Текст книги "Левая политика, № 5 2008. Предварительные итоги"

Автор книги: Владимир Марочкин

Соавторы: Александр Шубин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

А не может случиться так, что дома будут отнесены к элитным и полуэлитным, а люди, получившие в них квартиры в советское время, не смогут за них платить?

Эти квартиры будут отходить более обеспеченным.

То есть сегрегация?

Сегрегация неизбежна, к сожалению. Мы зашли в такую ситуацию, когда избежать этого невозможно.

А вы уверены, что население, общество это примет?

В Москве уже принимает.

Москва всегда была более сегрегирована. А провинция?

В провинции не так много жилья, которое можно отнести к элитному.

И всё-таки есть. Там будет своя градация, нужно будет всё равно находить плательщиков, значит, сегрегация будет всё равно происходить.

Это общее явление. В такой социал-демократической стране, как Финляндия, разные районы Хельсинки заполнены разными социальными типами населения.

Я просто не уверена, что наше общество к этому готово.

Ну, общество всегда к чему-то не готово. Это объективная ситуация. И дело не в том, что у государства нет ресурсов, они у него есть. Но чтобы их эффективно использовать, необходимо решить, за что платит государство, а за что – не государство. Вот обеспечить качественное, бесплатное, но на конкурентной основе, образование, не всем, но всем достойным – это должно обеспечить государство.

А нельзя, чтобы было какое-то смешение видов жилья, чтобы избежать сегрегации, дифференциации районов?

Это не получится, в определённом смысле это даже опасно. С этим я столкнулся, работая с группой исследователей над анализом наличного жилищного фонда ещё в советское время в Ленинграде. Мы должны учитывать целый ряд факторов, определяя реальное качество и стоимость жилья: чистоту воздуха, загрязнённость почв, шум, стеновое покрытие, комфортность проживания с точки зрения социальной, транспортной инфраструктуры и т. д. Когда мы совместили всё это, мы получили полную характеристику жилья. Этот принцип, естественно, и сейчас работает. И всегда получается, что те, у кого чуть больше ресурсов, поменяются с теми, у кого ресурсов чуть меньше, и заберут у них более комфортное жильё. Обмен на рыночной основе будет происходить, он происходил даже в советское время. Так что мы от этого никуда не уйдём, нигде в мире от этого не уходят. Возможны и необходимы смягчающие мероприятия. Например, дешёвая ипотека, которая стимулирует жилищный рынок. Причём дешёвая ипотека на таких условиях, как, например, в Финляндии. Считанные проценты ты вносишь сначала, а по мере увеличения числа детей оплата уменьшается, причём резко, почти до нуля. Это мера и эффективной демографической политики, кстати.

Раз уж мы заговорили о сегрегации и неравенстве, тогда имеет смысл поговорить о том, какие вообще реальные группы есть в России.

Сейчас мы закончили работу по выявлению реальных групп по специальной методике и, кроме того, я буду помещать в «Мире России» цикл статей по сословности в России, по новообразованным сословиям. Подчёркиваю, что нас интересуют реальные группы, а не статистические. Наши расчёты показали, что общество в России очень дисперсировано. Вот как едешь и видишь сначала плотную группу деревьев, потом отдельные деревца, перелески, степи, то есть всякие непонятности у нас с социальной структурой. Большинство населения у нас не относятся к определённым социальным группам.

То есть у нас нет сколько-нибудь чёткой социальной структуры?

Не только у нас. Вообще мир так устроен. Весь мир, кроме кастового общества, так устроен, в нём существует определённая дисперсность. Иначе общество замерло бы без движения, перестало бы воспроизводиться. Мы не просто выявляем реальные группы, мы смотрим социальное воспроизводство, то, как общество движется, изменяется. Это живая жизнь, а не фотография. Существуют так называемые идентификационные группы. Семьи, где муж и жена – в одной позиции, где воспитываются дети в одном духе. Это ядра социальной структуры. Причём, согласно нашим расчётам, ядра группируются не по всем признакам. Что интересно, такой признак, как квалификация, не работает на формирование ядер. А в советское время работал. В качестве таких признаков не работает сейчас, кстати, и человеческий капитал, социальный капитал. Это очень плохо, это означает, что страна не очень развита.

