Текст книги "Все там будем"

Автор книги: Владимир Лорченков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

– Что представляет собой, товарищи, самолет товарищей Райт? – спросил Василий, язвительно добавив. – Принятый некоторыми товарищами за странный и подозрительный агрегат?

– Васенька, – тихо и умоляюще шепнул Коваль. – Милый…

Вася злорадно улыбнулся, и продолжил лекцию. С председателем они порешили так. Василий ничего про вредительский замысел Коваля объявить первую советскую копию самолета братьев Райт никому не расскажет. Но Коваль за это на самолете пролетит вторым пилотом.

– Ты, падла, не бойся, – кряхтел Василий, когда они с Ковалем тащили самолет к сельсовету. – Механизм как часы работает, я уж проверял. Полетим невысоко, метрах в двадцати над землей. И недолго, километров с пять. Потом вернемся.

– Вася, я высоты боюсь, – скулил председатель, – не надо…

– Боишься, падла, – кивал никогда не матерившийся Василий, – и правильно. Но я с тобой ведь полечу. Так что не убьешься.

– Вася, я высоты бо…

– Знаю. Поэтому и полетишь. Чтоб тебе, животное этакое, хоть так все слезы моей семьи, и моего убиенного дяди Григория отлились!

– Вася, – утирал слезы Коваль, – ты же говоришь как антисоветчик!

– Нет, – улыбался Василий, – это ты антисоветчик, потому что едва не объявил подозрительным агрегатом первую советскую копию самолета братьев Райт! Которую я сделал тайком, чтобы порадовать руководство МССР и лично товарища Бодюла. А потом и руководство СССР и лично товарища Брежнева. А ты, падла, хотел помешать радости товарищей Брежнева и Бодюла. И кто ты теперь после этого?

– Антисоветчик, – шептал пораженный Коваль, – простите меня, люди…

Самолет они притащили, и Коваль отправился в кабинет, докладывать районному начальству про самородка Василий Лунгу, которому семнадцать, который вступил в ДОСААФ и сделал первую советскую копию самолета братьев Райт, чтобы порадовать партию, товарища Бодюла и товарища Брежнева. Начальство в Кишинев отрапортовало и порешило самолет везти по Молдавии, чтобы поразить людей и заразить молодежь стремлением в небо. А первую лекцию порешили провести в Ларге, на родине самородка Василий Лунгу, которому семнадцать, который вступил в ДОСААФ и сделал первую советскую копию самолета братьев Райт, чтобы порадовать партию, товарища Бодюла и товарища Брежнева…

… председатель вспомнил о полете, и всхлипнул. Но в душе он понимал, что прокатиться на самолете – ерунда за все то, что он сделал семье Василия. Поэтому плакал на всякий случай и для порядку. А Василий все говорил, и постепенно слушатели увлеклись. Ведь от молодого Лунгу никто такого красноречия не ожидал!

– Правда, товарищи, я вам только что соврал, – грустно сообщил Вася. – Соврал односельчанам, соврал товарищам из района, и своим друзьям по комсомольской организации.

– Ах, – поразились все, – ах…

– Я сказал, – широко улыбнулся Вася, тряхнув непокорной прядью смуглых волос, – что перед нами самолет. Но я соврал, и это не самолет!

– Ах, – испуганно поразились зрители.

– Ах, – радостно взялся за сердце председатель Коваль, и потянулся в карман за листиком для протокола и доноса.

– Перед нами, товарищи, – тыкал указкой Василий, – не совсем самолет, а планер-биплан, только немного больших размеров и более прочный!

– Ох, – облегченно веселились в толпе.

– Ах, – горько восклицал Коваль, – ах…

– А бензиновый мотор, мощностью в двенадцать лошадиных сил и весом около ста килограммов, устанавливается на нижнем крыле, – все говорил Вася под горделивым взором отца. – Рядом вы видите люльку для пилота с управлением рулями. Знаете, сколько развивает мотор этой машины-копии?

– Больше, чем наши трактора? – задорно восклицали парни-механизаторы. – Не может быть!

– Может! – задорно отвечал Василий. – Мотор развивает полторы тысячи оборотов в минуту, и с помощью цепных передач вращает два толкающих винта диаметром три метра, расположенных симметрично сзади крыльев!

