Текст книги "Царевна-лягушка (СИ)"

Автор книги: Владимир Москалев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

  – Представь, я тоже помню «Мцыри» и вот как отвечу:

   "Теперь я знаю водки власть,

   Одну – но пламенную страсть.

   Ее я ныне признаю

   И о прощенье не молю".

   Нет, Андрей, со мной все кончено. Я пожил красиво и широко, теперь я умер.

  – Кто умел жить, должен уметь умереть, а ты не сумел этого сделать. Ты заживо похоронил себя в склепе, который сам же и воздвиг, отгородился в нем от мира, от людей, от всего живого и заявляешь: «Всё, баста, я умер, меня нет, забудьте меня все!» А ты забыл, что жизнь дается лишь раз, и надо прожить ее умно, смело, так, чтобы гореть, а не тлеть!

  – Да, – тяжело произнес Максим, – было время... Но я сгорел, меня не воспламенить.

  – Ты не сгорел, а лишь потух, и нужен яркий огонь, чтобы ты вспыхнул вновь!

  – Такого огня нет.

  – Что же, в таком случае, способно зажечь тебя? Какая искра, какой факел? Или ждешь пожара, который высушит тебя, промокшего насквозь? Только тогда вспыхнешь?

  Максим долго не отвечал, опустив голову и бессмысленно уставившись на яркие головки одуванчиков рядом с кружками. Потом, не меняя позы, произнес фразу, которая должна была поставить точку в их разговоре:

  – Быть может, я жду встречи с моей Манон. Появись она – и я пойду на Габсбурга.

  Андрей театральным жестом воздел руки к небу:

  – Господи, сделай так, как просит этот безумец! Воскреси его, как воскрес сам, заставь восстать из праха и верни в мир живых людей, которые его любят, ждут и верят ему!

  Максим только усмехнулся, услышав эту молитву о ниспослании чуда. Потом изрек:

  – Для этого ему пришлось бы разрушить рутину, окружающую, в принципе, каждого из нас.

  – Разрушь ее сам! Поменяй место работы, измени образ жизни, чаще бывай среди людей – других, не тех, что на производстве. Те успели приглядеться к тебе, да и ты к ним; здесь все привычно и вряд ли что засветит... Кстати, где ты работаешь и кем?

  – Тут, недалеко. Подсобником. Удивлен? Да, да... Остатки интеллекта стремительно просачиваются сквозь песок и уходят в вечность. Сама специфика работы и коллектив, как ты понимаешь, не располагают к беседам о культуре и не взывают к возвышенным чувствам.

  – Мой тебе совет на прощанье, Макс, как другу: кардинально измени все это!

  Максим криво ухмыльнулся:

  – Думаешь, легко найти сейчас работу?.. Всюду чурбаки. Хорошо, хоть эта есть.

  – Тогда возьмись за себя! Разорви паутину лени-хандры, вспомни, что ты писатель! Не простой смертный, черт тебя возьми! И... завяжи с этим. – Андрей ткнул пальцем в сторону двух четвертинок. Ему показалось при этом, что они недобро покосились на него из-за кустика травы. – От этого добра не будет. Никто еще не видел от нее ничего хорошего.

  На этом их разговор закончился.

  Они поднялись с парапета, прощаясь, обменялись рукопожатием, а потом от души обнялись. Максим проводил друга на остановку и, когда Андрей уехал, помахав ему в окно рукой, долго стоял, провожая взглядом удалявшийся автобус.

   2. Отверженные

   Несколько дней прошло после этого – и снова бессонная ночь, одна из многих. Где уж тут ложиться, если проспал весь вечер. Теперь, ночью, когда надоело смотреть телевизор, Максим до трех утра читал. Не забывал время от времени «подлечиться»: на лоджии ждало «лекарство» – пиво из холодильника. В четвертом часу он завалился в постель, а в половине седьмого поднял тревогу будильник на тумбочке.

   Максим шагал на работу по сухим, чистым тротуарам, слушал чириканье воробьев, провожал глазами переполненные автобусы, смотрел в безоблачное небо и радовался новому дню. Но по-своему. Согревали душу тридцать рублей в кармане брюк. Это на выпивку. И мысль эта, знакомая многим, вдохновляла его на что-то нужное, придавала бодрости, оптимизма, вселяла в него сознание значимости нынешнего дня с его определенным смыслом. Он шел и улыбался. Значит, день начнется с «нее». Желающие составить компанию найдутся, с этим не было проблем.