Это означает, как минимум, слабость социально-культурных связей?

Да нет, причём здесь социально-культурные связи! Общество так работает. Не нужен никому этот капитал, вот и всё. Общество воспроизводит себя, не задействуя социальный и человеческий капитал индивидов.

Но получается, что образование не является реальным капиталом и группообразующим признаком…

Вот-вот, на нём карьеру не сделаешь. В нашем обществе имеют значение власть и деньги, причём власть важнее.

Согласно вашим расчётам, у нас социальных групп, именно как социальных субъектов, нет.

Нет, в западном смысле нет.

А куда делась интеллигенция?

А её уже и нет как реальной группы. Миф остался, даже люди остались, а группы нет. 74 % респондентов в нашем исследовании – исполнители, владеющие очень небольшой собственностью или не владеющие ею. Причём у них довольно высокий средний уровень образования, среди них полно людей с высшим образованием. Сплющенное общество. 74 % – никто и звать никак. Потому что именно признаки собственности, доходов и власти определяющие, а у 74 % эти показатели низки.

Получается, что значительная часть общества не попадает в социальные группы, которые вы называете идентификационными, а следовательно, не интегрирована относительно социальных интересов, не способна формулировать и отстаивать свои требования. И нет социокультурной групповой идентификации. Тогда откуда же может взяться импульс к изменению, точнее, кто способен стимулировать такие изменения?

Такова объективная социальная картина российского общества. Мы считали, не зная, что получим.

Есть ли вообще перспективы самоорганизации, устойчивых социальных движений? Какие перспективы у левой оппозиции в таком обществе?

Такой тип общества очень неустойчив. Повторяю: 74 % в наших расчётах – никто и звать никак, исполнители, не собственники. А выборка очень представительная, она отражает реальный тип общества. России жизненно необходимо сейчас стимулирование и поддержка инновационных форм экономики, формирование соответствующих ей социальных групп, принципиально нового «среднего класса» и вместе с тем оппозиционной элиты (контрэлиты общества). А иначе знаете, чем всё это кончится? Это кончится взрывом.

И последний вопрос: над чем вы сейчас работаете?

Вместе со своими коллегами я работаю над проблемами, связанными с ролью государства в нашем обществе. В связи с этим нами обсуждается концепция неоэтакратизма, влияние цивилизационных особенностей России на её развитие, будущее социализма как социальной системы. Конечно, рыночные отношения, частная собственность и либеральная демократия – скорее всего, необходимые вехи исторического развития России. Но я твёрдо убеждён в том, что гуманистической перспективой для человечества является тот образ жизни, который создать может только социализм. Но не псевдосоциализм советского образца, а социализм, который гораздо будет ближе к тому, что мы наблюдаем в таких странах, как Швеция. На чём я стою и сегодня.

Огромное спасибо, Овсей Ирмович, за содержательный и интересный разговор.

ДРУГИЕ БЕРЕГА

Мировой экономический кризис: рыба гниёт с головы[7]7
  Статья перепечатывается из австрийского журнала «LUNAPARK 21 Zeitschriftt zur Kritik der globalen Okonomie».


[Закрыть]

Лукас Цайзе

Уже начало этого года ознаменовалось тем, что международный финансовый кризис, разразившийся в августе 2007-го, всерьёз затронул биржу. Курс акций упал для большинства компаний – не только у банков. Сейчас и управляющие фонды, и стратеги, и портфолио-менеджеры признают, что этот финансовый кризис означает конец бума реальной экономики. Бумом в данном случае считался гибкий рост прибыли от производства. Действительно, за период подъёма прибыли выросли почти вдвое. Ещё поздней осенью 2007 года казалось, что то, что банкиры сами называли реальной экономикой (производство, строительство, торговля, транспорт, а также различные услуги, не входящие в финансовую сферу), кризисом совершенно не затронуто. Однако от криков о кризисе инвесторы впали в истерику. Многие эксперты уверяли, что не всё плохо, а головные компании и их подразделения утверждали, что перспективы исключительно радужны. Впрочем, к концу года, когда кризис всё ещё не миновал, их голоса звучали уже не так оптимистично. Международный

