Текст книги "Все там будем"

Автор книги: Владимир Лорченков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

– А полегче никак нельзя?! – крикнул он. – Разбушевались, Чкаловы!

– Простите, президент, – оправдывались пилоты, – но чтобы исчезнуть с радаров, это был совершенно необходимый трюк.

Воронин, поворчав еще немного, присел прямо на полу, и хлебнул чаю из термоса. Сюда бы еще коньяку, подумал президент, но решил – это уже после. Все-таки в его возрасте подобные рискованные процедуры нужно выполнять, будучи совершенно трезвым.

– Коньяку бы, – облизав губы, словно угадал мысли шефа пилот. – Вот уж потом напьюсь.

Президент оглянулся. В проходе салона столпилось двадцать человек из свиты. Пять советников, шестеро из службы протокола, один министр реинтеграции[15]15
   воссоединения, в Молдавии есть министерство воссоединения с Приднестровьем – прим. авт.


[Закрыть], и восемь человек совершенно посторонних. Те попали в президентскую делегацию просто потому, что у них нашлось по четыре тысячи евро за вывоз в Италию. Присутствовали в самолете еще несколько человек, судьба которых была совершенно неясна. Двое советников, по экономике, и по внешней политике, которых Воронин не очень-то и любил.

– Ребята, а чтобы все было чисто, вы самолет и вправду разобьете? – спросил он, отвлекаясь, у пилотов. – Совсем?

– А чуть-чуть разбить самолет, наш президент, – смеялись молодые белозубые летчики, – невозможно. Так что совсем разобьем. Не беспокойтесь. Парашют взяли?

– Так точно, – вдруг по-военному ответил Воронин, и снова захотел коньяку. – Выпить с собой есть? В смысле, уже потом. На земле?

– Само собой!

Летчики посмеивались, и Воронин успокаивался. До осуществления его мечты оставалось всего десять минут. Две минуты назад его самолет ушел с радаров Земли. Сейчас они летят уже над территорией Италии. Через пять минут он, и его сопровождение, – все, кто скинулся по четыре тысячи, – будут прыгать с парашютами. Их в условленном месте уже ждут молдаване, которые занимаются трудоустройством наших в Италии. Наконец-то, подумал Воронин, я попаду в нормальную страну. Где на улицах чисто. Где люди вежливые. Где всем живется, как в раю. Может, подумал он, прощупывая в прокладке пиджака зашитые десять тысяч евро, пиццерию потом открою…

А на родине пускай Лупу разбирается, спикер. Он молодой, он справится. К тому же, думал Воронин, кто бы не приходил к власти в этой стране, никому не удается сделать жизнь в ней лучше. Молдавия просто заколдованная какая-то! Так что черт с ней. Через десять минут он выпрыгнет с парашютом, его встретят, привезут в городок на севере Италии, дадут работу и документы. И вся свита так же устроится. А самолет, который оставят и пилоты, разобьется в верхушках гор. За те недели, что до него кто-то доберется, его занесет снегом и льдом, и искать тела вряд ли станут. Президент увидел весь план, как единое целое, и вновь подивился уму тех, кто планирует переправку молдаван в Италию! Таких бы побольше в правительстве, может, и выкарабкается Молдавия-то!

– Значит, вы президент, – задумчиво повертел в руках визитку Воронина человек в кишиневском офисе, – и хотели бы смыться в Италию, а денег у вас всего четыре тысячи евро? Ну, что ж, это как раз обычная такса. Автобусом ехать не хотите? А чем? Давайте мы придумаем, как вас отправить. Только с одним условием.

– Да-да, – с готовностью отозвался президент

Он пришел в этот офис вечером. А нашел эту фирму по объявлению на столбе «Отправляем в Италию. Не интим». И два телефона.

– Условие простое, – сказал делец. – Бензин ваш!

… Подумав о том, какую скорбную рожу скорчит Берлускони[16]16
   премьер-министр Италии – прим. авт.


[Закрыть], Воронин засмеялся. Поделом ему, старому жулику! Не хотел пускать делегацию президента Молдавии, так пускай теперь выражает соболезнования.

– Мой президент, – похлопал по плечу Воронина старший пилот, – готовьтесь.

Президент встал, и, глянув на советников без парашютов, вспомнил.

