Текст книги "Дыра (СИ)"

Автор книги: Владимир Гарасев-Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

И только одна загадка оставалась пока нерешенной – загадочное происхождение вони, столь же вездесущей, сколь и неуловимой.

Часа два компаньоны болтались по городу. Наконец, Квакин сказал:

– Я увидел все, что хотел. Может, какие-то мелочи и остались, но сейчас им можно и пренебречь. Дворец вождя – если, конечно, это так можно назвать, казармы стражи и войск, министерства – все нашел и запомнил. Пошли на базар. Пора избавляться от этой хрени!

– Может, выбросить ее где-нибудь незаметно? – сказал Пинок, – мы хрен зает сколько будем ее продавать, а делать тут больше нечего...

Квакин хмыкнул:

– Это пришло мне в голову еще час назад... Но выбросить на глазах у кого-то – слишком подозртельно, а я не видел ни одного места, где можно сделать это с гаратией незамето. Потому что очень хорошо заметно, что едва ни на каждом углу тут торчат какие-то типы, с дубинами или без дубин, и подозрительно ничего не делают. Я думаю, это стража и осведомители. Помнишь, Четвертак говорил, что и тех, и других тут до хрени? Правда, я не думал, что хрень тут такая большая...

– В деревне и то половина людей не работает. А город со всех подати собирает. На фига им работать? Мусор собирают, да следят друг за другом...

Компаньоны потащились на рынок.

Рынок оказался легко узнаваем – типичное заведение такого рода. Средних размеров площадь, и куча сидящих на земле людей. Перед сидящими пребывал их нехитрый товар.

Но войти на площадь оказалось не так-то легко. Едва компаньоны приблизились к ней, как дорогу им преградили очередные чувачки с дубинками. Пришла пора платить базарную пошлину.

Корзины компаньонов несколько полегчали, и они прошли-таки к сидевшим рядами людям. Нашли ряд с ботвой и стали было раскладываться, устроившись крайними. Но тут явились новые дубинноносители.

В чем дело?

А в том, что все места заняты. А дополнительные места требуют дополнительной оплаты.

Компаньоны готовы были предложить им все, что было в корзинах, а потом надеть и сами корзины сборщикам на головы, и накрыть сверху крышками в счет какого-нибудь очередного налога. Но отдавать товар охотно могло показаться стражникам подозрительным, и компаньоны стали торговаться.

Как места заняты, когда полплощади пусто? И где эти самые места, когда на мостовой никакой разметки? Как узнать, что они заняты?

Стражники, похоже, такого не ожидали. Они сперва пялились друг на друга, а потом один из них сказал:

– Что спрашиваете? Откуда нам знать? Это только взводный знает. Или платите вот этим, – он указал на ботву, которую хотел получить, – или пошли к взводному.

– Пошли к взводному, – сказал Квакин, подумав, что сможет тогда узнать что-нибудь о страже – Четвертак не знал о ее службе почти ничего.

Вслед за стражниками компаньоны потащились куда-то через пыль и послеполуденную жару.

Оказалось, что взводный пребывает в местном отделении стражи, неподалеку. Вернее, он должен был там пребывать. Но он убыл жрать, и пока не вернулся.

Когда он вернулся, и выслушал суть вопроса, лицо его сделалось точно таким же, как у стражников на базаре. Ясно было, что вопросов таких никто никода ему не задавал.

– Это министерское дело, – сказал он, – в министерство идите.

– В какое? – поинтересовался Квакин, потому что уже знал, что в Чисто-место есть министерства внутренних дел, торговли, сельского хозяйства и экономики.

Взводный задумался. Ничего не придумав за пять минут, он сказал:

– Ну, в торговлю идите...

Потом бросил взгляд на корзину, запустил туда руку и вытащил ананас и гроздь бананов. Поймав вопосительный взгляд Квакина, он сказал:

– Чего смотришь? Говорят, вы драку на базаре устроили. Это штраф. Могу, конечно, протокол составить. Но тогда штраф больше будет.