Валютный Фонд (МВФ) заявил, что этот кризис будет стоить мировой экономике половины завоёванных за последнее время процентных пунктов, но он ни в коем случае не должен завершиться спадом, даже в США, однако накануне Рождества часть экспертов всё же предсказала экономический спад в США. К такому выводу пришло большинство экономистов инвестиционных банков Нью-Йорка: Дэвид Розенберг из Merrill Lynch, Ян Хатциус из Goldman Sachs и Ричард Бернер из Morgan Stanley.

Спад вероятен

Давайте предположим, что они правы. Тогда спад в США окажет массовое давление на конъюнктуру Западной Европы, особенно на Германию, зависящую от экспортных поставок. Прямое воздействие финансового кризиса через тысячи фьючерсных и кредитных сделок на инвестиции и потребление при этом вообще не принимается в расчёт. И то, что до настоящего момента никакого видимого спада нет, – ещё не аргумент. Последний циклический конъюнктурный кризис мировой экономики проявился во внезапном обвале фондового рынка в марте 2000 года. По статистическим данным, цифры на этот злосчастный 2000 год показывают в Германии ещё один из самых высоких коэффициентов роста и вместе с тем пиковую точку цикла развития. Подъём начался через год после того, как прекратился приток инвестиций. Тот факт, что конъюнктурный цикл в Германии ещё очень молод, проник далеко не во все сферы, пока не сильно влияет на семейные бюджеты немцев и их потребительский спрос, не может успокаивать. В 2000–2001 годы подъём в Германии тоже только начинался и был при этом прерывистым, в то время как гиперспекуляция акциями интернет– и телекоммуникационных компаний привела к краху.

Некоторые эксперты утверждают, что сегодняшняя ситуация идентична той, что сложилась в 1998 году. Тогда, после азиатского кризиса и обрушения российского финансового рынка и краха инвестиционного фонда LTCM в США, мировой финансовый рынок постигла катастрофа. Однако в конце года курсы акций были выше, чем когда-либо. В сегодняшней картине есть существенное отличие от ситуации 1997–1998 годов: тогда кризис исходил с периферии мировой экономики. Прошлый процесс начался с Таиланда, а нынешний кризис начинается с метрополии, из самой сердцевины капитализма, из центра финансового рынка – а именно из США. Под вопросом находятся финансовые связи и отношения как внутри США, так и во всём остальном мире. Это чрезвычайно ярко проявилось в резком падении курса доллара по отношению ко всем мировым валютам, которое произошло осенью 2007 года. Таким образом, сегодняшний кризис сопоставим с тем, что разразился в начале 70-х годов: тогда американское правительство было вынуждено заморозить курс доллара. Валютная система, в которой все элементы взаимосвязаны, рухнула полностью.

Потребительский бум при стагнирующем доходе и снижении сбережений трудящихся

Пусковым механизмом для нынешнего кризиса послужил подрыв сектора недвижимости на рынке США. В течение многих лет уровень цен на недвижимость в жилищном секторе искусственно спекулятивно раздувался. Бум на недвижимость был в то же время серьёзным основанием для относительно непрерывного экономического роста в США. Стал возможным уверенный спрос на жилую недвижимость при быстро растущих ценах, достигнутых необычно низкими процентными ставками на аренду. Конец бума недвижимости в США был также обозначен эмиссионными банками – через повышение процентов. В течение почти двух лет цены на недвижимость больше не росли. Можно было предвидеть, что в 2007 году они начнут падать. Это и случилось.

