Текст книги "Чудо за порожком"

Автор книги: Владислав Бахревский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

ЧУДЕСА БЕЗ СЧЁТА

Ложась спать, Поля спросила:

– Бабушка, у нас дома зимой на голой ветке выросли листья. Это было чудо. И катальпа – чудо. У меня теперь два чуда. А сколько чудес у тебя?

– Поленька! – бабушка даже засмеялась. – У меня чудес как звёзд на небе, как песчинок в море.

– Бабушка! – обиделась внучка. – Я серьёзно спрашиваю.

– Утро три вечера мудренее. Поскорее засыпай, а завтра мы пойдём по чудеса, как по ягоды.

Поля удивилась и повернулась на бочок: пусть завтра наступит поскорее.

Разбудил Полю птичий визг. Так девчонки визжат, когда в море вбегают.

Вышла на балкон. Ласточки. Между домами тесно. Дорога да крошечный садик, а ласточки мчатся по кругу. Такая карусель – голова смотреть на них кружится. Ужас! Летит прямо на стену. Но над балконом, над Полиной головой – разворот, замирают на мгновение – и Поля видит, как ласточки раскрывают, будто веер, хвостовое оперенье. Веер чёрный, с белым кружевом по краю. И уж такой! Уж такой – ни единого перышка или даже пушинки растрепанной. Совершенство!

– Чудо наши летуньи? – спросила бабушка.

– Чудо! – согласилась Поля.

Они выпили чаю, без хлеба, без сахара, бабушка надела старую-старую, но уж такую красивую соломенную шляпу, а Поле белую шапочку с козырьком.

Басом гулькали горлицы.

– Как кукушки, – сказала Поля.

Прошли по тенистой улице под деревьями. Пересекли дорогу, трамвайные пути и дальше – пустырём, широкой тропою отдыхающих. Смотреть здесь было не на что, но бабушка остановилась и сказала:

– Вот оно, степное чудо наше!

Поля вертела головой – какое чудо, где?

Бабушка показала на полянку серебристой травы.

– Полынь, – сказала Поля.

– Полынь, – согласилась бабушка. – Чувствуешь?

Пахло полынью. Бабушка сорвала верхушку, потерла между ладонями. Ладони пахли – степью. Сладко, горько, солнцем, а в груди становилось прохладно.

– На обратном пути нарвём немножко. Когда полынь в подушке, спится, как в степи. – Поля наклонилась и погладила полынь ладонью. – В старину полынь пили для аппетиту, – сказала бабушка. – Для памяти, для разума. От чумы полынью оборонялись. Засыпят полынью пол, по стенам веников навешают.

Они пошли дальше, а Поля чувствовала: платье у неё полынью пахнет, и волосы, и на губах полынь.

– Согласна, – сказала Поля. – Полынь – чудо.

И тут они подошли к туям вдоль асфальтированной дорожки.

– Бабушка! Не наступи!

Асфальт был покрыт серебряными, алмазно сияющими узорами.

– Ишь как после дождичка наследили! – улыбнулась бабушка.

– Это следы? Чьи?

Бабушка, показала на ствол туи.

– Вот она, художница наша. Улитка.

– Простая улитка, и такое чудо! – изумилась Поля.

– Не простая, а виноградная.

За туями асфальтированная площадка: здесь ребята из дома технического творчества ездили на картингах.

Поле хотелось поскорее перебежать эту ужасную пустыню. Да так и замерла. Разорвав бетонную плиту, разворотив асфальт, рос крошечный, с Полин палец, цикорий. Рос и цвёл.

– Вот чудо-то! – сказала бабушка. – Землю бетоном убили, а цветок и скажи: жить хочу! И вот он! Солнцу радуется и нас с тобой радует.

– Чудо из чудес! – согласилась Поля, и внимательно осмотрела площадку. – Бабушка! Островок.

Это и впрямь был островок. В две Полиных ладони. Через бетон и асфальт здесь пробились травинки. Преудивительные. Они были высотою в треть карандаша, с сиреневыми жгутиками на вершинках.

– Как пальмы!

– Это спорыш. Трава – сильная, лекарственная.

Поля головой даже покачала.

– Бабушка, а ведь ты правду сказала про чудеса-то.

– Да конечно, правду!