В сопровождении другого стражника компаньоны потащились в министерство торговли. Оттуда их послали в министерство экономики. Оттуда – в министерство внутренних дел. Каждый раз по поводу их обращения составлялась бумага. С каждой бумагой их корзина хоть немного, но облегчалась. Неизменно оказывалось, что у них нет справки об уплате какого-нибудь налога – торгового, на развитие экономики, на содржание стражи...

Наконец, в министерстве внутренних дел корзина опустела совсем.

После чего Квакин правдоподобия ради возмутился – они пришли торговать, а теперь и торговать уже нечем, и день прошел почем зря!

Им сказали, что это к судье.

Явились к судье.

Судья потребовал справки об уплате налогов, просмотрел их и сказал, что не уплачен налог на справедливый суд.

– А отчего справедливый суд потребовал особенного налога? – спросил Квакин, – разве он и так не должен быть справедливым?

– Суд вам ничего не должен. Но при вожде Крутоделе Справдливом было народное возмущение – требовали справедливого суда. Крутодел Справедливый снзошел до народа, выслушал его и велел народу платить налог на справедливый суд.

– Вечная память ему и деяньям его несравненным! – воскликнул Квакин в полном восторге, – но, ваша честь – после уплаты всех справедливых налогов у нас ничего не осталось!

Судья глянул в корзину, а после внимательно осмотрел копаньонов. Потом зашел сзади, и некотрое время оставался там.

– А штанишки на вас новые, – сказал он, вновь явившись в передней полусфере.

– Не такие уж новые, – сказал Квакин, подозревая, к чему идет дело.

– Как же не новые? – сказал судья, – задницы-то не протерты.

Тут Квакин сообразил, что от вечного сиденья на кирпичах штаны у городских, и верно, частенько выглядели на задницах ветхими. Судья, похоже, был человек небогатый...

– Одни штаны или двое? – спросил он судью.

– Молодые люди, – сказал судья строго, – только из снисхождения к вашему юному возрасту и по позднему времени суток я соглашаюсь принять налог штанами. Конечно, двое! И не забывайте, что вы в суде, а не на рыне – торг здесь неуместен!

Компаньоны переглянулись, и быстро стащила штаны. Прямо сказать, после нескольких дней на жаре это мокрое, потное, вонючее нестиранное тряпье снять было не жалко.

Под штанами были у компаньонов обычные цивилизованные труселя.

– А исподнее у вас того, коротковато, – сказал судья, окинув трусы скептическим взглядом, – ладно – в темноте авось не заметят! Зато все налоги уплочены – можете спать спокойно!

И протянул им заранее, верно, заготовленные справки.

С чувством исполненнго долга компаньоны вышли в темноту.

Но не успели они пройти ста шагов, как откуда-то из переулка явися свет факела а с ним – трое чуваков с традиционным дубьем.

– Эй там! Стойте! – заорал кто-то из чуваков.

Компаньоны остановились.

Трое подошли.

– Деревенские, что ли?

– Деревенские, – сказал Квакин.

– То-то и видать, – сказал один из стражников, – ни стыла, ни совести! Мало того, что в исподнем по городу ходите, еще и короткое оно какое-то! Сроду срамного такого исподнего не видал!

– А я знаю, чего они так ходят, – сказал другой, – они малолетних совращают. Дети же только в коротких штанах ходят. Педофилы они!

– Ни хрена, – сказал третий стражник, – бери выше! Они террористы.

– Это почему? – спросил сторонник теории педофилии, видно, обиженный тем, что его обвинение оказалось не самым серьезным.

– А потому, что пока они отвлекают стражу исподним, их сообщники готовят теракт!

– Короче – штраф с вас, – взял реванш первый, не в силах придумать ничего более серьезного, чем коллеги.

– Да нет у нас ничего! – закричал Квакин, – мы налоги заплатили! Все! Вот наши справки! Нам даже судья сказал, что мы можем, блин, спать спокойно!!

– Вот и будете спать спокойно в участке, – сказал сторонник террористической теории происхожденя коротких трусов, – а утром опять пойдете к судье, и он назначит работы в счет уплаты штрафа.