– Вот это да! – поражались механизаторы.

– А то ж! – смеялся Василий. – А теперь, товарищи, чтобы продемонстрировать вам эффективность этой машины, легкость ее в управлении, и красоту в небе, мы сейчас проведем экспериментальный полет!

– Ура! – ликовала молодежь. – Меня, меня возьми, Василий, меня!

– Нет, товарищи, – с сожалением поджал губы Василий, – я уже обещал первый полет нашему председателю, товарищу Ковалю. Наш совместный полет будет символизировать смычку комсомольской молодежи и старых, проверенных партийных кадров. Только товарищу Ковалю я могу предоставить место второго пилота в первой советской копии самолета братьев Райт, который мы изготовили, чтобы порадовать партию, товарища Бодюла и товарища Брежнева…

– Ура!! – с завистью ответила молодежь.

Коваля и Василия бросились качать. Уже от одного этого председателю стало плохо. Наконец, их опустили на землю, и Вася помог председателю надеть смешной шлем, и забраться на крыло, а потом и в кабину. Потом уселся сам. Группа молодежи потянула планер за канат, и разогнала его, после чего машина оседлала поток воздуха и… взлетела. Неуверенно, покачиваясь, но взлетела. С земли выглядело это так захватывающе, что отец Василия опять прослезился. Даже председатель Коваль был захвачен волнением и красотой открывающегося при наборе высоты вида, да так, что забыл о своих страхах.

– Ну, как, кровопийца? – повернулся к нему Василий, смеясь. – Не боишься уже?

– Нет, – улыбнулся Коваль, нащупывая в кармане листок для протокола, – уже не боюсь. Красота!

– А людей жрать каково было? – спросил вдруг Вася.

Да так серьезно и вдумчиво, что председатель, не ожидавший от семнадцатилетнего пацана такой прыти, похолодел.

– Это не от страха, – словно читая мысли Коваля, сказал Вася. – От потока восходящего воздуха.

– А, – радостно прокричал успокоенный председатель – а я уж было… Ты Вася пойми, время было такое. Да, наломали дров. А страну на ноги поставили!

– На костях дядя моего, который от голода в Сибири ребенком издох? – снова не по годам жестко спросил Василий.

– Ну, ты… – совсем уж растерялся Коваль. – Ну…

– Ладно, – прокричал Василий, – черт с вами, старики чертовы. Знаешь, я ведь тебя тоже обманул.

– Как? – радостно заорал председатель, потому что слышали друг друга они из-за ветра все хуже.

Самолет кружил над порогами Днестра, что на севере Молдавии глядят в небо дико, и белеют по сторонам от них известняковые холмы, как кости диковинных зверей, которые жили в здешних морях миллиарды лет назад…

– Я сказал, что это первая советская копия первого самолета братьев Райт, – проорал Василий, – но в первом самолете братьев Райт еще не было места для второго пилота. Мы с тобой, председатель, летим в первой советской копии второго самолета братьев Райт!

– Ерунда, – закивал Коваль, – пусть, пусть. Главное. Копия! Главное, партии на радость! Главное!..

– Ну, и, – продолжал Василий, все набирая и набирая на потоках высоту, – я тебя кое в чем еще обманул!

– Опять?! – удивился Коваль, и попросил. – А можно больше не подниматься вверх?

– Земля круглая, – захохотал Василий, – все относительно. Может, мы вниз падаем?

– Это как? – не понял Коваль.

– Да неважно, – махнул рукой Вася, самолет качнуло, и сердце председателя расползлось под рубашкой. – Так знаешь, в чем обманул-то?

– Говори уж, – попросил Коваль, – и давай спускаться.

– В том, что на втором самолете братьев Райт не было бомболюка, а на нашей, советской копии второго самолета братьев Райт он есть. Значит… что? Значит, это не копия и второго самолета братьев Райт.

– Да уж, – заюлил радостно далекий от авиации и ничего не понявший председатель, – да уж. Ну, а спускаться-то когда будем?!

– Ты? – повернулся к нему Василий, и обрадовал. – Уже сейчас!!!