Они перешли площадку, а дальше – тропой среди высоких кустов, похожих на тую. У туи лапки, как ладошки, а эта кудрявая, лохматая. Поля вчера проходила здесь мимо, а теперь остановилась. Хвоя у лохматой туи тёмная, весь куст до вершины осыпан крошечными шариками бирюзы. Каждый куст, словно звёздное небо.

– Это вита, – сказала бабушка. – Вита значит жизнь.

Поля шла призадумавшись и вдруг подпрыгнула:

– Бабушка, я чуть на чудо не наступила.

Тропинку переходил большой фиолетовый, очень, очень красивый жук.

– Жужелица – красавица наша крымская, – сказала бабушка. – Они после дождя любят по дорожкам гулять.

Поля наклонилась над жужелицей.

– Не трогай! – быстро сказала бабушка. – Обидчиков жужелицы обдают струйкой яда. Яд не страшный, но за глаза тронешь – наплачешься.

Они подождали, пока жужелица уйдёт в траву, и тут Поля сказала:

– Пошли, бабушка, завтракать. Я уже столько сил на чудеса потратила, а им конца нет.

– Я же говорила тебе! Завтракать, конечно, пора, но давай ещё немножко погуляем.

Они вышли на зелёный пустырь. Весь он был в синих цветах.

– Я знаю, это цикорий, – сказала Поля. – И я согласна: цикорий – чудо.

– Ещё какое чудо! – улыбнулась бабушка. – А запах чувствуешь? Донник.

Совсем уже близко покойно светилось озеро Мойнаки.

– Вода как зеркало! – удивилась Поля. – Всегда волны, всегда вода зелёная, а теперь как зеркало.

И тут сверху им крикнули птицы громко, радостно. Птицы летели высоко, вытянув шеи и лапки.

– Здравствуйте, наши дружочки! – бабушка помахала птицам рукой. – Это кулики. Обедать полетели.

– Ну вот, – сказала Поля, – а мы ещё даже не завтракали.

ГОЛУБАЯ ПТИЦА, СЕРЕБРЯНОЕ ДЕРЕВО

Из степи дул сильный ветер, и они пошли к морю не берегом лимана, а тропинками. Сначала через рощу серебристого лоха.

Это был сказочный лес. Шершавые стволы деревьев, в древней, может, тысячелетней коре, изгибались так и сяк, будто ветер здесь дует сразу во все стороны. Иные деревья стлались над самою землёй и только потом поднимались вверх, распуская серебристую крону. Листья, как рыбки, плавали в синем небе.

– Бабушка! – взмолилась Поля. – Мы здесь должны побыть. Хоть немножечко.

– Хорошо, – сказала Евфросинья Каленниковна. – Ты побудь в рощице, а я пойду вон к тем деревцам на пригорке.

«Какая бабушка догадливая!» – Поля отошла за молодой куст серебристого лоха и затаилась.

Вот она где, древняя Керкинитида. На всех трамваях написано – «Евпатории 2500 лет».

Поля знала: город древних греков назывался Керкинитида.

И никуда-то она не исчезла. Здесь она, в серебристой роще.

Поля затаила дыхание, слушая шорохи листьев.

– Эх! Наверное, по-древнегречески говорят. Вот какой нужно язык выучить. Тогда ведь весь древний мир будет тебе другом.

Поля погладила ствол деревца.

На ветке, как золотинки, желтели крошечные цветы. Серебристый лох – самое сладкое дерево Евпатории. Самое замечательное. Оно может вырасти в совершенно безводной степи, дать тень травам. И, значит, травы будут по утрам в росе, не засохнут. И, значит, прилетят пчёлы, притопают ежи, может, и зайцы припрыгают. А уж птицам совсем красота – гнёзда совьют.

– До встречи! – сказала Поля своему деревцу, побежала к бабушке, но тотчас вернулась: – Вот тебе на дружбу.

Выплела из косы ленту и повязала на ветку. Пришлось и другую ленту выплести.

Бабушка, завидев Полю, сделала ей знак: замри. Поля замерла. Бабушка показала на высохшую вершину деревца.

Птица.

И тут Поля ахнула бы, да нельзя. Птица была бархатно-голубая, как какой-нибудь царский граф. Это на груди. А спинка – золотистая. Наверное, даже золотисто-серебряная.

Поля смотрела, смотрела. Бабушка поднялась с земли, собираясь отступить за куст, но птица тотчас взлетела и помчалась к другой куще деревьев.

– Ещё одно чудо? – Поля даже ладони прижала к груди.