Бум в США стал возможным ещё и из-за того, что на международном уровне сложилась новая финансовая отрасль. Она позволила гражданам США влезть в долги сильнее, чем когда-либо ранее в истории. Обычно в капиталистической национальной экономике есть предприятия, которые берут в долг, чтобы с помощью этого осуществлять инвестирование. А частные хозяйства, напротив, стараются сберечь средства. Но в США в последние годы всё пошло не так. Норма сбережений для среднестатистической семьи упала ниже нулевого уровня. Только так американцы могли увеличивать потребление в условиях почти не растущей оплаты труда, не слишком повышающейся занятости и стагнировавшем доходе.

Огромные задолженности американских частных хозяйств соответствовали колоссальному дефициту во внешнеторговом балансе и в соотношении спроса и предложения внутри страны, который начал оформляться в 90-е годы и к 2000 году ещё более разросся. Этот дефицит возник на почве совершенно абсурдной системы финансирования в мировой экономике.

Огромный спрос американских потребителей приводит в движение всю конъюктуру в мире – прежде всего в Азии, но и в Европе. Американские семьи брали средства на эти расходы через постоянно растущие задолженности, которые снова стали возможными, поскольку процентные ставки были низкими, а также так как семьи, которые имели в собственности недвижимость, из-за растущих цен на жильё могли закладывать эту недвижимость за большие деньги. Низкие процентные ставки снова позволили, с согласия других государств, включить американский капитал в оборот. Частные предприятия, банки, центральные банки, фонды и страховые компании со всего света в огромных количествах вливали в США инвестиции. Один из наиболее значимых примеров – гигантские резервы эквивалентом более 1 миллиарда долларов, которые китайский Центральный банк вложил в американские облигации государственного займа. Другой пример – ошибочные сделки маленьких немецких банков, вроде IKB или Sachsen LB, связанные с плохо застрахованными американскими ипотеками.

Финансовый кризис и «реальная экономика»

Финансовый кризис стал непреодолимой преградой на пути финансовых потоков в направлении США. Он же явился и кризисом гигантского финансового сектора. Кризис, таким образом, подорвал тренд, которые устойчиво продолжался несколько десятилетий – финансовый сектор постоянно увеличивался по отношению к остальной части экономики и постепенно стал доминирующим элементом мировой экономической системы Это явление можно было наблюдать как в единичных случаях, таки в статистических числовых данных то есть в том, что:

* на международном уровне намного активнее, чем общественный продукт, увеличивалось финансовое имущество;

* увеличилась доля прибыли страховых компаний и банков в общей доле прибыли предприятий;

* выросли цены на нематериальные активы (акции, займы, недвижимость) в связи с увеличением валового национального продукта;

* впервые за десятилетия оборот акций, облигаций, валюты и т. д. превысил оборот от торговли реальными товарами;

* произошли огромные изменения в покупке предприятий;

* возникли новые финансовые отрасли, начавшие свою экспансию – такие как инвестиционные фонды и фонды частных акций;

* развился быстрый доступ к кредитам для покупки предприятий (и, соответственно, понизились кредитные стандарты);

* и, наконец, зародилась обширная отрасль, которая охватывала переоформление кредитов и дальнейшую их перепродажу

Кризис напрямую разрушил ту часть экономической системы, которая обеспечивала традиционное финансирование жилых домов из банковских сделок, сделав это частью международных спекуляций. Таким образом, инвестиционные банки нашли метод обогащения на добрые 10 лет – перепродавать кредиты другим инвесторам. С помощью этих операций банки могли использовать этот капитал для дальнейшей выдачи кредитов, что, в свою очередь, позволяло обслужить всё больше ибольше потенциальных заёмщиков. Рынок ссудного капитала и задолженности национальной экономики расширялись.

Нынешний кризис прежде всего ограничит эту экспансию и рост глобальной задолженности. С помощью девальвации он лишит финансовый сектор «воздуха спекуляций». Он также изменит роль самого большого государства-должника – США. При этом получится, что мировая экономика после нанесения такого удара по финансовому сектору сможет, в лучшем случае, удержаться на плаву. Банковский сектор должен рассматриваться как действительно открытая инфраструктура, каковой он, собственно, и является. Доход с ценных бумаг и сделки финансовых институтов должны жёстко контролироваться и ограничиваться, то есть рынок капитала должен, наконец, стать регулируемым.