И дернул рычаг люка. Медленно кувыркнувшись, – как аквалангист с лодки в море спиной, – Коваль понял, что падает, и сначала испугался, а потом обрадовался незабываемому чувству полета, а потом расстроился, потому что ведь летел он навстречу смерти, а за чертой, что ее от жизни отделяет, знал старый большевик Коваль, ничего незабываемого нет.

Да и вообще ничего нет. Ни большого хозяйства, ни партии, ни советской копии первого, второго ни третьих самолетов братьев Райт, ни опухшего от голода и издохшего от этого голода в Сибири засранца Гришки Лунгу, который нет-нет, да и приходил к председателю во сне всю его жизнь. Ни плачущих мужчин, ни смеющихся женщин, ни веселых парней, похожих на Григория Григориу, ни, страшно подумать! даже самого Григория Григориу нет! И Софии Ротару нет, и Надежды Чепраги, и даже товарища Бодюла там нет, а еще нет за той чертой, за которой смерть, винограда, ни солнца, ни стыда, ни доноса, а есть только большое и темное Ничего.

Но выяснить, так ли это, председатель уже не сумел. Перестав быть, и все тут, он не смог убедиться в том, что человек после смерти перестает быть. И все тут.

… при расследовании сошлись на том, что Коваль, опьянев от свежего небесного воздуха, и прекрасного вида, зазевался и упал сам. Тем более, что сам Вася еле посадил самолет, и тот был совершенно изломан, и провести следственный эксперимент не получилось бы. Похоронили председателя на самом высоком холме у села. На плиту поставили мраморное пятиконечное надгробие с самолетом и звездой над ними. В газете «Независимая Молдавия» опубликовали величественный некролог под заголовком «Он отдал жизнь земле, а смерть – небу!»…

Республиканский ДОСААФ провел на следующий после смерти Коваля год торжественный турнир, который стал, как точно подметила республиканская пресса, доброй традицией. Молдавские пионеры слагали песни и стихи о простом сельском труженике, который 60 лет кормил СССР, наживая мозоли кровавые на руках, а в душе мечтал о небе. И, будучи уже пенсионного возраста, – до пенсии он бы себе такой порчи государственного имущества не позволил бы, – взлетел ввысь с молодым комсомольцем. И самолет их потерял управление, а комсомолец был неопытный, но товарищ Коваль сказал – будь спокоен, сынок, я спасу тебя, и выпрыгнул из самолета, чтобы тот сохранил равновесие, и не упал. И комсомолец сажал самолет, и плакал.

Школу, конечно, тоже назвали в честь председателя. И повесили на сельсовете мраморную доску с его портретом. Но это все было позже. А тогда, после трагедии, примерно через месяц, комсомольцу Лунгу выписали почетную комсомольскую путевку от греха подальше.

– Отправляем тебя, Василий, в школу трактористов, – торжественно объявил парню новый председатель. – Из трактора если кто и вылетит, так хоть не убьется!

ххх

Вспоминая это, Василий Лунгу и Серафим Ботезату выпили не один кувшин вина.

– А признайся, – улыбнулся Серафим, – ты ведь специально председателя из самолета выкинул!

– Нет! – перекрестился Василий. – Вот тебе крест. Православный, дивотворящий…

– Животворящий, – поправил Серафим, – а впрочем, какая разница, ты же все равно в бога не веришь.

– Был я на небе, – смеялся Василий, – и никого там не было.

– Тьфу– сплевывал, но больше для виду, Серафим, – ну, а скажи, в небо-то, небось, хочется еще?

– Нет, – врал Василий, – что мне с того неба? Я ведь тогда и правда, признаюсь, ради председателя все это затеял.

– Не боишься?

– Новые порядки уже двадцать лет, Серафим! Мне сейчас, за смерть большевика, небось и почетную грамоту дадут.

– Ничего тебе не дадут.

– Точно…

– Здесь…

– В смысле? Ты чего это сказать хочешь? – залюбопытствовал Лунгу.

– А то, – выпалил Серафим, – что человеку с такими руками, как у тебя, делать в Молдавии нечего.

– А, – махнул рукой Василий, – ты все об этом. Об Италии вашей, будь она неладна.