– А с этими, – ткнув в их сторону большим пальцем, спросил он, – что делать?

– А ничего, – махнул рукой пилот, молодой парень, – пускай остаются…

– Где? – не понял президент. – Самолет что, без пилотов в Молдавию вернется?

– Пускай в самолете остаются, – объяснил пилот, – вот что я подразумеваю.

Президент подумал, и решил, что это будет не очень хорошо. Негуманно как-то.

– Негуманно как-то, – крикнул он пилоту, уже открывавшему двери для десантирования. – Мы же не звери.

– Правильно! – заорал пилот. – Мы люди, и, в отличие от зверей, мыслим и думаем.

– Верно! – одобрил президент.

– И вот я думал, думал, и вот чего придумал. Если вдруг до самолета доберутся, два тела все-таки найдут, значит, вопросов будет меньше. Это раз. Если мы хоть одного человека даром в Италию вывезем, получается, мы себе весь бизнес порушим. Это два! Так что делаем?..

Президент оценивающе глянул на советников, пожал плечами, и шагнул к открытой двери. Оттуда волосы его развеял по лице мощный ветер, и Воронин будто десяток лет сбросил. Перед тем, как он прыгнул, пилот еще раз спросил:

– Так что делаем с этими-то?

Президент ответил:

– Соболезнуем!

ххх

… Думая о волосах Стеллы, Серафим с тоской вспоминал девушку, и пенял жизни за то, что она сложилась не так. Ведь в библиотекаря Серафим был влюблен с самого первого класса. С тех самых пор, как глядя на ее чуть влажные виски, уселся рядом, и ударил по спине пеналом. Но шли годы, они росли, а парта нет, и Стелла никак не давала понять, – с досадой думал робкий Серафим, – своего к нему расположения. Может, думал он, потому и нашел я другую любовь своей жизни, Италию. Но и Стеллу забыть было трудно. А думая о ее любовнике, председателе райцентра, о связи которого со Стеллой судачил окрестный люд, Серафим чувствовал, как невидимая рука архангела Гавриила сокрушает ему ребра. Но потом смирялся, поскуливая.

– Что поделать, – стонал тихонько, чтобы не разбудить Василия, Серафим, – судьбу не выбирают. Не суждена она мне, не суждена.

Серафим вспоминал, и как пришел к Стелле за самоучителем итальянского языка, и как она была холодна с ним, и как он пытался мыслями пробудить в ней чувство, но словами сказать постеснялся, а потом уходил, досадуя на себя. А она, наверное-то, сразу о нем забыла, едва он за порог вышел, и стала прихорашиваться, любовника своего ожидая…

Что ж, в жизни каждого мужчины бывает женщина, которая и слышать о нем не хочет, а он сохнет и сохнет, словно брынза, вынутая из рассола, и брошенная на каменный прилавок рынка…

Серафим сжал зубы, и снова застонал. Потом решительно, но осторожно, чтобы не перевернуть лодку, встал. Хватит! Он все же человек взрослый, и у него есть дела поважнее мальчишеских увлечений. Пусть даже глаза у этого увлечения каждый – с виноградину, а грудь округлая, как холм у верховья Днестра, и тело желанное, словно подарок на Рождество, а тело гибкое, как юная еще лоза, что прорастет даже сквозь промерзшую землю. Хватит! Он, в конце концов, не мальчик. Серафим выдохнул, и глянул вперед. Это был уже десятый день пути. Приятелям повезло с погодой. По всем расчетам получалось, что они уже недалеко от побережья Италии. Послышался плеск и Серафим оглянулся. Катер береговой охраны возник внезапно. Серафим улыбнулся и, показав ладони рук, громко сказал на отличном итальянском:

– Приветствую вас, доблестные потомки Рима!

Пограничники улыбнулись, и Серафим расслабился. Улыбаясь, он вдруг почувствовал, как лицо его погружается в теплую воду гостеприимного моря, ноги содрогнулись, как от удара, и еле успел схватить за шиворот Василия. Пограничники, которые успешно торпедировали подлодку «Маринеску» ручной гранатой, уплыли, даже не заинтересовавшись, остались ли в воде живые люди. Серафим продержался с Василием до утра, и их подобрали украинские моряки, идущие в Одессу. Оттуда друзей депортировали в Молдавию.