   На миг метнулась в мозгу и обожгла мысль: «Зачем мне это? Сколько можно? Ведь до хорошего не доведет, Андрей прав!» Но в ту же минуту воображение услужливо нарисовало гонца с заветной «поллитрой» и розлив на троих в тени тополя или за подстанцией, в кустарнике. Благая мысль тотчас улетучилась и больше не напоминала о себе.

   Дойдя до конца тротуара, Максим вышел на проезжую часть и собрался уже обогнуть магазин «24 часа», как от дверей этого магазина, прозванного местными алкашами «терем-теремок», к нему шагнула какая-то девица.

   – Слышь, не будет трех рублей?

   Максим посмотрел на нее. Из тех, что называют бомжами, только род другой.

   – Не будет, – буркнул он, не останавливаясь, но вслед донеслось:

   – Ну, двух...

   Он приостановился.

   – Ты чего, подруга, в натуре, своих не признаешь? Сам такой же.

   – Ну, извини.

   И она отвернулась. Больше он ей был не интересен.

   Еще с минуту, шагая, Максим думал об этой «оторве», как сразу же ее нарек. Средний рост, «фасад» – так себе, второпях размалеван; одета в какую-то хламиду. Больше разглядеть ничего не успел, да и не присматривался, очень надо... «Вот кишка, с утра уже у магазина пасется, рубли сшибает, – подумал с отвращением. – А рядом, как пить дать, дружки дожидаются. Тьфу!» И тут же выбросил это из головы, будто засохшую грязь стряхнул с ботинок, стукнув ими об асфальт.

   Идентичный череде предшествующих ему, день прошел быстро, и вот уже Максим шагал домой той же дорогой. Те же дома, тротуары, перекрестки, те же светофоры и вдоль домов «мертвые» машины, на которых никто не ездил. Неизменный маршрут – день за днем, месяц за месяцем. Годами.

   Светофор. Красный. Но надо идти, на зеленый все равно не успеть, горит всего несколько секунд, да и то крути головой по сторонам, того и гляди – наедут.

   Но вот и мост, за ним – «теремок». В памяти всплыла утренняя встреча. Отчего – Максим и сам бы не сказал, но вот почему-то вспомнилось. Усмехнулся, подумав о той девице: «наверное, уже готова». Но не увидел ее и тотчас забыл, успев сделать вывод: «Залетная. Раньше ее не замечал».

   Светило уставшее солнце, веял легкий ветерок. Шагать было приятнее в тени деревьев, но она ложилась на тротуар, занятый машинами. Пришлось идти по мостовой, на солнцепеке, и Максим ускорил шаг, мечтая посидеть в беседке для «доминошников», в тени, с бутылкой пива. А еще лучше... Хорошо, если там есть кто-то из завсегдатаев, можно будет послать гонца, расслабиться, поболтать за жизнь. А чего домой тащиться, в самом деле? Кто его там ждет? Ни жены, ни детей... Отец скоро придет с работы и сядет за свою машинку хрущевских времен. Что-то печатает, говорит, воспоминания... но, может, роман. А мать придет поздно, она с девяти до девяти, через два дня...

   Вот такая круговерть. Они у него стареют, к тому же финалу неумолимо идет и он сам. Впрочем, как и те, что в беседке... Кто они? Много ли видели в жизни? Судя по разговорам, не очень. Он хоть и моложе их, но повидал немало и пожил в свое удовольствие. И главное – оставил после себя что-то в дар человечеству – непреходящее, полезное, что не забудется. А они, его «коллеги» попосиделкам против собственных окон? Что оставили они? Чем могут похвастать? С легкой ли душой уйдут в забвение, каждый ли сумеет сказать при этом: «Я не напрасно жил, потому что дал жизнь своим детям»?

