к великому князю Московскому Василию III Иоанновичу и посвященные результатам подписания унии: «Константинопольская Церковь разрушися в попрание… Вся христианская царства снидошася в твое едино: яко два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти… Един ты во всей поднебесной Христианом Царь».

Идея «Москва – Третий Рим» была выстрадана и защищена благодаря верности православного святителя Марка Эфесского на Флорентийском соборе.

Начинавший весь долгий путь создания храма – выдающегося памятника русского церковного искусства в «колыбели Ренессанса», самоотверженный, неутомимый отец Владимир (Левицкий) видел в этом созидании глубочайший смысл: «Православие здесь, во Флоренции, потерпело великий ущерб посредством пресловутой Флорентийской унии… Благолепный русский храм был бы наилучшим искуплением невольного греха, претерпленного в этом городе». Как бы «во искупление невольного греха» здесь, в самом сердце некогда Великой Римской империи, и должен был появиться храм Рождества Христова. И не случайно во Флоренцию в 1815 году прибыла дипломатическая миссия Российской империи, чуть позже она открыла собственную церковь, и ей был передан складной иконостас из походной церкви императора Александра I, которая всегда находилась при штабе во время его военных походов и побед. В ней служили торжественный молебен в честь вступления русских войск в марте 1814 года в Париж, разгрома Наполеона и освобождения Европы. Церковь была посвящена Рождеству Христову, и изгнали Наполеона из России в рождественские дни 1812 года. Это название – во имя Рождества Христова – и перешло к флорентийскому храму.

К глубокому сожалению, исторический иконостас из походной церкви Александра I в октябре 1899 года был перевезен в Северную столицу – Петербург, в Музей императора Александра III (современный Русский музей), откуда эта святыня исчезла в водовороте событий 1917 года.

Великолепным украшением верхнего храма стал иконостас, выполненный из каррарского мрамора по рисункам М. Т. Преображенского. Это дар государя Николая II. А выполнил царский заказ в 1900 году известный генуэзский резчик Джузеппе Нови, и мраморный иконостас занимает самое достойное место в храме и сегодня. Кстати, Джузеппе Нови вырезал иконостас и для собора Спаса на Крови в Петербурге.

А теперь вернемся в 1873 год, когда дочь императора Николая I великая княгиня Мария Николаевна гостила у Демидовых на вилле в Кварто. По словам современников, это она впервые высказала мысль о необходимости создания во Флоренции общедоступного постоянного православного храма. Во Флоренции православные церкви уже были: в 1818 году начались службы в домовой церкви графа Бутурлина, в 1822 году стала действовать церковь семейства Демидовых – вначале в Палаццо Серристори (арендовалось помещение), а после их переезда на знаменитую виллу Сан-Донато там был возведен новый домовой храм.

В последующем все внутреннее его убранство будет перенесено в строящийся храм во Флоренции. В мае 1888 года был заложен временный храм и в том же году, 16 октября, освящен. В нем и разместился на некоторое время пожертвованный семьей Демидовых иконостас – неоценимый вклад древнего русского рода.

В 1880 году протоиерей Владимир (Левицкий) получил благословение митрополита Санкт-Петербургского Исидора на возведение храма. В том же году в официальной книге для сбора средств первыми записали великих князей Сергея и Павла Александровичей, русских тосканцев А. А. Зубова и Демидовых, князей Сан-Донато, а дальше список стал быстро расти.

Был приобретен участок земли (два гектара) в том месте, где на набережную канала Муньоне выходит улица Леоне Дечимо.

Проект традиционно пятиглавого православного храма выполнил молодой талантливый архитектор М. Т. Преображенский. Причем были подготовлены не только план, разрезы, фасад самого здания, но одновременно предлагались очень удачные и гармоничные рисунки и эскизы оформления.

Храм – великолепный образец русской архитектуры. Изящные кокошники, украшенные мозаикой, волнами поднимаются к основанию центральной главки. Купола завершаются ажурными крестами «русской формы», они возвышаются над полумесяцами. Стены, пилястры, наличники окон, купола украшены разноцветной керамикой. Особую легкость зданию придают изящные колонны по углам храма. У храма в традициях древнерусской архитектуры высокое крыльцо, над входом под шатром мозаичная икона Божией Матери «Знамение», а по ее бокам – флорентийские лилии. Лилии – это символ Флоренции, они соседствуют с двуглавыми российскими орлами и на главных воротах. Эти лилии размещены в знак благодарности итальянским мастерам, принимавшим участие в возведении храма. Ведь он – прекрасный пример сотрудничества талантливейших мастеров, русских и итальянских. Серо-голубой камень брали из каменоломен под Фьезоле, он очень красив в сочетании с розовым камнем. Кованая ограда, решетки окон, фонари, кресты изготовлены в мастерской Микелуччи в Пистойе.