– Добро пожаловать на родину, работяги! – сказал им молдавский таможенник. – И не говорите, что вы не привезли из Италии денег!

ххх

Самоучитель Серафим получил только благодаря любви к нему библиотекаря Стеллы.

Библиотекарь района, Стелла Запорожану, была влюблена в Серафима Ботезату с того самого дня, как строгая сельская учительница усадила их за одну парту в первом классе. Глядя на задумчивого мальчика с пышными, – станет ли пышной моя грудь через десять лет, переживала девочка, – ресницами и болезненно задумчивым, всегда скользящим взглядом. Стелла не могла поймать его почти полгода, и ночами не спала, изнывая, и думая:

– Куда же он смотрит, этот Серафим?

И когда, наконец, поймала взгляд соседа по парте, то пропала, потому что поняла: он смотрит в самое красивое, что только может быть на свете. В глаза свои. С тех пор Стелла потеряла покой, и двадцать лет ее жизни стали адом. Особенно с тех пор, как Серафим, которому исполнилось четырнадцать лет, заболел Италией. И перестал глядеть на окружающий мир. С тех пор Стелла все чахла, да чахла, в отличие от тела своего, что расцветало.

– Уже и воск на фотографию лила, – жаловалась она матери, повзрослев, – и булавку в подол втыкала, да юбкой этой ноги его обмахивала, уж и волосы ему тайком срезала, чтобы в колодце за полночь утопить, да из воды той любви натопить, уж чего я не делала!

Мать, покачав головой, посоветовала дочери от этого мужчины отойти душой. Не твой он, говорила она, и была права, потому что Серафиму было не до Стеллы. И не до жены, которую ему родители подыскали, но с которой он послушно начал жить. Даже на свадьбе своей Серафим сидел с пустыми глазами, и все пытался понять, в гондолу с какой ноги заходят в Венеции, с левой или все-таки правой?

А Стелла после той свадьбы твердо решила никогда и ни за кого замуж не идти, остригла волосы, и заточила себя в монастырь районной библиотеки, посещали которую куда реже монастыря. Там годами сидела она над пыльными книгами, сторонясь чужой премудрости, и выплакивая душу свою летучим мышам, что обосновались над колоннами библиотеки. Здание было старым, и жили в нем когда-то местные дворяне.

– По вечерам, – глядел на молодую еще библиотекаршу председатель колхоза, – не страшно ли тебе здесь?

И, не дождавшись ответа, положил Стеллу на стол, и быстро раздел. После чего разделся сам и елозил по ее тяжелым, – все-таки стали они пышнее ресниц Серафима, – грудям. И потным ногам, и по мягкому животу, и замасленным подмышкам, и скользкому нутру, и жаркому подкожному жирку, и прохладной от пота коже. Потом встал, молча вытерся и ушел. С тех пор председатель приходил к Стелле в библиотеку каждый вечер, и постепенно она даже научилась представлять, что на ней елозит Серафим, а не чужой человек. Правда, лица своего возлюбленного она представить не могла. Ведь не видела она его десять лет, с тех пор, как уехала из села в район, в библиотеку. Поэтому, когда к ней пришел посетитель, что было редкостью, Стелла в лицо его не узнала. Поняла лишь, кто это, когда мужчина дрогнул ресницами и сказал:

– У вас есть самоучитель итальянского языка?

Сколько Стела не пыталась дать понять Серафиму, что без ума от него, тот так и остался глух, да ушел, листая книгу, что получил в библиотеке. Обложки на ней не было, но все остальные листы присутствовали. Стелла вышла на порог библиотеки, – а Серафим уходил, – и думала, как загадочно устроено сердце мужчины, который гонится от мечты к мечте. А к вечеру собрала вещи и уехала из районного центра, закрыв библиотеку, и оставив председателя навсегда в тоске плоти. Постучавшись в дверь материнского дома в Ларге, Стелла стала жить на родине, и ожидать возвращения Серафима из очередного путешествия в Италию. Что он вернется, она не сомневалась. Серафим в Италии и часа не продержится, знала Стелла, потому что его там никто не поймет, и он никого не уразумеет.

