Текст книги "Царевна-лягушка (СИ)"

Автор книги: Владимир Москалев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

  – Ну, не будем об этом. Давай лучше выработаем план дальнейших мероприятий. Мы с тобой приглашены в Переделкино на дачу к моему давнишнему приятелю, писателю. Не забыла? Кроме нас, там еще будут гости. Дальше. Торжественный вечер в доме Литераторов. Помнишь?

  – Помню, Максим, – вздохнула она, – но, боюсь, к этому времени у меня уже здорово вырастет живот.

  – Не волнуйся, эти походы планируются через какие-нибудь десять дней. И потом, они все просили, чтобы я приехал непременно с тобой.

  – Гм, интересно, чем это я их так привлекла?

  – Помимо твоего обаяния, еще и начитанностью. Подумать только, не прошло и года, а ты уже прочла три десятка толстенных томов, а теперь всерьез взялась за Достоевского и Куприна! К слову, им было приятно побеседовать с тобой о Тургеневе и Паустовском, здесь все единодушны. Вообще, ты делаешь успехи. Я удивлен.

  – Я стараюсь восполнить пробелы в знаниях, чтобы не ударить в грязь лицом рядом с такой известной личностью, как Максим Бельский. У тебя должна быть умная, эрудированная жена, и я буду такой, дабы тебе не было стыдно за меня и себя. Ведь нам, вероятно, еще не раз придется побывать в кругу разных знаменитостей и вообще, в светском обществе.

  – Не исключено, – ответил супруг. – Однако сейчас меня беспокоит нечто иное.

  – Что-то, связанное со мной?

  – Нет. С Андреем, моим хорошим другом. Теперь я всерьез возьмусь за него. Временные неудачи сломили его, и он все забросил. Я звонил ему недавно.

  Они еще некоторое время поговорили об Андрее, потом замолчали, но расходиться по своим делам не спешили. Марина взглядом удерживала Максима на месте, он видел это и ждал. Что-то еще хотела она ему сообщить – загадочное, не иначе, если судить по ее виду.

  Она долго не решалась начать, похоже, выдерживая паузу при смене темы. Потом подошла ближе, прильнула к мужу, стала теребить пуговицу на его рубашке. Наконец произнесла:

  – А я, если хочешь знать, страшно рисковала тогда...

  – Когда? – не понял Максим.

  – Когда ждала тебя у подъезда в модном «прикиде». Помнишь? Ведь ты мог не ответить и пройти мимо. Мало ли, мол, кому она крикнула «Привет!», но уж явно не мне, потому что я ее не знаю... Представляю, какой идиоткой я бы выглядела, если бы ты проигнорировал мой возглас.

  – И что же я? – улыбаясь, спросил Максим.

  – Ты и вправду не узнал меня и остановился в недоумении. Зато когда узнал...

  – Я мог просто кивнуть и пойти себе дальше. Очевидно, я бы так и сделал, если бы не...

  – Тебя остановил мой наряд или набор косметики на лице?

  – Разумеется, ты эффектно выглядела тогда, и это не могло не подействовать, но главную роль сыграли, как ни покажется это странным...

  – Что же?

  – Ты не поверишь: твои волосы! Они у тебя самые лучшие в мире! Я не выношу кудрявых и коротко стриженых баб, похожих на пацанов. А твоя прическа... Я всегда видел женщину моей мечты с такой прической, как твоя.

   –

  Шло время. Однажды, когда они вдвоем наблюдали за трехлетним сыном, который, сидя на полу, с интересом разглядывал иллюстрации в «Русских народных сказках» и, хмуря лоб и шевеля губами, пробовал читать текст, Марина спросила мужа:

  – Как, по-твоему, что будет с нами лет этак через десять-пятнадцать? И что, как ты думаешь, ожидает в будущем этого маленького человечка?