– Пошли, – тихо сказал Пинок по-русски, – а завтра свалим с этих работ. С такой стражей можно не только с работ свалить, но и всех малолетних по ходу трахнуть...

– Ладно, – сказал Квакин, – порыли. Платить нам все равно нечем. И жать нечего. Вот и пожрем на этих ваших работах...

Стражники переглянулись; даже скромное освещение не скрыло разочарования на их лицах.

Тем не менее служебный долг это разочарование превозмог, и компаньоны потащились за стражниками куда-то хрен знает куда.

Но внезапно случилось то, чего ни компаньоны, ни бдительные борцы за чистоту нравов не ожидали.

Раздался стукающе-плюхающий звук, и один из стражников повалился на пыльную мостовую. В дергающемся круге света Квакин увидел, что на затылке его темнеет какое-то продолговатое пятно.

Тотчас он обернулся; перед ним явился мужик с бородой; ему показалось, что это Бен Ладен. Присмотевшись однако, понял он, что это всего лишь Четвертак – Квакин и забыл, что ему приклеили бороду.

В следующую секунду Четвертак сделал такое движние, точно хотел отбить ракеткой мяч, и голова второго стражника интенсивно дернулась.

В следующую секунду палка, на которой Квакин тащил корзину, врезалась в голову третьего стражника.

Потом они бежали за Четвертаком в темноте, и только звезды в коридоре ночного неба помогали им не натыкаться на стены. Потом Четвертак остановился и тихо сказал:

– Сейчас ворота будут. Отдышитесь, идите спокойно. Стажники захотят денег за выход – я дам...

Так и вышло.

Перед слабо освещенными факелом воротами их окрикнули. Четвертак неспеша подошел к разосланным на скамейках матрасам, на коих несли свою службу стражники, и сунул одному что-то. Тот молча взял и отвернулся.

Все трое неспеша проследовали через ворота и растворились в звездно– кактусной темноте.

Глава 10

Пробка для ануса

Утро застало компаньонов в пустыне. Отойдя от города на час ходьбы, они устроились в куктусах на отдых, и до рассвета проспали, карауля в три смены. Квакин поручил стоящему третью смену Четвертаку разбудить их, едва начнет светать – он хотел еще посмотреть на город.

Солнце едва поднялось над широким пустынным горизонтом, когда компаньоны вновь подступили к Чисто-место. Теперь, правда, они тщательно скрывались в близрастущих кактусах. Неподалеку от города были поля, и там – вчера они видели это – работали эгриботы. Но возле смого города не было ничего, кроме песка, оврагов и кактусов.

Ни воды, ни еды у компаньонов не было. Квакин запоздало додумался до тайника, в котором следовало припрятать и то, и другое. Теперь ближайшие средства к существованию оказались только в лагере отряда. Но Квакин все равно не хотел уходить, не решив вопрос, ради которого они сюда и приперлись.

К некоторому удивлению компаньонов, ворота оказались закрыты – это было видно издалека.

– А чего странного? – сказал Четвертак, – мы ночью троих завалили. Я сколько живу – ни одного трупа в городе не помню. А тут – троих вооруженных стражников, как мух, зафигачили! Теперь в городе начнут бояться. Вот и ворота закрыли.

– Вчера, – сказал тогда Квакин соратникам, – я узнал все, что хотел. Мой план состоял в том, чтобы под видом эгриботов, пришедших на рынок, провести в город наших бойцов – разумеется, не всех сразу, а постепенно. Здешние мудрые, великие и справедливые правители и их честные, доблестные и усердные слуги так охренели от многолетней безопасности и безнаказанности, что не смогли бы противостоять тридцати бойцам, которые быстро нападают на всякие важные центры. Дворец вождя – и тот охраняют хреново. На этих узких улицах бегущих из казарм бойцов можно заблокировать силами нескольких человек с копьями в десятках мест. Началась бы паника и бестолковщина. Сдешние никогда не встречали сопротивления – а наши люди уже реально повоевали... Конечно, требовались планы на разные версии развития событий, их я еще не продумал. Но теперь и думать незачем. Наших в город не провести... Надо искать что-то другое...

