Текст книги "Дыра (СИ)"

Автор книги: Владимир Гарасев-Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Лица на полотнах казались живыми. Да, именно так! Живыми, хотя имели два измерения а люди, которым принадлежали они, покинули мир столетья назад. Потому что за этими лицами чувствовалась душа. Разная. Квакин заметил, что Кладовой собрал вместе лица, которые отражали какую-то очень заметную, но не сразу угдананную Квакиным способность. Он думал этак и так, стараясь представить – что он сам чувствовал бы с таким выражением лица? Потом подумал – он чувствовал бы радость; это – способность радоваться. И потому лица на этих потретах казались ему такими непохожими ни на то, что он видел на первом уровне, ни на все остальное, что видел еще.

– Я понял, – сказал он, – пойдемте дальше.

Снова свет поплыл в соседнюю комнату и усилился, когда Пылеед провел горящей свечей по ожидающим зрителей негорящим.

И тогда Квакин увидел скульптуру.

Он сразу подумал – неспроста Кладовой поместил ее в самом финале своей трехкомпонентной экспозиции. Книги были универсальным вступлением, обращенным к интеллекту но так, что готовили к новым эмоциям. Картины переводили на эмоциональны уровень, совершенство которого реже для человека, чем соверенство интеллекта. Скульптура в крайней комнате содержала ответ на все вопросы. Особенно на те, которые – Квакину это было ясно уже совершенно – люди обычно не догадываются задать.

Каменная, предположительно – мраморная скульптура изображала леди, в человечкский рост, стоящую на совсем невысоком постаменте. На каблуках, подумалось Квакину, хотя никакой обуви на ней не было, просто постамент чуть поднимал ее над полом. Темный мрамор интригующе диссонировал с европейскими чертами. Фигура была задрапирована единым куском ткани, свободно накинутом и так облегающем, что линии тела просматривались совершенно отчетливо. Техника скульптора была столь же высока, сколь идеально сложение его модели – Квакин тут же припомнил лучшие античные образцы. Только эта была выше типичной мраморной гречанки, ноги и позвоночник казались длиннее, и лучше были проработаны мускулы – очень легко, но заметно. Леди смотрела на него вполооборота, словно шла куда-то – одна нога опиралась только на пальцы – но зритель окликнул ее, и она, приостановив шаг, с готовностью обернулась.

Да, обернулась – но странная, почти шокирующая, недобрая и всезнающая улыбка озарила при этом ее лицо. И от того четры ее, очень правильные, крупные, резкие, становились совершенно живыми и – Квакин почувствовал это мгновенно – неудержимо желанными. И кто-то сказал ему его голосом: ты позвал свою судьбу – и вот, она обернулась к тебе...

Квакин не понял и не мог вспомнить потом, сколько простоял неповижно, в молчании, в той же позе, в которой увидел ее.

Потом он пришел в себя и сказал:

– Это стоит столько же, сколько весь остальной мир. И даже больше, наверное. Потому что это именно то, для чего он был создан. Для чего он – материал, фон и свет...

Кладовой сказал:

– Этой скульптуре несчетные тысячи лет. Никто даже прмерно не знал, склолько. Не знал – потому что только в молодости я видел людей, с которыми имело смысл говорить о таком. Уже двадцать лет ее не видел ни один человек, кроме меня, – он улыбнулся – с внезапным искренним удивлением, как показалось Квакину, и посмотрел на него, – ее просто некому было показать!

Несколько минут оба молчали.

– Спасибо вам, – сказал, наконец, Квакин, – едва ли вы знаете, что сделали сейчас для меня. Едва ли я смогу это объяснить... Я пойду. Восприятие этого требует сил, и не может длиться долго. Я пришлю вам охрану. И для дома, и для вас. Немедленно, как только приду в резиденцию... – он помедлил, думая, как лучше проститься с человеком, чьим многолетним фанатизмом оказался посвящен в самую главную тайну, с которой успел столкнуться, и вдруг неожиданная мысль пришла ему в голову, – и – не показывайте это! Никому и никогда! Потому что если люди увидят ее, то могут просто убить. А ее мир исчез, и не может ее защитить...

