Текст книги "Знакомый почерк"

Автор книги: Владимир Востоков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Глава VII
Зачем он приехал?

Было восемь часов утра, когда в кабинете генерала Баскова началось совещание. Ближе всех к генеральскому столу сидел майор Сысоев, дальше всех – капитан Краснов.

– Прошу вас, Борис Николаевич, – сказал Басков.

– Тут мы все в курсе дела, – начал Сысоев, – так что скажу только новенькое. Вчера в двадцать три ноль-ноль звонили на квартиру к Фастову. Звонили с телефона, который стоит в номере переводчицы «Интуриста» Галины Храмовой, но говорил мужчина. Так что естественно предположить…

– Ясно, – сказал Басков и посмотрел при этом на Краснова. – Игорь Иванович, а во сколько ваш подопечный покинул квартиру Храмова?

– В половине одиннадцатого.

– Быстро же он бегает.

– Там от гостиницы пять минут ходьбы, – словно оправдывая мистера Дея, сказал Краснов.

Генерал по своему обыкновению без всяких смягчающих переходов спросил прямо:

– Игорь Иванович, нет ли трещин в нашей с вами версии насчет Храмова, будто он одиночка?

Краснов остро ощутил, что ему дают предметный урок, но, кажется, это уже бесполезно. Он был всегда чересчур самокритичным. Он собрался встать и громко выпалить: «Товарищ генерал, считаю себя негодным к службе в органах госбезопасности и прошу меня отчислить». Он и встал, но сказал короче:

– Кажется, есть, Анатолий Иванович.

Урок продолжался.

– Но торопиться с окончательными выводами не следует, – сказал генерал, как бы успокаивая его, и снова поднял взгляд на Сысоева. – Вернемся к звонкам. Когда Фастову опять будут звонить?

– Вероятно, около шестнадцати.

Недолго помолчали, потом генерал спросил у Сысоева:

– А как себя чувствует Фастов?

– Похудел малость, а в общем ничего. – Сысоев, отличавшийся от большинства присутствующих, бывших помоложе его, всегдашней готовностью улыбаться, улыбнулся и теперь.

– Что вас так радует? – Басков изобразил вид, что удивлен, но на самом деле он не удивлялся. Они с Сысоевым давно понимали друг друга, и Басков ждал от майора ответа, заранее угадав его смысл и не зная лишь формы и подробностей.

– Как же не радоваться? Он же просил не стричь его под машинку. Его и не остригли.

Собственно, в этом ответе содержался целый план дальнейших действий, исходивший из одного важного предположения. За то и уважали Сысоева в управлении, что он умел вот так, словно невзначай и шутя, изложить самую суть своих замыслов и предложений.

– Значит, считаете, Борис Николаевич, ничего такого никто не заметит?

– По обличью не заметит.

– А как насчет душевного состояния?

– Фастов сильно злой.

– Тогда рискнем. Прошу всех сесть поближе…

Можно сказать, что эту непростую операцию начал тюремный парикмахер, который подровнял Юрию Георгиевичу Фастову волосы на шее и висках и побрил его лучше обычного. К восьми утра Валентина Ивановна привезла в тюрьму хорошо выглаженный костюм, галстук, сорочку, белье, носки и туфли – во все это и облачился ее муж. Затем его привезли в тихий двор, где уже ждал Сысоев. А Сысоев к тому времени успел договориться с хозяевами одной из квартир в доме, стоящем напротив гостиницы, где остановился мистер Дей. Окна квартиры смотрели на угол гостиницы, так что оттуда можно было наблюдать за обоими входами – и за центральным и за боковым, из которого лестница вела в гостиничный ресторан.

В половине девятого мистер Дей и его гид позавтракали и вышли на улицу через боковой выход.

Фастов и Сысоев, сидевшие в комнате, чуть отодвинувшись от окна, увидели их одновременно. Когда мистер Дей сел в ожидавшую его машину и машина уехала, Фастов спокойно сказал:

– Это господин Скеенс.

– Вы не ошибаетесь? – спросил Сысоев. – Тут довольно далеко.

– Я узнаю его за милю.

– В Амстердаме он был похоже одет?

– Это не имеет значения. Я бы его и на пляже узнал.