– Зимородок, – бабушка улыбалась, качала головой. – По мне так это самая красивая из наших птиц.

– А я с деревом подружилась! – выдала свою тайну Поля. – И, наверное, с Керкинитидой.

ПОЛНЫЕ ТАПОЧКИ СТЕКЛЯШЕК

– Нет, я больше не могу смотреть на такое безобразие! – Бабушка, подняла с тропинки донышко разбитой бутылки. – На всю жизнь можно калекой стать. Посмотри, какие жуткие края.

Поля увидала в траве горлышко. Подняла. Но куда положить? Под куст? Там тоже можно порезаться.

Бабушка сняла тапочки и собрала в них осколки.

Они шли на море, вдоль лимана, и такая теплая, такая ласковая для босых ног дорожка сияла стекляшками. Поля раньше даже внимания не обращала, по какой земле она ходит, а теперь ужаснулась.

– Бабушка! Сюда выбросили целый стекольный завод.

– Курорт! Самое место для свалки.

Они выкупались в море, и на обратном пути Поля принялась подбирать стекляшки в свои тапочки.

– Ох, внученька! – сказала бабушка. – Разве мы с тобой уберём за всеми-то дураками!

Но тоже принялась подбирать стекляшки.

Они ходили на море два раза в день. Утром море похолоднее, зато чистое. Каждую песчинку можно на дне рассмотреть. А вечером они ходили купаться ради закатов.

– Столько дней смотрим, – сказала Поля бабушке, – а ни одного заката, чтоб как вчерашний.

– Ни одного, как прошлогодний… Ни одного одинакового за всю мою жизнь.

– Закаты – ещё одно чудо! – обрадовалась Поля.

Они принялись собирать россыпь крошечных стекляшек. И возле них остановились мама и дочка.

– Что вы ищите?

– Стекло собираем! – сказала Поля, глядя на девочку с надеждой: может, она тоже станет подбирать опасные для ног блески. Но девочка дернула маму за руку:

– Пошли!

И они пошли, ни разу не нагнувшись.

Тут к бабушке и к Поле подошла чужая бабушка со своим родным внуком.

– Чего вы нашли? – спросила чужая бабушка.

– Стекляшки.

– А зачем собираете?

– Да чтобы ни мы, ни вы ног не порезали.

Мальчишка поднял стекляшку, размахнулся и кинул в воду.

– Сам пойдёшь в лиман и распорешь себе пятку! – рассердилась Поля.

– Пошли, внучок! – чужая бабушка потянула своё сокровище к морю. – Пошли! Пошли! Тут какие-то блаженные.

– А кто они, блаженные? – спросила Поля.

– Дурачки, но угодные Богу люди.

– Мы – не дурачки! – не согласилась Поля. – Мы с тобой чудилы.

Собранное стекло из тапочек они высыпали на бетонную плиту недостроенного здания. И когда Поле пришло время уезжать, на плите выросла стеклянная горка, а на тропе – ни единого блеска.

ЕВПАТОРИЙСКИЕ ПОГОДЫ

Кто-то шептал ласково и немножко печально. Поля чувствовала: она и во сне сдвигает брови, но не может, не может расслышать, что же ей говорят. Открыла глаза – светло, да серо. Дождь. Дождь шепчет.

«Ну, вот! – огорчилась Поля. – Сегодня не пойдём на море».

Проснулась: небо синее-синее, будто его скатертью застелили. Выбежала во двор – ни единого облачка, а на земле, выставив рожки, – улитки. Все из домиков своих выбрались, блаженствуют. Поля скорей домой.

– Бабушка! Идём на море. Дождик вылился до последней капли.

– Сначала позавтракаем.

Они завтракали совсем недолго. Съели овсяную кашу, творог со сметаной, выпили по чашке кофейку.

– Ну, вот! Ну, вот! – У Поли даже слёзы на глаза навернулись. – Просидели дома.

Небо снова в облаках. Облака чёрные, улица потемнела.

– Ничего, – сказала бабушка. – Собирайся.

– Зонты брать? – спросила Поля.

– Не сахарные.

«Уж очень она смелая, папина мама, мама капитана», – подумала Поля.

Они взяли сумку с подстилкой, с полотенцем, с бутылкой компота и отправились в путь.

Поля поглядывала на небо, на тучи, но бабушка шла спокойно.

На озере их встретил ветер. Дул без передышки. Поля представила себе щёки ветра. Уж это такие щёки! Дует, а воздух не кончается.

