Текст книги "Мудрый король"

Автор книги: Владимир Москалев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

– Это все из-за войн, принц, которые вел ваш отец, – поддержал брата Стефан де Сансер. – Где же было набрать столько рыцарей, если число врагов превышало их чуть ли не вдвое?

– А теперь что же, дядя, вам их некуда девать? – спросил Филипп. – Так заплатите им, что обещали, и они уйдут. Почему вы этого не делаете? А по вашей милости страдает все королевство. То же относится к епископам и архиепископам, – громко продолжал будущий король, бросая взгляд на Гильома. – Ведь вы тоже нанимали солдат, дядя. А теперь, вместо того чтобы рассчитаться с ними деньгами, вы мечтаете расплатиться кровью французских рыцарей?

Реймсский архиепископ побледнел и закусил губу, исподлобья пробежал глазами по сторонам. Всем было известно, что он тоже прибегал к услугам наемников, которые, из-за того что им не было заплачено, принялись грабить церкви, монастыри, нападать на торговые караваны и даже на крестьян.

– Сын мой, вам следует поберечь силы, – наставительно молвила королева-мать, поглядев на слегка смутившихся братьев, – вы еще не совсем здоровы. К тому же вопросы такого рода решает король, а вы пока еще не добрались до Реймса.

– Когда я стану королем, матушка, – повернулся к ней Филипп, – вы будете открывать рот тогда, когда я вам это позволю. Считайте мгновения, вам уже недолго осталось. В моем королевстве решающим голосом будет не ваш и не ваших братьев, а голос короля. Прошу этого не забывать. Я напомню об этом тому, у кого туго с памятью, когда мой дядя-архиепископ возложит на мою голову корону.

Королева-мать пошатнулась. Ее поддержали под руки. Она открыла рот – ей не хватало воздуха. Братья не знали, что предпринять. Взгляды, один колючее другого, перебегали с лица на лицо, бледность щек сменялась синевой, на лбу выступала испарина. У кого же? В первую очередь, у дяди Гильома Белые Руки. Он потянулся за платком, промокнул лоб, вытер губы. С таким королем следует жить в дружбе, тем паче что племянник пока еще щенок, а через год, два, три?… Что-то он мягок к наемникам. Не замыслил ли что? Нет ли сговора с отцом против него, против Церкви?!

Все молчали, недоумевая. Знали, что Людовик в последнее время перестал заниматься государственными делами. Стал, мягко говоря, слаб умом. В этом плане строились определенные расчеты, связанные с воздействием на юного короля. Но с ними говорил уже не юнец. На них на всех, здесь собравшихся, холодно глядели глаза монарха – хитрого, умного, решительного. Кое-кто сразу же это понял. До иных пока не дошло. Пока что у власти Людовик, и решает прежде всего он. Голос сына – всего лишь второй. И как же были все удивлены и потрясены, когда Людовик возвратился из паломничества, а потом из аббатства Сен-Дени… разбитый параличом. Рука не двигается, нога волочится, голова поворачивается с трудом. И только в глазах радость – его сын жив, мало того, окончательно поправился! Вот что значит поклониться праху святого и читать молитвы.

Тянуть дальше было нельзя. На следующий же день выехали в Реймс.

Садясь на коня, принц подозвал к себе одного из своих новых друзей.

– Гарт, ты говорил мне о встрече с наемниками. Кажется, ты с ними дружен? Где они и много ли их?

– Я видел около двадцати человек. Но их гораздо больше. Они прячутся в лесах.

– Эти люди будут мне нужны. Те, кто их вербовал, им не платят? Так платить буду я. И это будет моя армия, Гарт! Им все равно на кого идти войной, лишь бы золото звенело в карманах. Этих людей я брошу на непокорных баронов и английского короля, когда решу, что пришла пора раздвинуть границы моего королевства. А теперь в Реймс, Гарт, за французской короной!

1 ноября, в День Всех Святых, принц Филипп, сын короля Людовика VII, принял в Реймсе миропомазание. В церемонии, помимо огромного штата придворных, духовенства и вассалов французской короны, участвовал Генрих Младший Английский, соправитель отца. Плантагенет Старший позволил ему это: его сын был вассалом и одновременно зятем Филиппа. Генриху Молодому доверили нести на бархатной подушечке корону, и после коронации он стал сенешалем французского королевства. Должность почетная, ибо сенешаль считался главой королевского дома.