Не случайно митрополит Евлогий (Георгиевский), глава православных русских церквей в Западной Европе, посетив в 1924 году храм, вспоминал: «Во Флоренции у нас чудный храм, самый красивый из храмов моей епархии. Двухэтажное здание в русском стиле, много прекрасных икон, живопись лучших живописцев».

Однако строительство долго не начиналось. Причину этого можно обнаружить, перелистывая сегодня страницы старых писем, запросов, ответов, протоколов, решений. Из них становится понятна роль российского посла в Риме барона К. К. Икскуля. Он был правоверным лютеранином и высказывался вообще против строительства во Флоренции православной церкви, считал это дорогостоящим и нецелесообразным мероприятием. Позицию посла оценили по заслугам. Его отозвали.

Приехавший в Италию новый посол России А. И. Нелидов полагал возведение храма первостепенной задачей и принимал самое активное участие в его создании. Как жаль, что он не успел осуществить весь проект до конца – не была построена колокольня. Но на это были важные причины.

Энергичный, прекрасно образованный отец Владимир (Левицкий) постоянно посылал свои «доказательные» письма в Синод: «Русская церковь во Флоренции должна явиться первою по времени представительницею в Италии Православия, которое в этой стране не имеет еще открытых храмов (русских)… Она должна возникнуть в городе, всемирно славящемся всякого рода художественными сокровищами, в том числе и религиозными; должна при том выдержать сопоставление не только с замечательнейшими храмами латинского исповедания… равно как с многочисленными, с каждым годом умножающимися, протестантскими молельнями».

После многочисленных согласований в проект вносились изменения. Для того чтобы приступить к самому главному – возведению храма, были вынуждены отказаться от возведения колокольни – таково было условие флорентийских властей. По существовавшему законодательству, некатолическим храмам в Тоскании запрещалось строительство колоколен, для их возведения требуется специальное разрешение католической церкви. В 2003 году исполнилось сто лет храму Рождества Христова во Флоренции, и до сих пор колокольни нет – идут согласования.

Протоиерей Георгий (Блатинский) стал настоятелем этого храма в 1997 году, после окончания парижского Свято-Сергиевского православного богословского института. Но в разговоре постепенно я почувствовал говор, какой бывает только у интеллигенции Северной столицы. Это невозможно объяснить, какой он, но его всегда замечаешь. Так и оказалось. Его молодость прошла в Петербурге (точнее, Ленинграде). Богослужение протоиерей Георгий совершает на церковнославянском языке. Евангелие и Апостол читает также на греческом и итальянском языках. Темы нашей беседы были самые разные – они касались Православия, истории, взаимоотношений народов и государств, роли личности в истории, искусства и архитектуры. И конечно же поговорили о будущем храма Рождества Христова и Святителя Николая Чудотворца во Флоренции, о звонницах и колоколах. Я рассказал, как отливали, поднимали и как звучит «Царь-колокол» в Троице-Сергиевой Лавре, о том, что скоро зазвучит главный колокол в честь первого царя из семьи Романовых Михаила Феодоровича в Ипатьевском Троицком монастыре.

Больше всего в разговоре на меня произвели впечатление спокойствие, убежденность и простота его слов. Чувствуется, что он на своем месте, делает очень нужное дело с любовью. И еще протоиерей Георгий глубоко убежден в необходимости поступательного развития: «Самое главное – человек должен до всего дойти сам, а мы ему должны только помочь в правильном решении. Никаких волевых решений, гигантских проектов, громадных денежных средств. Все должно быть близко природе человека и его духовному мировоззрению. Вот и звонница должна быть родной храму, дополнять его своей архитектурой и, конечно же, традиционным православным звоном колоколов».

Наш приглушенный разговор проходил в крошечном уютном кабинете православного священнослужителя. Из-за легкой перегородки доносилось прекрасное духовное песнопение.

Мы только что прошли краем верхнего храма, в нем недавно закончилась служба, но он был наполнен звонкими, как колокольчики, голосами – шла репетиция детского хора.

Полумрак, горящие свечи, золотые блики на образах, в глубине – светлый резной мраморный «царский» иконостас.

Волнение возникло неожиданно и где-то глубоко внутри, как у нас говорят, у самого сердца. Всего несколько недель я в «сказочном раю», о котором всегда мечтал, шутка ли – Древний Рим, Возрождение, и это создали талантливые люди, вдохновленные красотами окружающей природы. Здесь все прекрасно, но когда я вошел в православный храм, то сразу же почувствовал, как меня тянет домой. Можно представить себе состояние русского эмигранта, проведшего в изгнании десятки лет. Что ощущал он, войдя в православный храм? О чем вспоминал? О родном доме, о близких, о последнем бое в Крыму? А что просил у Бога?