Поля принялась подбирать стекляшки в тапочек. Перебрели разлившееся озеро, прошли через молодую рощицу серебристого лоха, тут и море открылось – такое же, как утреннее небо. Синее-синее.

– Бабушка! – Поля даже сумку уронила. – Ты только погляди – ни единого облака. Ни единого.

– Уж такая у нас Евпатория! – сказала бабушка. – Везде погода, а у нас – погоды. Девять пятниц на дню.

ТРОИЦА

По дороге с моря бабушка сказала:

– Завтра большой праздник. Троица. Нарвем немного травы. Деревья тоже пусть нас простят – возьмем у них несколько веточек.

Они нарвали в пакет полыни, цветущего мышиного горошка, жёлтого донника. С куста туи взяли несколько лапок с голубыми ягодами, попросили у каштана ветку с пятипалыми листьями, у серебристого лоха серебристую ветвь. Подняли сломанные веточки под орехом. Мальчишки в разведчиков играли, в кроне прятались. Каждый лист ореха – аптека. Листьев всего-то горсть, но пахнет зелёным лугом.

– А почему Троице трава нужна? – спросила Поля.

– Троица, милая, – Господь Бог. Бог Отец, Бог Сын, Бог Дух Святой. Травки не Богу, людям нужны. Троица – зелёный праздник. Вся красота Божьего Творения напоказ. Лето. Куда ни посмотри – цветы. А мне, грешной, всегда казалось: люди на Троицу тоже все расцветают. Душа-то, Полюшка, она ведь и есть цветок.

– Невидимый, – сказала Поля.

– Душа невидимая, – согласилась бабушка, – но домой придём, напомни. Я тебе покажу мою драгоценность.

Удивилась Поля – у бабушки, оказывается, спрятана драгоценность. Пошла чуть поскорее; одно дело просто так идти, а к тайне – на сандалиях крылышки отрастают. Глазам эти крылышки не видны, зато ногам понятно.

Поля шла молча, потому что думала. А на бетонной площадке, где пробились трава спорыш и цикорий, остановилась.

– Бабушка, ну как же так? Бог Отец, Бог Сын, Бог Дух Святой – три существа. Дух, Сын, Отец, а Троица – одна, и Бог один. Как же это так?! Вот мама, вот ты, бабушка, вот я – мы родные, но ведь нас – трое!

– Сия тайна, Полинка ты моя, для нашей веры. Если веришь в Троицу единосущную – ты христианин, православный человек. Русский человек. А уж коли тебе дороже умничанье… – и бабушка вздохнула.

– В ад попадешь! – догадалась Поля.

– Ну, зачем же в ад? Иисус Христос милостив. Для тех, кто умом-то своим кичится, дорога к Господу долгая и не прямая. Ох, не прямая! Про такую дорогу говорят – мытарство. Но я тебе так скажу: какими соблазнами русского человека ни улавливай, а он все равно придет ко Христу.

Дома бабушка устлала полы травою. Украсила ветками красный угол с иконами. Положила веточки на окна в спальне, на кухне.

Поле очень хотелось поговорить с бабушкой о самом важном, о самом сокровенном – о Троице, а у бабушки все дела, дела. И Поля не вытерпела. На кухне начала свой разговор.

– Бабушка, вот скажи ты мне! Вот скажи ты мне, как нужно Бога любить?

– Жить по совести.

– Никому зла не делать?

– Даже не держать в сердце – ни зла, ни обид.

– Нет, бабушка, ты меня не понимаешь! – покачала головой Поля. – Я люблю папу, потому что он папа. Я люблю маму, потому что она мама. Потому что я их дочка. Я тебя люблю – ты моя бабушка. А Бог – он тоже мой? Маму я знаю. У нее ямочки на щеках. У папы глаза строгие, но он очень весёлый, у тебя сто дел, а на меня времени хватает. У тебя только одна прядка седая. Я вас знаю. А Бог? Он же везде. На солнце, на звёздах, на каждой травинке. Как можно любить всё?

– Так ведь все, Поленька, – жизнь. Кто жизнь-то не любит?

– А-а-а! – Поля обрадовалась. – Бабушка! Я ведь, пожалуй, всё люблю. И звёзды, и землю. Паучишек, муравьишек, китов, слонов… Вот только задавал не люблю и обидчиков.