– Ладна, – не согласился Серафим. – Ладна, прекрасна и удивительна. Вот ты переправу нашу видел у Днестра? Грязная, куцая, не мост, а одно название. А в Венеции, знаешь, есть целый город на сваях. В море стоит. И везде мосты, мосты, мосты… Чисто, аккуратно. Красота неземная. Зарплаты огромные платят! Ну, скажи, не устроился бы ты лодочником?

– Грести, да мозоли нагребать? – пожал плечами Василий. – Мне мозолей и здесь предостаточно.. .

– Дурак, – упрекнул Серафим, – там же давно уже все лодки с моторами.

– С моторами? – мечтательно переспросил Василий, но потом покачал головой. – Нет. Не мое это.

– А еще, – давил, пока мягко был о, Серафим, – там заводы есть. "Фиат". И все там механизировано, все в масле, железо гремит, шумит…. Эх!

– В масле, – повторил Василий, – в машинном…

– Я бы тебя туда устроил, – вскользь заметил Серафим. – Мой знакомый из села Варзарешты в Италию еще пять лет назад уехал. Недавно звонил. Попасть в Италию помочь не могу, говорит, а вот если выберешься, работу обеспечу. И тебе, и тому, кто с тобой.

– На "Фиате"?

– На "Фиате"!

Мужчины помолчали. Василий задумчиво вертел в руках велосипедную цепь. Куда ее приспособить, н еще не придумал, и надеялся посветить решению этой проблемы весь вечер. От этого его отвлек Серафим. Сначала Василий рассердился за это на приятеля, потом отошел.

– А как туда попасть-то? – спросил он Серафима угрюмо. – Снова деньги занимать? Никто не даст уж.

– А мы без денег.

– Это как? Христа Ради, что ли? Так попрошаек через границы не пускают.

– Зачем нам границы. Мы над границами пройдем.

– Это как? – тупо повторил Василий.

– Самолетом, – спокойно ответил Серафим, понявший, что Василий уже созрел, – самолетом, родной ты мой человек.

– Так на билеты деньги нужны, – раздосадовано закричал Василий, – а я тебе о них уже второй час толкую.

Серафим отпил вина, и потер руки.

– В этом самолете с нас денег не возьмут, – довольно объяснил он, – потому что это будет наш самолет. И сделаешь его – ты!

Ошарашенный Василий набрал в грудь воздуха, но выпустил его не сразу, а посидел еще неподвижно с минуту. Наконец, выдохнул, и снова вдохнув, поднял палец.

– Самолетом, – шепотом сказал он, – который построю я.

– Самолетом, – подтвердил Серафим, – который построишь ты.

– В Италию.

– В Италию.

– На "Фиат"?

– На "Фиат".

Василий помолчал, а потом начал говорить, оживляясь все больше.

– Та модель, которую я в юности построил, не сойдет. То была этажерка, и равновесие держала еле-еле. Нас в таком первый порыв ветра на землю собьет. Значит, будем строить самолет тяжелый. Очень тяжелый.

– А из чего? – деловито полюбопытствовал Серафим. – Материал какой возьмем?

Василий подумал, и решил:

– Украдем мой трактор.

ххх

Мариан Лупу, спикер парламента Молдавии с неожиданной для такого поста интеллигентной внешностью, с удовольствием разогнул спину, и вытер со лба пот.

– Марусь, а принеси мне водицы! – зычно рявкнул он супруге. – Испить водицы чего-то охота!

Жена, фыркнув, ушла за водой к колодцу. Вообще-то, вода на участке была и в скромном трехэтажном доме, подаренном спикеру президентом Ворониным при вступлении Лупу в должность. Вода была и в четырех беседка, установленных по углам обширного участка. Вода на любой вкус. Минеральная газированная, без газа, просто газированная, щелочная, дождевая, талая, роскошная «Перье» и скромная «Гура Кайнарулуй», вода сладкая, и с соком, с сахаром, и просто щербет, наконец, квас и пиво… Но Лупу требовал, чтобы жена непременно приносила ему воды из колодца. Ему нравилось смотреть на ее ладную спину, когда она, напрягая мускулы, крутит колодезный ворот, нравилось, как она, чуть сгибаясь, глядит, высоко ль уж ведро, нравилось, как выхватывает она его из колодца, и несет, плеская себе на босые ноги, ему чистой колодезной водицы….