Сысоев не скрывал, что доволен, ибо самое важное из его предположений оказалось правильным. Фастов посмотрел на него и лишь сейчас окончательно понял, как сильно недооценивал этого простоватого на вид, очень тихого и спокойного человека.

– Так что же, Борис Николаевич, кончен бал, поехали обратно?

– Поехали, но все, наоборот, только начинается. Они отправились на той же машине, на которой Фастова привезли, но путь их был не в тюрьму. Сысоев и Фастов вышли на одном из загородных шоссе, где его пересекал проселок, постепенно спускавшийся в заросший кустарником овраг. В овраге Фастов увидел свой автомобиль. Серый «Жигуленок» стоял между двух больших кустов. Он был пуст.

– Заправлен, – сказал Сысоев. – Тормоза в порядке. – И, предвосхищая вопрос Фастова, почему именно здесь оказалась его машина, объяснил: – Место потаенное. А господин Скеенс по городу мотается, может вас увидеть.

– Куда поедем?

– Ну уж, закудыкали. Пока посидим, потолкуем. Тут ветерок, прохладно.

Сысоев протянул ему ключи. Фастов распахнул обе задние дверцы, и они уселись на сквознячке. Сысоев закурил, не предложив сигарету Фастову, потому что знал: он некурящий.

– Голова кружится, – сказал Фастов вялым голосом.

– От природы. Тут же не на тюремном дворе, – добродушно отозвался Сысоев и загасил между пальцами не докуренную и до половины сигарету.

Фастов поглядел на него пристально.

– Ничего, потом накурюсь, а вам подышать надо, – объяснил Сысоев. – Дело вам предстоит серьезное. Вы еще не проголодались?

– Терпимо.

– Мы попозже покормимся. Время еще есть. А теперь слушайте.

И Сысоев очень подробно изложил план предстоящей Фастову встречи и беседы с мистером Деем – Сысоев называл при этом последнего господином Скеенсом, под каковым именем Фастов только и знал мистера Дея.

Потом Фастов сел за руль, и они поехали в город, пообедали в первой же попавшейся на пути шашлычной, а в три часа Фастов был у себя в квартире, где его ждала жена.

В последний раз они виделись на очной ставке у майора Сысоева два месяца назад, вскоре после ареста Юрия Георгиевича. Отчуждение, возникшее между ними еще задолго до ареста, отчуждение, которое станет понятно читателю из дальнейшего повествования, за два месяца улетучилось. И если к этому добавить, что они каждый по-своему любили друг друга, то станет ясно, что никакими словами это короткое свидание супругов в собственном доме не опишешь.

Без пяти четыре зазвонил телефон.

– Алло, Юрий Георгиевич? – услышал Фастов знакомый голос. – Рад, очень рад.

– Каким ветром?

– Путешествую.

– Откуда звоните?

– Из автомата. С набережной, с бульвара.

– Если хотите меня видеть…

– Непременно, – перебил его мистер Дей. – И чем скорей, тем лучше. Я сегодня улетаю.

– Я на машине, могу приехать куда угодно.

– Назначьте сами.

– Ну, скажем… – Фастов секунду соображал. – Нет, лучше всего на набережной я вас и найду.

– Долго мне ждать?

– Через пятнадцать минут буду…

Юрий Георгиевич нашел мистера Дея на скамье тенистого бульвара. Они обменялись рукопожатием, как старые знакомые, сели в машину – мистер Дей предпочел заднее сиденье, – и Фастов вывел ее на причудливо петлявшую улицу.

– Что случилось? – спокойно, без тени тревоги спросил мистер Дей, он же Скеенс.

– Смотря о чем речь.

– «Альбатрос» приходил в Амстердам, а вы почему-то не явились.

– Сейчас объясню. Дайте вырвемся из центра. Тут в сутолоке не поговоришь.

Помолчав, мистер Дей сказал:

– Вы стали немного бледнее. И похудели, кажется.

– Похудеешь.

– А что такое?

– Болел. Печень.

– Рано бы говорить о печени в такие цветущие годы.

– Думаю, ваша малинка сработала.

– Какая малинка?

– Не притворяйтесь. Та малинка, которую ваш подручный бармен Фред мне в бокал подсыпал. В тот раз, когда вы меня сделали борцом против гангстеров.