Снова пошли кактусами вдоль городских стен.

– Вонь усиливается, – сказал Пинок, – а так как в сдешних краях вонь имеет значение особенное, историческое, я бы даже сказал – мистическое и судьбоносное, кажется мне, что скоро мы что-то найдем!

Четвертак засмеялся:

– Точно, найдем! Вон за тем пригорком оно и есть!

Спрашивать компаньоны не стали, а устремились к судобоносно-мистическому пригорку быстрее – благо, был он совсем рядом.

И едва лишь они взобрались на него, как прояснилось многое.

Под пригорком, в узкой ложбине, протекала речка-вонючка. Но не просто протекала, а вытекала из темного ответстия в городской стене. Здесь была, так сказать, задница города, противоположная воротом. Высокая стена, без каких либо деталей, поднималась над ложбиной, словно выпуская речку из-под себя.

– Получается – речка под городом течет? – спросил Квакин Четвертака.

– Точно. Город так и построили, чтобы речка через него протекала. В городе много дерьма. Очень много. И оно жидкое. Куда его девать? По канавам не пустишь – дышать нечем будет. На телегах не повезешь – растечется. В бочки тарить, а потом сливать в реку – гиморно. Посему построили город так, чтобы под ним шли канавы подземные, в которые дерьмо падает. А по тем канавам протекает река, и смывает с них дерьмо. И вот отсюда на фиг выносит. Такой город только на реке и построишь!

Квакин еще постоял, посмотрел, понюхал...

Потом сказал:

– Ладно, порыли отсюда. В лагерь. Кажется, я кое-что начал соображать. Мои мозги, так сказать, начали мыслить местными реалиями. Для этого требовалось вдохнут критическое количество вони, и сейчас я ее вдохнул...

Ближе к вечеру изрядно усталые компаньоны притащились в лагерь. После распития чистой воды и поедания необложенной справедливыми налогами жрачки Квакин устроил совет. Теперь в заседаниях, кроме компаньонов и Долбилы, принимал участие и Четвертак.

– Что мы, на фиг, имеем? – спросил сам себя Квакин, прогуливаясь по палатке за спинами собравшихся, – мы имеем гребаный город с закрытыми воротами и тремя сотнями бойцов, вооруженных мечами. Сколько я понял, никаких иных военных сил и иного оружия в городе нет.

– Нет, – подтвердил Четвертак.

– Еще мы имеем стражу, вооруженную дубинами. Их, как я понял – не дубин, а их дубиноголовых носителей – около ста человек... И наконец, мы имеем тридцать своих бойцов с мечами и копьями...

Он хмыкнул, и отхлебнул из глиняной кружки, которую таскал в руке, свежевыжатый ананасовый сок.

– Самое первое, что мне приходит на ум, – продолжал он, – это попробовать разбить эти силы мелкими порциями. Чтобы в городе, независимо от того, как мы туда попадем, сил осталось как можно меньше. Для этого я хочу имитировать нападение на одну из ближайших к городу деревень. Но очень малыми силами, чтобы городские власти решили, чтобы власти не слишком испугались. Чтобы решили, что можно разобраться с нападавшими.... Ну, появилась в окрестностях банда. Так надо послать человек двадцать, и помочить ее. Двадцать городских бойцов мы теперь сотрем, как дерьмо с пола.

– А сто двадцать? – сказал Пинок, – Четвертак же сказал – в городе не бывает убийств. Трое стражников – это сенсация. Почти конец света. Может, местные власти решат, что против великих бойцов, способных на такой суперподвиг, как палкой голову проломить, надо сотню послать? Что мы с ней будем делать?

Квакин еще отхлебнул ананасового сока, и вновь усмехнулся – только повеселее:

– Пинок – люди воюют друг с другом десять тысячелетий. Они все время друг с другом воюют. И все уже было, и было не раз. Можно разбить тридцатью бойцами сотню. И двадцатью можно. И десятью... – он развел руками, – это только вопрос нашей эрудиции...