Ведь Стелла подсунула ему самоучитель норвежского языка

ххх

Агентство «Новости Рима», 12/06/2005 «Пограничники Италии предотвратили проникновение в страну террористической группы исламистов»

"У побережья Италии было замечено, и расстреляно из гранатометов пограничниками судно, на котором находились, предположительно, боевики исламистского толка, намеревавшиеся совершить террористические акты в Риме и его предместьях.

– Это не случайная удача, – сообщает пресс-служба карабинеров Италии, – а закономерный финал продуманной, и осуществленной нашими лучшими специалистами операции. Она длилась примерно четыре года. Детали ее мы не раскрываем по понятным причинам.

Известно, что, как скупо сообщают представители правоохранительных органов Италии, террористы пытались проникнуть в Италию на мини-подлодке, изготовленной кустарным способом. Группировка насчитывала от 30 до 50 человек, и все они были уничтожены, когда отказались сдать оружие и подняться на борт катера береговой охраны Италии с поднятыми руками. Карабинерам также доподлинно известно, что среди боевиков находились и уроженцы Европы. В частности, после расшифровки одного из услышанных пограничниками крика, выяснилось, что исламисты разговаривали и на норвежском языке. Премьер Берлускони, комментируя инцидент, отметил профессионализм спецслужб Италии и подтвердил намерение Рима выполнять союзнические обязательства по отношению к американским партнерам в Ираке.

– Нас не запугать террористическому интернационалу! – заявил Берлускони. – Мы сильны единством!

Помимо этого…."

«Новости Греции» 14/09/2005 «В Средиземном море найдена лодка с 75 истощенными мигрантами из Молдавии»

Еще 30 человек погибли от истощения и обезвоживания. Лодка была обнаружена грузовым судном недалеко от берегов Сицилии. Пострадавшие доставлены в Сиракузы.

Пока установлено, что лодка с мигрантами из Молдавии отправилась из Словении. Каждый из мигрантов заплатил за перевозку до четырех тысяч евро".

РИА Новости 12/06/2005 «Осло опровергает данные о каких либо центрах подготовки исламских боевиков на территории Норвегии, и выражает надежду, что расследование инцидента у побережья Италии будет честным и непредвзятым. Как заявляет министр внутренн…»

Агентство BASA-PRESS 12/06/2005 «МОЛНИЯ! САМОЛЕТ ГЛАВЫ МОЛДАВСКОГО ГОСУДАРСТВА ПОТЕРПЕЛ КРУШЕНИЕ НАД ТЕРИТОРИЕЙ ИТАЛЬЯНСКИХ АЛЬП. ПО ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫМ ДАННЫМ, ВЫЖИВШИХ НЕТ. ПОДРОБНОСТИ УЧТОНЯЮТСЯ. АГЕНТСТВО BASA-PRESS СООБЩАЕТ ПОДПИСЧИКАМ, ЧТО С ДАННОГО МОМЕНТА И ДО ВЫЯСНЕНИЯ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ КРУШЕНИЯ РАБОТАЕТ В РЕЖИМЕ НОН-СТОП. ОСТАВАЙТЕСЬ С НАМИ!»

Агентство « Infotag» 12/06/2005 "С момента прямой трансляции «Кто сменит президента Воронина?» и на сегодняшний час (всего 25 чсасов 43 минуты – прим. «Инфотаг»), нашу ленту новостей в Интернете посетило вот уже 150 тысяч человек! Не верьте конкурентам, которые утверждает о большем числе посетителей! Оставайтесь с нами!".

ххх

Денег у Василия и Серафима, конечно, не оказалось. Как и ценностей, за исключением золотого крестика, которым Серафим успокаивал свою неверующую душу. Таможенник, конечно, крестик с бедняги сорвал, – сказал, что на сохранение, – и запер друзей в небольшой тюрьме при пограничном пункте.

– Это, – объяснил таможенник Михай Диордице, – моя личная, частная, так сказать, тюрьма, друзья мои. Открыта не из-за стяжательства, как утверждают недоброжелатели, а исключительно в духе частной инициативы в русле всеобщего стремления в Европейский союз… Вот. Так о чем я вообще?

– О том, что тюрьма ваша личная, – осторожно напоминал Василий, – частная, так сказать.