– Ничего не знаю. Что такое малинка?

– Ну, снотворное. Быстродействующее. Сногсшибательное.

– Сменим тему, Юрий Георгиевич. В конце концов, не это нас с вами сейчас волнует.

– Верно.

Фастов вел машину осторожно, на малой скорости: отвык от баранки. Наконец ему надоела такая езда, он выбрал глухой переулок, свернул в него и выключил мотор.

– Здесь можно поговорить спокойно. На чем мы остановились?

– «Альбатрос» был в Амстердаме полтора месяца назад.

– А-а, правильно, – с еле уловимой издевкой согласился Фастов. – Но по закону или по принципу достаточного основания, или достаточной причины, или, как там его, забыл, давненько учили…

– По какому закону? – не понял мистер Дей.

Фастов поглядел на него насмешливо: выдает себя за образованного человека, а элементарных вещей не знает.

– Есть такой закон в логике. Он иллюстрируется примером. Рассказать?

– С удовольствием послушаю, если это имеет отношение к нам с вами.

– Имеет. Вам полезно послушать для общего развития. Значит, так. Какой-то король или герцог объезжал свои владения. Каждая крепость должна была приветствовать его пушечным салютом. И вдруг одна крепость молчит. «Позвать коменданта!» Подъезжает комендант. «В чем дело, почему я не слышу салюта?» Комендант отвечает: «На то имеется семнадцать причин, ваше величество». – «Назовите их». – «Во-первых, нет пороха». Король сказал: «Достаточно, остальные можете не перечислять».

– Но какая тут связь? – спросил мистер Дей.

– Я вам тоже мог бы назвать семнадцать причин.

– А если «во-первых»?

– Во-первых, у меня не было с собой денег, которые я вам должен.

– Но вы по крайней мере могли бы прийти или, наконец, позвонить и сказать об этом.

– В таком случае я должен говорить и «во-вторых» и вообще о всех причинах.

– Например?

– Во-вторых, мы стояли в Амстердаме под погрузкой всего сутки. Я старпом. Как я мог отлучиться? Сутки никто из команды, даже коки, глаз не сомкнули, грузились как бешеные. При всем желании ничего у меня не получилось бы. Можете понять?

Мистер Дей недовольно пожевал губами.

– Вас трудно узнать, Юрий Георгиевич. Совсем другой стиль, другой тон.

– Вы меня видели только там, в Амстердаме. Одно дело – обедать в гостях, совсем другое – дома.

Фраза эта прозвучала двусмысленно, однако мистер Дей понять ее двусмысленности не мог: он ведь не знал, что Фастов сидит в тюрьме.

– Это верно. Но теперь деньги при вас?

– Увы, нет.

Мистер Дей как будто оледенел.

– То есть что это значит?

– Это значит, мой клиент подвел меня, а я огорчаю вас. И сам, поверьте, огорчен.

– Но объясните же. Какой это клиент – что-то на «швили»?

– На «швили» или на «ов» – не имеет значения. У него были неприятности.

– Были? Следовательно, больше их нет? Правильно я вас понимаю?

– Но и денег пока нет. И я заинтересован их получить не меньше вас.

– Разумеется. Но как же будет обстоять дело дальше?

– Надо немного подождать.

– Но я не могу, я сегодня улетаю отсюда, а через три дня из Москвы.

– Трех дней мало. Боюсь, раньше чем через две недели денег мне не доставят.

– Да-а…

Наступило молчание, которое в подобных ситуациях принято называть неловким. Его нарушил Фастов:

– Слушайте, Скеенс, неужели вы приехали сюда из-за этих денег?

Мистер Дей откликнулся не сразу. Может быть, оттого, что к нему обратились по имени, которым он не пользовался по прибытии в Советский Союз.

– Что? Ну, не только из-за них. Но и деньги ведь немалые – тридцать пять тысяч.

– Давно хотел вас спросить: зачем вам столько? И ведь, наверное, не я один вас снабжаю…

– Видите, какое дело, Юрий Георгиевич… Когда ваши туристы едут к нам, кое-кто из них, полагаю, желает запастись долларами. Не так ли?

– Значит, вы снабжаете советскими деньгами своих туристов?

– Вот именно. Я же вам еще в Амстердаме сказал, что занимаюсь валютными спекуляциями.