Следующей ночью в деревеньке, остоящей от города на три часа пути, явилось бесчинство: десяток харь с дубинами и мечами вломились в дома старейшин, перебили охрану, разогнали старейшинских свиней и кур, а самих старейшин увели в неизвестном направлении.

Надо сказать, траура в деревне по этому поводу не было. Охранники популярностью не пользовались. Старейшины тоже. Куры и свиньи нашли себе новых хозяев. Замы старейшин стали старейшинами, и унаследовали их гаремы. Замы замов стали замами... и так далее. То есть, на самом деле был повод для праздничного банкета. И новый главный старейшина его учинил, выкрав одну из присвоенных односельчанами бывшестарейшинских свиней с использованием административного ресурса.

Но надо было и честь знать. Посему убитых похоронили с почестями, а в город послали донос.

В ответ из города вышел отряд в пятьдесят харь, вооруженный мечами. Он дошел до деревни, где допросили свидетелей, а потом потащился в пустыню по явственно читаемым следам возмутителей спокойствия.

Вечером отряд расположился на ночевку и отдыхал совершенно спокойно.

Но на утро в расположение отряда прибежал гонец из деревеньки подальше, и сообщил о похожем бесчинстве.

Отряд дошел и до этой деревни, и переночевал в ней, ибо переться куда-то на ночь глядя было лень. И там его застало известие о новом бесчинстве, еще подальше.

В третьей деревне, отстоящей от города на четыре дня пути, не нашлось ничего нового. Но ночью часовые видели в кактусах свет факелов и заметили, в каком направлении он исчез.

Днем отряд направился туда.

Найдены были многочисленные следы, брошенные ночевки с кактусными углями и некоторые вещи, явно принадлежащие старейшинам. Несомненно, отряд был на верном пути. Судя по следам, бандитствовало человек десять. Командир отряда уже предвкушал премию и повышение в звании...

Но на очередной ночевке, в пустыне, в пяти днях ходьбы от города, отряд проснулся от криков часовых.

Бойцы, как могли быстро, выбрались из палаток. Но когда выбрались все оказалось, что воевать уже не с кем. Нападавшие исчезли. Осталось двенадцать трупов, зарубленных мечами – все городские.

Бойцы приуныли. Теперь им уже вовсе не хотелось помочить банду, вывернуть бандитские карманы и порахать бандитских телок. Теперь они предпочли бы вернуться в город.

Но командир понимал, что за такое возвращение его в звании не повысят. Он обнаружил противника, потерял людей и позорно сбежал, уронив пестиж городской власти и не решив поставленную задачу.

Поэтому в город возвращаться не стали.

Следы нападавших по-прежнему были заметны. Они вели куда-то в пустыню. Вероятно, бандиты хотели скрыться в своем логове.

Едва стемнело, едва порядком уставшие бойцы легли спать, как часовые их разбудили.

На сей раз никто на отряд не напал. Но все часовые явственно слышали какие-то звуки, доносящиеся из кромешной темноты вокруг света сторожевых костров.

Мерзкие и зловещие звуки раздались еще, примерно через час, и снова всех всполошили. А еще через час пустыню потряс жуткий крик – неблизкий, но уж очень зловещий. После этого до рассвета не мог заснуть ни один человек.

Днем невыспавшиеся бойцы все так же тащились по следам за неуловимыми бандитами.

А на поляне очереного кактусового леса отряду явилось зрелище, от которого кровь холодела в жилах.

К развсистому кактусу был привязан труп, к каждой руке которого в свою очередь были привязаны предмты, весьма символичные для местных. Символичность этих предметов проистекала из распространенного местного пожеланья несчастий: "серпом тебе по яйцам, да молотом по голове!"

Однако, до конца дня ничего не случилось, и отряд расположился на ночевку.

Как и следовало ожидать, она снова оказалась на слишком спокойной.

Следующим днем не было никаких происшествий.