– Вот! – вспоминал Михай. – И правда! Поэтому вы можете гордиться тем, что являетесь первыми молдавскими узниками первой молдавской частной тюрьмы!

– А это дает нам какие-то привилегии? – поинтересовался практичный Серафим.

– Да! – смеялся Михай. – Вы можете стонать, когда вас бьют, ныть, когда заставят работать, и жрать то, что дадут!

Конечно, первыми узниками таможенник друзей назвал ради красного словца. В тюрьме, – добротном двухэтажном здании с толстыми решетками на окнах, сигнализацией, и колючей проволокой по периметру здания, – уже сидели около ста человек. Почти половина из них были цыгане из табора, который вот уже 500 лет кочевал по маршруту Сороки-Одесса-Николаево и обратно. С этим даже советская власть смирилась. Но таможенник Диордице, скопив денег на свою тюрьму, цыган во время очередной миграции задержал и, выражаясь его же языком, поместил в места не столь отдаленные.

– Вот отработаете Молдавии за пересечение ее государственной границы без документов и пошлин, – звякнул ключом таможенник, – и я вас сразу отпущу. Ромалы…

Цыгане, конечно, отрабатывать не стали, потому что сама работа, как таковая, противоречила многовековому укладу их жизни. В принципе, жизнь в тюрьме на государственном коште их бы устроила, если бы не одно «но». Кошта, как такового, не было. Заключенных в этой тюрьме не кормили.

– Как же мы выживем, добрый человек, – спросил Михая главный цыган табора, – И что тебе толку с мертвых цыган? Разве заплатят они тебе выкуп?

– Живые тоже не заплатят, – говорил таможенник, – так что выкручивайтесь, как сможете.

Тогда цыгана наловчились выкопать во дворе тюрьмы озеро, где останавливались во время перелета стаи пеликанов. Цыгане птицы ловили, солили, коптили, и того им на год хватало.

ххх

Принцип частной тюрьмы таможенника Михая Диордице был прост. Ему, капитану, разрешили открыть ее, с одним условием – отчислять 10 процентов от выкупов и прибылей, содранных с путешественников, непосредственному начальству, майору Джику Петреску. Тот в свою очередь, обязан был отчислять 15 процентов от сумм, присланных ему подчиненными, тремя капитанами таможенных служб. За четыре года капитан Диордица окреп, возмужал, и стал весить 100 килограммов, против прежних семидесяти. Капитана совершенно не мучил вопрос, является ли его тюрьма средством незаконного удержания в неволе граждан Молдавии и других государств. Ведь частная тюрьма – предприятие в духе предпринимательской инициативы, а это в Молдавии приветствовалось.

– Я рад всему, – говаривал президент Воронин, трагически разбившийся в горах недавно, – что делает нас ближе к Европе!

Диордице и делал. Разве не было в Европе частных тюрем? Таможенных постов? В конце концов, таков главный принцип европейского мышления, считал Михай – главное, это собирать капитал, и аккумулировать, так сказать, средства. А когда есть средства, то есть и польза от них, потому что деньги пускаются в оборот Вот Диордица их и собирал, и запускал.

Время от времени капитан таможни Михай горько сожалел о том. что косное законодательство Молдавии не очень поощряло создание небольших частных армий. Ну, не армий, ладно, а так, хорошего вооруженного отряда человек в пятьдесят. Они бы, благодушно отдыхал после службы Михай, служили ему, и заодно Молдавии. Собирали бы пошлину. Приносили пользу ему, Михаю Диордице, а он, Михай Диорлдице, это и есть страна. Ну и, конечно, майор Джику Петреску, и подполковник Афанасие Виеру, и…

Иногда Михай подумывал и о том, чтобы поговорить с начальством на предмет разрешения ему печатать собственную валюту. А что?! Это было бы удобно. Печатаешь собственную монету… Помечтав об этом, капитан разволновался, встал с кровати, и босым вышел во двор тюрьмы. Там цыгане с силками уже поджидали стаю пеликанов, которые как раз по весне садились народы рукотворного озера.

– Будулай, – весело крикнул одному из цыган, сидевшему в сторонке, капитан. – Чего грустишь? Выкуп плати, на свободу иди!