– А что это за туристы?

Мистер Дей сердито взглянул на него.

– У вас в машине не спрятан магнитофон?

– А у вас в чемодане?

Мистер Дей раскрыл лежавший у него на коленях чемоданчик, тот самый, с которым он навещал Храмова.

– Хорошо, что напомнили. Я сказал вашей жене, что привез посылку. Вот, возьмите.

В руках у Фастова оказался портативный магнитофон фирмы «Филипс».

– Благодарю, вы меня балуете.

– Хороший механизм, – сказал мистер Дей.

– У меня такой есть.

– Ну, продадите.

Это была пауза, чтобы отвлечься от главной темы, немного передохнуть. Но она не затянулась.

– Так что же мы предпримем, дорогой Юра? – Мистер Дей перешел на фамильярный тон.

– Можно подождать следующего рейса, но это будет очень не скоро.

– Почему?

– «Альбатрос» ставят в док. Ремонт, вероятно, сильно затянется.

– А вас не могут перевести на другой корабль, который ходит за границу?

– Все бывает. Но на это рассчитывать глупо. Можно прождать полгода.

– Это слишком много. – Мистер Дей покачал головой. – Деньги должны быть в обороте.

– Приезжайте еще раз месяца через два, тогда наверняка все будет о’кэй.

Мистер Дей насторожился.

– Два месяца? Вы говорите, два месяца? Только тогда у вас окажутся деньги?

– Нет, просто они могут поступать частями. Так уже случалось.

– Мне все это порядком не нравится.

– Мне тоже.

– Слушайте, оставьте, ради бога, этот ваш идиотский шутовской тон! – не выдержал мистер Дей.

– Хорошо, оставил. Я думал, вам так будет легче.

– Сдается мне, вы просто хотите меня успокоить, а в действительности все не так уж радужно.

– Обыкновенная задержка в передаче товара и денег. Зачем мне перед вами разыгрывать комедию?

Мистер Дей, кажется, немного успокоился. Он думал. Фастов разглядывал магнитофон.

– Вы говорите, деньги будут поступать частями? – спросил наконец мистер Дей.

– Возможно.

– Большими?

– Может, по пять, может, по десять тысяч. Трудно сказать точно.

– Гм, гм… Тогда вот что… Вы ведь ездите в Москву?

– Иногда.

– У вас будет много свободного времени, так что это не проблема. А дорога за мой счет.

– Да, но при чем здесь Москва?

– Я вам дам телефон одного молодого человека. У него часто собираются компании, к нему можно звонить и заходить, не опасаясь привлечь внимание.

– А не наоборот?

Мистер Дей зажмурился, словно от яркой вспышки.

– Пожалуй, наоборот, пожалуй… Видите, вы можете говорить совсем по-иному. – И он опять задумался, а потом сказал, отвечая своим мыслям: – Другие варианты еще хуже. Все-таки остановимся на Ричарде.

– Что за Ричард? Мне ведь, понимаете, не со всеми удобно встречаться.

– Он русский, советский, – поспешил успокоить мистер Дей, доставая блокнот и ручку. Он написал имя, фамилию и номер телефона, вырвал листок и хотел отдать его Фастову, но передумал.

– Нет, лучше запишите своей рукой. У вас есть на чем?

Фастов, в свою очередь, достал блокнот и ручку из ящичка на приборной панели автомобиля.

– Пишите: Ричард Славский. – Мистер Дей продиктовал семизначный московский телефон. Листок из своего блокнота разорвал и обрывки сунул в карман брюк.

– И что я ему должен сказать? Что привез деньги? – съязвил Фастов. – Это у вас, наверное, от жары.

– Вы опять за свое, – укоризненно заметил мистер Дей. – Скажите, что телефон вам дал человек по фамилии Дей, канадец. И назначите свидание. Не у него дома, как вы сами подсказали.

– Это что, ваш псевдоним? Вас так теперь зовут?

– Нет, пусть это будет паролем. Я его предупрежу.

– Расписку с него брать?

– Зачем же? Мы с вами друг с друга расписок не требуем.

– Посторонний человек?

– Не совсем.

– Ну, вам виднее. Не пора ли расставаться? Смеркается. Вас, наверное, ждут.