Но под утро, после традиционных уже звуков во тьме, из тьмы этой вышли люди, и стали мочить одуревших от жары, ходьбы и бессонных ночей бойцов. Мочили мечами, но чаще – невиданными штуками на длинных ручках. Бойца с такой штукой не удавалось достать мечем.

Бой шел минут пять, потом сразу все кончилось. Люди из тьмы исчезли во тьме же. Оставшиеся в живых бойцы столпились среди костров, боясь выйти из их света. Но костры догорели, а посылать кого-либо за сухими кактусами командир не стал – боялся потерять людей почем зря.

Когда рассвело, на песке оказался двадцать один труп. Как и следовало ожидать, все – городские.

Когда ночь пришла, никто в отряде не знал, что делать. То есть, формально это было понятно: запасти много сухих кактусов, разжечь костры, выставить часовых... Но никто не знал что должен делать, чтобы дожить до утра.

Ночь, как обычно, нарушалась разными звуками. Но люди уже не могли не спать. Они пребывали в состоянии какой-то сонной паники, между сном и явью. Они хотели не спать, потому что боялись, но не могли этого.

Но все проснулись, когда из темноты раздался человеческий голос.

Именно – голос Квакина:

– Доброй ночи, доблестные бойцы! Или, лучше сказать, доброе утро – потому что совсем скоро начнется рассвет... Для начала я хочу вас поздравить – с тем, что вы почти пережили эту ночь. Потому что остался один небольшой шаг, и тот, кто его сделает, совсем скоро увидит солнце. Тот, кто не сделает, еще раньше увидит духов, кторых вы как-то забыли в своей сонной и безопасной жизни, но, думаю, много раз вспоминали в минувшие дни и хотели, чтобы они не призывали вас к себе так быстро... А теперь позвольте представиться: я – человек Дальнего города, посланный сюда, чтобы пресечь предательство и мятеж, угнедившиеся в Чисто-место. А заодно воздать по заслугам всем, кто погряз в мерзких грехах...

Квакин сделал паузу, чтобы выделить следующую мысль особо, и продолжал:

– Достойные граждане Чисто-место! Вспомните – много ли видели вы вокруг себя людей, не оскверненных пороками? Все вы знаете, что честная служба есть главное достоинство человека. Много ли вы видели в своем городе тех, кто честно служит? А сами начальники Чисто-место, которые должны честно служить Дальнему городу – честны ли они? Смешные слова! Ибо если кто и упрекнет кого в бесчестии, то со смехом принято в ваших краях отвечать ему подлой присказкой, какую вы все часо слышите: кто ныне не подлец?

Квакин снова замолчал на сеунду.

– Граждане! Вы и забыли, что значит это слово! Грех и порок въелся в вас! И решили вы, что так и должно быть, что грех и порок – это нормально! Но грех есть грех, и порок есть порок во все времена, как бы не юлили лжецы в свое оправдение! И из Дальнего города пришла сила, которая воздаст!

Снова была пауза, за которой, понятно, последовало продолжение:

– И воздаяние началось! Все вы видели его между собой! И это только начало! Все вы помните притчу о граде, впавшем в пакостный грех свиноложства, и истребленный за то до единого человека? И будет так, если не будет раскаяния! Ибо нельзя искушать судьбу вечно. Нельзя брать, не отдавая. Нельзя разрушать, не созидая. Нельзя сокрушить устои так, чтобы не обрушились они на безумные головы разрушителей!

Квакин отхлебнул ананасовый сок из невидимой слушателям кружки.

– Я могу приказать убить всех вас. Но милостью пославших меня я должен попытаться спасти вас от падения и вернуть к честной жизни. Я дам вам шанс. Я открою вам правду. Нет никаких бандитов, за которыми вы тщетно гоняетесь. Есть сила, превосходящая силу презренных предателей из Чисто-место. Но эта сила не хочет разрушать все на своем пути. Она знает, что не по своей воле, и волею обстоятельств, естественной человеческой слабостью, подлой традицией были вовлечены вы в порок. Она хочет сохранить ваши жизни, чтобы смогли вы исправится. И когда вы исправитесь, наступит для вас новая жизнь. Вы сами станете частью той силы, которая сокрушает сейчас мерзкие пороки Чисто-место. Настоящей силы. Великой силы. Вы ничего не знаете о ней. Но выбирать-то вам не из чего. Или вы поверите в нее и в то, что она благотворна для вас, или умрете.