Перевод Анастасии Кривошановой

Объединённая социалистическая партия Венесуэлы и социализм: взгляд изнутри

Орландо Чирино

24 марта 2004 года президент Венесуэлы Уго Чавес на митинге объявил примерно 3 тысячам сторонников о создании Объединённой социалистической партии Венесуэлы (PSUV). Вниманию читателей предлагается интервью, которое было взято 13 апреля 2007 года венесуэльским сайтом www.aporrea.org [8]8
  Перевод выполнен по английскому тексту, опубликованному в журнале New Politics (Winter 2008. N 44).


[Закрыть] у Орландо Чирино, одного из руководителей Национального рабочего союза (UNT) и лидера Объединённого автономного революционного классового течения (С-Cura), входящего в PSUV. Национальный рабочий союз был основан после того, как в 2002 году лидеры старых профсоюзов – Конфедерации венесуэльских рабочих (CTV) приняли участие в попытке свержения президента Чавеса, устроенной олигархами. В декабре 2007 года CTV объединилась с менеджерами компании и Торговой палатой в попытке обрушения экономики путём увольнения рабочих нефтяного сектора. Для многих рабочих провалившийся призыв CTV поддержать начальство забастовкой стал последней каплей, и борьба против увольнений радикализировала их, а также придала уверенности и сил к самоорганизации – уже без CTV. На протяжении 40 лет своей истории CTV была крайне недемократичной, а бюрократы активно сотрудничали с администрацией с целью подавления рядовых рабочих. Активистов-демократов увольняли, и даже убивали – в то время как профсоюзные боссы закрывали на это глаза. В мае 2003 года рабочие практически всех отраслей промышленности собрались в Каракасе, чтобы основать новую конфедерацию – UNT. Вопрос, однако, в том, насколько новые профсоюзы сумеют сохранить свою независимость, не превращаясь в придаток новой власти.

Орландо, какова ваша оценка проблем, поднятых президентом Чавесом 24 марта, когда он предложил создать PSUV?

Огромный плюс той дискуссии, которую начал президент Чавес, в том, что она даёт возможность обсудить саму природу, сущность венесуэльской революции, проект создания PSUV, роль, которую различные социальные группы сыграли в революции, особенно рабочий класс, – это дискуссия о том, как строить организацию. Этот вопрос тянет за собой цепочку других проблем, которые мы должны обсуждать открыто, публично и с максимальной честностью.

Больше всего настораживает то, что президент закончил своё выступление именно тем, что он ранее осуждал: он критиковал политический каннибализм, который так характерен для левых организаций, но в итоге объявил всех, кто не разделяет его точку зрения, контрреволюционерами. Я думаю, он совершил серьёзную ошибку: вместо того, чтобы стимулировать дискуссии и дебаты, он их блокирует и порождает сектантство – а с ними президент, как он сам заявил, готов бороться любыми силами.

Какие из упомянутых проблем вы считаете наиболее острыми?

Конечно, вопросов, требующих обсуждения, очень много. Позвольте остановиться на двух. Например, президент сказал, что реформисты представляют опасность, – и я с этим полностью согласен. Но при этом я считаю, что сама предложенная президентом программа основана на реформистской концепции и что логика капитала не даст нам ни единого шанса на прорыв. Сейчас поясню.

После страшнейшей атаки неолиберапизма в 90-х мы вновь наблюдаем многомиллионные долларовые инвестиции международного капитала в стратегические секторы нашей экономики – нефтяную промышленность, добычу ископаемых, угольную промышленность, строительство и инфраструктурные проекты. Международные консорциумы из России, Китая и Ирана эксплуатируют наших рабочих как никогда прежде. Я не верю, что одни транснационалы лучше других. Все они изначально стремятся к монополизации производства и торговли, к максимальной эксплуатации рабочих, грабительскому пользованию национальными природными ресурсами, политическому вмешательству в процесс принятия экономических решений в тех странах, куда им удаётся проникнуть. Это удар в самое сердце той экономической модели, которую мы пытаемся построить.