Обряд миропомазания совершил архиепископ Реймсский Гильом. А про Людовика VII сказали в толпе придворных: «И провозгласил Давид царем Соломона»[14]14
  Израильский правитель Давид провозгласил Соломона царем и помазал его на царство еще во время своего правления.


[Закрыть].

Едва вышли из собора, Филипп подошел к Бьянке.

– Не уезжай пока в Тулузу, там еще крестоносцы. Будешь со мной, при моем дворе. Кстати, в тебя влюбился Гарт, тебе об этом известно?

Бьянка улыбнулась. Опустила голову, покраснев.

– Это он сам сказал?

– Да, если хочешь знать.

– Но ведь я… но ведь мне…

– Оставь свои глупые верования. К тому же вспомни, что сама говорила: браки у вас запрещены, но лишь немногим разрешают идти под венец, и то до рождения ребенка. Но ты можешь и не вступать в брак, вовсе не обязательно. «Совершенным» ведь это запрещено?

Бьянка, не зная, что сказать, стояла, кусая губы. Филипп поманил пальцем бывшего монаха.

– Герен! Твоя обязанность отныне – защищать Бьянку. Помни, она теперь подруга Гарта, в которую он влюблен.

Герен, улыбнувшись, кивнул:

– Эта девчонка спасла жизнь моему королю. Как же мне оставить ее без надзора?

– Иногда оставляй, когда почувствуешь, что лишний.

Все трое рассмеялись. К ним подошел Гарт.

– Филипп, решено устроить турнир в честь такого события. Драться будут все, кроме тебя. Королям не положено.

– Гарт, друг мой, знаешь, что выдумала Церковь? Тебе известно, как она не любит турниры. А причина проста: вместо того чтобы отдавать свою кровь и свои деньги за веру в походах в Святую землю, знать растрачивает все это в пустых развлечениях. Так что с Латеранского собора пришла к нам еще одна новость: рыцарские состязания запретить. А кто нарушит, тому анафема. Мало того, кто погибнет на турнире – будет лишен церковного погребения. Они упорно доказывают к тому же, что с этими играми связаны семь смертных грехов.

– И что же ты думаешь предпринять, король Филипп? – спросил Гарт. – Каково будет твое решение?

– Страсть к сражениям, к желанию покрасоваться перед дамами, а потом еще и забрать себе добро побежденного – все это окажется сильнее папского авторитета. И Церковь сама признает это. Она не сможет отлучить всех рыцарей Франции, всю ее знать. Кто тогда пойдет в Святую землю, если новый фанатик наподобие Бернара Клервоского станет проповедовать очередной поход в Иерусалим ко Гробу Господню? Вот когда папа всерьез примется чесать свою глупую голову.

– Итак, турнирам быть! – вскричал Гарт, хватаясь за рукоять меча.

– Это мода, а ее убить нельзя.

И Филипп направился туда, где ожидали его придворные, церковники, лица домашнего окружения, Филипп Эльзасский, Бодуэн V граф де Эно, Генрих Молодой, прибывший с богатыми подарками от своего отца, королева Аделаида и ее четверо братьев. Вслед за юным королем пошел Герен. Гарт хотел отправиться следом. Бьянка удержала его за руку. Он обернулся. Вся пунцовая от смущения, она смотрела ему в глаза, словно ища в них дорогую ее сердцу потерю.

– Гарт, это правда, что я тебе нравлюсь?

– Кто тебе сказал? – удивился он.

– Король Филипп.

– Он пошутил.

Она опустила взгляд, убрала руку. И тихо произнесла:

– А я поверила…

– Бьянка!..

Не слушая его, она торопливо уходила прочь.

А народ, заполнивший площадь перед порталом собора, дивился во все глаза и, внимая перезвону колоколов, крестился и бормотал молитвы за здравие юного короля. И вправду, нечасто ему доводилось видеть молодого монарха, которому только что исполнилось 14 лет.

Это был последний монарх во Франции, коронованный еще при жизни короля.

Глава 9. Девочку в постель!

Год еще не закончился, а влиятельнейшие люди королевства уже задумались: не следует ли погубить юного монарха? Чересчур он экспансивен – это представляло угрозу их интересам.