Квакин сделал последнюю паузу, и сказал:

– Кто хочет умереть, оставайтесь на месте. Через несколько минут придут мои люди и убьют вас. Кто хочет жить, бросайте оружие и идите туда, откуда слышите мой голос. Именем пославшей меня силы, которую я не могу осквернить обманом, обещаю, что никто вас не тронет.

Первыми мечи стали бросать те, кто стоял ближе всех к квакинскому местоположению. Люди Квакина, прдусмотрительно смотрящие все это время не на костры, а в темноту, встречали их и привязывали за руки к одной длинной веревке. Для того, чтобы от костров отшли все городские бойцы, много времени не потребовалось. Последним в темноту вошел командир; наблюдавший за ним Квакин видел, как он перебрасывал взгляд с одного медлящего бойца на другого, но тотчас терял интерес к уходящим. Вероятно, он хотел сдаться последним – типа, чего уж там, командовать все равно нечем!

В следующие несколько дней люди Квакина шарили по деревням. Сам Квакин уже не принимал в этом участия. Прийти в деревню во главе десятка людей с мечами, прочитать стандартную речь о мерзких правителях Чисто-место, предвших своих сюзеренов, объявить старейшин уволенными, опросить людей, назначить из них новую администрацию, переделить кур и свиней, выявить доровольцев для работы за хорошую плату – что в этом сложного? Деревенскими отрядами командовали Пинок и Долбила, каждый своим. Квакин рассылал разведчиков. Принимал их донесения и строил планы. Четветак оказался хорошим помощником в том и другом. Во-первых, он хорошо знал пригородную местность. Во-вторых, он мог думать в процессе разговора, и думать быстро. А Квакин давно заметил, что ему думается лучше, когда он делает это вслух и его слушает подобающего уровня человек.

К финалу деревенского рейда Квакин подошел вот с каким результатом.

Он разработал несколько вариантов плана, согласно которому собирался занять Чисто-место.

У него прибавиось два десятка бойцов – из гороского отряда и из деревенских.

У него собралось почти пять десятков рабочих, которым он обещал по курице за неделю работы – плата едва ли не королевская.

Деревенские же сдали ему разведчиков, которых городские власти послали выяснить судьбу обоих не вернувшихся в город отрядов. Независимо друг от друга сданные сообщили, что городом постепенно овладевает тихая паника. Три небывалых события – исчезновение двух отрядов и убийство стражников – привели к объявлению осадного положения. Никто, впрочем, не знал, что надо в таком положении делать, ибо объявлялось оно впервые за несколько сотен лет. Посему просто закрыли ворота и превали всякое сообщение с внешним миром. Не считая посылки разведчиков, разумеется.

Убедившись, что вне города нет никаких войск, Квакин перенес свою ставку в ближайшую к Чисто-место деревню. От нее до города было меньше часа ходьбы.

С этого начался штурм.

Почти две недели квакинские землекопы уподоблялись хрестмоатийной свинье, обосновавшейся под дубом вековым с той лишь целью, чтобы рылом своим подрывать его корни. Роль дуба играл холм над местом, где речка-вонючка выносила свои сокровища из-под задниц горожан.

Потом под крики разбегающихся рабочих подрытый холм пополз в реку, и завалил ее вместе с отверстием в городской стене, из коего вытекала она.

После сего трудового подвига Квакин мог временно не заниматься ничем, непосредственно связанным с городом. Процесс, запущенный им вследствие запруждения речки-вонючки, в понукании не нуждался.

Город, построенный на реке, находился на самом низком месте в долине – ведь именно самым низким местом река и течет. Несокрушимые его стены представляли собой как бы огромный унитаз, внизу которого протекала вода, а сверху в нее падало дерьмо.

Но вода теперь не вытекала из унитаза. И уровень ее в унитазе, понятно, стал повышаться.