Президент считает инвестиции транснациональных корпораций шагом вперёд. Я же вижу, как мы при этом предлагаем нашу революцию в качестве залога иностранным бизнесменам, которые готовы вложить в неё деньги. Для меня первым шагом на пути к социализму стал бы разрыв с этими компаниями и корпорациями. Наше правительство, напротив, пропагандирует объединение в максимально крупные экономические группы: например, покупка CANTV[9]9
  Телекоммуникационная компания, которая была национализирована.


[Закрыть] и Электрической Компании Каракаса. Очевидно, что восстановление этих компаний государством – серьёзный прогресс, но представители бизнеса были так этому рады, что даже сделали публичное заявление в поддержку такого шага.

Не меньше меня волнуют слова президента о том, что SIDOR (Orinoko Steel – крупная компания, занимающаяся сталью) национализирована не будет, потому что ей управляют «хорошие капиталисты». На самом деле, компания была приватизирована ещё при 4-й Республике[10]10
  В Венесуэле к 1998 году сменились четыре республики. 4-я Республика была антиболиварианской и оппозиционной по отношению к правительству Чавеса. Уго Чавес, в свою очередь, основал 5-ю Республику.


[Закрыть] и владеет ей аргентинский транснациональный консорциум Techint. Нам кажется, президент Чавес занял такую позицию, поскольку компания опирается на страну, управляемую «дружественным» президентом Киршнером. Но я всё-таки хотел бы знать: с каких пор мы делим капиталистов на «хороших» и «плохих»?

В последнее время президент часто публично ссылается на Китай. Мы бы попросили его от этого отказаться, потому что несколько лет назад капитализм в Китае был успешно восстановлен, так что теперь это страна, где рабочий класс эксплуатируется сильнее всего. Это рабы нового времени, которыми правит прогнившая партия, по-прежнему именующаяся «коммунистической», но по сути, подчиняющейся транснациональным корпорациям. В довершение всего там только что ввели в конституцию право на частную собственность. Так что Китай вряд ли может служить достойным примером.

Следующий важный момент, на котором я бы остановился, – это роль социальных классов в революции. Можно даже не призывать в свидетели Маркса, Энгельса, Ленина или Троцкого, чтобы узнать, что единственным способом ниспровержения капитализма, системы, где меньшинство навязывает свою волю большинству, будет экспроприация предприятий рабочим классом и людьми, принадлежащими к этому большинству, настоящими производителями и переход производства под их контроль. В этом смысле, то, что мы понимаем под социализмом, объясняется очень просто. Но, несмотря на простоту, в Венесуэле этот процесс встречает всё больше трудностей. Мы, рабочие ключевых секторов экономики, находимся в таком положении, что не можем рассчитывать не то чтобы на рабочий контроль, но даже на совместное управление. В стратегических секторах государство не будет рассматривать даже его возможность.

Нашим товарищам на заводе Constructors Nacional de Valvuas (переименован в Inveval[11]11
  Завод, производящий электронные лампы. Был национализирован правительством Чавеса в апреле 2005 года, сейчас он функционирует под контролем рабочих.


[Закрыть]) пришлось пройти через настоящие физические страдания и голод, и сражаться как черти, чтобы правительство наконец выслушало их и экспроприировало завод. Рабочие на заводе Venepal (ныне Invepal), который производит картон и бумагу, боролись 10 месяцев, прежде чем победили капиталистов, – а правительство не обращало на это внимания. И сейчас у нас перед глазами ситуация на Sanitarios Maracay[12]12
  Завод Sanitarios Магасау производит керамическую сантехнику. Предыдущий владелец закрыл предприятие после нескольких лет нескончаемых конфликтов с рабочими. Они заняли завод и возобновили производство для нужд местных общин. В декабре 2006 года рабочие прошли маршем до Mirafores Palace в знак национализации предприятия.