   Вот оно! То, что его гнетет, мучит порою, досаждает, отличает его одного от массы других. «Дурное дело нехитрое» – как-то пытался он высказать мнение о смысле жизни «обитателей» беседок, о том, что они оставят после себя. Но тут же сам себе возразил: «Но надо еще сотворить это самое дело! Не каждому дано, жизнь диктует свои законы». А ему дано? Конечно, как и всем, но куда торопиться? Куда?.. И пойманной птицей в клетке, в который уже раз билось в голове: «А ведь уже за тридцать...» И все чаще иглой колола в мозгу мысль: «Что же дальше?..»

   Прошло два дня. Максим возвращался домой обычным маршрутом и, пройдя под мостом, увидел у «теремка» двоих. «Охотники» – сразу подумалось. Тот, кто к нему шагнул, – лопоухий, лохматый, небритый, – выглядел неряшливо. Его подельником выступала женщина. Она стояла у клумбы с цветами, что близ ступенек, и наблюдала за действиями компаньона. Максим пригляделся. Та самая, что повстречалась с ним однажды утром. Он походя оглядел ее и неодобрительно хмыкнул. Взгляд мутный, отсутствующий, волосы нечёсаные; лицо одутловатое, испитое и помятое, как и ее видавшие виды джинсы и давно не стираная блузка. Остальные детали Максим рассмотреть не успел и, предугадав события, стал думать, в каком же кармане у него пятерка. А что она есть – он был уверен.

   Небритый со слегка виноватым видом подошел.

   – Слышь, друг, выручи... рублишко или два...

   Максим усмехнулся:

   – А чего не больше, все равно не хватит.

   Мужичок кисло растянул губы:

   – Ты уж извини, тут, понимаешь, такое дело... Опохмелиться надо, а никак не наскребешь...

   – Святое дело, – понимающе кивнул Максим.

   – Еще как святое-то! Выручи, земляк, а?

   Максим без колебаний вынул из кармана пятерку, протянул «земляку»:

   – Держи. Не обессудь, чем богат...

   – Да ты что! – обрадовавшись, воскликнул мужичок. – Да мне тут полчаса еще по меди собирать... Еще не допросишься, все только морды воротят, полтинника не выпросишь... А ты, я вижу, свой парень. Спасибо, друг, не забуду.

   – Да ладно, – махнул рукой Максим, – деньги тоже...

   – А может, того... с нами... третьим? – неожиданно предложил лопоухий, видимо, растроганный до глубины души.

   – С кем это – с вами?

   – А вон Маринка стоит, у клумбы дожидается, – мужичок обернулся, кивнул на компаньонку.

   Та, поймав на себе чужой взгляд, изобразила что-то вроде неловкости, переступила с ноги на ногу, потом еще раз, потупилась, вновь подняла голову и стала бессмысленно озираться по сторонам.

   Максим присмотрелся к ней. Джинсы и блузку точно трактор переехал, по всему видно – вернулся, чтобы добавить, ну а что касается лица... так себе. Но не дашь сразу оценку: на нем отсутствует помада и то, что должно напоминать тени, тушь и пудру; к тому же, оно наглядно отражает последствия трех или четырехдневного запоя с бессонными ночами...

   Подруге небритого наконец надоело вертеться по сторонам, и она мутным взором уставилась на дружка. Потом на прохожего. Что за проблемы они там решают? Пора бы уж тому, в лиловой рубашке, катиться дальше, а то вылупился...

   Видимо, именно так Максим и понял ее, потому что отвел взгляд, поправил сползшую с плеча сумку и ответил лопоухому на его предложение:

   – Извини, в другой раз.

   Тот проследил за этим взглядом в сторону клумбы и истолковал его по-своему:

   – Да ты что, Маринка же своя в корень, не тушуйся. Тоже «болеет»... Да она много не выпьет.

   Но Максим помотал головой:

   – Нет. Тороплюсь.

   – Ну, как хочешь, – протянул мужичок и добавил еще: – Спасибо!

   Максим пошел не оглядываясь и не зная, что эта помятая и потрепанная с любопытством глядит ему вслед.

   Когда собутыльник подошел, она спросила:

   – Долго же ты с ним бубнил. Что за тип?

   – Не знаю, – пожал плечами приятель и заулыбался: – Пятерку дал! Неслыханная удача.