Бодуэн граф де Эно взялся изучать копию жизнеописания Карла Великого. Не один, с ним его шурин Филипп Эльзасский и реймсский архиепископ. Троица начала разбираться в королевском роду Капетингов и выяснила, что Гуго Капет, основатель династии, короновался незаконно. Тотчас заговорили об известном пророчестве святого Валери. История эта произошла 200 лет назад, когда Гуго был только франкским герцогом. На смертном одре святой попросил Гуго перенести его мощи из аббатства Сен-Бертен в Монтрей-сюр-Мер. Будущий король франков пообещал. Тогда Валери сказал, что корона останется у Гуго и его потомков до седьмого колена. Стали пересчитывать эти колена. Подсчитав, выяснили, что до Людовика VI уже царствовали четыре Капетинга. Тут вспомнили о некоронованном короле франков Гуго Великом, отце Капета. Включили и его в страшный список, и оказалось, что Людовик VII – седьмой Капетинг. Стало быть, согласно зловещему предсказанию корона должна вернуться к прямым потомкам Карла Великого, которого Бодуэн де Эно, лотарингского рода, считал своим предком.

Доискавшись до этого, троица решила: либо Филипп уступает свой трон, либо становится новым Карлом Великим. Первое было чревато осложнениями, могущими привести даже к гибели: Капетингов и их сторонников не так уж мало, графы Фландрские явно окажутся в меньшинстве. Однако союзников найти нетрудно – тот же Генрих Плантагенет. Значит, война. Огромная, кровопролитная. Королева-мать и ее братья очень хорошо понимали это. Нынче правит их род. А в случае победы графа де Эно?… Но пророчество? Ведь так сказал сам святой Валери!

– Плевать на предсказание! – резко высказался один из братьев Адель Шампанской, когда Эно не было рядом с ними. – Этот Бодуэн хочет ввергнуть королевство в войну, результатом которой воспользуется Генрих Английский. То-то подарок преподнесет ему фламандец!

– Бодуэн и сам не хочет войны, у него другие планы, – проговорила королева-мать. – Он утверждает, что династия Капетингов угаснет с Людовиком и хочет возродить Каролингов? Я брошу ему эту кость, которой он подавится. Пусть выдаст свою дочь Изабеллу замуж за юного монарха – вот и вся недолга. Он хочет нового Карла Великого? Так он его получит в лице собственного зятя, моего сына Филиппа. А самому ему не стать королем! Еще раз заикнется – я подошлю к нему наемного убийцу. Гильом, ты говорил, помнится, что у тебя в услужении двое ассасинов?

– Они сделают это столь виртуозно, что комар носа не подточит, – улыбнулся архиепископ. – Эти люди мастера своего дела.

– Вот и отлично! Стефан, – обратилась королева-мать к другому своему брату, – ты, кажется, в хороших отношениях с этим выскочкой из Фландрии? Так намекни ему, чем может кончиться дело. Со мной шутки плохи. Я не позволю графам из Фландрии править французским королевством! Я пока еще королева и у меня есть сын. Пусть несколько строптивый, но сын. Он наследник и будет следующим Капетингом на троне Франции, клянусь кровью Иисуса Христа!

Все четверо братьев, обняв, расцеловали ее.

– Ты можешь всегда рассчитывать на нас, сестра. Каждый из нас встанет на защиту нашего племянника. Только вряд ли Бодуэн де Эно окажется настолько глуп, что не согласится на такую выгодную для него партию.

Через несколько дней Аделаида вошла в покои к Филиппу с письмом в руке. Здесь же был Герен. Увидев королеву-мать, он встал, почтительно поклонился.

– В чем дело, матушка? – недовольно спросил сын. – Какого черта вы врываетесь ко мне, словно я вас звал?

– Ты что же, занят таким важным делом, что у тебя нет времени выслушать свою мать?

– Я беседую с Гереном, разве ты не видишь?

– Я вижу музыканта и жонглера. Трувер тебе дороже матери?

– Он монах-госпитальер[15]15
  Госпитальеры – католический духовно-рыцарский орден, основан в Палестине в XII в. Вначале – религиозный орден, заботившийся лишь о больных паломниках, увечных и голодных. В 1168 г. воинский дух вытеснил благочестивые настроения и милосердное рвение в уходе за бедными и больными. Одеяние госпитальеров – черный плащ с белым крестом на груди.


[Закрыть], и он рыцарь.

– Я видела у него виолу.

– Он выбросил ее, чтобы стать моим советником.

– У тебя мало советников отца? Чему может научить тебя бывший музыкант, пусть даже он и рыцарь?