– Гид беспокоится, конечно.

Фастов завел мотор, развернул машину.

– Вы в какой гостинице?

– «Черное море».

– Где вас высадить?

– Не у подъезда, разумеется, но где-нибудь поближе. – И, не меняя безмятежного тона, мистер Дей сказал страшные, как он думал, для Фастова слова: – Не забывайте, Юрий Георгиевич, ваша амстердамская история хранится в тайне, но ведь она может и всплыть.

Фастов молчал, не зная, что ответить.

Мистер Дей покинул машину у железнодорожного вокзала. Простились они, пожелав друг другу удачи. Мистер Дей сказал на прощание:

– Не исключено, что я скоро опять приеду. Тогда увидимся.

– Так, может, проще дождаться вас?

– Нет, нет, делайте как договорились.

Сысоев ждал Фастова у кафе «Астра». Выслушивать показания Фастова о его беседе с мистером Деем не было необходимости: потайной магнитофон в машине все-таки имелся. Сысоев извлек его, забрал и тот магнитофон, что был подарен, отвез Фастова в тюрьму, велел письменно изложить весь ход встречи и разговора, поставил машину в гараж Фастова и на попутной добрался до управления.

Генерал Басков еще утром говорил с Москвой, попросил навести кое-какие справки и обещал вечером дать подробное сообщение обо всем новом, что станет известно касательно попавшего в поле зрения контрразведки иностранного туриста мистера Дея. Басков ожидал вестей от Сысоева с вполне понятным нетерпением.

Вечернее совещание проходило в том же составе, что и утреннее.

Сначала дважды прослушали магнитофонную ленту, потом началось обсуждение.

– Борис Николаевич, так кто же он, этот Скеенс-Дей? – спросил Басков.

– На простого курьера непохож.

– А приезжал за деньгами как курьер?

– Может, это не самое главное, хотя деньги немалые.

– А если главная цель – Храмов? – вставил слово Краснов.

Генерал посмотрел на него.

– Игорь Иванович, но это уже прямо противоположно первой версии.

Сысоев поддержал Краснова, но в своей особой манере. Он задал неожиданный вопрос:

– А если Скеенс специально Галину Храмову попросил себе в гиды?

Краснов благодарно взглянул на Сысоева, но генерал, перехватив этот взгляд, сказал с улыбкой:

– Не одним вам этот вопрос в голову пришел. Уже проверено. Да, мистер Дей гида себе выбрал сам. Но это лишь потому, что он уже приезжал в Советский Союз год назад и гидом у него была Храмова. Но в тот раз он ее не выбирал – взял, кого «Интурист» назначил. Так что это все же случайность.

Сысоев не сдавался:

– Тогда была случайность, а теперь, может, нет. Может, он узнал о таком удобном совпадении, и дай, думает, я все так незаметно подведу, что не сам Храмова разыскивать буду, а она меня с ним познакомит? Житейское дело.

– Вы хотите сказать, что у Дея имелся адрес Храмова, что у него была запланирована встреча? – уточнил генерал.

– Да.

– Может быть, поговорить об этом с Храмовой и нечего гадать? – мрачновато сказал лейтенант Прилепский, помощник Сысоева.

Сысоев даже головой покрутил, но возразил с обычным добродушием:

– Какая же польза? Если он незаметно подводил, значит, она ничего и не заметила.

– Тоже верно, – неохотно согласился Прилепский.

– А сама Галина Храмова… – начал Краснов и осекся.

– А что Храмова? – повернулся к нему Сысоев. – Она выбирала Дея? Это же роман-газета получается.

– Она его не выбирала, – вмешался Басков. – Не будем накручивать в связи с Храмовой замысловатые сюжеты. С нею все ясно. Тоже проверено. Не та личность.

– Все-таки дядя и племянница, – сказал Прилепский.

– Они не поддерживают между собой никаких отношений, – ответил Басков.

– Так что же нам остается? – спросил Сысоев. – Все между пальцами ушло.

– Зачем же вы так? – Басков откинулся на спинку кресла. – Подзадориваете?

– Нет, правда, Анатолий Иванович. На руках у нас остается один Храмов.

– И Фастов.

– Фастов – это на будущее. А сейчас, сейчас?