  Максим с улыбкой обнял жену за плечи:

  – По-моему, ты только что прочла «Алые паруса» и у тебя разыгралось воображение. Что ж, давай представим себе это будущее, побудем минуту-другую героями Грина.

  – Давай!

  – А произойдет вот что. Протекут годы. Жизнь будет идти своим чередом. Я по-прежнему буду писать книги...

  – И уже забудешь, когда, где и сколько раз переиздадут твои собрания сочинений в семи или десяти томах.

  – Всерьез увлечешься литературой и ты сама, – продолжал Максим, – к тому времени уже известная писательница Марина Николаевна Бельская. В свет выйдет твой очередной исторический роман. Радости Степана Ивановича не будет границ, ведь ты его ученица, а он твой мудрый наставник.

   И вот однажды, когда я буду сидеть за письменным столом и писать рецензию на повесть некоего молодого автора, моя жена, сидящая на диване напротив, неожиданно отложит газету, долго будет смотреть на мужа, а потом скажет ему:

  «Знаешь, Максим, я вот думаю... если бы не ты и не эта наша встреча тогда, вечером, у подъезда – что с нами сталось бы?»

   А я сяду рядом, обниму тебя, поцелую в щеку и скажу:

  «Эта встреча дала миру двух хороших людей, о которых еще много веков спустя будут помнить потомки. А про себя скажу одно: я нашел свою Манон, и это она помогла мне стать тем, кем я стал сейчас».

  Ты улыбнешься, вздохнешь и прильнешь ко мне, положив голову с неизменной прической мне на плечо. И в это время в комнату войдет наш двадцатилетний сын. Семейная идиллия его не удивит. Он возьмет стул, поставит его напротив нас, усядется на него, уперев руки в колени, и скажет:

   «Папа и мама! Вы как хотите, но я стал замечать за собой склонность к писательскому ремеслу. Я еще не сдвинулся на этой почве, как вы, но чувствую, мне этого не избежать. У меня уже есть некоторые опыты. Однако ко мне никак не цепляется вирус, благодаря которому я подцепил бы эту болезнь. Что мне делать? С чего начать? Как заразиться этим? Ведь это, черт возьми, подлинное служение искусству, и я вижу смысл жизни в том, чтобы посвятить ее именно этому!»

   – И что же мы ему ответим? – с интересом спросила мама будущего писателя.

   – Прежде всего, мы с тобой переглянемся, как в романах. Потом у тебя, очевидно, не найдется нужных слов для ответа, а я скажу ему так:

   «Для этого тебе необходимо самое главное в жизни: найти музу-вдохновительницу. Найти свою Манон Леско!»

   «Как моя мать?»

   «Да, сынок».

   Он глубоко вздохнет, разведет руками и, покачав головой, с пониманием воскликнет:

   «Ах, эти женщины!..»

   –

  Прошел еще год. Умер отец Марины, причем скоропостижно, отравившись паленой водкой. Хоронить его было почти что некому; кроме дочери, никого родных у него не оказалось. Пришел Степан Иванович с Марией Павловной, приехало несколько шоферов на автобусе, да молча, в недоумении хлопая глазами, стояли у подъезда двое собутыльников с сизыми носами.

  Дочь, как ни старалась, не могла выжать из себя слезу. Коллеги отца недоумевали по этому поводу, соседи понимающе кивали. И лишь когда после поминок все разошлись, она заплакала. Она не думала в эти минуты ни о будущем, ни о настоящем; она просто вспоминала свою жизнь в этом доме и держала перед глазами образ отца.

  А дома, когда они прошли на кухню и уселись за столом, их маленький сын неожиданно сказал:

  – Мама, теперь мы будем жить в другой квартире? А что, там же никого нет...

  По инициативе дочери покойного так и решено было сделать, но, признаться, без особого энтузиазма со стороны всех членов молодой семьи. Они с Максимом сказали о своем решении его родителям, оставив их на некоторое время одних. Когда вернулись в комнату, нашли разительную перемену и застыли на пороге...