– Он подал мне мысль, как удержаться на троне, который начал шататься. Знакомый монах из дома графов Фландрских поведал ему некую историю о седьмом колене, на котором кончается династия Капетингов. И это седьмое колено – мой отец, мадам. Что вы скажете теперь? Вернее, что посоветуете?

Королева взволнованно подошла и взяла сына за руки.

– Филипп, сын мой, но ведь именно с этим я к тебе и шла! Граф Бодуэн решил затеять интригу. Козырь в игре – его дочь.

– Изабелла де Эно? Малютка, которой едва исполнилось десять лет? Любопытно, что же это он придумал?

Королева-мать выразительно посмотрела на Герена.

– Филипп, я должна поговорить с тобой наедине.

– О чем? О том письме, что вы держите в руках? Я догадываюсь, от кого оно.

– И от кого же?

– От графа де Эно. Хотите, я скажу вам, о чем он пишет?

– Но Филипп… Черт побери! Как ты можешь это знать?

– Мне сказал об этом мой монах.

– Брат Герен?

– Он знает о планах Бодуэна. И он дал мне полезный совет.

– Я сумею по достоинству оценить ум бывшего трувера, когда ты прочтешь письмо и скажешь мне, что это за совет и собираешься ли ты последовать ему.

Филипп взял пергамент из рук матери, сломал печать, прочел его и бросил на стол.

– Это как раз то, о чем мы с тобой только что говорили, брат Герен. Читайте, матушка.

Королева быстро пробежала глазами письмо, сделав вид, будто его содержание ей неизвестно.

– Я знала, что фламандец не окажется глупцом, – произнесла она. – Вопрос теперь в том, каков был совет и что ты ответишь графу? Ведь он предлагает свою дочь Изабеллу тебе в жены.

– Граф явно торопит события. Что я буду делать в постели с десятилетней девочкой?

– Об этом потом, всему свое время. Дети растут быстро. Но скажи мне, брат Герен, какой совет дал ты королю, если только именно об этом шла у вас речь?

– Как раз об этом, ваше величество, – невозмутимо сказал бывший монах. – Я посоветовал вашему сыну жениться.

– Как! – всплеснула руками Аделаида, поневоле улыбнувшись. – Ты дал такой совет?

– Франция желает видеть на троне нового Карла Великого, а не Бодуэна, маркграфа Намюра, – ответил Герен. – Юный монарх не стал долго раздумывать. Перспектива быть королем Франции вполне устраивает его, даже несмотря на то, что его будущая супруга все еще играет в куклы.

– Так ты согласен, Филипп? – воскликнула королева-мать, обнимая сына. – Даешь свое слово?

– Что же мне еще остается делать? – передернул плечами молодой король. – Я ведь знал, что мой отказ огорчит вас и ваших братьев. Но больше того, он может ввергнуть Францию в пучину гражданской войны. И потом, Герен так умолял меня, уверяя, что этим я доставлю огромную радость моей матери… Полагаю, он оказался прав.

Королева-мать с улыбкой подошла к монаху. Тот вновь почтительно склонился в поклоне.

– Не сердитесь на меня, брат Герен, – ласково проговорила Аделаида, – если я была о вас совсем невысокого мнения. Коли ваши советы и впредь будут направлены на благо и к процветанию королевства, то в очень скором времени, вероятно, вы станете вторым Сугерием[16]16
  Сугерий (ок. 1081–1151) – аббат, придворный летописец Людовика VI, первый министр и советник Людовика VII, регент во время Второго крестового похода 1147–1149.


[Закрыть] при моем сыне.

– Мой ум и мои возможности всегда к услугам короля Франции и к вашим, мадам, – в третий раз поклонился Герен.

Благосклонно кивнув ему и сыну, Аделаида, взвихрив воздух надушенными юбками, с улыбкой покинула покои короля.

– Я еще слаб, друг мой, – сказал Филипп, махнув рукой собеседнику, чтобы садился, – поэтому иду на этот шаг. Но погоди, придет время и я свалю с ног этих графов и баронов, окружающих меня, словно частоколом. Я сделаю Францию могущественной державой и сам заставлю своих врагов принимать мои условия.

– Врагов слишком много, король. Нам предстоит упорная борьба.

– И прежде всего с английским королем! Но мы сумеем заставить его пасть на колени. У него много сыновей, вот на чем мы сыграем. Я буду натравливать их друг на друга, и они перегрызутся, как псы из-за кости. Потом буду бить по очереди, отнимая у них земли. Сейчас его территория во много раз больше моей. Наша задача – сделать Францию во столько же раз больше, а потом и вовсе выгнать англичан с континента. Нормандия – вот что меня беспокоит. Сюда я вскоре направлю свой удар. А пока что будем отсекать щупальца гидры, охватившие мое маленькое королевство.