Достоевский, Чайковский – эти великие имена вспоминаешь, когда речь заходит о «русской Флоренции». Но все понятно – это было тогда.Но уже наш современник – кинорежиссер А. А. Тарковский, лишенный советского гражданства, стал прихожанином храма, и совсем не случайно снятый на чужбине фильм он назвал «Ностальгия».

Пишу эти строки и вновь возвращаюсь в храм, вспоминаю стайку детишек. Все их внимание приковано к движению рук «маэстро», и только один в последнем ряду пытается незаметно оглянуться; такой любопытный всегда бывает, когда соберутся вместе хоть несколько ребятишек. И наконец его желание узнать, что происходит у него за спиной, побеждает: молниеносно сверкают на нас его озорные глазенки. Моментально «сфотографировал» нас взглядом, успокоился и продолжал серьезно и старательно петь со всеми.

Храм живет, у него прекрасные прихожане, у него все впереди.

Недавно прошел конкурс на постройку звонницы, его выиграл Артем Трегубов из Екатеринбурга.

Проект реалистичен, его вполне можно осуществить после устранения замечаний и доработки. Но остаются все те же вопросы: разрешение от архитектурной инспекции Флоренции (она сейчас склоняется дать согласие, ведь просьбе уже больше века, и все понимают это) и денежные средства.

И все, кому не безразлична судьба церкви Рождества Христова в великолепной Флоренции, могут поддержать протоиерея Георгия в его великом деле, чтоб зазвучал православный колокол-благовест в храме.

Приложения

КОЛОКОЛА И КОЛОКОЛЬЧИКИ В РУССКОЙ ПОЭЗИИ

Соборный благовест

Федор Тютчев (1803–1873)

РАССВЕТ

Еще молчат колокола,

А уж Восток заря румянит:

Ночь бесконечная прошла,

И скоро светлый день настанет.

Вставай же, Русь! Уж близок час!

Вставай Христовой службы ради!

Уж не пора ль, перекрестясь,

Ударить в колокол в Царьграде?

Раздайся благовестный звон,

И весь Восток им огласися!

Тебя зовет и будит он, —

Вставай, мужайся, ополчися!

В доспехи веры грудь одень,

И с Богом, исполин державный!

О, Русь, велик грядущий день,

Вселенский день и православный!

Михаил Лермонтов (1814–1841)

ИЗ ПОЭМЫ «МЦЫРИ»

Вдруг дальний колокола звон

Раздался снова в тишине —

И тут все ясно стало мне…

О! я узнал его тотчас!

Он с детских глаз уже не раз

Сгонял виденья снов живых

Про милых ближних и родных,

Про волю дикую степей,

Про легких бешеных коней,

Про битвы чудные меж скал,

Где всех один я побеждал…

И слушал я без слез, без сил.

Казалось, звон тот выходил

Из сердца, – будто кто-нибудь

Железом ударял мне в грудь.

И смутно понял я тогда,

Что мне на родину следа

Не проложить уж никогда.

Иван Козлов (1779–1840)

ВЕЧЕРНИЙ ЗВОН

Т. С. Вдмрв-ой

Вечерний звон, вечерний звон!

Как много дум наводит он

О юных днях в краю родном,

Где я любил, где отчий дом.

И как я, с ним навек простясь,

Там слушал звон в последний раз!

Уже не зреть мне светлых дней

Весны обманчивой моей!

И сколько нет теперь в живых

Тогда веселых, молодых!

И крепок их могильный сон;

Не слышен им вечерний звон.

Лежать и мне в земле сырой!

Напев унывный надо мной

В долине ветер разнесет;

Другой певец по ней пройдет.

И уж не я, а будет он

В раздумье петь вечерний звон!

1827

Сергей Аксаков (1791–1859)

ВСЕНОЩНАЯ В ДЕРЕВНЕ

Приди ты, немощный,

Приди ты, радостный,

Звонят ко Всенощной,

К молитве благостной.

И звон смиряющий

Всем в душу просится,

Окрест сзывающий,

В полях разносится…

Лев Мей (1822–1862)

ВЕЧЕВОЙ КОЛОКОЛ

Над рекою, над пенистым Волховом,

На широкой Вадимовой площади

Заунывно гудит-поет колокол.

Для чего созывает он Новгород?

Не меняют ли снова посадника?

Не волнуется ль Чудь непокорная?

Не взломились ли шведы иль рыцари?

Да не время ли кликнуть охотников

Взять неволей иль волей с Югории

Серебро и меха драгоценные?