– За Храмовым надо смотреть построже, – сказал Басков, меняя тон почтя на официальный. – Краснов с этим справится. Только не пугать. – Он сделал паузу. – С Фастовым мы начали хорошо. Дальше разворачивать будем вместе с Москвой. Центр очень заинтересовался.

– Пощупать бы этого Сукинса-Дея как следует! – мечтательно проговорил Сысоев.

– Сукинс через три дня вылетает из страны. Билет заказан на Вену.

– А жаль!

– Всем жаль. Но мы ведь ленту слышали – он может и сам вернуться. А нет – надо ему в этом помочь. – Генерал посмотрел на стенные часы. – Ну, Краснов, тебе скоро его провожать, а остальным спать пора…

Краснов действительно провожал мистера Дея в аэропорту, издали, конечно. А из аэропорта поехал домой.

В то время когда Краснов, кинув голову на подушку, провалился в мертвый сон, в тюремной камере на своей не слишком мягкой постели Фастов перевернулся с боку на бок в сотый или двухсотый раз. Встреча со Скеенсом подняла со дна души улегшуюся было муть, и он вспоминал недавнее прошлое. И стонал иногда тихо и мучительно.

Глава VIII
Воспоминания в тюремной камере

Как все это произошло? Что его сбило с пути? Вроде бы курс его был всегда проложен правильно и никакие течения, никакие штормовые ветры не были страшны…

Он с отличием окончил мореходку, о которой мечтал с детства. Два года плавал на каботажных линиях на рудовозе. Потом перевели на танкер, и пять лет он ходил в загранку. Их судно считалось одним из лучших в пароходстве.

Он женился на самой красивой из всех своих знакомых, а знакомых у него было много. Он всегда нравился женщинам, ибо был мужествен, не лез за словом в карман и вообще производил на женщин такое впечатление, что любая будет за ним, как за каменной стеной.

К тридцати восьми годам у него было все, к чему он стремился. Жена красивая. Сын пошел в школу. Квартира обставлена великолепно. Он уже шестой год ходит первым помощником капитана на «Альбатросе» – сухогрузном судне водоизмещением восемь тысяч тонн. И недалек тот день, когда должна исполниться главная мечта – он станет капитаном дальнего плавания. Чего еще надо? Автомобиль? Но деньги уже скоплены, и очередь его недалека.

Он знал людей, которые откровенно завидовали ему: напористый, удачливый, всего добился быстро и без усилий, и по всему видно: еще далеко пойдет. К таким Фастов относился чуть свысока.

Но были и люди, которым завидовал он сам, сознавая, что завидует глупо, однако ничего не мог с собой поделать. Например, был у него один друг – не друг, но, в общем, из тех, к кому порою неудержимо тянет и от кого после недолгого общения хочется бежать подальше. Они познакомились в ресторане, на встрече Нового года. Тогда Юрий с Валентиной и своими ближайшими друзьями, тоже мужем и женой, решили попробовать, как это люди говорят друг другу: «С Новым годом, с новым счастьем!» – не за домашним столом, а за ресторанным, на виду у незнакомой публики. Заказали столик. Как водится, после нескольких рюмок, где-то во втором часу, в ресторане началось повальное братание. Их соседями оказалась симпатичная и очень веселая компания – две пары, примерно одного с ними возраста. Мужчины перекинулись шуточками, и вскоре столики были сдвинуты. Потом танцы, потом анекдоты. К пяти часам утра уже всем казалось странным, как это они до сих пор жили отдельно и ни разу не встретились. Может быть, из картины общей приподнятости чуть выпадала неестественная улыбка Валентины, которая не умела притворяться, но никто, кроме Фастова, этого не замечал. Юрию особенно понравился один из новообретенных друзей – тот, кого звали Мишей. Он был, правда, несколько полноват, с животиком и жирными щеками, но по всему чувствовалось, что это настоящий мужик, знающий себе цену. Он сказал, что по профессии юрист, а чем именно занимается, не уточнял. Все обменялись телефонными номерами и поклялись, что созвонятся в ближайшее время.

На улице, когда разошлись, Фастов спросил жену: «Почему они тебе не понравились?» Она сказала: «Не знаю. По-моему, не нашего поля ягода». Он только посмеялся.