   А Максим шел и думал о той, что для этого бомжа была «своя в корень». Что его привлекло в ней, почему он так долго не мог оторвать от нее взгляда, хотя, кажется, и глядеть-то противно на такую «арахну»? И вдруг его осенило: ее волосы! Светлые, слегка вьющиеся, не стриженные...

   Утром, когда Максим шел на работу – ирония судьбы или происки дьявола! – но на проезжей части, близ все того же «теремка», он снова повстречался со вчерашней подружкой небритого мужичка. Правда, того уже не было, отсыпался, видимо, где-нибудь или был «на охоте». И все же «стрелков» было двое. Второй была подруга – пониже ростом, пополнее, намазюканная и в юбчонке, кончившейся, не успев начаться.

   Максим покачал головой: надо же, везет на встречу. Опять она. Может, нарочно подстроила, знала, что пройдет здесь? Бабий ум догадлив, на всякие хитрости повадлив.

   Как пройти? Сказать что, улыбнуться, кивнуть?.. Все одно ведь в лоб идет, не свернешь, поздно уже: глядят обе во все глаза."Да больно надо, вот еще – приветствовать! Подруга, тоже мне" – подумал Максим и с независимым видом хотел было пройти мимо, но неожиданно та, которую вчера лопоухий назвал Мариной, негромко произнесла в двух шагах:

   – Привет!

   Максим повернулся. Ему сказала, кому же еще, вон как глядит, глаз не сводит. Он поневоле присмотрелся к новой «знакомой». Наряд уже не тот, вчерашним и не пахнет. Да и по глазам не похоже, чтобы была навеселе или, напротив, зла на весь мир. Волей-неволей улыбнулся и, остановившись, кивнул:

   – Привет...

   И тут же самому себе задал вопрос: ну, чего стал? Просили, что ли? Шел бы и шел себе... Но было поздно, уже стоял рядом. Не уйдешь ведь демонстративно, раз остановился.

   – Спешишь? – с любопытством спросила Марина. – Каждое утро тебя вижу, все торопишься куда-то.

   – На работу хожу, не на танцы же, – ответил он, пожимая плечами.

   – Счастливый, – коротко бросила она и уставилась на него в ожидании инициативы.

   – Тебе кто мешает? – пригасил улыбку Максим.

   – А с чего ты взял, что я не работаю?

   – Да тоже по утрам вижу тебя...

   – Ну, мало ли, с кем не бывает? – неожиданно вступилась подруга.

   – А ты, собственно, о чем? – прищурилась Марина.

   – Да так... – протянул Максим, приподняв плечо, – ни о чем.

   – Может, выпить с нами хочешь?

   Вот так предложение! Другой бы не отказался, а этот...

   – Вообще-то я тоже не из непьющих, но уж лучше на работе. Спокойнее как-то. Да и коллектив свой в доску.

   – Тогда, может, дашь нам на вино? А то не хватает, – нахально влезла низенькая.

   Марина толкнула ее локтем:

   – Заткнись, дура... он нас и так вчера выручил.

   Но было уже поздно. Максим достал из кармана джинсов две пятерки. Больше не было. И эти не помнит, как оказались у него.

   – Держи, – протянул подруге. – Это всё, последние.

   Марина обернулась к ней:

   – Люська, перестань, зараза!.. Ты уж извини, у нее иногда срывается, а вообще она баба нормальная.

   – Так не возьмешь? – Максим с протянутой рукой посмотрел в глаза Люське.

   Но та не взяла, опасливо покосившись на подругу и мотнув головой.

   – Тогда ты, – Максим перевел взгляд на Марину.

   Она удивленно воззрилась на него:

   – Да тебе что, деньги девать некуда?

   – А чего их девать, когда их и так нет? А на эти – что купишь? Две пачки сигарет?

   – Не, ну ты чудной, – неловко улыбнулась Марина. – Спрячь, пригодятся. Мы же пошутили.

   – Поздно, девчата, – решительным тоном возразил Максим, – обратного хода нет. Не берете на вино, тогда купите мороженое.

   Но они молчали, раскрыв рты и удивленно глядя на него. Вот так прохожий, бывают же такие... И рука не поднимается взять.

   – Ах, так! – воскликнул Максим, насупив брови. – Ну, тогда я поступлю с вами, как Парис с богинями Олимпа: я дарю эти десять рублей прекраснейшей из вас!