Драматические детали этих событий стали вскоре известны компаньонам в подробностях.

Сперва жители ничего на заметили. Холм подрывали так, что с городских стен этого не было видно – ночами, при свете едва видимых факелов. Жители видели, что где-то кто-то светит. Но с факелами вокруг городских стен люди Квакина ходили много – для отвлечения внимания. Так что запруждение судьбо– и говно-носной реки первыми обнаружили смотрители складов стратегических запасов еды – склады находилсь на большой глубине, ради отдаления от внешнего зноя. В одно прекрасное утро, спустившись в свои заведения, они обнаружили, что из-под дверей в коридоры вытекает неаппетитно пахнущая жидкость. Открытые двери явили им картину, достойную кисти лучших городских живописцев, прославившихся изображением величайших эпизодов истории Чисто-место: вся еда плавала в бассейнах с дерьмом.

В мистическом ужасе смотрители складов бросились к своим боссам, но те даже не смогли проверить их донесения – к моменту их появления уровень дерьма поднялся выше уровня стратегических складов. Нескольким бойцам приказали нырнуть и доложить об увиденном. Но никто ничего не доложил, потому что не вынырнул.

Впрочем, куда больше гибели стратегической жрачки самых главных боссов поразило другое известие: затопило тайные подземные ходы, которые для того и были когла-то прорыты, чтобы боссы самые главные могли в случае полного капута покинуть город тайно от всех.

Дальнейшие геморрои связаны были с тем, что город представлял собой плотину на пути течения речки-вонючки. Будь это не так, уровень дерьма в городе не поднялся бы выше уровня реки. Это тоже было бы плохо – но все же не так.

Теперь выше города постепенно образовывалось водохранилище, уровень которого все рос и рос. И когда он поднялся выше уровня улиц, город стал, по выраженю Квакина, "Венецией на говне". Потом вода стала все-таки обтекать город и рост уровня говна прекратился, но катастрофа уже наступила.

Почти вся страегическая еда, как было сказано выше, смешалась с едой ранее употребленной еще в самом начале излагаемых событий.

Затопило улицы, и за неимением лодок, премещение по городу сделалось невозможным.

Затопило колодцы, и в городе не стало – исключая скромные личные запасы – чистой воды. Правда, ее пытались черпать из водохранилища. Но люди Квакина, соорудив плоты, препятствовали этому днем и ночью.

Перекрыв все входы для врагов, город утопал в том единственном, что он мог дать окружающему его миру.

К этому времени Квакин готов был начать переговоры.

К переговорам Квакин подготовился основательно.

Для успеха таковых он полагал необходимым наличие свиты и армии.

Свиту Квакину составили Пинок, Долбила, Четвертак и еще несколько особо доверенных лиц второго, так сказать, уровня значимости.

Только сам Квакин и Пинок могли сыграть роль чего-то совершенно загадочного и непонятного – в первую очередь потому, что могли по-нездешнему одеться и говорить меж собой на нездешнем языке. Но и прочих людей из свиты надо было представить максимально не сдешними.

С этой целью Квакин приказал найти в деревнях лучших портних, и пошить свите одежку. Так как Квакин явился во главе армии, одежкой такой долна быть форма.

Местные не могли похвастаться разнообразьем одежды. Телки носили что-то наподобие сарафанов. Чуваки – длинные штаны и рубахи навыпуск. Ничего другого в жарком климате и не требовалось. Однако старейшины в деревнях и всякие начальники выше среднего носили поверх рубах и штанов какие-то халаты. Вся одежда делалась из некрашеного хлопка. Посему в качестве знаков различия использовались всякие побрякушки, либо к ней пришивавшиеся, либо носимые на шее. Ходить в халате поверх рубах и портков при температуре около плюс тридцати казалось Квакину крайне противно. От тех, кто так делал, неизменно пахло гораздо хуже, чем от низового начальства и тружеников полей. Возможно, в этом и был смысл – запах такой от рядового эгрибота никто терпеть бы не стал, а от высокого начальства – приходилось.