Разве же мог знать советник, что колодец его был наполнен теплой водой, в которой круглосуточно дежурил специально обученный аквалангист. Тот, завидев над поверхностью супругу Лупу, рывком насаживал на цепь вместо старого проржавевшего ведра, которое так любил советник, искусную имитацию – серебряное ведерко с позолотой в виде ржавчины, прикрытое наглухо специальной крышкой. При подъеме на поверхность воды крышка эта спадала, – само собой, в ворот был встроен специальный подъемник, и супруга советника только делала вид, что напрягается, – и Лупу получал специально очищенную в специальной лаборатории воду…

Но Лупу этого не знал, и с удовольствием следил, как жена несет ему водицы ведро. Кстати, звали супругу спикера вовсе не Маруськой, но разве имело это значения для главы законодательного органа страны, который желал опроститься и слиться с природой, и чтобы слияние это было в стиле а-ля рюс? Тем более, что это для Лупу было и своеобразной фрондой, – домашнего пользования, так сказать, – в свете ухудшившихся молдо-российских отношений.

– Молдо-российских отношения, и в свете молдо-российских отношений… – прошептал Лупу, и фыркнул, – что за чушь? Почему дипломаты никогда не пользуются нормальным, человеческим, языком? И вообще, разве есть язык нечеловеческий? Не чисто гипотетически, я имею в виду, конечно, а вполне конкретно, даже несколько эмпирически…

Тут любящий выспренние словесные построения спикер совсем уж запутался, и снова наклонился, работать. Мариан Лупу обрабатывал тяпкой картофельные грядки. Это тоже входило в его программу опрощения. И, хоть жена и ругалась, ей все же пришлось уступить несколько метров земли из-под своих цветов, – растил их, конечно, садовник, но она столько души в них вкладывала, бедняжка, что язык не поворачивался назвать цветы не ее, – для картофеля супруга. А тот с упорством, достойным похвалы, поливал эти грядки потом. И искренне радовался тяжелой, непосильной работе крестьянина, в которой только, как сообщала пресс-служба об уик-эндах Лупу, и находит отдохновение истинный сын Молдавии, наш спикер…

Изредка, когда жена оставалась в Кишиневе, Лупу совершал на картофельные грядки набеги. Он специально не поливал растения жидкостью против колорадских жуков, предпочитая собирать полосатых гадин вручную. От этого руки Мариана становились желтыми, как кофта Маяковского, – по творчеству которого Лупу писал свою вторую диссертацию, – а взгляд рассеянным. Набрав полную банку жуков, Лупу впадал будто в транс, и шел, очень медленно, за дом, на асфальтовую дорожку. Там он садился на бордюр, вынимал жуков по одному, и рубил их небольшим топориком. Сначала редко, потом все чаще, спикер отрубал жуку голову с первого удара, и отстранено следил за тем, как еще некоторое время по дорожке смешно ползает обезглавленный полосатый бочонок, тело жука…

– Привет, Юра[4]4
   вице-спикер Юрий Рошка – прим. авт.


[Закрыть], – механическим голосом говорил он огромному жуку, – Юра Иванович… Как дела? Шмяк! Ой! А что у Юры Ивановича с головой? Отлетела баиньки? А это кто? Сам господин Степанюк[5]5
   лидер фракции коммунистов Молдавии – прим. авт.


[Закрыть] собственной персоной… Шмяк! Оп-па, не попали. Спинка разрублена, головушка цела. Израненный, но живой, как учение Маркса, ха-ха-ха. Шмяк! Марк… Здравствуйте, Марк[6]6
   советник президента Молдавии, Марк Ткачук – прим. авт.


[Закрыть]… как дела ваши? Оп-па! Нет, на вас и топора жалко. Поэтому мы еще раз подошвой так… Шмяк! О. Вы только поглядите. Сам Урекяну[7]7
   мэр Кишинева – прим. авт.


[Закрыть], собственной персоной… Вжик! Пол-туловища нету! Шмяк! Прощай, голова! А вы, сударь, будете Смирнов[8]8
   президент Приднестровья – прим. авт.