Миша позвонил под старый Новый год, 13 января, и говорил с Фастовым так, словно считал его холостяком: он приглашал на вечер к себе домой одного Юру. И обращался к нему на «ты». Фастов, понизив голос – Валентина была на кухне, – сказал, что без жены не может. «Жаль, – весело посокрушался Миша. – Моя уехала к родичам в Ленинград. Приезжай, а?» Фастов отказывался. «Ну, тогда завтра днем. Сумеешь?» Что-то такое завлекающее было в голосе Миши. Фастов сказал, что заедет. И записал адрес.

Нет, до женитьбы он вовсе не был монахом, но Валентине не изменял ни разу. И когда 14 января утром он сказал ей, что надо съездить в пароходство, ему стала даже как-то страшновата эта первая между ними ложь. Ей, конечно, и в голову не пришло, что он врет. А он успокоил себя тем, что собрался не на свидание, а в гости к мужику. Ну, подумаешь, посидят, выпьют по чарке. Разве ж это измена?

Миша жил в старом районе, в старинном доме, где лестничные площадки были выложены цветным изразцом, где на каждом этаже было только по две квартиры, а перила лестницы сделаны из литого фигурного чугуна. Дверь Мишиной квартиры обита черной стеганой кожей – да, настоящей кожей, а не дерматином или клеенкой. И была эта дверь выше, чем потолки в его, Фастова, квартире. Он это почему-то отметил, и, забегая вперед, надо сказать, что именно дверь, обитая кожей, сыграла, как ни странно, чуть ли не главную роль в его отношениях с Мишей. Именно она дала толчок зависти, на которую он не считал себя дотоле способным, и она же послужила очень важным аргументом, может быть решающим, в тот ключевой момент, когда Фастову пришлось окончательно определяться – идти за Мишей или послать его к черту. Но то еще впереди, а пока Фастов нажал на кнопку звонка. Миша открыл дверь.

– Юра, дорогой, как мы без тебя скучаем!

От него попахивало перегаром, когда он пытался поцеловать Фастова в губы. Обернувшись, он крикнул:

– Черное и белое! – И стал снимать с Фастова пальто.

В конце длинной прихожей из открытой двери появились две девушки, одна черненькая, другая беленькая. Лет им было никак не больше двадцати.

– Таня.

– Наташа.

А Фастов непроизвольно представился по имени-отчеству: уж очень молоды они были по сравнению с ним.

– К столу, к столу, – громко призвал Миша. – Ведите его.

Девушки взяли Фастова под руки и повели…

Он вернулся домой на следующее утро. Он узнал за эти сутки много такого, чего при всем своем довольно многообразном опыте не успел узнать за предыдущие тридцать семь лет жизни.

Костя встретил его в коридоре и хотел поздороваться за руку, но он не позволил себе прикоснуться к сыну. Жена вышла из кухни, посмотрела на него, сдвинув брови, и сказала только одно слово: «Хорош». Он молчал. Уже из кухни она спросила: «Завтракать будешь?» Он все еще стоял у дверей и молчал. Ему вдруг остро захотелось содрать с себя все и выбросить за дверь, нет, в мусорный ящик на дворе. Костя смотрел на него и, казалось, начинал что-то соображать. Но он, конечно, ничего не понимал. Фастов снял пальто, снял пиджак, повесил отдельно, на крайний крючок. И заперся в ванной, где просидел целый час. Спали они в ту ночь врозь. Фастова тянуло покаяться во всем, но, пока он колебался между двумя решениями – сказать, не сказать, – его сморил сон. А на следующее утро все представилось не таким уж и гадким. Угнетало лишь то, что Валентина ни о чем не спрашивала.

А через неделю снова позвонил Миша, и они встретились днем в том же составе, но теперь Фастов сумел выдержать характер и ускользнул в восемь часов вечера, как ни хотелось ему остаться на ночь.

В этот раз удалось немного поболтать с Мишей о вещах, не касавшихся женщин. Миша сказал, что работает юрисконсультом на двух фабриках, что у него есть новая «Волга», но зимой он ездить не хочет – опасно; что эта огромная трехкомнатная квартира досталась ему от родителей, которые умерли; правда, в одной комнате раньше жила еще одна семья, но он дал им денег и устроил в кооператив, так что никто не внакладе. Квартира, как разглядел Фастов, была замечательная, а мебели в ней и всякого добра, от хрустальных люстр до стереофонического радиокомбайна, набралось бы на десятки тысяч.