  Мария Павловна, стоя у стены и сложив руки на животе, печальным взором уже прощалась с обоими и молчала, не решаясь первой нарушить зловещую тишину.

  Степан Иванович сидел за столом, в двух шагах от нее. Он взгрустнул, помрачнел, сразу весь как-то сник; даже голос у него сел, будто чужим сделался.

  Да и сама комната, где мудрый наставник воспитывал свою ученицу, где они едва ли не ежедневно сидели чуть не за полночь, бродя по пыльным дорогам столетий, словно вдруг осиротела, насупилась и погрустнела.

  – Значит, решили уходить?.. – тихо, нахмурив брови, произнес отец. – Та-ак...

  И, отвернувшись, уставился на разбросанные по столу листы бумаги, показавшиеся ему теперь совсем ненужными, вообще неизвестно что здесь делающими. Вздохнул, развел руками, покивал головой:

  – Ну, что ж... оно, конечно, дело молодое...

  И отчего-то беспомощно посмотрел на жену.

  Та прикусила палец поперек и не сводила с него испуганных глаз. Та же боль, что и у него, точила ее. Но ждала, вонзив зубы в этот палец, чтобы не сорваться. Даже дышать боялась. Пусть сначала скажет он.

  Степан Иванович отвернулся, снова посмотрел на исписанные листы, ставшие вдруг какими-то сиротливыми и от этого как бы поникшие, потускневшие и такие же грустные, как и он сам.

   Все молчали. Ждали, что он скажет еще. А слова не шли с языка. Бывает такое, будь хоть тысячу раз оратором...

   Наконец произнес – медленно, с печальной улыбкой, точно прощаясь с самым близким другом, с которым не увидится больше никогда:

   – Значит, канули в прошлое наши историко-литературные вечера... Теперь мне не с кем будет побеседовать по душам, поделиться сокровенным...

   – Папа! – вскричала Марина и бросилась к нему. – Ну зачем ты так? Мы же рядом... мы же не на другой конец планеты...

   Он усадил ее к себе на колени, заглянул в глаза, погладил волосы:

   – А теперь скажи, королева Марго, чем тебе у нас плохо? А? Или мы тебя обидели? Или сказали что не так?.. Ну? Что молчишь? Скажи – куда ты стремишься, зачем, почему? Что тебе здесь было нехорошо?

   – Да хорошо же, – попробовала она убедить его, – просто очень хорошо! Но...

   – Без «но»! Ты ведь знаешь, стрекоза, как я люблю тебя...

   – Знаю. И я тоже тебя очень люблю!

   – А мать – та вообще в тебе души не чает... А ты хочешь от нас уйти...

   Марина вскочила, бросилась в объятия Марии Павловны, расцеловала ее:

   – И я ее очень люблю! Я вообще самая счастливая, ни у кого нет такой свекрови, как у меня!

   – Так какого же черта ты бежишь от нас, как волк от красного флажка!

   Она оторопела. Даже не верилось...

   – Так вы... значит, не хотите, чтобы мы уходили?..

   А она думала – наоборот...

   – Пожили бы, доченька, золотце, – гладила ее волосы Мария Павловна. – Ну хоть еще немного... скучно ведь нам без вас будет, одна только радость и осталась в жизни. Что ж мы, как два старых гриба на поляне останемся... А квартиру вашу сдадим хорошим людям... А? Ну что вам, правда, там одним? А тут все вместе, я и кушать приготовлю, и постираю, и с внуком посижу... Ведь родные уж мы стали, привыкли друг к дружке, видишь сама... Пожалели б вы нас, сердца все же слабые наши, а ну как не выдержат...

   – Мам, ну что ты! – крепко обняла ее Марина. – Что за глупости ты говоришь, вот тоже выдумала...