– Я знаю, – сказал Кладовой, – но подумайте вот о чем: она способна на самую разрушительную месть.

Глава 12

Миссия

Около месяца не происходило ничего интересного.

Вернулся Долбила и сообщил, что письмо у него взяли королевские пограничники и даже дали какую-то расписку, говорят – в получении оного. Квакин разорвал заделанный замысловатой печатью конверт и – без особого удивления – понял, что язык королевства ему так же знаком, как и местный. Рапсиска, и верно, была в получении его письма пограничной службой. Кроме того, прибывшие за податью чиновники тоже вручили Долбиле расписку. Читать ее Квакину было и забавно, и вполне ожидаемо – количество принятого по каждому пункту было меньше, чем сдал Долбила. Исчезло даже две шлюхи – интересно, куда!? Долбила сказал, что уж что-что, а всех шлюх он помнил, и сдал в полном составе.

– А им повезло, шлюхам-то, – сказал он, завершая свою речь, – принимающие-то эти смотрятся богато! Видать, живут в королевстве неплохо...

– Если все пойдт по плану, увидим сами, как они там живут, – сказал Квакин, – хотя, может быть, и не сразу...

Забот, однако, хватало – и у Квакина, и у всего Совета четырех. Переведенный на ручное управление уровень замер в неустойчивом состоянии. Мобилизованную армию, обитающую неподалеку от города в кактусном лагере, надо было кормить. Задача эта требовала четкого контроля за всей производимой на уровне едой и работой эгриботов. В общей сложности оказалось у Квакина почти четыреста человек бойцов. Половину составили те городские бойцы, которые годились для чего-то более сложного, чем эгриботинг, половину – деревенксие, которых нужно было изъять с деревень всвязи с оскудением земельных ресурсов. Использовать армию для чего-либо, кроме регулярных тренировок, Квакин категорически не хотел. Он обещал его величеству подготовленных бойцов, и должен был их подготовить... непонятно только, к какому времени.

Наконец, ему доложили, что прибыл королевский курьер.

Курьер привез еще одно с подвыподвертом запечатанное письмо; печатей на нем было целых три. Письмо уведомляло, что в Чисто-место направляется комиссия министерства колоний. Ей нужно обеспечить должный прием.

И все.

– Похоже, – сказал Квакин на состоявшемся по этому случаю заседанию Совета, – этому министерсиву совершенно по фигу, кто тут правит. Или им понравились подати... На звоночек о заговоре оно вообще не отреагировало. Может, сдесь так принято – всякая новая власть обвиняет старую в заговоре? Может, это просто форма вежливости? Ну, чтобы министерскому чиновнику, ответственному за этот шикарный уровень, не ломать голову над докладной своему боссу о причине перемены властей. Заговор, мол, раскрыли – не без моей кураторской помощи...

– А какая им, в самом деле, разница? – сказал на это Пинок, – цацек отстегнули? Отстегнули. А чего им отсюда еще можно взять?

Комиссия выслала вперед гонца с очередным посланием. Оно, правда, находилось в конверте просто заклееном, безо всяких печатей.

"Досточтимый господин Квакин! Прошу организовать встречу на дороге перед городом завтра после полудня. Полномочный комиссар министерства колоний Дастин Стэп."

В полдень Квакин в окружении свиты уже торчал на дороге в получасе ходьбы от города. Его сопровождал Четвертак – как самый знающий местные условия член Совета четырех. Пинок и Долбила остались при войсках, размещенных также вне города и наблюдающих за Квакиным со стороны. Кто знает, с чем прибудет этот самый комиссар? Как его придется встречать?

Комиссар, однако, совершенно не заслуживал столь массированной обороны, как четыре сотни мечей. Он неспеша покачивался на носилках в сопровождении едва двух десятков людей. То ли он полагал, что бояться нечего, то ли в министерстве считали, что его незачем охранять.