Фастову не было дела до того, как это нажито, – он никогда не любил считать чужих денег. Но у него тогда шевельнулась мысль: неужели все юрисконсульты так роскошествуют? Для Фастова все заслонялось тем, что Миша приобщил его к неведомой раньше, какой-то терпкой, запретной и потому притягательной жизни неограниченно вольного человека. Удивляло одно: как умеет Миша так безбоязненно устраивать оргии в своем доме? Ведь в любой момент может нагрянуть жена. Или у него и с женой все устроено по законам свободной любви?

Такие вопросы занимали Фастова уже после второй попойки с Мишей, занимали без возмущения, а в смысле только чисто техническом. Он как бы примерял все это к себе. А ведь еще месяц назад ни о чем подобном он и подумать не мог.

С Валентиной отношения как будто наладились, но что-то ушло. Появилась натяжка. Фастову хотелось исчезнуть из дому, уйти в рейс. Там, в море, на соленом ветру, он очистится – не для жены, так для сына. Здесь, дома, время все сгладит и вернет прежнюю простоту и ясность.

У «Альбатроса» второй месяц ремонтировали машину и отлаживали разболтавшийся гребной вал, потому Фастов и бездельничал. Но вот наконец-то ремонт закончился. Приступили к погрузке, и теперь он дневал и ночевал на борту, даже когда его присутствия не требовалось. Однажды капитан, встретив его на пирсе, сказал грубоватым своим басом: «Видать, стосковался по хомуту». Каюта казалась Фастову убежищем от гнета.

И вот отвал. На пирсе разноцветная толпа провожающих, среди них Валентина с Костей. Никогда еще не было, чтобы прощание с ними доставляло Фастову радость, а сейчас он радовался. И за нее и за себя. Его очистит море, ее смягчит время, повторял он про себя…

Сухогруз «Альбатрос» курсировал между советскими портами и портами Северной Африки и Западной Европы. В своих трюмах он перевозил самые разнообразные грузы – от кофе и вина до транзисторных приемников и металлорежущих станков. Команда его пользовалась самой лестной репутацией у всех грузополучателей и грузоотправителей, потому что еще не бывало так, чтобы погрузка или разгрузка задерживались по ее вине.

Сейчас «Альбатрос» шел в Амстердам, где швартовался уже много раз. Обычный рейс. Наезженная дорога. Никаких неожиданностей не предвидится. Только, как всегда, надо быть построже в Бискайском заливе, который может в любое время года сильно потрепать, если зазеваешься, а в зимнее время особенно.

Их действительно немного потрепало, едва не сорвало одну шлюпку с правого борта, но команде это было не впервой. В Амстердам пришли точно по графику.

Между разгрузкой и погрузкой образовалось окно, однако капитана это не беспокоило. Из пароходства получена радиограмма, что в Амстердаме он должен принять вполовину меньше груза, чем предполагалось, потому что на обратном пути нужно забрать срочный груз в Марселе, который будет там готов к отправке через четыре дня. Так что время есть, волноваться нечего. Команда получила разрешение сойти на берег.

Валюты морякам выдается немного, но купить кое-что из недорогих вещей можно.

Фастов обычно покупал что-нибудь жене, но с тех пор, как у них родился Костя, она просила привозить только детские вещички. Вот и в этот раз он зашел в знакомый супермаркет, чтобы купить что-нибудь для сына. Ему понравился шерстяной свитерок и башмаки на толстой подошве с медными гвоздями. На это, собственно, и ушла его валюта, потому что шерсть всюду в мире стоит дорого. Осталось несколько разменных монет, и Фастов решил навестить бар, тоже давно знакомый, где ему уже случалось пропускать рюмочку-другую джина на остатки от покупок. Ему нравилось такое соприкосновение с чужим бытом – именно посидеть в баре. Магазин – он везде магазин, только в одном больше товаров, в другом меньше, а бар или ресторанчик – совсем иной разрез. Тут видишь не покупателей, которые тоже везде одинаковые, а людей, чувствуешь дух чужой жизни.