– Тебе надо иметь хорошего союзника, Филипп. Церковь – вот кто поможет.

– Знаю. Нет никого сильнее папы. Его я и возьму в попутчики. Он любит налагать интердикты – как раз то, что мне очень пригодится в моей борьбе.

– Однако об этом еще рано говорить. Жив твой отец. Король – он. Ты – всего лишь соправитель.

– Я должен быть готовым к тому, что скоро останусь один. Поэтому мне нужны друзья – надежные, верные, готовые жизнью пожертвовать не ради меня, но ради Франции.

– Одного ты уже имеешь, король. Второй – Гарт, твой шамбеллан[17]17
  Шамбеллан – одна из важнейших должностей при дворах государей. Главное действующее лицо в церемонии принесения феодальной присяги.


[Закрыть]. Третья – Бьянка…

– Она хорошо разбирается в цифрах. Я определил ее счетоводом на королевской кухне. Но она еще знает грамоту, поэтому станет моим писцом.

– До той поры, пока Церковь не сожжет ее на костре.

– Жаль, что она еретичка. Угораздило же ее связаться с этими катарами.

– Кто они? Что за люди? Так ли опасны для тебя?

– Для Церкви. Катары поняли, что это за зверь и теперь бросаются на него, кусая со всех сторон. Зверь разводит костры, но они их не боятся.

– Хотелось бы знать о них побольше. Во что они верят? Почему враждуют с Церковью?

– Я позову ее, Герен. Послушаем вместе. Попы обливают их грязью, но я желаю знать правду. Как монарху мне это необходимо. Сходи за ней сам. Я подожду здесь.

Глава 10. Бьянка на повторном «допросе»

Герен нашел Бьянку в королевских садах, занимавших всю западную оконечность Сите. Она сидела на скамейке и смотрела на северо-запад, где вдоль правого берега Сены, начиная от церкви Сен-Жермен Л’Оссеруа, простирались густые леса. Глядела неподвижно, думая о чем-то. Может быть, уже видела на этом месте новый донжон будущего Лувра взамен старого, романского, который возвел здесь когда-то Хильдерик I? Или просто глядела на лодки, снующие от одного берега к другому, и на парижанок, полощущих в реке белье?

– Вот ты где, – вывел ее из задумчивости бывший монах. Огляделся по сторонам, сел рядом. – Почему одна? А где Гарт?

Бьянка вздрогнула.

– Разве он должен быть со мной?

– А разве нет?

– Он теперь шамбеллан короля.

– Хм! Не все же время король сидит на троне и принимает присягу от вассалов.

Ничего не ответив, она перевела взгляд влево, где высилась колокольня аббатства Сен-Жермен-де-Пре.

– Идем. Хватит любоваться лугами. Я пришел за тобой. Молодой король зовет тебя.

– Что ему надо?

– Он хочет знать все о еретиках. Церковь будет наступать на него. Он еще мальчик и должен набраться знаний.

Бьянка вздохнула.

Они направились к дворцу, поднялись на второй этаж. Дверей много, все одинаковые. Королевская – та, над которой три золотые лилии.

Филипп усадил гостей на скамью, сам принялся шагать от окна к окну; в одном виден левый берег Сены, в другом – правый.

– Скажи, Бьянка, отчего ты еретичка? Чего вы, катары, хотите? Почему идете против Церкви?

– Я уже объясняла это Гарту. Пусть он расскажет.

– Лучше тебя он этого не сделает.

– Верно. Но зачем это королю?

– Я должен знать, почему Церковь ненавидит вас, почему повсюду горят костры?

– Мы обличаем пороки духовенства, видим нравственное падение Западной церкви. Она есть блудница, а папа не кто иной, как антихрист. Мы отвергаем ваше богослужение, почитание икон и креста. Мы отрицаем светскую власть, смертную казнь и войны.

– Вас обвиняют в жестокости и насилии, в крайней злобе к Церкви. Вы поджигаете храмы, ловите священников, мучаете их, грабите, а недавно выкинули тело Господне из золотых сосудов и растоптали эту святыню. Конечно, я виню не тебя, но твоих братьев по духу.

– Церковь сама виновата. Она подвергает нас огню, мечу и пыткам; меры эти не согласуются с духом Христова учения.