[Закрыть], где рабочие держат блокаду во имя национализации, но правительство выказывает мало интереса к процессам такого рода.

Это позволяет предположить, что экспроприация не входит ни в планы правительства, ни в намерения PSUV. Но в таком случае мы движемся никак не в сторону социализма, а скорее в направлении своего рода государственного капитализма, который стремится несколько ускорить развитие страны.

А как насчёт взглядов Чавеса на независимость профсоюзов?

Этот вопрос по-настоящему значим. Президент не может изменить историю и сказать, что те из нас, кто борется за независимость профсоюза, каким-то образом были «отравлены» опытом 4-й Республики. Напротив, автономия профсоюзов – это единственное действенное противоядие от бюрократизации, именно поэтому мы смогли спасти революцию в 2002 и 2003 годах. И пока такое положение будет сохраняться, революцию можно считать под надёжной защитой.

CTV продала душу двухпартийной системе и, следовательно, порождённым ею правительствам. 40 лет подряд венесуэльское профсоюзное движение переживало тяжёлые времена, потому что рабочие были марионетками в играх старых партий (Copei и AD)[13]13
  Copei (Комитет по организации независимых выборов, также называемый socialcristiano, социальными христианами) и АО (Демократическое действие, Accion Democratica) делили между собой управление Венесуэлой в течение 40 лет. После падения военной диктатуры генерала Переса в 1958 году последовала своеобразная сделка между двумя правящими партиями, разделившими власть – между номинально левой AD и консервативной Copei. Это соглашение создало двоевластие, которое не оставило места для PSV (Коммунистической партии), которую поддерживали организованные рабочие. Коммунистов также вытеснили из CTV. в которой скоро начало верховодить AD и которая стала инструментом политики США (подробнее см. статью “Куда идёт Венесуэла» по адресу www.venezuelaanalysis.com/articles.php?artno=2097).


[Закрыть] и работодателей. Венесуэльцы до сих пор помнят, как AD решала судьбу рабочих, продавая и покупая контракты и сотрудничая с правительством, чтобы контролировать профсоюзы и CTV. Не стоит забывать, что забастовка, организованная предпринимателями в 2002–2003 годах проходила с CTV и Fedecamaras[14]14
  Организация работодателей Венесуэлы.


[Закрыть] во главе. Смысл существования нового союза UNT состоит в прямо противоположном: в борьбе автономию профсоюзов и создании рабочих организаций, призванных оказывать сопротивление всем попыткам поставить их под политический контроль или склонить к компромиссам.

Президенту тоже стоит помнить, что в ходе профсоюзных выборов 2001 года, когда, как известно, CTV отличилась грандиозной фальсификацией, многие рабочие не поддержали Аристобуло Истуриса именно потому, что его воспринимали его как кандидата от правительства. Президенту Чавесу лучше понять, что из-за так называемого классового чутья, уровня классового и революционного сознания, а также объективного противостояния с собственниками предприятий, поведение рабочих будет отличаться от поведения крестьян или студентов.

Самое худшее в комментариях президента – это, однако, предположение, будто наша борьба за независимость рабочего класса контрреволюционна. Это неправда. Вместе с другими товарищами мы построили национальное профсоюзное движение, которое не только боролось с бюрократией во имя социализма, но и яростно защищало автономию профсоюзов. Второй конгресс UNT может служить тому доказательством. Виной произошедшему не существование пяти соперничающих фракций течений или личные разногласия лидеров – описывая это в таких терминах президент Чавес ошибается. На самом деле последние два года источником всех наших конфликтов служило диаметральное расхождение двух концепций: на одном фланге были те, кто считал, что профсоюзы должны быть тесно связаны с правительством, а на другом – те, кто боролся за суверенность и независимость профсоюзного движения.