– Э, дорогая! Обидчиков-то люби больше других! – бабушка смотрела на Полю такими глазами, что было ясно: в её словах правда.

– Они же зло мне делают! – не поняла Поля.

– А ты на зло добром отвечай.

– Добром на зло?.. – и тут Поля вспомнила: – Бабушка, ты мне хотела драгоценность показать.

– Да вот же она! – Ефросинья Калинниковна сняла с божницы маленькую икону. – «Троица» дивного художника Андрея Рублёва. Икона у преподобного отца Андрея большая, а твой дедушка написал эту икону точь-в-точь, но с детскую ладошку.

– Разве дедушка художник? Он – геодезист.

– Твой дедушка за что бы ни брался, всё у него получалось. «Троицу» он написал для своей больной сестры. В те годы за веру в Бога в тюрьмы людей сажали. А дедушка учился в Москве. Он каждый день ходил в Третьяковскую галерею, смотрел на «Троицу», а потом спешил в студенческое общежитие. Икону писал тайком, на чердаке. Господь смилостивился, исцелил.

– Наталью Васильевну?! – обрадовалась Поля. – Она ведь у нас астроном, открыла множество крошечных планет.

– На этой иконе тишина написана, – сказала бабушка. – Святая тишина.

Золотые лики трёх Ангелов были прекрасные. На их одеждах ласковый мерцающий свет. Ангелы молчат, но глаза у них говорят. О печальном, а всё-таки об очень хорошем.

– Это и есть моё богатство! – сказала бабушка, коснувшись губами иконы. – Видишь, трое. Но это Господь, явившийся праотцу Аврааму у дубравы Мамврийской.

– Вот оно, деревце! – обрадовалась Поля. – Бабушка, а ты заметила, если смотреть на икону чуть издали – Ангелы улыбаются, а если близко – Ангелы горюют.

– Милая моя девочка! На этой иконе – вся судьба России, всякого русского человека.

– И моя?

– Ты же русская.

– Бабушка, а что в чаше?

– Телец. Телёночек. Угощение праотца Авраама. Еда завета между Богом и людьми.

– Бабушка, что же это получается-то? Это получается, что и Бог Отец, и Бог Сын, и Бог Дух Святой о нас горюют. Обо всей нашей России? Нам что же, всегда будет плохо?

– Да разве русские жалуются на судьбу? – удивилась бабушка. – Наши печали Христовы. Иисус Христос – Бог, а муки претерпел крестные. Твой прадедушка три войны прошел, но всегда так говаривал: слава Тебе, Господи, что родил меня русским.

– Бабушка, а я знаю, что такое Троица! – осенило внучку. – Я люблю всех троих, как одного. Бабушка, если я люблю Троицу, значит, я верю в Бога?

– Веруешь! – согласилась бабушка.

РАДОСТЬ НАША

– Я догадалась, догадалась, догадалась! Евпатория – страна скворцов!

На огромной шелковице под каждым листом – скворец.

– Я смотрю, у них праздник, – сказала бабушка.

Скворцы и впрямь шумели радостно. Стайками улетали, прилетали, перепархивали на соседние деревья, но шума меньше не становилось. Опять собирались все вместе. Иные скворцы садились в траву и паслись. Совсем, как куры.

– У нас в поселке скворечники на деревьях, а скворцы не прилетают! – пожаловалась Поля бабушке. – Я за всю весну двух скворцов видела. Понимаешь? Только двух! А здесь их целая тысяча.

– Наверное, в ваших краях обижают птиц, – сказала Ефросинья Калинниковна.

Поля не согласилась.

– Ну, бабушка! Если люди скворечники на деревья вешают, значит, ждут! Жить приглашают!

– Воздух, милая, у вас неподходящий для птиц.

– Уж конечно, неподходящий! – согласилась Поля.

– В Москве, бабушка, знаешь, сколько машин? Я думаю, больше, чем людей. И все машины – пожиратели чистого воздуха.

На лимане ветер дул из степи. Поля голову в плечи спрятала.

– Холодновато.

Бабушка свернула на тропинку через рощу лоха. Прошли среди высокой травы. Разулись. Земля была тёплая, и что ни шаг – крошечный вулкан.

– Кто такие норы роет? – спросила Поля.

– Муравьи.

Вот и сухое дерево, на котором видели зимородка. Вдруг бабушка взяла Полю за плечо.

– Тихо!