– Говорят, вы отвергаете христианскую Евхаристию?

– Я отвечу тебе, король, словами Беренгария Турского: «Будь тело Христово таким же громадным, как башня, то оно все же давно было бы съедено». Значит, хлеб и вино даже после освящения не есть тело и кровь Христова. У тела есть глаза и все остальное. У хлеба, что держит в руках священник, этого нет, следовательно, это не тело Христово. Вот что сказано в Евангелии: «Всё, входящее в уста, идет в желудок и извергается в отхожее место». Но то, что Церковь считает телом Христовым, идет туда же. Значит, оно отвергается в отхожее место. Ну не смешно ли об этом даже говорить?

Слушатели переглянулись. Покачали головами.

– От твоих слов за добрую милю несет дымом костра, – произнес Герен. – Что как тебя услышат святые отцы, а мы с королем не сможем прийти на помощь?

– Я не боюсь смерти, – тряхнула головой Бьянка, – ибо мир – творение дьявола.

– Дьявола? – удивился Филипп. – А как же Бог?

– Он сотворил хаос, а не мир. А самый мир устроен из хаоса ангелом, возмечтавшим сравняться с Богом, за что и был низринут с неба. Имя ангела – Люцифер. Человек – его творение, лишь Бог дал ему душу. Человек – пленник этого видимого мира, сотворенного злым Духом.

– Что скажешь об Иисусе Христе? – спросил король. – Откуда Он, как пришел на нашу землю? Почему Бог Ветхого Завета, если Он отец, позволил убить своего сына? Как говорят об этом у вас, еретиков? Может быть, для вас Его вообще никогда не было?

– Мы верим в Иисуса, но не верим, что Он мог воплотиться в человеческое тело, нечистое и обреченное на смерть. Христос никогда не появлялся на земле; не имея плоти, Он жил в небесном Иерусалиме.

– Как же Он родился? Ведь Его родила женщина, Дева Мария.

– Мария была ангелом, который явился в виде женщины. Она не родила Христа, а лишь послужила проходом для Его небесного тела. У нее не было родителей. В сущности, приняв облик женщины, она не имела тела. Христос прошел через ее ухо и вышел тем же путем. Так писано в Евангелии от Иоанна. По сути, Иисус – Слово Господа или Его сын. Поэтому Он жил на земле с призрачным телом, безболезненно страдал и умер, преследуемый злым богом.

– Зачем же Бог позволил убить Его?

– А как думаешь ты, король? – бросила на него пытливый взгляд Бьянка.

– Чтобы Христос своей смертью искупил грехи человечества, – заученно ответил Филипп.

– Так думают все. Таково учение вашей Церкви. На деле же было все иначе. Господу ничего не стоило сохранить Своему сыну жизнь, и все же Он этого не сделал.

– Почему?

– Потому что бог должен быть только один.

– Но это же ересь, Бьянка! Не костер – целое пожарище! – воскликнул Герен.

– Не может быть двух богов, – прозвучал спокойный ответ. – Так учит наша Церковь. Молитва должна быть короткой и призывать только одного благого Бога. Не обращаться ни к святым, ни к Богородице, ни к Святому Духу. Того же правила придерживаются не только провансальские, но и немецкие катары.

– Какие обещания вы даете, и каковы ваши молитвы?

– Служить Богу и Его Евангелию, никогда не обманывать, не клясться, не убивать животное, не есть мяса… да мало ли еще. Кроме того – не вкушать пищу без спутника, не путешествовать, не спать – ничего не делать без молитвы. А она такова: «Благослови, благой Господь, за хлеб наш сверхъестественный. Благодать Господа нашего Иисуса Христа да будет с нами».

– Еще о хлебе и вине, – попросил Герен. – Ей-богу, мне это не ясно. Ведь Евхаристия… монахи твердят, что…

Бьянка подняла руку. Герен замолчал с открытым ртом.

– Хлеб и вино – эти произведения демона – не могут обратиться в плоть и кровь небесного архангела, – сказала она. – Да, Христос говорил: «Сие есть тело мое». Но это Он говорил о хлебе, который являлся как бы воплощением Его плоти, только и всего. Реального смысла эти слова не имеют. Так что наречь обыкновенный хлеб телом Христовым – не что иное, как выдумка ваших попов. Кстати, король, я вспомнила твое недавнее высказывание и освещу его для тебя в свете учения катаров. Христос прислан был освободить людей от идолопоклонства. Понимаешь? Поэтому мы не поклоняемся статуям, иконам и крестам. Думать надо о духе, а не о теле.