– Сколько раз повторять, – закричал, потрясая кулаками, седой и бородатый цыган, – я не цыган! И не Будулай! Я являюсь актером театра города Бельцы, и моя фамилия Волонтир, и зовут меня Михай, а как цыган я выглядел потому, что меня так загримировали в автобусе, который вез нашу труппу в Одессу выступать, и я совершенно не понимаю, почему вы сняли меня с рейса, и самоуправно держите здесь вот уже четвертый год!!!

Таможенник почесал плечо, и удивленно сказал:

– Ну, ты и психованный, Будулай!

Отвернулся, и присел у воды. Минут через пять на поверхность всплыла лягушка. Таможенник осторожно вытащил из-за пазухи допотопный, но рабочий, пистолет, тщательно прицелился, и выстрелил. Лягушка разлетелась, и Будулай, схватившись за сердце, начал материть Диордицу. Актер Волонтир так и не сумел привыкнуть к любимой забаве капитана. Таможенник Михай насмеялся всласть, после чего повернулся к заключенному, и прострелил тому ногу.

– Итак, – вздохнув, сказал таможенник, – Будулай, ты меня утомил. Огромная просьба, больше не порти мне забаву своими грязныцми оскорблениями, которые воспитанный человек и подумать-то не посмеет!

– Сколько раз повторять, – завыл, держась за ногу цыган, – я…

Таможенник выстрелил в другую ногу.

– … Будулай! – закончил Волонтир. – Я цыган, и звать меня Будулай!

– Как? – прицелился Диордица. – Как-как?

– Бу-ду– заревел Волонтир, – лай!!!

Диордица улыбнулся и спрятал пистолет. Потом вспомнил, зачем вышел к людям, в, так сказать, народ.

– Эй, ты! – позвал Диордице нового заключенного, Василия Лунгу, который сидел здесь за то, что пересекал границу без паспорта, и самое страшно, без денег, – мастеровой человек. Пролетариат, так сказать. Поди сюда.

Василий, не спеша, приблизился. Серафим, окучивавший грядки, выпрямился, и потер спину.

– А ты работай, работай! – махнул ему рукой капитан. – Чай, не при Совке живем, когда вы, быдло этакое, бездельничали, да водку жрали. Трудись, как в Евангелии заповедано! А ты, мастеровой человек, скажи одно…

– Слушаю, – угрюмо сказал истосковавшийся по воле Василий, который за три месяца тюрьмы исхудал, и совсем разочаровался в мечте об Италии, – вас, господин капитан.

– Вот ты скажи, – лукаво подмигнул таможенник, – смог бы я здесь монету свою печатать. Да нет, я не вообще, это уж не твоего ума дело. Меня технический, так сказать, аспект интересует.

– Монету? – переспросил Василий, после чего твердо, как монету, отчеканил, – Конечно. Настоящие деньги можете делать, господин таможенник.

– Из драгоценного, – поскучнел таможенник, – металла? А можно без него обойтись?

– Как это?

– А так, – мечтательно сказал таможенник, – чтобы печатать деньги, но денег на это… не тратить.

Серафим, прислушивавшийся к разговору, подошел поближе, и вмешался, поставив на карту все.

– Видите ли, – быстро заговорил он, в надежде, что таможенник не успеет разозлиться, и не пустит в ход «Маузер», конфискованный у настоящих контрабандистов, – задача, которую вы ставите перед Василием, не совсем техническая. А всем, что не техническое, в нашей паре занимаюсь я. И могу вам сказать, что операция, задуманная вами, вполне осуществима. Вы совершенно свободно сможете ввести в обращение в подвластном вам регионе валюту собственного изготовления, не потратив на это почти никаких средств.

– Чего? – открыл рот выпускник Экономической Академии Михай Диордице.

– Вы сможете напечатать кучу бабок, не потратив на это ни хрена! – пояснил Серафим.

– Так понятнее, – почесал нос стволом "Маузера" Диордице, – расписывай дальше. Но так, чтобы теоретически даже я был чист.

– На границе ведь тучи ходят хмуро! – начал объяснять Серафим.

– … Край суровый тишиной объят, – подхватил веселый капитан любимую песню – У суровых берегов Амура. Часовы….