[Закрыть]. Хрясь, хрясь! О!!! Такой жирный… Здоровый… Сам Владимир Николаевич[9]9
   Воронин, президент Молдавии – прим. авт.


[Закрыть] собственной персоной… Вам, персонально, горящая спичка под пузо!

К сумеркам Лупу с сожалением отбрасывал топорик, спички, и отмывал дрожащие руки в серебряном тазике, лежащем под южной стеной домой. Металлический месяц молдавской ночи нежно покалывал его в щеку, приняв обличье сухой виноградной лозы, которую давно пора со стены убрать, да руки не доходят. И Лупу приходил в себя. Долго отмывал потом дорожку от желтой внутренности убиенных жуков, тщательно полоскал банку. И к утру, ясный, веселый, посвежевший, возвращался в Кишинев, и жил спокойно год. До тех пор, пока не начинало тело его ломить, губы гореть, виски пылать, сердце – бешено стучать, а разум понимать, что пора на дачу, собирать колорадских жуков….

Но то было в прошлом, и в будущем. А сейчас он, спикер парламента, Мариан Лупу, обрабатывал свои грядки картофеля, да любовался женой, несущей водицы в стальном с ржавчинкой, ведерке. Из него водица вкусней всего, знал спикер. Дождался, пока жена дойдет, взял у нее бережно ведро, и запрокинул его, – в чашку воду набирать спикер не любил, как и вообще мелочиться, – над собой. И перед тем, как глотнуть, глянул в небо, и осторожно сел прямо на грядку, не пролив ни капли воды. Жена удивленно поглядела на него, и бросилась в дом, за врачом охраны. Тот позже распространял всяческие слухи, за что его сослали ветеринарным инспектором в провинциальный Кагул, где он благополучно спился. В частности, врач утверждал, что Лупу, перед тем, как уснуть, прошептал:

– Трактор! Надо мной пролетел трактор…

ххх

Конечно, все нутро, – как выразился Василий, – трактора пришлось вынуть. В начинке оставили только авиационный мотор от первой советской копии непонятно какого самолета братьев Райт, бережно хранившийся Лунгу, все двадцать пять лет добровольного изгнания из авиации в ряды трактористов. Поставили аппарату и крылья, и даже небольшой шар, наполненный горючим газом, поместили. Но форму трактора, – сложенную из тонких и легких пластин, – оставили. Для того, объяснили Василий, чтобы «полностью дезориентировать силы ПВО стран следования маршрутом».

– А дальше-то что? – прокричал Серафим, похлопав Василия по плечу. – Дальше? Карты-то у нас нет!

– Сейчас выйдем над Кишиневом, – объяснил Василий, крутя штурвал, – потихоньку покружим над аэропортом, выследим самолет на Бухарест, и двинем в его направлении. Там повторим маневр, и долетим до Будапешта. Оттуда в Словению. А уж от нее до Италии рукой подать!

– Ты гений! – заревел серафим, и обнял смутившегося Васю. – Чертов гений!

– Да уж, – подтвердил Василий, – жалко, мы раньше до этого не додумались. Не пришлось бы жене вешаться…

Затем поставил аппарат на механическое пилотирование, и друзья выпили по стакану вина за упокой души несчастной Марии. Потом выпили за счастливый взлет, и за удачное приземление. Закусили, и выпили еще, просто так. Затем Василий вернулся в кресло пилота, и завел машину в облака.

– Это еще зачем? – вынимая куски тумана из уха, недоумевал Серафим. – Здесь же сыро, как у водяного в погребе!

– Над городами всегда будем заходить в облака! – объяснил Василий. – Чтобы не привлекать лишнего внимания!

– Умно, – согласился Серафим. – Извини, что сомневался…

– Выпьем за Италию! – предложил Василий. – За Италию "Фиатов"!

– И за Италию Венеции и мостов!

– За твою и мою Италию!

– За нашу Италию, которая одна, но для каждого бывает особенной и неповторимой, какой бывает только по-настоящему любимая женщина!

– За Италию! Виват Италия!!!

Небесный трактор, тарахтя, не спеша лопатил пропеллером туман, и друзья задремали.