– Но крест – символ веры! Символ мученичества!

– Крест – орудие торжества сатаны над Богом.

– Значит, злой бог победил? Это он убил Иисуса?

– Что есть смерть Христова? – возразила на это уже порядком уставшая и начавшая путать многочисленные еретические учения Бьянка. – Дух оставил Его призрачное тело, а на третий день вернулся, и Иисус воскрес. Тело Его небесное возвратилось на небо. Потом Он оставил его где-то в небесах, чтобы при втором Своем пришествии опять соединиться с этим телом.

– Значит, теперь Он у Своего отца и ждет только времени для нового пришествия?

– Я бы сказала так: добрый Бог в гостях у Бога злого – Бога Ветхого Завета. Ибо на протяжении его Он всегда является лживым, переменчивым и жестоким. Злой Бог – есть виновник постоянной вражды; евангельский Бог – есть Дарователь мира. Поэтому катары не признают Ветхий Завет, его просто не существует для них.

– А почему ты всегда опоясана льняным поясом? – поинтересовался Герен. – Ты снимаешь его только на королевской кухне. А ночью? Спишь тоже с ним?

– Льняным поясом препоясывают «совершенных», то есть тех, кто уже получил обряд утешения, иными словами, духовное крещение. Это значит, что по смерти я получаю спасение и блаженство.

– Церковники пришли бы в ужас от твоих слов. Ведь ты, по сути, отрицаешь все ритуалы и таинства.

– Все, что ты назвал, – обыкновенный обман с целью отобрать то, что должно принадлежать всем. Монахи, священники, аббаты – кто они? Жулики, играющие роль посредников между человеком и Богом. Но человеку такие посредники не нужны, Бог и без них слышит его молитвы.

– Выходит, Церковь лишняя на этой земле? А как же крещение? Ведь сам Иоанн крестил Иисуса в водах Иордана.

– Мы отрицаем крещение водой; вместо нее – свет, символ добра. А ваш Иоанн Креститель, крестивший не духом, а водой, – всего лишь лживый пророк, слуга и посол сатаны. С этим согласны и вальденсы[18]18
  Вальденсы – религиозная еретическая секта обитателей долин Пьемонта, именовавшихся Valdenses. Пьер Вальдо, заимствовавший идеи этой секты, начал проповедовать около 1175 г. Основал общину, выступавшую против папства, отрицавшую ряд церковных догматов и таинств. Учение вальденсов близко к катарскому, хотя имеет ряд расхождений с ним.


[Закрыть].

– Услышь твои речи мой отец, его бы это добило, – невесело обронил Филипп. – Известно, сколь он набожен, а нынче его чуть ли не всего охватил паралич.

– Он слишком переволновался, – сказала на это Бьянка. – Ему не надо было отправляться в Сен-Дени, хватило бы и Англии. Излишнее возбуждение и потрясение дали себя знать: отказали обе ноги. Теперь ему нужен массаж, легкий и частый массаж обеих ног.

– Медики так и делают. Но откуда об этом известно тебе?

– Мы не только пастыри, но еще и лекари.

– Довольно странное ремесло для людей, которые проповедуют презрение к телу.

– Мы лечим бескорыстно и даем больному утешение, чтобы спасти душу, если нельзя спасти тело.

– Ты хорошо знаешь французский язык. Если бы ты говорила на своем, провансальском[19]19
  В те времена Франция была поделена надвое: страну языка «ойль», находящуюся к северу от Луары, и Окситанию, страну языка «ок» – к югу от Луары. В XI–XII вв. окситанский язык был одним из наиболее развитых литературных языков. В те времена его именовали провансальским.


[Закрыть] языке Аквитании и Тулузы, здесь тебя никто бы не понял.

– Зато хорошо поняли бы там. Все наши церемонии носят провансальские названия. Поэтому наша Церковь ближе к народу, чем католическая, и пользуется большей симпатией. Сам граф Тулузский признал это, ведь даже священники приняли катарское учение, а потому церкви на юге опустели[20]20
  Граф Тулузский Раймон V и в самом деле писал папе: «Ересь проникла повсюду, посеяла раздоры во всех семьях. Самые знатные люди моей земли поддались пороку. Я не могу подавить это зло». (Письмо дается в сокращении.)


[Закрыть].