Заметив носилки, Квакин сказал свите идти за ним, и пошел носилкам навстречу. Метров за сто до того, как две процессии должны были сойтись, носильщики остановились, и из носилок кто-то выбрался, а потом двинулся навстречу квакинской свите. Квакин сказал свите остановиться, и дальше пошел один.

Человек в просторной белой одежде, в белой панаме – практически такой же, что приказал пошить своим бойцам Квакин – шел от солнца, и Квакин рассмотрел его только с десятка шагов. Средний рост, довольно правильные, хотя и неброские черты лица, лет тридцати.

Квакин решил, что комиссара стоит поприветствовать первым, и отвесил вежливый поклон.

Комиссар повторил его жест.

Накоенц, они сошлись.

– Я рад оказанной мне чести, – сказал Квакин, отвесив еще поклон, попроще.

Комиссар на секунду задержал взгляд на лице Квакина. И к тому моменту, когда он открыл рот, Квакин был уже почти уверен, что перед ним...

– Королевство всегда готово оценить по достоинству верную службу, – сказал подошедший и улыбнулся так, что ясно было: формальности не имеют значения, можно говорить о деле; формальности не должны мешать делам, и не помешают, если...

... что перед ним – Четвертый.

... если он не ошибся и перед ним – тот, кого он заподозрил.

– Позвольте подтвердить очевидное: я – Тим Квакин, временный исполняющий обязаности вождя княжества Чисто-место.

– Весьма рад. Комиссар министерства Дастин Стэп... Хочу заметить, что если бы встретил вас в столице – корлевства, я имею в виду – то принял за местного. Ваш язык идеален; пожалуй, я даже слышу столичный акцент. И... – он сделал короткую паузу, точно сомневался, стоит ли говорить, – должен ли я считать что вы – поименованный?

– Простите – мне не извстен смысл этого слова.

Дастин сделал короткий жест:

– Ну да, вы же местный... Но тем более странно – у местных не бывает имен. Только клички. Таких у нас зовут кликнутыми. Они все – эмигранты из мест вроде этого. Сейчас их очень много и они – решительно везде, и они ничем не отличаются от нас. Но мы все равно делемся на аборигенов – носителей имен, поименованных, и пришлых – носителей кличек. Кликнутые обычно держится своих обычаев. Но вот женщины их, выходя за поименованных, берут себе имена... так что по факту быть поименованным все же почетнее... Среди местных кличек нет такой, какая произносилась бы "Тим Квакин". Это похоже на имя.

– Это и есть имя. Я родился очень далеко отсюда, здесь не знают таких мест. Да и сам я уже не найду дорогу обратно.

Дастин внимательно выслушал эту фразу и основательно кивнул.

Понял, что прошлое Квакина не имеет значения для всех предстоящих дел?

– Вы желаете прибыть в город? Или остановиться лагерем вне его?

Дастин хмыкнул:

– Я понятия не имею, как этот город выглядит и насколько в нем на самом деле комфортно. Я здесь впервые. Все мои познания здешних мест почетрпнуты из справичников и отчетов. И в этих отчетах сказано, что в городе... гм... пахнет отнюдь не изысканно...

Квакин улыбнулся:

– Увы – это так... К сожалению, не смогу развлечь вас демонстрацией местных достопримечательностей – их тут попросту нет... Впрочем, одно шоу я готов показать: парад частей, которые я хочу поставить на службу его величеству.

– Это интересно, – сказал Дастин, – и далеко они у вас?

– Если мы сойдем с дороги, через пятнадцать минут они пройдут мимо.

– Давайте сойдем.

Дорогу по приказу Квакина давно расчистили на час ходьбы от города, и квакинские части, построенные десятками и сотнями, протопали мимо стоящих на пригорке Дастина, Квакина и человека из его свиты, призванного для связи с войсками, подимая пыль и отдавая руками приветствия наподобие римских.