…………………………………………………………………………

Президент Воронин переступил с левой ноги на правую, и затосковал. Вот уже три часа как он должен был, разувшись, босиком вышагивать по траве у Днестра. Ловить рыбу, дышать дымом костра и пить крепкий, как слезы праведных, коньяк. А вместо этого он сейчас в сковывающем костюме и узких ботинках с загибающимися носками, стоял на трибуне. И стоять предстояло еще долго…

– Обувь-то другую ты мне найти мог? – спросил президент главу канцелярии, когда тот наряжал его на митинг. – Выгляжу, как азербайджанец на рынке!

– Так у них и покупали, – тупо согласился шеф канцелярии, – говорят, туфли самого Алиева[10]10
   президент Азербайджана – прим. авт.


[Закрыть]!

– Алиева, – поддразнил президент, но ноги в туфли сунул, – а ты и поверил, олух царя небесного!

И поехал на митинг по поводу принятия Плана Молдавия – ЕС, который ничего не значил, но который рекламировался, чтобы отвлечь население от нищеты.

– Долдоньте им, что Европа вас вот-вот примет, – холодно предложил посол США в Молдавии президенту, когда тот пришел за кредитом, – и они будут тянуться за этим, как осел за морковкой. А денег, извините, не дам…

Само собой, выступать должен был спикер Лупу, – тот помоложе, да поязыкастее, – но со спикером, доложили президенту, что-то случилось. Работал в огороде, перегрелся, и получил тепловой удар. Нес какую-то чушь про летающие трактора, или плавающие грузовики, черт разберешь! Президент вздохнул, и начал читать:

– Состоявшееся первого мая 2004 года расширение Европейского союза определило историческое изменение Союза в политическом, географическом и экономическом направлениях, укрепив дальнейшую политическую и экономическую взаимозависимость Молдавии и Европейского Союза, хр-хр-хр-хрррррррррррррррррррр!!!!!!!!!!!!!!

– Мой президент, мой президент! – зашипел, дернув его за рукав, сосед, глава МИДа, – вы храпите!!!

– Э…гм, простите, – Воронин потряс головой, и снова начал читать тысячам трем собравшимся на площади. – Это представляет возможность развития последовательного сближения, повышения степени экономической интеграции и углубления политического сотрудничества. Европейскому союзу и Молдавии надлежит использовать представившуюся возможность для укрепления взаимоотношений, продвижения стабильности, безопасности и благосостояния. Основой для данной разработки служат партнерство, общие и отличительные свойства. Ее назначение заключается в дальнейшем развитии стратегического партнерства междуэхрррр– хр-хр-хр-э-ррррррррррррррррррррррр!!!!!!!!

На этот раз даже вмешательство соседа не потребовалось, потому что президент разбудил себя храпом сам. И, как всегда спросонья, разозлился. Да ну их всех к черту!

– А сейчас вам расскажет о ближайшем будущем Молдавии в Европе наш министр иностранных дел! – воскликнул он. – И простите за неполадки с микрофоном. Видимо, нашим техникам тоже так хочется в Европу, что они ушли туда, не дожидаясь окончания речи своего президента!

Окружение засмеялось, и президент пошел к ступенькам за спинами не решившихся уйти послов, министров и советников. Пусть стоят, решил он, а я на Днестр, и рыбалку.

– Мой президент, – притиснулся к нему столичный мэр, – на город идут грозовые тучи. Митинг под угрозой. Что прикажете делать?

Воронин зло поглядел на спины окружения, и лаконично решил:

– Хер с ними, пусть мокнут!

Но пройдя пару шагов, со вздохом подумал об оппозиции, которая опять обвинит во всем его и правящий режим. Перед его глазами замелькали заголовки. «Коммунисты хотят в Европу на словах, а на деле мочат под дождем сторонников этой Европы». «Коммунисты изменились для виду!», «Президент Воронин повергает унизительной процедуре нахождения под дождем сторонников европейской интеграции». И, вздохнув еще раз, решил отдать приказ разогнать тучи. Вздохнул в третий раз, подумав о реакции российского посольства. Президент буквально услышал, как ему зачитывают ноту.