В трёх шагах, ну, не в трёх – в пяти, – по тропке расхаживали две птицы. Головки подняты высоко. На головах короны. Золотые короны. Носы тонкие, длинные, с лопаточкой на конце. Сами птицы тоже золотые, а по спине, по крыльям – узоры. Чёрные полосы, белые, черные – белые.

– Удоды! – шепнула бабушка. – Это удоды!

Птицы то и дело наклоняли головки, что-то склёвывали с земли. Короны они теперь сложили коромыслецами.

Бабушка и Поля стояли, замерев, и удоды подошли к ним совсем близко. У них и глаза были золотые, с черными зрачками.

И вдруг на берегу лимана залаяла собака. Птицы тотчас вспорхнули, полетели. Так весело, так красиво: золотое, чёрное, белое.

– Радость наша, – сказала бабушка.

– Каждый день у нас с тобой радость и чудо! – Поля вдруг потянулась к бабушке, обняла, подпрыгнула и поцеловала в щёку.

РЮКЗАК-ГОРА

Поля проснулась не так-то уж и поздно, в восемь часов, а бабушка и на базар сходила, и на автобусную станцию.

– Я подумала-подумала, – сказала бабушка, – утренний рейс в пять, значит, поднимать тебя надо будет в половине четвёртого… Собирайся, Полюшка, поедем к прабабушке нынче. Автобус в самую жару, в три часа дня. Потерпим.

– Потерпим, – согласилась Поля, ей давно уже хотелось к прабабушке.

Прабабушка жила в царстве лебедей. Так мама говорила.

Анна Порфирьевна была старшая прабабушка. В нынешнем году ей исполнилось 83 года.

Поля везла три подарка: от папы, от мамы и от себя. Рюкзак был огромный, а под рюкзаком совсем маленькая девочка. Все пугались, а Поля под ноги смотрела, чтоб не рассмеяться. Ее огромный рюкзак – сними его с плеч – улетит: такой он лёгкий.

Автобус, глядя на Полю и на ее рюкзак, развеселился. Бывают ведь всякие автобусы. Этот мчался, как мальчишка. Мимо дебрей кукурузы. Мимо полей солнышек. Солнышки справа от дороги, слева, от одного края земли до другого края. Потом пошли виноградники. Виноградники – это зелёные армии, построенные в ряды, как перед сражением. Шеренга за шеренгой, шеренга за шеренгой. И вот она степь: ковыли, колючки, полынь! И – приехали.

Поля каждый год поздравляла прабабушку с днём рождения, и всё-таки ей было страшновато. А что если Анна Порфирьевна старая-старая? С клюкой, беззубая, на тонких ножках?

Автобус привёз их с бабушкой в самый центр посёлка, к магазину.

– В советское время здесь был спортивный зал, – сказала бабушка. – А дом с колоннами – дворец культуры. Теперь здесь живёт бизнесмен, раньше он был бандитом, инкассаторов грабил. А это – школа искусств.

– Бабушка, это бар! Тут же вывеска!

– Это теперь людям пьянствовать положено. Капитализм… А в советской стране в этом доме детей искусствам обучали. Рисовать, петь, балетным танцам, музыке. Здесь было десять комнат для занятий пианистов. Два хора имелись, два оркестра. Хор взрослых в Кремлёвском дворце выступал, к немцам ездил, к чехам, а детский так даже в Париж.

Бабушка, шла мрачная, показала на большое здание с выбитыми стёклами:

– А здесь помещались колхозная картинная галерея и библиотека. Новые хозяева картины иностранцам продали. Ценные книги растащили по своим библиотекам, а детские – в овраг. Вида у них никакого, читаны-перечитаны. Хотели казино открывать. Да то ли игроков не сыскали, то ли хозяйчик за границу сбежал.

Они вышли на околицу, и едва приметная тропинка повела их по степи с ковылями к двум домикам среди густой зелени.

Подошли ближе. Домики особенно не подросли, зато деревья стали огромными. Это были три могучих ореха, и с самого ближнего спускалась по сучкам, как по лестнице, женщина, с головой, но без лица.

– Мама! – всплеснула руками бабушка. – Куда тебя занесло?!

– Закудыкала! – ответила недовольно женщина без лица. – Ты лучше мешок у меня прими. Рой улетел. Третий на дню. И все на это дерево.

Бабушка приняла мешок. Женщина без лица сняла маску, и Поля поняла: это прабабушка.