– Черт возьми! – воскликнул Дастин, – неплохо! Королевские полки, не иначе!

– Это еще не все, – сказал Квакин.

Он повернулся к человеку из свиты и сказал несколько слов на местном. Тот побежал в сторону идущих войск, пронизительно крича.

Тотчас четыре десятки, шедшие в этот момент мимо пригорка, замерли на месте а потом повернулись и, не ломая сторя, бегом бросились к зрителям. Предние ряды поблескивали выдвинутыми вперед копьями. Не добежав шагов пятьдесят, копьеносцы сделали колющие движения и тут же разомкнули строй, и между ними с поднятыми мечами бросились вторы ряды. Дикий рев взлетел над кактусами, сопровождая опустившиеся в пустоту мечи.

Потом бойцы остановились.

– Ничего себе... – Дастин сперва так замер от неожиданности, а потом посмотрел на Квакина и засмеялся, – теперь я понимаю вашу уверенность в том, что ваши услуги будут приняты!

Дальше был Совет четырех, в присутствии Дастина, где Квакин докладывал последнему обстановку на уровне, а прочие уточняли.

По мере протекания оного означенного совещания лицо Дастина выражало все большее удивление, хотя в какой-то момент он, похоже, стал воспринмать происходящее, как должное. Квакин догадывался, что он удивлен вовсе не его управленческими мерами, как бы далеко они ни выходили за рамки традиций. Он удивлен тем, что в одной комнате собралось четверо Тех Самых Людей – тех самых, к которым принадлежал и он сам. С этого момента лицо его отражало не столько интерес к чистоместным делам, сколько какие-то напряженные размышления.

Когда доклад Квакина завершился, Дастин предложил ему отпустить остальных членов совета и обсудить еще ряд вопросов конфиденциально.

– Господин Квакин, – сказал он когда прочие удалились, – признаться – мое удивление с момента нашей встречи только и делало, что росло. На прошедшем совещании оно достигло возможного максимума. Каким-то не вполне ясным мне образом вам удалось собрать исключительно талантливую упрвленческую команду. Это тем более интересно, что вы набирали ее из разных слоев общества... Прямо скажу – я еще не видел такого однородного в своих достоинства состава какой угодно команды... Надо сказать, я заподозрил необычное, как только прочел ваше письмо... Собственно, я здесь именно потому, что прочел его. В мои обязанности не входит посещение колониальных владений. Я напросился сам, заявив, что ситуация в Чисто-место кажется мне несколько необычной, и не стоит посылать очередного комиссара со стандартными инструкциями и полной неспособностью их превзойти... Ваше письмо было написано человеком... гм... довольно узкого круга, совершенно неформального и почти никому не интересного... да и едва ли известного... Совершенно невозможно точно назвать особенности этих людей – в нашем языке для этого маловато слов а те, что подходят – давно не употредляются. Подчеркну еще раз, что круг этот совершенно неформальный. Более того – не принято показывать кому угодно и как угодно, что вы принадлежите к нему или полагаете принадлежащим к нему некого человека. Но мы запоминаем тех, кто, как нам кажется, к нему принадлежит... Понятно ли вам это наше главное правило?

– Более чем, – Квакин кивнул, – я полагаю его совершенно необходимым.

– Хорошо, – Дастин тоже кивнул, – тогда перейду к главному... Я заранее продумал несколько вариантов своих предложений в зависимости от того, что увижу здесь. Послушайте то, на котором я остановился... Итак: сколько я понял, вы не хотите оставаться здесь в качестве вождя?

– Совершенно верно.

– Вы писали, что располагаете войсками, которые можно использовать в стациях, так скажем, военной и дипломатической неоднозначности.

– Да. Они могут считаться войсками вождя Чисто-место, но действовать в интересах короля, не вызывая дипломатически проблем для него. По крайней мере, формальных.