«… совершенно непонятны те преференции, которые руководство Молдавии оказывает сторонникам так называемых европейских ценностей, доходя в своем стремлении угодить им до насилия над природой, – разгоняя облака, совершенно, конечно, случайно, шедшие с востока, – и не гнушаясь ничем…. В то же время, руководство Молдавии совершенно упускает из виду, что… Искреннее сожаление…. Совершенно непонятный факт, вызывающий недоумение у руководства Российской Федерации…».

А реакция Гагаузии? А чертово Приднестровье, будь оно неладно? Наконец, ОБСЕ?!! Единственные, кто грязью не обольют, так это в газете «Коммунист», да и те по углам шептаться будут, что, мол, президент отошел от партийных идеалов… А где они, эти идеалы? Эх, мать их так!

Сжав зубы, Воронин понял, что надо выбирать. Поразмыслив немного, он вспомнил, что русский посол Рябов вот уже больше года не дает ему в долг, и вообще человек заносчивый и неприятный. А вот американец очень дружелюбный, хоть тоже в долг не дает, и, в отличие от русского, никогда не давал…

– Хер с ними, – сказал Воронин мэру, – стрельните пару раз по этим облакам, но не больше, ясно?! Чтоб и не нашим, и не вашим! Понял?

Мэр убежал выполнять, а президент, усаживаясь в «Вольво», снимал ботинки, носки, и c наслаждением шевелил затекшими пальцами ног. И думал, как хорошо было бы поменять руководство в Кишиневе. Уж очень угодливый человек, этот нынешний градоначальник. Не то, что предыдущий, которого Воронину пришлось за строптивость прогнать. Чиновников менять – только радости и осталось президенту страны, которого даже в занюханную Италию третий год все никак не пустят! Да ну их всех на хер!

К полудню облако, в котором летел трактор, расстреляли. Серафим и Василий спаслись только благодаря катапультированию, и приземлились аккурат в лесок под Кишиневом.

– По крайней мере, – растер кровь на разбитом лице Серафим, – мы попытались!

Так митинг в поддержку Европы стал непреодолимым препятствием на пути двух молдаван в Европу.

……………………………………………………………………………..

– Говорят, сынок, будто в Италию-то нашу, – покряхтев, уселся на порог своего дома старый крестьянин, – кто ушел, так тому возврату из нее нет! Но люди, которые туда попали, они не жалуются. Они ведь как покойнички, потому что Италия это, получается, рай! И кто сошел туда, обратной дороги ему нет!

Молодой человек, присевший на корточки рядом со стариком, увлеченно записывал слова собеседника в клетчатую тетрадь. На обложке тетради, явно смущая пожилого крестьянина, разевала рот в безмолвном крике размалеванная Бритни Спирс. Октавиану Гонца, студенту филологического факультета Молдавского университета, было стыдно за юную и развратную певицу, так оголившую себя для несчастной ученической тетрадки. Но что поделать, других на железнодорожной станции в двадцати километрах от Ларги он не нашел. А взять бумагу и ручки из Кишинева он, как обычно, запамятовал.

– Вы отправляетесь в заповедные уголки Молдавии, – напутствовал Октавиана и троих его сокурсников сам декан, известный молдавский поэт Виеру, – туда, где нашей сложной и запутанной души не коснулась варварская рука Москвы. Там увидите Молдову Штефана Великого. Поговорите с людьми, которые помнят корни, и знают, откуда они пришли и зачем. Будьте же бдительны и работайте, не покладая рук.

И фольклорная мини-экспедиция филфака отправилась в путь. В Ларге ни работали вот уже неделю. Путешествие, рассчитанное на несколько дней, явно затягивалось. Но студенты были в восторге: декан оказался прав, и такого количества фактического материала они еще ни в одном населенном пункте Молдавии не собирали! Что было особенно приятно юным исследователям, в Ларге новые мифы переплетались со старыми преданиями…

– Например, вы только послушайте их рассказы об Италии! – восторженно восклицал Октавиан за ужином у костра. – Как причудливо перемешались старые предания времен турецкой оккупации о рае апостола Петра, и нынешние представления бедных землепашцев о земле обетованной…

– Я слышу в этом отголоски эсхолатической драмы начала нашей эры, драмы зарождения христианства людьми, отчаявшимися найти свое место в этом мире, – перебивала Октавиана отличница, и любимица курса, Елена Сырбу. – И как же волнительно наб…