– Вот причина крестового похода против христиан, к которому призывает собор, – заметил Герен. – Катары создали сильную церковную организацию и стали опасными для папства.

– Не пойму, откуда все это взялось? – ходил Филипп от окна к окну. – Ведь не из-за одних только пороков церковников? – Он повернулся к Бьянке. – Скажи, откуда? Тебе как «совершенной», а значит, монахине это должно быть известно. Я тоже хочу знать.

– Знай же, король: катары появились в Окситании после Второго крестового похода; многие рыцари, отправившиеся на Восток, обратились там в манихейство[21]21
  Манихейство – еретическое течение в зороастризме, государственной религии Ирана. В этом учении – догматы о двух началах мира, злом и добром. Манихеи полагали, что этот мир сотворен злым духом, проповедовали аскетизм, целомудрие и отказ от собственности. Преследовались как еретики и христианами, и зороастрийцами.


[Закрыть]. Вернувшись к себе домой, они стали проповедовать новое учение, со временем добавляя к нему что-то новое. Вот и ответ на твой вопрос.

Филипп какое-то время молчал, глядя в окно на островок Коровьего перевоза, прямо напротив западного мыса Сите. Потом снова обернулся:

– Я слышал, они живут богато и мирно, лучше, чем мы. Так ли это?

– Там много богатых городов, и у них оживленная торговля с Востоком. Дворяне и горожане равны, даже заключают между собой браки. А какие там трубадуры! Слава об их искусстве гремит по всей Европе. Окситания – открытая страна с высокой культурой, а сервы почти все лично свободны. Нет войн, турниров, преследований еретиков. Лакомая добыча для рыцарей-грабителей из Франции и жадных до чужого добра продажных католических попов вместе с папой. Вот что такое наша страна, король Филипп. Я называю ее раем, вашу – адом. Франция – страна грубых варваров, где нет почтения к женщине, где все думают только о войне да собственном обогащении. Не хочу жить во Франции. Моя родина – Тулуза! Отпусти меня туда, король! Я погибну здесь…

Филипп подошел, сел рядом.

– Отпущу, Бьянка, как обещал. Вот только рыцари вернутся оттуда…

– Боже, что они там еще натворят! – закрыла лицо руками Бьянка. – Побьют скот, порубят виноградники… а сколько убьют людей, которые не сделали им ничего плохого! Всё потому, что так повелел римский папа, наместник не Христа, а сатаны. Да будет проклят он в своем дворце и со всем своим клиром – сворой лживых епископов и кардиналов, погрязших в заблуждениях и пороках!

– Что ты будешь делать в Тулузе, Бьянка? – после недолгого молчания спросил Герен. – Пусть даже у тебя есть дом, но ведь ты не можешь выйти замуж. Ты «совершенная», а значит, «чистая» или монахиня, и тебе запрещено вступать в брак. Только вот что касается любви… – Герен усмехнулся, покрутил ус. – Как ты будешь справляться с этим? Ведь не из камня же ты. Молодая, живая, красивая… А ведь плоть, как ни старайся ее заглушить или убить, все же заявит о себе.

К его удивлению, Бьянка, с ответной улыбкой, тотчас разъяснила ему сексуальную позицию катаров:

– То, что мы не считаем брак таинством, вовсе не означает, что мы призываем паству к воздержанию. Мы, южане, почитаем и духовные, и телесные радости. Ты прав, Герен, человек создан не из камня, и мы говорим: «Если нельзя обойтись без удовольствия, лучше вступить в свободный союз, но не в брак». Тебе покажется это странным, но хотя мы и презираем плотские утехи, все же одобряем половую свободу. Причем проповедуем даже, что предпочтительнее иметь отношения с чужеземцами или даже с родственниками, потому что такое действие влечет за собой исповедь.

– А «совершенным» это тоже не возбраняется? – хитро усмехнулся Герен. – Ты ведь, как я понял, из высшей касты, сродни Христовой невесте?

– А разве монахини без греха? – скосила на него лукавый взгляд Бьянка. – Кому, как не тебе, брат Герен, знать, чем занимается монастырская братия, включая сюда и женский пол, в стенах обители и за ее пределами? Или станешь сие отрицать, беря грех на душу?

– Правда твоя, сестра, – кивнул Герен и, засмеявшись, перекрестился.

– Не будем больше об этом, – поставила точку в разговоре Бьянка.

– Скоро Рождество, – неожиданно напомнил Филипп. – Как объясняют это слово катары?