– Гм, простите, – перебил Серафим, – я не это имел в виду. Спеть можно позже! А я о чем? О том, что на границе места неспокойные. Полно всяких бандитов, мошенников, злоумышленников. И все они зарятся на кошелек путешественника. Особенно если он работяга, который из Италии или России домой с деньгами возвращается. Так?

– Так, – не понимал пока Диордице, – ну, и?

– А мы о нем позаботимся! – торжественно поднимал палец Серафим. – Вернее, вы. Напечатаете собственную валюту, причем открыто объявите, что она никчемная и дешевая. И при въезде будете отбирать у них все эти евро, да доллары с рублями, а взамен выдавать свою валюту.

– Она ведь дешевая и никчемная? -уточнил капитан.

– Правильно, – терпеливо объяснял Серафим, – и значит, на нее никто не позарится. И работяги привезут свой заработок домой в целости и сохранности! А все благодаря кому? Благодаря вам, гению финансовой мысли, отцу молдавского рабочего люда, капитану таможни Диордице.

– Ну, – уточнил капитан, – а когда они приедут домой, им надо будет настоящие, нормальные деньги отдавать взамен нашей валюты?

– А зачем? – пожал плечами Серафим. – Все равно ведь пропьют! Лучше организовать при каждом селе небольшой магазинчик, где продукты питания будут выдавать только за вашу валюту. Ну, и цены установить такие, как надо.

– А как надо? – хлопал глазами Диордице.

– К примеру, банку сока продавать за десять евро, – предложил Серафим.

– А чего так дорого? – автоматически перебил обожавший торговаться, как и все молдаване, капитан.

– А пусть пойдут поищут дешевле, если у них денег нет! – торжествующе закончил Серафим.

Капитан грустно поглядел на заключенного и сказал.

– Значит так. На всю страну мне такого сделать не дадут, но в пределах района разрешат. В качестве, так сказать, эксперимента. Мастеровой этот пускай деньги печатает из какого-нибудь дерьма. И запомни, умник… Крепко, и на всю жизнь, которую ты рядом со мной проведешь.

– Да? – шепотом спросил Серафим.

– Я бы тебя пристрелил, чтобы ты конкурентам не достался – признался таможенник, – да не запомню все то, что ты тут наговорил. Потому будешь бухгалтером.

Серафим покорно кивнул, и под руку с Василием вернулся к грядкам. Небо вдруг резко потемнело, и на озеро стали стремительно сыпаться белоснежные пеликаны. Цыгане приготовили силки. Из воды показалась лягушка.

Капитан Диордице прицелился…

ххх

– Быстрее! – торопил Серафим. – Нашей мечтой, Италией благословенной прошу. Умоляю тебя. Быстрее!!!

За спиной послышался лай, и Серафим, задыхаясь, с ненавистью стал толкать Василий к оврагу. Погоня, – лучшие надзиратели Диордицы с доберманами, – приближалась. А силы друзей почти оставили, ушли, из-за года тюрьмы, из-за работы непосильной, из-за еды тощей, как туберкулезная корова. Но другого выхода, кроме побега, у друзей не было. Оба понимали, что капитан Диордице никогда не отпустит их на волю. Ведь благодаря уму Серафима и умению Василия таможенник стал зарабатывать огромные деньги. Поэтому, отпросившись на работу в кукурузном поле, друзья бежали.

– Не уйдем, – срываясь на хрип, выдохнул Василий, – не успеем. Прощай, брат.

– Как же так?! – отчаянно спросил Серафим. – Неужели сдаешься? А Италия? Держись! Мы с тобой убежим, и отдохнем, а потом подадимся в Италию. И попадем туда! Слово даю, попадем! Я знаю, ты не веришь…

– Верю, – ответил Василий, – верю, что попадешь. Когда ты об Италии говоришь, в глазах твоих правда маячит. Если ты туда не попадешь, значит, ни Бога нет, ни правды.

– Ты прости, – покаялся Серафим, – что из-за меня так много неприятностей в твоей жизни появилось.

– Брось, – вяло отмахнулся Василий, – судьба есть судьба. Мне вот что интересно. Есть ли она, эта Италия?..

– Есть. Верь мне. И мы там оба будем. Послушай меня! Выслушай! Вот мы сейчас овражек перейдем, и бросимся в речку. Там течение вынесет! Выкарабкаемся, брат!