   С этими словами он положил пятерки на асфальт, прямо к ногам двух остолбеневших служительниц Бахуса. Обе тотчас нагнулись и протянули руки... Потом в том же полусогнутом положении внезапно замерли, подняли головы и округлившимися глазами уставились на Максима.

   Расхохотавшись, он помахал им рукой и ушел прочь...

   Когда Марина опомнилась, денег на асфальте уже не было. Рядом стояла Люська и торопливо подсчитывала наличность. Марина поднялась.

   – Как он сказал?..

   Подруга оторвалась от созерцания купюр:

   – Чего?

   – Кто это – Парис, и что это за Олимп? Что он хотел этим сказать?

   – Да не все ли равно, – махнула рукой Люська, – главное – денежки наши. Слушай, а ты давно его знаешь?

   – Вижу в третий раз.

   – И что, не можешь закадрить? Клевый парень. Я бы не упустила.

   – Закадрить? – Марина усмехнулась. – Это с моей-то опухшей рожей?

   – А что, рожа как рожа. Да еще и поднафуфырилась малёк... – Сощурилась: – Уж не для него ли?

   Марина отвернулась, долго смотрела вдаль, туда, куда ушел таинственный незнакомец. Совсем близко проехала «Волга», чуть не задев ее; она даже не шелохнулась. Люська в ожидании ответа закурила. Наконец услышала, да такой, что вытаращила глаза:

   – Знаешь, Люська, кажется, я начала понимать, что родилась женщиной... Да пошли, чего рот-то раззявила!

   А Максим был в восторге от своей шутки. Что там пятерки, были бы десятки – их бы положил. И думалось ему: интересно, поняли ли они? Впрочем, почему «они»? Она! А почему «она»? Вот черт, и привязалась же эта бомжиха, из головы не выходит. Так вроде ничего особенного, хотя сегодня показалась уже привлекательнее с подкрашенными губами, в топе и других, не чета тем, джинсах. Откуда она взялась? На приезжую не похожа, скорее, местная. Но этого типа, что был с нею вчера, он временами видел, а вот ее...

   И не хотелось Максиму о ней думать, не бог весть какая особа, но, словно неотвязчивая мысль или липучая мелодия на языке, она преследовала его целый день. Он ловил себя на том, что представляет ее то с русыми волосами, то шатенкой, то в одном, то в другом наряде: в джинсах, в платье, в куртке или пальто... А вот интересно, какие у нее ноги? А грудь? А... – он улыбнулся, вспомнив избитое выражение шоферов – «задний мост».

   Словом, пищи для размышлений хватало, и когда в конце дня Максим собирался домой, то почему-то, как нечто уже оговоренное, вновь представлял себе их встречу. Почему? Зачем? Этого он и сам не знал, просто было интересно. И еще импонировало, что от нее не воняло, как от всех бомжей. Значит, моется, следит за собой. Впрочем, может, это только сегодня, а раньше...

   Он уже начал переодеваться, рисуя в своем воображении встречу, которая, как ему казалось, не могла не произойти, как вдруг директор попросил на часок задержаться. Вот незадача, а вдруг она сориентируется по времени, ведь он всегда – или почти всегда – проходит мимо «теремка» в 17.25!

   Но, поразмыслив, махнул рукой. Будь что будет. Нет так нет, подумаешь... Тоже – вбил себе в голову. Значит, не судьба.

   И Максим ушел с работы на час позже.

   К «теремку» он подходил, немного волнуясь. Знал почему, и поэтому глядел еще издали, гадая, там она или нет, одна или с лопоухим? Быть может, с подругой?

   Надежды – если их можно так назвать – лопнули мыльными пузырями, едва он поравнялся с магазином и обогнул его. Не было никого – ни ее, ни друзей-собутыльников -ни у клумбы, ни за «теремком».

   Кольнула легкая досада. К ней добавилось еще что-то, попутное, и с ним улетучилось настроение. Как это ни казалось нелепым, но он понял, что чувство это – ревность. Но к кому? К ее дружку, к кому же еще! А может быть, их даже двое...