   Но Мария Павловна уже не слушала ее. И, увидев, как она покорно опустила голову и полезла в карман передника за платком, Марина порывисто обернулась к Степану Ивановичу.

   Тот, тоже опустив голову, молчал.

   – Папа... – начала было она, но он отвернулся и уставился в окно.

   – Максим...

   Может хоть муж в такой ситуации сказать что-нибудь? Нет, не может. Тоже стоит с поникшей головой.

   Она будто остолбенела. Скажи кому о таком – не поверят. Чтобы вот так – свекровь не отпускала сноху...

   Ну, а задуматься? Чем ей и в самом деле здесь плохо? Или там будет лучше? Почему? Потому что это ее дом? Там она родилась, выросла, пошла работать... Но на этом плюсы кончаются. Еще один остается – своя семья, ни от кого не зависящая. Свое гнездо, свой уголок. Свое... свое... свое... Да почему, в конце концов? Зачем? Мечта каждой женщины? А совесть?!.. Ведь эти люди тебя приютили, удочерили, дали тебе путевку в жизнь и, видно, что не хотят отпускать, настолько полюбили!.. Кем бы ты была, если бы не они? Куда завлек бы тебя твой жалкий жребий, в какой трясине ты бы сейчас тонула, и кто подал бы тебе руку помощи, позвал, пожалел, приласкал, полюбил! Кто? Кто?! Кто?!!

   А Максим?.. Ведь он прожил в этом доме большую часть жизни; легко ли будет ему уходить отсюда? А ведь это он ее спас... Вот он стоит, молчит, потупившись, не смея возразить...

   А Степан Иванович? Как он весь расцветал от общения со своей ученицей! С каким воодушевлением беседовал с ней и порою делал удивленные и восхищенные глаза, когда она брала слово и неожиданно рассказывала ему такое, о чем он даже не подозревал! Из тех же Средних веков.

   А Мария Павловна? Ведь роднее родной матери! Кто распахнул ей свое сердце, кто за ней ухаживал, помогал, дарил, учил? С кем она делилась своим сокровенным, кто ее кормил, одел, обул?.. Кто сидел с внуком, рассказывал ему сказки и учил читать, когда молодые отправлялись на прогулки, экскурсии или в походы? Не бабка? Не дед? Кто же тогда?

   И что в ответ? Черная неблагодарность? То, чего они от нее никак не ожидали... И если им не по душе ее решение, то почему она должна на нем настаивать? Почему?!..

   Никогда! Ни за что! Пусть горит все огнем!

   А тут еще сын. Стоит в дверях и смотрит на нее. Ну да, на кого же? Теперь все ждут ее слова... А ведь Максим тоже не хотел, а она уговорила его. Дура!.. Бессовестная дрянь!.. Бесчувственное животное!..

   И она решилась.

   – Мама... папа... Мы остаемся!

   Мария Павловна радостно вскрикнула и горячо обняла невестку. Максим поднял голову, улыбнулся, потер руки. Даже их сынишка запрыгал на месте и захлопал в ладоши оттого, что всем сразу стало весело. А Степан Иванович поднялся во весь свой громадный рост и громогласно возгласил, будто заревели разом все трубы Иерихона:

   – Максим! Чтобы к вечеру была бутылка водки, бутылка шампанского и лучший во всем мире торт! Отметим это событие как самый радостный день в нашей жизни! Армия Суворова перевалила-таки через Альпы!!!

   И он от души обнял Марину, которая со счастливой улыбкой бросилась в его объятия.

   –

   На этом и заканчивается наша история. Кое-кто спросит: «Сколько же времени проживут еще Марина и Максим в этой квартире?» Ответим: нам это не известно. Да и не нужно никому об этом знать. Достаточно сказать, что эта большая и дружная семья проживет долго и счастливо. И не будет в их жизни злоб, скандалов и обид, ибо среди таких людей всегда царят взаимопонимание, тепло, ласка и любовь.

   Ноябрь – 2006 г.