Не пришли ли товары ганзейские,

Али снова послы сановитые

От великого князя московского

За обильною данью приехали?

Нет! Уныло гудит-поет колокол…

Поет тризну свободе печальную,

Поет песню с отчизной прощальную…

«Ты прости, родимый Новгород!

Не созывать тебя на вече мне,

Не гудеть уж мне по-прежнему:

Кто на Бога? Кто на Новгород?

Вы простите, храмы Божий,

Терема мои дубовые!

Я пою для вас в последний раз,

Издаю для вас прощальный звон.

Налети ты, буря грозная,

Вырви ты язык чугунный мой,

Ты разбей края мои медные,

Чтоб не петь в Москве, далекой мне,

Про мое ли горе горькое,

Про мою ли участь слезную,

Чтоб не тешить песнью грустною

Мне царя Ивана в тереме…»

…

Над рекой, над пенистым Волховом,

На широкой Вадимовой площади,

Заунывно гудит-поет колокол;

Волхов плещет, и бьется, и пенится

О ладьи москвитян острогрудые.

А на чистой лазури, в поднебесье,

Главы храмов святых, белокаменных

Золотистыми слезками светятся.

А. К. Толстой (1817–1875)

БЛАГОВЕСТ

Среди дубравы

Блестит крестами

Храм пятиглавый

С колоколами.

Их звон призывный

Через могилы

Гудит так дивно

Итак уныло!

К себе он тянет

Неодолимо,

Зовет и манит

Он в край родимый,

В край благодатный,

Забытый мною, —

И непонятной

Томим тоскою,

Молюсь и каюсь я,

И плачу снова,

И отрекаюсь я

От дела злого;

Далеко странствуя

Мечтой чудесною,

Через пространства я

Лечу небесные,

И сердце радостно

Дрожит и тает,

Пока звон благостный

Не замирает…

1840-е годы

ИЗ БАЛЛАДЫ «ВАСИЛИЙ ШИБАНОВ»

Звон медный несется, гудит над Москвой,

Царь в смирной одежде трезвонит;

Зовет ли обратно он прежний покой

Иль совесть навеки хоронит?

Но часто и мерно он в колокол бьет,

И звону внимает московский народ,

И молится, полный боязни,

Чтоб день миновался без казни.

В ответ властелину гудят терема;

Звонит с ним и Вяземский лютый,

Звонит всей опрични кромешная тьма,

И Васька Грязной, и Малюта,

И тут же, гордяся своею красой,

С девичьей улыбкой, с змеиной душой

Любимец звонит Иоаннов,

Отверженный Богом Басманов.

Е. Милысеев (1815 – ок. 1840)

КОЛОКОЛ В КРЕМЛЕ

В короткий, мгновенный период свиданья

С Москвой белокаменной, дух веселя,

Блуждал я и видел громадные зданья,

Всю прелесть и древнюю пышность Кремля:

И пояс могучих твердынь величавый,

И ряд сокрушительных, метких бойниц,

И храмов сияющих жаркие главы,

И святость обильных мощами гробниц.

Пленительно сердцу, свежо и прекрасно,

При взгляде на эти знамена веков!

О, как повествуют они громогласно

Про славу и доблести пылких отцов!

Как эти кресты своей жаркой игрою

Великих событий являют символ!

И как от них дышит святой стариною,

И сыплется резко о прошлом глагол.

Но чаще всего я с туманною думой,

С безвестною грустью невольно смотрел

На образ возвышенный доли угрюмой,

Столь часто достоинству данной в удел.

Там видеть любил я, дивясь, великана,

Который безмолвно, во сне вековом,

Простерт у священной подошвы Ивана,

На ложе гранитном, с суровым челом.

Он некогда в тяжком падении ранен,

В темнице сырой погружался сто лет

И, царственной массою чуден и странен,

Был вызван из мрака дивить белый свет…

С глубоким клеймом рокового паденья,

В позорище миру слепому открыт,

Увенчан блестящим символом спасенья,

Крестом лучезарным, он гордо стоит.

И люди приходят толпой к великану,

Посудят про тяжесть и лета его,

Посмотрят на дивную, тяжкую рану, —

И в сторону с шумом идут от него.

Их взоры, желанья, мечты – близоруки,

Одно любопытство к нему их ведет,

И им непонятны глубокие звуки,

Которых волну он таинственно льет…

Аполлон Григорьев (1822–1864)

* * *

Когда колокола торжественно звучат

Иль ухо чуткое услышит звон их дальний,

Невольно думою печальною объят,

Как будто песни погребальной,

Веселым звукам их внимаю грустно я,

И тайным ропотом полна душа моя.

Преданье ль темное тайник взволнует груди,

Иль точно в звуках тех таится звук иной,