   Максим помрачнел, сжал зубы. А он так мечтал об этой встрече, хотел увидеть ее, поговорить. А она... Он ей, кажется, безразличен. Да и что он вбил себе в голову, почему, собственно, она должна дожидаться его? Разве они договаривались? Нет. Любезничали, закладывая фундамент теплых дружеских отношений? Тоже нет. Тогда, быть может, обменялись утром многообещающими взглядами, не понять которые невозможно? Опять нет. Так отчего тогда он погрустнел, почему сердце защемило при мысли о том, что в то время как он пришел, в общем-то, на встречу с ней, она преспокойно распивает водку в одном из подвалов близстоящих домов? Или на чердаке, или в квартире? Водку... Со всеми вытекающими отсюда...

   Он на миг представил себе все это и решительно тряхнул головой. Нет, прочь наваждение, долой мираж, надо перестать думать об этом! По сути, она не давала ему никакого повода и была для него никем, так что незачем ревновать и рисовать в воображении сцены одна нелепее другой, нужно просто постараться забыть об этом, вот и все.

   Однако неприятное и навязчивое чувство не торопилось исчезать, а продолжало бродить, спотыкаясь, в темных закоулках души, и с этим чувством, не замечая, что идет с опущенной головой, Максим неторопливо приближался к своему дому.

   Позади него, справа, неожиданно прогремел выстрел. Так, во всяком случае, показалось ему, когда он услышал негромкое:

   – Привет!..

   Он резко остановился, будто и в самом деле выстрелили в спину. И порывисто оглянулся на этот голос, показавшийся ему знакомым. Оглянулся и застыл, удивленный и разочарованный.

   То была не она, хотя голос был похож. Вместо нее у одного из подъездов стояла изысканно одетая русоволосая красавица и, улыбаясь, глядела на него. Максим опешил. Какая миловидная, чисто богиня! Пройти с такой – все вокруг ахнут! Надо же, какие, оказывается, здесь водятся... Но почему она уставилась на него, разве они знакомы? И вообще, она ли произнесла это слово, и если да, то при чем здесь он?..

   Он с удивлением спросил:

   – Это вы мне?

   Красавица улыбнулась еще ярче:

   – Ну да, кому же еще?

   Он ответил с виноватой улыбкой:

   – Привет, конечно, но... простите... ведь мы незнакомы.

   Она подошла ближе:

   – Да ты что, не узнаешь меня? Ну и ну, неужели я так изменилась? Вот незадача, думала как лучше... захотела повстречаться с ним, а он меня даже не узнал.

   – Марина! Ты?! – почти выкрикнул Максим и стремительно шагнул к ней. Подошел, остановился, очутился в облаке парфюмерии, и чуть было не стиснул ее в объятиях, так был рад этой неожиданной встрече.

   – Я, – произнесла она и опустила голову с пышными, пахнущими ландышем, волосами. Потом встряхнула ими, подняла взгляд: – А я тут давно уже...

   – Марина...

   – Что?

   – Неужели это ты? – Он никак не мог собраться с мыслями, от волнения сглотнул слюну. – Вот эта очаровательная дама... белая блузка, синие бусы, шелковая юбка с ажурным рисунком, пояс, синие босоножки и сногсшибательные, чуть завитые пряди волос на голове... и это ты?!

   – И это я, – пожав плечами, просто ответила она и засмеялась. Потом озорно скосила взгляд: – Что, привык видеть меня бабой-ягой, а теперь не узнаешь в образе женщины?

   Он развел руками, взглядом лаская ее фигуру.

   – Прости, я просто сражен... даже не предполагал... такая метаморфоза! Теперь стою и думаю, зачем я тебя задерживаю, ведь ты, похоже, куда-то собралась... может, на вечер какой пригласили.

   – Никто меня никуда не приглашал, – потупилась она.

   – Как!.. А этот наряд? – все еще не понимал Максим.

   – Он для тебя, – ответила она после недолгого молчания. – Я ведь знаю, каким маршрутом ты ходишь. А в этот раз тебя долго не было, но я все равно ждала. Потом подумала, а вдруг ты пойдешь не один, а я тут как идиотка... – Она опустила голову, стала мять пальцы. И тотчас заулыбалась: – Но ты пришел один. Значит, я не зря ждала...

   Он взял ее ладони, крепко сжал их; сказал – не ей, скорее, самому себе:

   – Стало быть, я новый Пигмалион.