У нас за плечами 30 лет профсоюзной работы, и ни разу за это время мы не пошли на компромисс с работодателями или правительством, не говоря уж об интересах иностранного империализма. И мы не собираемся менять наш курс сейчас, несмотря на то, что президент назвал нас «ядовитым осадком 4-й Республики». В рамках профсоюзного движения мы неустанно сражались за классовые принципы, демократические методы и целостность, порождённую пролетарской моралью. Как и Партия социалистических рабочих – Искра (PST-La Chispa), мы гордимся, что были первой политической организацией, поддержавшей кандидатуру Уго Чавеса на президентских выборах. Думаю, он всегда будет помнить первые митинги, которые мы организовывали в районе Кисанда в Валенсии, или встречи с текстильщиками в Арагуа. Так что в этом плане наша история безукоризненна.

Мы до сих пор находимся в авангарде борьбы с CTV, подержали создание FBT[15]15
  Боливарианская федерация Рабочих. Согласно Роберто Лопесу Санчесу из UNT (Roberto Lopez Sanchez), члены федерации стремились к уничтожению UNT как боливарианской союзной организации, а также к созданию бюрократического «ограждения», которое контролировалось бы «истинными социалистами и революционерами», каковыми они себя считали (New Socialist, www.newsocialist.org/index.php?id=1309)


[Закрыть] и охотно следуем курсу UNT. Мы присоединились к лучшим активистам при перевороте 11 апреля 2002 года, находились в самом центре работ по восстановлению нефтяной промышленности во время локаута, устроенного предпринимателями в 2002–2003 годах. Таким образом, наши летописи повествуют о весьма почётных делах.

В поддержку своих высказываний в контексте происходящего Чавес процитировал Розу Люксембург. Что вы думаете об этом?

Президент попытался использовать труды Розы Люксембург для оправдания своей борьбы против независимости профсоюзов – но надо понимать, что она писала в определённую историческую и политическую эпоху, и учитывать это. Когда Роза Люксембург говорила об автономии профсоюзов, речь шла о немецкой социал-демократической партии и борьбе с синдикалистскими и бюрократическими тенденциями в профсоюзах. Но как троцкист, я вынужден признать, что Троцкий ошибался, говоря сразу же после победы большевиков, что профсоюзы в России не должны быть автономны. Хорошо, что Ленин тоже участвовал в этих дебатах и отстоял независимость. Да, Троцкий приводил весомые аргументы – это действительно было время военной экономики, голода, гражданской войны, физического насилия над рабочим классом и лидерами профсоюзов, а во время иностранной интервенции. Тем не менее, Троцкий ошибался, а Ленин был прав.

Я говорю это к тому, чтобы вы не считали нас догматиками. Мы считаем, что должны анализировать реальность и критически относиться к нашей истории. Не случайно много лет назад сталинисты считали нас контрреволюционерами, так как мы боролись за новую революцию, которая сметёт бюрократию, захватившую власть в России.

Какое влияние оказала эта дискуссия на независимость профсоюзов?

Увы, весьма значительное. Например, нам пока так и не удалось провести внутренние выборы в UNT. В прошлом году основным аргументом против было то, что президентские выборы важнее. Само собой, мы не были против призывов к голосованию за Чавеса, но считали, что они должны исходить от законно избранных лидеров. К сожалению, этого не случилось.

Другой стороной медали стала трагедия, которую сейчас переживают рабочие бюджетного сектора и нефтяной промышленности. Если бы профсоюзы не были автономны и мы были вынуждены принимать то, что предлагает нам правительство и функционеры, нам пришлось бы принять и контракт, предлагаемый Fedepetrol[16]16
  Союз рабочих нефтяной промышленности


[Закрыть]и другими федерациями, которые не только не легитимны, но и просто являются империалистическими саботажниками, подрывающими промышленность. И благодарить за то, что краха не случилось, надо именно нашу борьбу за независимость.

То же касается и рабочих бюджетного сектора. Министр занят заключением сделок с лидерами профсоюзов, у которых не только нет реальной власти, но и поддерживает их меньшинство. Их сила держится только на контроле всего аппарата и поддержке правительства.