– Но я не доживу…

– Ты это брось, – вновь поднялся Серафим, и, втащив Василия на спину, побежал, – мы уйдем от них, обязательно уйдем…

… охранники столпились на краю холма, и молча глядели, как Серафим с Василием на спине прыгает через ручьи, и все приближается к речке, что сразу за холмом разлеглась. Бесстыдно, как женщина, которая не стесняется показывать чужим мужчинам подмышки.

– Уйдут, – сказал начальник охраны, Будулай, а в прошлой жизни актер Волонтир, – не успеем. И собаки не успевают. А брать велено живыми.

– Сейчас попробую в ногу попасть, – предложил самый меткий охранник, – сейчас вот…

Серафим все бежал, как во сне, когда прилагаешь титанические усилия, а ничего будто не меняется. Как в замедленной съемке, поднимались от ударов его ног фонтаны воды, и вдавливались в жидкую грязь то ли еще берега, то ли уже реки, золотые листья молдавской осени. Холодный туман словно спиной прикрывал путь к реке, и, глотая его горячим ртом, Серафим провалился по пояс, решил, что погиб, как закружило его, завертело, и понесли их с Василием воды реки. И стало ясно – ушли они от погони…

… Подгребая левой рукой, Серафим крепко держал правой Василий, и говорил то, что в овраге сказать не успел. А Василий улыбался.

– Мы попадем в Италию, – говорил Серафим, – и все изменится! Не станет в нашей жизни грязи молдавской, нищеты ужасной, которая в головах наших поселилась, как короста в плешин нищего. Не станет поборов, унижений. Адского труда не будет, безысходности этой, от которой выть хочется громче, чем голодной собаке во дворе скупого попа.

Шум погони давно утих, и река тихо плескала в лицо им теплой водой, и ивы склоняли ветви все ниже.

– Там музеи, и культура, – мечтал Серафим, – там даже воздух сияет светом; небо там сверкает лучами солнца, и сама земля цветет неувядаемыми цветами, полна ароматов и прекрасноцветущих вечных растений, приносящих благословенные плоды!

И друзьям казалось, что благоуханный запах этот уже витает над ними, и над древней молдавской рекой Прут.

– Да и итальянцы, – говорил Серафим, – не такие хитрые, жестокие, злые и ленивые, как мы, молдаване. Не такие бездельники и бездари. Они даже одеты по другому. Их одежда такая же, как их страна. Веселая, и праздничная! И люди там красивые. И все они в голос славят свою Италию, потому что ее есть за что славить. А не как Молдавию, которую нас призывают любить, но которая нам не мать, а мачеха!

Серафим еще очень долго говорил о том, какая это сказочная страна, Италия, и вода реки вторила ему, тихо-тихо, а потом в черном небе засиял месяц, и друзьям стало совсем не страшно. Не боялись они жирного сома на двести килограммов, который, говорили люд, в Пруте за последние два года пять человек за ноги схватил, да на дно утащил. Не боялись змеи, которая по лунному свету может поползти на самое небо, и оттуда упасть на голову человеку, который, ложась спать, не крестит потолок двумя пальцами. Плыли они по самому центру реки, и водовороты, завидев их, прикрывали свои черные, крутящие пасти. Коряги становились мягкими, словно волосы утопленниц. Рыбы выскакивали из воды, как озорные дельфины, чтобы поприветствовать Серафима и Василия. С озер, что лежат поблизости, доносился хор лягушек. И над всем этим благостным и негромким гулом возносился к вершине мира звон колокольчиков. И топот стад овец, бредущих куда-то по вытоптанным пастбищам, и несущих на себе эти колокольчики. И в сердце Серафима впервые воссияла пустота предстоящей разлуки с нелюбимой, но все-таки родиной…

А у Василия сердца уже не было, потому что его разорвала пуля охранника.

ххх

Постояв немного по колено в воде, и глядя на белое лицо друга, Серафим последний раз пожал его руку, и отпустил Василий в последнее плавание. Адмиральскую фуражку к рукам Лунгу Серафим намертво привязал, и очень жалел, что нет оружия, из которого можно было бы произвести прощальный залп. Ограничился короткой речью.