   – Кто, Пидалион? – не поняла она и смешно искривила губы. – Что-то связанное с геями?

   – Да нет, – рассмеялся Максим, – как раз наоборот.

   – Ты извини, – забормотала она, в смущении отводя взгляд, – я, наверно, не должна была этого делать... встречать тебя здесь. И вообще, я дура. Вообразила себе...

   – Что? Что ты мне понравилась? – Он все еще не выпускал ее рук и пытался заглянуть ей в глаза.

   Она кивнула и уставилась на его руки, крепко сжимающие ее ладони. Потом упавшим голосом произнесла:

   – А ведь я даже не знаю, как тебя зовут и... вообще... у тебя, наверное, есть жена...

   И подняла на него взгляд – вопрошающий, полный надежды и готовый вмиг потухнуть от отчаяния.

   Он рассмеялся, и от этого лицо ее вмиг просветлело, а душа наполнилась чем-то теплым, ликующим, хотя она и не слышала еще ответа. Но тотчас беспокойство овладело ею, взгляд стал тускнеть:

   – Ты не отвечаешь... значит, это правда.

   И сделала попытку высвободить свои руки.

   – Неправда, – сказал Максим, не выпуская ее ладоней; и вновь – будто луч солнца, прорезав тьму облаков, упал на ее лицо. – Меня зовут Максим, я не женат, и вообще... ты была права.

   Она до боли закусила губу, пытаясь сдержать рвущееся из недр души чувство, не дать ему выплеснуться наружу и выдать ее с головой, но не смогла, как ни крепилась. Ее улыбка стала такой лучезарной и чарующей, что, не знай Максим ее недавнего прошлого, он, вероятно, счел бы за счастье заключить ее в объятия.

   – А в чем я оказалась права? – спросила она.

   – Да только в том, что ты действительно понравилась мне.

   – И ты мне тоже, иначе бы я не пришла, – ответила она.

   Вот так. Как, оказывается, все просто, без мудрствований. Максим внутренне усмехнулся: мог ли он подумать об этом еще вчера или даже сегодня? И ответил себе: мог. И думал. Правда, представлял иначе.

   – Пойдем куда-нибудь? – внезапно предложил он.

   Она встрепенулась, взгляд загорелся, улыбка стала еще ярче:

   – Куда?

   Пожав плечами, он указал направление, куда шел. Ей было все равно, туда так туда, какая разница, ведь главное – они встретились, и она ему нравится. А маршрут – это уже не важно.

   Они пошли по тротуару левее «ракушек», за ними пестрела красками детская площадка. Мимо, параллельными курсами, торопились куда-то прохожие, кто-то возился с замком гаража, собираясь поставить туда машину; но они ничего этого уже не замечали, словно умерла жизнь вокруг. Остались только они двое – он и она, и это их первое свидание. И то, что они шли рядом, почти касаясь друг друга, вносило смятение в их души, отнимало дар речи, способность принимать какие-то решения. Все было в эти минуты необычно, каждый из них понимал это, как и то, что судьба, уставшая уже наблюдать за этими двумя, распорядилась в конце концов по-своему, устранив силу, которая смогла бы ей противостоять.

   Что сказать друг другу, о чем начать разговор – этого не представляли себе ни он, ни она. Не знали и куда шли. Просто шагали молча и обменивались любопытными взглядами, мгновенно расцветавшими улыбками.

   – А вон мой дом, – указала она рукой.

  – Совсем недалеко от меня, – отозвался Максим и посмотрел на нее с вопросом в глазах. Она перехватила этот взгляд.

   – А ты думал, я бомжиха, да? Ночую в подвалах, на чердаках, где и у кого придется? Прокуренная, пропитая, измятая, вообще лохудра, не баба – недоразумение... Признайся, было такое? Я не обижусь.

   – Было, – не стал спорить Максим.

   – Я это видела. Да и поделом, куда скатилась...

   Она замолчала, потом продолжила:

   – А не случись этого, мы с тобой никогда бы не встретились.

   – Иногда, чтобы подняться, надо упасть, – промолвил Максим.

   – К чему это ты? – не поняла она.

   – Так говорили древние.

   – Ты вообще иногда странно выражаешься, для меня непонятно. То древние, а утром про каких-то богинь... Так никто не говорит.