– Но, полагаю, вам едва ли захочется всю свою жизнь путешествовать по задворкам жизни, хоть бы и в звании генрала, фактически – хозяина всего и вся в этих местах? Мне кажется отчего-то, что простейшая власть, власть бесконтрольного командира вооруженных людей на окраине жизни, не привлекат вас...

– Никоим образом. Я хотел бы сделать карьеру, и отнюдь не сторонюсь света. Но я полагаю, что мои претензии на что-либо, кроме путешествий по задворкам, на данный момент преждевременны. Я не спешу, и готов обосновать свои притязания очевидными заслугами.

Дастин улыбнулся:

– Отлично! Перед отъездом я прокнсультировался с руководством министерства относительно того, где и как мы могли бы использовать такие войска. Разумеется, поле деятельности для них есть. Более того – ваше первое назначение у меня в кармане – я оформил его на всякий случай сказав, что это будет эксперимент. Задача узкая, место дальнее и малоизвестное, проблема не очень простая – но если у вас что-то не получится, вам же лучше будет, чтобы не получилось именно на задворках. Если получится... – он развел руками, – скажу прямо, что эту проблему пыталось решить много людей много лет. И успех им не сопутствовал... Сейчас я покажу вам все относящися к делу бумаги. Но сперва я хочу покончить с одним довольно досадным делом...

Лицо его приняло выражение несколько недовольное и явно брезгливое:

– Этот гребаный заговор... Я понимаю, что это стандартный прием. Я понимаю, что им надо владеть. Но – вы показали, что владеете им, и давайте будем считать, что этот тест сдан. Предлагаю закрыть заговор на фиг. Не люблю я такие темы! Вы предусмотрительно приготовили мне живых заговорщиков, которые могут рассказть, как было дело. Но ведь мы и без них знаем, как оно было, так ведь? Я напишу в отчете, что заговор носил узкий и авантюристический характер и был вовремя обнаружен патриотически настроенными представителями... гм... полагаю, вас надо причислить к сословию военному, и по роду вашей деятельности, и по непренадлежности к любому другому... Так вот – обнаружен и подавлен представителями военного сословия и примкнувшими к ним представителями народных масс. Виновные погибли в процессе вооруженного конфликта. Остались только герои и пофигистически настроенные обыватели. Живые виновники пусть идут, откуда пришли, и возвращаются к своим служебным обязанностям – они будут считаться перегибом и головокружением от успехов. На должность вождя возведен верный королю человек... Соласны?

Квакин кивнул:

– Безусловно.

Дастин усмехнулся, на сей раз довольно:

– Рад, что в этом вопросе мы нашли взаимопонимание. Очень уж я не люблю возиться со всяким подковерным дерьмом...

– Ноосферум, – сказал Квакин, – я пришел за тем, что вы давно обещали...

Он пребывал в Капсуле, в платиновом кресле. Капсулу давно переставили поближе к Чисто-место, и теперь Квакин пришел сюда, чтобы решить один очень важный вопрос.

Тотчас же возник характерный звук включенных колонок, и Голос сказал:

– Я догадываюсь, о чем идет речь.

– О нашей мисии. Согластесь – мы сделали много. Теперь ваша очредь.

– Да, – сказал Голос, – и я готов ответить на ваш вопрос... Знайте, что современное состояние этого мира – искусственное и вторичное. Его даже нельзя назвать цивилизацией регрессантов – опустившихся наследников высокой цивилизации – потому что наследников почти нет... Впрочем, по порядку...

Голос ненадолго исчез, потом появился снова:

– Возможно, вы обратили внимание на странные особенности сдешних мест – как культурные, так и географические?

– Я заметил, – сказал Квакин, – две вещи. Во-первых, структура местного общества выглядит, как пародия на цивилизацию: тезнический уровень при нуле, а министерств и ведомств – не счесть. И во-втрых: очень мало земли для сельского хозяйства. И ее быстро станвится еще меньше.

– Да, – сказал голос, – и то, и другие – последствия одного и того же. Первый уровень когда-то был первобытной страной, в которой охотились на то, что водилось тут до людей. Вместо пустыни была саванна, а где побольше воды – леса. Между людьми и природой существовало равновесие. Людей было мало. Если что-то и нарушалось, то восстанавливалось само. Потом с вышестоящего уровня явилась цивилизация. За несколько столетий она воспринялась местными. Начеление стало расти, потому что чем больше ялвлось цивилизации, тем больше выживало людей, тем дольше они жили. Людям требовалось больше еды. А со временем и не только еды... Леса срубили, саванну распахали. Без леса пересохли реки, а почву с распаханных саванн, которую уже не держали корни многолетних трав, унес ветер и размыли дожди. Вы видели овраги возле Чисто-место?

– Конечно. Я еще удивился – неужели нельзя было построить город в месте поровнее?

– Оно было ровным. Но землю у города обрабатывали дольше всего. Сейчас там уже нечего обрабатывать... Когда началась экологическая катастрофа, вышестоящие уровни, намного более богатые, поначалу пддерживали этот уровень гуманитарной помощью. Но потом катастрофа произошла и у них...

Голос снва замолчал, и Квакин подумал, что пролог истории, которую хочет рассказать Ноосферум, завершен.

– Знайте, что когда-то в этом мире, на его высших уровнях, была настоящая цивилизация. Она создавалась тысячелетиями нормальным разумными существами, путем эволюции произошедшими от неразумных предков, и постепенно повышавших свою разумность. Назовем их условно людьми – чтобы вам было привычнее... В цивилизации людей было все то же, что вы знаете по своему миру. Сперва – долгая дикость, когда неразвитость эмоций и повальная глупость вызывали самые гнусные и чудовищные злодеяния, какие можно представить. Тогда все решалось войной и всеми видами насилия. Слабый считался собственностью сильного. Но постепенно из-за развития разума и чувств в людях возникло естественное сопротивление этому положению. Появилось понятие о ценности каждого человека, о его правах и обязательствах перед другими людьми. Все больше людей чувствовало, что недопустимо признавать кого-то господином, а кого-то – рабом. Что ни один человек не имеет права использовать людей, как вещи, по своему капризу. И что очень важно – с какого-то момента стала сильно расти производительность труда и оказалось, что все могут иметь все необходимое. Люди увидели, что бедность исчезнет, если созданное работником богатство почти полностью остается ему, и не разрушается в ходе войн. Чем лучше выполнялось это правило, тем меньше становилось поводов для конфликтов между людьми. Ведь разумные потребности людей при этом удовлетворялись всегда – не за что было конфликтовать... Но по ряду причин среди людей всегда находились такие, кто стремился поставить себя выше других, навязать свою волю другим, сделать их своими рабами. Во все времена такие люди, как о высшей цели, мечтали о мировом господстве, и войны за это господство не прекращались по их вине тыячелетиями. Однако, когда в самых развитых странах – которые только и могли завоевать мир – люди стали жить состоятельно, когда все получили доступ к заниям и гуманные идеи стали общепринятыми, когда создались большие многонациональные страны, в которых люди привыкли к различиям и перестали считать различие поводом для конфликта, когда большая часть населения этих стран удовлетворила все свои разумные потребности – тогда навязать людям рабство и выгнать их на войну за мировое господство стало уже невозможно.

Соискатели мирового господства старались натравливать народы на народы и классы на классы, и поначалу это у них получалось. Так, идеи расизма и нацизма привели к мировой войне, но использовать ее для захвата мирового господства не удалось. В одной крупной стране удалось стравить представителей ряда общественных классов и с помощью истребления миллионов людей привести к власти ставленников тех, кто хотел использовать эту страну для глобальной войны за мировое господство. Но кроме огромной горы трупов, ничего снова не вышло. Эти примеры насторожили людей и были выработаны международные механизмы, делающие такие эксцессы практически невозможными.

Казалось, что соискатели мирового господства проиграли навсегда. Увы – это было не так; тот же прогресс, который сделал людей богатыми и не склонными к войнам, помог им.

Соискатели мирового господства понимали, что с теми людьми, какими стало тогдашнее населения сильных стран, они ничего не добьются – разве что их самих в конце концов перестанут терпеть и запретят им всякую деятельность. Что им нужны другие люди.

Но для того, чтобы люи стали другими, нужно было снова ввергнуть их в нищету, которая поможет стравливать их, и начать новые войны. Не было видно никакой возможности снова сделать людей нищими, и потому этот путь не годился.

Зато появился другой.

К тому моменту больших успехов добилась генетика. Тогда, в обстановке строжайшей секретности, группа соискателей мирового господства профинансировала исследования, которые стали для тогдашней цивилизации началом конца. В ходе их удалось так изменить человеческий генотип, что люди с ним становились гораздо менее развитыми интеллектуально и эмоционально, чем те, что жили тогда. Настоящие люди уже хорошо видели обман, и у них было развито сочувстие и чувство справедливости. Ничего этого у искусственно выведенных недоумков не было – и они оказались идеальным материалом для манипулирования и стравливания. Я подсказал вам слово "бот". Вот именно так – ботами – я и называю этих недоумков.

Когда боты были выведены, организаторы исследований устранили всех ученых, которые эти исследования вели, и завладели тайной ботов монопольно. Боты были сконструированы так, что размножались бездумно и быстро. Выпущенные в человеческое общество, они стали все больше вытеснять обычных людей. Наследники организаторов исследований имели уже достаточный процент ботов в обществе, чтобы захватить власть...

Но создатели ботов не сообщили своим наследникам всех своих тайн, опасаясь ответсвенности, и информация о создании ботов умерла вместе с ними. Их наследники не знали, что боты – не люди, хотя внешне не отличимы от них, что они созданы искусственно. Создатели ботов позаботились о том, что бы уровень генетики в обществе сильно упал. Сейчас это уже не наука даже в самых развитых странах, а просто набор штампованного вранья, служащий для обмана и не имеющий никакой научной ценности, а серьезные генетические исследования запрещены. Это сделали потому, что ботов все-таки можно отличить от людей – ведь их качества и были следствием определенной генетической перестройки.

Правда, люди с генотипами, похожими на ботские, тоже встречались, хотя все реже и реже.

И вот почему.

Законы полового отбора действуют среди людей так же, как и среди любых других живых существ. Во всех высших животных и в человеке в том числе стоят подсознательные детекторы генотипов других существ своего вида. Гены всегда проявляются – внешне и в поведении, и это, разумеется, заметно. Чем совершеннее общество, тем менее привлекательны как партнеры настолько примитивные и агрессивные люди. Поэтому люди с атавистическими чертами поведения находили себе все меньше партнеров для спаривания, и постепенно исчезали.

И то же самое произошло с людьми и ботами. Они почти не скрещивались между собой – люди чувствовали чужих. Вид "ботолюди" начал было образовываться. Но во-первых, он всегда был очень немногочисленным. Во-вторых, как все гибридные виды, он все время старался распасться обратно на исходные виды, потому что генотипы детей, родившихся от скрещивания, стремились или к ботскому, или к человеческому состоянию. Так что сейчас ботолюдей практически не существует...

Как только соискатели мирового господства получили власть, цивилизация быстро потеряла все свои достижения. Техническая часть осталась, хотя постепенно приходит в упадок. Вот теперь у правителей была возможность загнать людей в нищету – источник большинства конфликтов. Нравы общества буквально обрушились в дикость. И сейчас от таких вещей, как права и обязанности человека перед обществом остались одни слова, уже полностью лживые и ненужные почти никому. Это произошло потому, что процент ботов в обществе за несколько поколений возрос настолько, что взгляды людей перестали иметь хоть какое-то влияние.

Так как о существовании ботов никто не знал, люди только удивлялись внезапному появлению в обществе тех, кто словно вылез из далекого прошлого – бесчувственных и тупых эгоистов, зависливых, злобных, падких на дикие и разрушительные идеи. Вернее, удивлялось этому одно-два поколения. Потом ботов стало так много, что удивлялись уже существованию тех, кто отличен от них.

Чем больше становилось ботов, тем сложнее людям стало находить партнеров по рамножению, и с каждым поколением рождалось все меньше людей. И сейчас человек – большая редкость. Кроме того, никто ведь не знает о различиях между ботами и людьми. Поэтому люди не могут осознать свою человеческую идентичность и объединиться так или иначе. Впрочем, это и хорошо – потому что тогда, наверное, их полностью истребили бы как вид, вредный своей пониженной управляемостью и агрессивностью. К великому счастью, главари этого мира тоже не знают о том, что среди ботов еще существуют люди. Люди же еще много поколений назад привыкли маскироваться под ботов и вести себя так же, кроме случаев, когда им удается найти других людей. Так что люди обычно знают некоторое количество себе подобных, и иногда десятки людей образуют неформальные и неафишируемы сообщества, где все связаны только личным знакомством и взаимной помощью. Особенно много таких сообществ и сферах интеллектуальных, потому что боты плохо обучаются и редко способны делать квалифицированную работу. Зато они умеют пробиваться в начальство, так что даже в самых интеллектуальных областях командуют обычно боты, а люди делают то, что требует ума... Управление давно не считается уделом интеллектуалов – по всеобщему мнению, в нем важно умение создавать мафии и сжирать конкурентов, и только. Критически осмысливть отданные приказы давно уже не принято...

Через несколько поколений после введения в общество ботов оно приняло свой первозданный вид. Снова в ход пошли все виды идей, стравливающих всех со всеми. Снова начались нескончаемые войны. Скоро бедность уже не требовалось организовывать искусственно – она явилась сама как следствие войн и снижения уровня любой интеллектуальной работы. Снова человек стал собственностью любого, кто может убить его в отместку за неповиновение. Эта ситуация прикрыта всякими лозунгами, в основном противопоставляющими одних людей другим, но все понимают, что за лозунгами стоит просто способность мочить. Так что сейчас здешнее общество, независимо от лозунгов, стоит просто на уничтожении всех, кто чем-либо не устраивает обладающих возможностью мочить. Уровень ответсвенности всех передо всеми упал практически до нуля. Никто уже не думает о сохранении ресурсов для будущих поколений, о состоянии природы и человеческого – то есть в основном ботского – генофонда. У основной массы ботов три проблемы – поменьше работать, покупать дешевое барахло и уходить от реальности с помощью наркотиков. У их главарей тоже три проблемы – власть, роскошь и те же наркотики, только дороже.

Все это то и дело меняет свой вид – создаются и разваливаются империи, появляются и устраняются династии – но в принципе ничего не меняется, потому что боты не способны эволюционировать, как люди. Они способны только прожирать природные ресурсы и воевать. И сейчас ресурсы, пригодные для легкой добычи, почти исчерпаны, и за их остатки идет непрекращающаяся война. Есть ресурсы, которые добыть сложнее. Но во-первых, уровень цивилизации уже не позволяет тратить много средств на поиски способа их добыть – боты работают с очень низкой производительностю, а война пожирает все, кроме самого необходимого. А во-вторых, доступ к этим ресурсам уже ничего не изменит. Среда обитания сильно разрушена. Быстро исчезают пригодные для сельского хозяйства земли – опустыниваются, засоляются, заражаются бешенными дозами химикатов. Уровень загрязнения во всех густонаселенных местах такой, что здоровые боты почти не появляются на свет. Генотип ботов быстро разрушается из-за загрязнения, наркотиков и плохого уровня жизни. Война же регулярно выводит из общества самых сильных и здоровых и они гибнут, обычно не оставляя потомства. Каждый правитель хочет при своей жизни завоевать побольше, и гонит на войну самых здоровых и молодых. Разумеется, ему плевать, что в следующем поколении процент слабых и больных станет еще выше.