   – А мне это положено по статусу.

   – Чуднό... – ответила она. – Давай присядем, вон там, видишь?.. Не против?

   Они уселись на лавочку близ палисадника, под сень высокого рябинового куста, и повернулись друг к другу.

   – Расскажи мне что-нибудь, – попросила она.

   – О чем же?

   – Ну, хоть об этом Парисе, что утром... Думаю, занятная история.

   Максим усмехнулся. Она и не представляет, видимо, сколько таких историй в мировой литературе. Если бы она много читала, то знала бы об этом, как и о многом другом. Он мягко посмотрел на нее. Распахнув свои зеленые глаза в обрамлении черных ресниц, она с любопытством глядела на него. И он стал рассказывать ей о Парисе, о яблоке и трех богинях, прекраснейшей из которых Парис должен был преподнести яблоко Эриды.

   Марина внимательно слушала и, когда он закончил, попросила рассказать что-нибудь еще, похожее. И Максим повел ее в увлекательный мир удивительных людей, живших в этой и других странах много веков тому назад. Он заставил трепетать ее сердце, когда она слушала историю Персея и Андромеды, а потом пообещал показать эти созвездия на небе. Он привел ей пример супружеской верности, рассказав о любви Пенелопы и Одиссея. Они совершили путешествие в древний Рим времен правления Калигулы и Нерона. Она впервые узнала о том, что на земле в наши дни живут великаны трех и даже четырехметрового роста. Он поведал ей об ужасах Варфоломеевской ночи и упомянул в связи с этим Эйфелеву башню, стоящую на костях гугенотов. Она с удивлением услышала о том, что в центре Москвы под землей обнаружили пыточные камеры Ивана Грозного, где стены до потолка были забрызганы кровью, а страшная лужа на полу доходила до колен. Она узнала, какие преступления совершала инквизиция со времени своего зарождения. Он рассказал ей об Икаре, Самсоне и Геракле. Она раскрыла рот, услышав историю Актеона, Сизифа и дочерей царя Даная. Он поведал ей о дочерях Ночи, охранявших яблоки вечной молодости у берегов Океана, и о том, как Людовик XVI, бежавший из Парижа, случайно был узнан неким трактирщиком по изображению на монете, которое сам же приказал выбить; после чего был арестован и казнен...

   Он продолжал еще что-то говорить, но она уже рассеянно слушала, зато глядела на него во все глаза как на человека из другого мира, который доселе был ей неведом. И теперь этот мир вторгся в ее душу, заставив ее затрепетать. Она ужаснулась от сознания собственной пустоты и ничтожности, от мысли о том, что на свете есть много такого, от чего буквально закипает кровь в жилах, что терзает воображение, что способно возвысить тебя над окружающими и о чем она даже не подозревала.

   Он открыл перед ней этот загадочный мир непознанного, раздвинув в стороны тяжелые портьеры, сотканные невежеством, и она, затаив дыхание и не смея слова вымолвить, вся трепеща, шагнула в этот мир. Как завороженная, смотрела она рассказчику в рот и впервые подумала о своем месте в жизни. В эти минуты Максим был в ее глазах сверхчеловеком, потому что в ее представлении обычный человек не может столько знать. Для этого требуется прочесть едва ли не всю Ленинскую библиотеку! Если бы знать хоть десятую долю того, что знает он! Тогда она чувствовала бы себя увереннее, сильнее, выше всех этих убогих умом, отсталых в своем духовном развитии личностей. Она не пошла бы по скользкому пути, зная, что в мире есть другие ценности, которые неизмеримо выше, важнее. За то время, что они путешествовали по истории, она побывала в роли богини, королевы, волшебницы, куртизанки, монахини... Теперь она медленно возвращалась на землю, в реальный мир, в котором ничего не видела, кроме грубости, невежества, хамства, вечерних уличных тусовок с отсталыми и темными личностями и бесцельного просмотра нудных бразильских сериалов – пустых, ничему не обучающих, никуда не зовущих...

   Вновь очутившись на этой лавочке, увидев вокруг снующих туда-сюда людей, гостеприимно распахнутые двери магазинов и вечно торопящиеся куда-то мириады машин, Марина вздохнула: