Текст книги "Мудрый король"

Автор книги: Владимир Москалев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Глава 20. Из Труа – в Тулузу

Берегом Сены они добрались до Труа. Там узнали, что легат Октавиан с охраной покинул город три дня назад. Направление – юго-восток.

– Торопиться им некуда, – решил Гарт, – стало быть, они сейчас не дальше Лангрской епархии. Там мы их и найдем. Такой отряд не может остаться незамеченным.

– К тому же едва ли легат проедет мимо Лангра, не заглянув к епископу, – рассудительно промолвил Герен. – Спросим жителей, они подскажут нам.

– Как бы там ни было, ему от нас не уйти, – прибавил Бильжо. – Мы найдем его даже на землях Барбароссы – не так уж много дорог вокруг. А пока… – Он указал рукой на правый берег Сены, где была выжжена трава. – Вот это место, Гарт. Отсюда сказала Бьянка свои последние слова сыну Раймону. Бедняжка, вряд ли он что понял бы, даже если бы стоял рядом, ведь ему сейчас…

– Почти три года, – произнес Гарт и замер, тупо уставившись туда, где всего несколько дней тому назад горели в огне живые люди. Горела его Бьянка…

– Она так и не отреклась, – сказал Герен. – Удивительный народ эти катары. Какую силу веры в свои убеждения надо иметь, чтобы во имя этого дать сжечь себя заживо. Сколько уж таких костров запалило папство по всей земле…

– А вот я бы отрекся, – хмыкнул Бильжо. – По мне хоть та вера, хоть эта – все едино. Бог ведь один и тот же. Так чего ради мне должны поджаривать пятки? Была ли Мария святой или обыкновенной женщиной – мне-то что за дело? Да пусть Иисус выполз хоть из чрева сатаны – плевать я хотел на это. Быть бы сыту да чтобы денежки в кармане водились, остальное – забота попов. Да простит Бог мою душу грешную, – перекрестился он.

– Браво, Бильжо, хорошо сказано! – одобрил Герен. – Но у каждого свои убеждения. Если бы все думали, как ты, наверно, мир был бы чище. Однако люди думать не хотят, за них это делает Церковь.

– А теперь в путь, друзья мои, – молвил Гарт, садясь на коня. – Святое и справедливое дело предстоит нам совершить. Только тогда успокоится душа, когда свершится акт возмездия над ехидной, пьющей людскую кровь.

И они помчались на Клерво, а оттуда – на земли Лангрского епископа.

В Лангре Октавиана не оказалось; жители сообщили, что легат покинул их город совсем недавно, взяв направление на Безансон. Друзья снова отправились в путь и через час увидели впереди небольшой вооруженный отряд, подъезжавший к реке Соне во владениях графа Бургундского.

Рутьеры сразу оживились, лезвия мечей вмиг вылетели из ножен. Это была их работа, другой она не знали и, натянув шлемы и выставив щиты, бросились на охранников Октавиана. Те не без удивления увидели, что на них собираются напасть, и закричали, что это посольство от самого папы, но рутьеров было не остановить. Они не вложили бы мечи в ножны, даже услышав, что впереди ангелы во главе с Гавриилом или посланцы самого дьявола. Они летели вперед, чтобы убивать и брать добычу, ничего другого для них просто не существовало, и они бросились бы в сечу по приказу своего атамана невзирая на то, христиане перед ними или сарацины.

Охранники Октавиана ощетинились копьями. Но здесь не турнир, и всадник без копья, но со щитом и мечом имеет несомненное преимущество. Слишком поздно поняли это папские воины. Один из них летел на Гарта, рассчитывая поразить его одним ударом, но Гарт ловко отвел острие копья щитом и на всем скаку рубанул всадника наискось. Кольчуга не выдержала, рассыпались кольца; лезвие меча развалило тело, словно то был всего лишь кусок сыра. Всадник свалился с седла, Гарт помчался дальше… но рубить больше было некого. Рутьеры уложили всех до единого, и теперь, спешившись, ловили коней и шарили по карманам убитых, заодно раздевая их и забирая себе все, что могло пригодиться. Такие были времена, и таков был закон войны. Так не брезговали поступать даже рыцари из благородных семейств.

Все было кончено в одно мгновение. Оставалось самое главное – Октавиан. Бледный, дрожа от страха, он безумными глазами глядел на поле битвы и вопил, выставив впереди себя распятие:

– Безбожники! Нечестивцы! Как смели вы напасть на посланника самого папы римского, наместника Господа на земле!

К нему подошел Андре де Бланфор, приставил острие меча к горлу:

– А ну, святоша, выворачивай карманы, да поживее! Посмотрим, что у тебя там.

Октавиан выпучил глаза, замахал распятием:

– Проклинаю! Отлучаю от Церкви! Анафеме предаю всех вас как вероотступников, пособников дьявола!

Бильжо подошел, вырвал у него из рук распятие и наотмашь ударил им легата по лицу. У того из носа показалась струйка крови. Его тут же раздели почти донага, а чтобы не сотрясал воздух проклятиями, заткнули тряпкой рот.

Герен выбрал дерево – сухое, нетолстое, как раз то, что надо. Схватил легата, подвел к этому дереву, поставил спиной. Тотчас сзади его руки опутали крепкой веревкой. Потом кинулись собирать дрова. Их много было тут: засохшие и упавшие стволы деревьев, кустарник, разбросанные повсюду ветки, сучья. Все это принесли и сложили у ног Октавиана – аккуратно, как положено. И тут только он догадался, какая участь его ждет. Заметался, завертел головой, мычать начал, глаза не успевали перебегать с одного лица на другое. Они кричали, умоляли, просили о пощаде…

Гарт подошел к нему, вынул кляп изо рта.

– Я посланец папы! Я кардинал! Моя особа священна! – завопил легат, выпучив глаза.

– Вот и отлично! Посмотрим, так ли хорошо горят кардиналы, как те, которых они отправляют на костер, – холодно ответил ему Герен.

– Я откуплюсь! – заверещал Октавиан. – Я дам вам денег, много золота! Вы будете безбедно жить… Я отпущу все ваши грехи! Клянусь ликом Спасителя, отпущу! Только не делайте того, что удумали! Да и за что? Почему? Что я вам сделал? Ведь я христианин, папский посол! А вы же не мусульмане! Что вы задумали? Зачем? Почему? Я не желаю!..

– Хочешь спасти свою душу? – спросил Гарт, холодно глядя ему в глаза.

– Хочу спасти свою душу и тело тоже!

– Тогда говори, кто выдал тебе катаров, которых ты сжег в Труа?

– Это была женщина! Это все она! Я и не собирался туда. А приговорил их к сожжению епископ. Я отговаривал его, умолял простить, но он не слушал меня. Клянусь, я не виноват, это все он, епископ!

– Как звали ту женщину?

– Изабелла… де Вермандуа. Она приехала из Фландрии. Это она сказала о еретиках, указала на одну по имени Бьянка. Мы хотели заставить ее отречься, вернуться в стадо Христово… Но она не пожелала.

– Ты лжешь, легат! Ты помчался в Труа, чтобы сжечь еретичку, а с нею и остальных. Епископ никогда не устраивал у себя в городе костров. Это ты уговорил его.

– Нет! Ложь! Я не хотел! Это не я… не я!..

Подошел Бильжо с горящим факелом, сунул его в кучу хвороста, где тоньше он был и суше. И тотчас пламя заплясало, обняло другие сучья и с гулом поползло кверху, словно дождалось наконец своего часа. Увидев в недоумении голые ноги легата, оно задумалось на мгновение, размышляя, что за пищу ему дали, потом дружно вскинулось и обняло эти ноги, ползя все выше, до края туники. Но вот и она вспыхнула, занялась лиловыми язычками со всех сторон.

Легат закричал, стал сыпать проклятиями, потом умолял простить его и спасти, пока еще не поздно… Но ни один человек не двинулся с места. И в последний раз, когда уже весь пылал, страшно крича, услышал легат Октавиан слова, обращенные к нему:

– Будь проклят, мерзавец!

Герен прибавил:

– В геенне огненной дьявол добавит ему жару. А в рай без отпущения грехов его душа не попадет.

Октавиан хотел что-то крикнуть в ответ, но не успел… Подбросили партию хвороста, и пламя поднялось выше его головы.

Все отошли: жар был нестерпимым. В этот момент лопнули веревки, и тело рухнуло туда, где в полную силу бушевал огонь…

Еще немного постояли, ожидая, когда прогорят дрова, потом залили кострище водой из болота: лес стоял рядом, шутить с огнем не следовало.

И, дружно вскочив на лошадей, маленькое войско помчалось вниз по Соне – через Шалон, Лион, Вьенн – в графство Тулузское. Дабы не напугать мирных катаров, решили объехать графство по северной, неровной границе с востока на запад. Добравшись до Кагора, резко повернули и помчались на юг. На пути – Монтабан, дальше – Тулуза.

Подъехав к северным воротам города, решили так: рутьеры останутся здесь и будут ждать неподалеку. Роща из оливковых деревьев подошла для этой цели.

Попав в город, трое всадников немного растерялись. Во-первых, все здесь было чужим. Во-вторых, сам город выглядел чистым, красивым, приветливым. Даже воздух здесь был каким-то другим, особенным. Все трое удивленно озирались кругом, покачивая головами. Пышные сады, ровные дома, мощеные улицы, хоть и не везде. И это несмотря на варварское нашествие крестоносцев три года назад и на опустошительную войну позапрошлого года между графом Тулузским и королем Арагонским. Война эта, затихшая было после того, как катары нашли себе союзника в лице Раймонда Тулузского вместо Альфонса Арагонского, вновь разгорелась весной 1181 года. Причиной послужило пленение брата Альфонса неким тулузским бароном, который убил своего пленника в самый день Пасхи, 5 апреля. Но, к счастью, арагонского короля пригласил к себе на помощь Генрих Плантагенет, когда его сын объявил отцу войну.

Следы военных действий вскоре обнаружились. Немного проехав по улице вниз, в сторону Гаронны, друзья увидели разрушенные Церкви и сожженные дома. Да и жители не то чтобы разбегались при виде трех вооруженных всадников, но молча, хмуро и недоверчиво глядели на них, не вступая в разговоры, и, держа руку на рукояти кинжала, торопились пройти мимо.

Так все трое, ничего пока не добившись, проехали уже почти половину города и остановились у базилики Сен-Сернен. Потом отправились дальше, в сторону собора. И тут слева мимо них промчался отряд всадников приблизительно в двести шпор[39]39
  Двести шпор, или сто всадников. Так говорили в то время.


[Закрыть], держа направление на северные ворота.

– Куда это их черт несет? – проворчал Бильжо, провожая глазами конное войско.

– А вдруг им доложили, что обнаружили шайку разбойников, которые спрятались в роще и ждут момента для нападения на город? – предположил Герен.

– Хорошо, что мы догадались захватить с собой королевское знамя, – сказал Гарт. – Да и одеты наши ребята уже не как разбойники, а как настоящие рыцари.

И поиски продолжились. Но никто из жителей не знал, где жила молодая катарка с сыном, а если и знал, то явно не хотел говорить. Это было заметно. Результата нельзя было добиться даже тогда, когда всадники спешивались и стучались в дома. С ними либо не разговаривали, либо попросту пожимали плечами.

Дойдя до собора Сент-Этьен, а потом и до городской стены, друзья повернули обратно и направились по набережной Гаронны. Вдруг справа – два всадника, и прямо на них! Все пятеро остановились.

– Не вы ли ищете тетушку Марту, у которой живет Бьянка Меченая? – задал вопрос один из подъехавших верховых.

– Меченая? – переспросил Гарт. – Вот, значит, какое прозвище дали Бьянке… В Париже этого не знали. И она не сказала мне. Теперь уже не скажет…

– С ней что-нибудь случилось? – с тревогой, в один голос спросили рыцари.

– Случилось то, что и со многими другими, – ответил Гарт и поведал им историю, произошедшую в Труа.

Оба всадника, сняв шлемы, склонили головы и зашептали молитву. Потом, помолчав, один спросил:

– А ты кто? Назови свое имя.

– Сир Гандварт де Марейль. Попросту – Гарт.

Всадники переглянулись, кивнув друг другу.

– Нам известно о тебе.

– Откуда?

– Сказала ее тетка, когда Бьянка ушла странствовать с тремя спутниками.

– Стало быть, вы знаете, где она живет? Бог знает сколько времени уже мы блуждаем по вашему городу, но никто не сказал нам ни слова.

– Народ напуган, – объяснил тот, что заговорил первым. – Война идет за войной. Вас никто не знает. Думают, хотите выведать какую-то тайну.

– А кто вы сами? – спросил Бильжо. – Как узнали о нас?

И всадник рассказал следующее. У оливковой рощи произошел неприятный инцидент. Рутьеров обнаружили горожане и тотчас доложили графу Раймонду, что у стен города стоит отряд рыцарей. На сброд не похож. Может быть, это хорошо одетые наемники? Тогда их немедленно надо перебить, ибо они продолжали нещадно грабить церкви, монастыри и убивать всех без разбору. Раймонд Тулузский выслал чуть ли не целое войско для уничтожения обнаруженного отряда наемников, но вскоре выяснилось, что эти 20 человек состоят на службе у французского короля. Подтверждением тому послужило королевское знамя с лилиями, поднятое рутьерами. Они сообщили, чтó именно побудило их стоять здесь, в этой оливковой роще. Как только прозвучало имя Гарта, войско вернулось в город, и от него отделились двое конных. Они отправились на поиски трех парижан, которые искали дом тетушки Марты, где жила Бьянка.

– Ведите же нас скорее, – заторопил посланцев Гарт, – ведь там мой сын, которого я еще не видел!

Улыбнувшись, всадники поскакали вдоль набережной на северо-запад, в сторону кладбища Святого Петра. Немного погодя все пятеро остановились у двухэтажного дома с садом и оградой. Один из них спешился и постучал в дверь. На крыльцо вышла женщина в грубом шерстяном плаще и домотканой темно-зеленой юбке. Длинные седые волосы ее в беспорядке выбивались из-под чепца и падали на щеки, иссеченные сетью морщин.

– Гость долгожданный к тебе, тетушка Марта, – сказал тулузец. – Один из этих троих, – он повел рукой в сторону трех рыцарей, стоявших рядом, – отец Раймона.

Тетушка Марта охнула и, раскрыв рот, безмолвно уставилась на трех человек, бегая глазами от лица к лицу, стараясь угадать.

– Ничего не выйдет. А ну, зови мальчика сюда. Сейчас все и выяснится.

– Раймон! – крикнула через дверь тетушка, вся задрожав от волнения. – Раймон, иди скорее сюда! Скорее, поторапливайся же! Сейчас ты увидишь своего… Боже милосердный, но где же мать? Почему я не вижу с вами Бьянку?…

В эту минуту на крыльце показался темноволосый, прекрасный, как ангел, мальчуган в сатиновой курточке и штанишках. Чуть склонив голову, он любопытными, светло-карими, широко раскрытыми глазами стал разглядывать стоявших перед ним незнакомых рыцарей в кольчугах и с мечами. И вдруг один из них бросился к нему и, обняв, крепко прижал его к себе.

Малыш, ничего не понимая, глядел на рыцаря во все глаза, а тот, не стесняясь, плакал и всё повторял, не отпуская его:

– Раймон… Мой сын… Мальчик мой!..

– Господи, воля твоя! – Тетка, всплеснув руками и шагнув назад, оперлась спиной о дверной косяк. – Так вы, стало быть, и есть… – Она перевела взгляд на тулузца, потом снова на Гарта: – Значит, вас зовут… Кто вы? Как ваше имя?

Гарт сказал, не поворачивая к ней головы.

– Да, – пролепетала тетушка Марта, – именно так Бьянка и называла вас… И вы, значит, живете в Париже, во дворце у короля?…

– Я шамбеллан его величества короля Франции Филиппа Второго.

Оба тулузца переглянулись: Гарт назвал одну из высших должностей королевского двора.

– А где же она сама? – тотчас встревожилась тетушка Марта и вдруг, уловив недобрую весть, поднесла руки к груди, стала бледнеть на глазах: – Что с Бьяночкой?… Где моя любимая племянница?…

Все молчали, не зная, как сказать. Смелости набрался Герен и как мог поведал обо всем. Мальчик замер, уставившись на дядю, и уже скривил губы, начав понимать, что мамы его нет и уже никогда с ним не будет. Потом тихо заплакал, опустив голову и уткнувшись лицом в плечо Гарта.

Бильжо отвернулся. Тулузцы поникли головами.

Герен не смог дальше продолжать: тетушка Марта опустилась на крыльцо и залилась слезами.

Текли минуты. Гарт, гладя ребенка по головке, утирал ему слезы, а они всё капали ему на руки и на грудь. Потом, когда тетушка Марта несколько успокоилась, Гарт кратко рассказал ей о том, как они с Бьянкой познакомились, гуляли по Парижу, а потом она уехала, когда закончился крестовый поход на еретиков.

– Ты, значит, мой папа? – хлопнув ресницами раз, другой, спросил мальчик и вдруг, протянув ручонки, обнял Гарта за шею и снова заплакал.

Гарт не выдержал. Есть предел терпению человеческого сердца! Ведь впервые в жизни его обнял так горячо собственный сын! Может быть, единственный, и не будет больше другого… Войны раздирают королевство, гибнут сотнями, тысячами люди, горят дома, поля… города горят! До любви ли сейчас, до свадеб ли, до детей ли?… Но у него есть ребенок, есть сын! И он поклялся самому себе, – мысленно, крепко сжав зубы, – что будет любить этого малыша так нежно, как не сможет и мать, и если потребуется, жизнь свою отдаст за него. Ибо и жил он, стало казаться Гарту, лишь в ожидании этого дня, который наконец наступил для него.

И тут в дверях показались еще два ребенка: девочка и мальчик. Ей лет восемь, ему – около десяти. Взявшись за руки, они стояли и смотрели. Происходило что-то непонятное для них. Раймон всегда был сдержан, не видел мужчин. Ласкался лишь к матери, у бабки только сидел на коленях, слушая сказки. Никогда не плакал, даже когда падал, раздирая в кровь локти и колени. А тут… Бьянка говорила, что у него есть отец, но он где-то очень далеко и неизвестно, придет ли… Значит, пришел?… И у Раймона теперь есть папа?

Девочка скупо улыбнулась. Мальчик с завистью смотрел на Раймона и незнакомого дядю, который обнимал его… Да, отец. Бьянка говорила, что он рыцарь. Теперь они вдвоем и, наверно, этот рыцарь увезет сына с собой… А они? Где их отцы? А матери? Есть ли, и почему их нет рядом?…

– А эти двое, тетушка Марта? – осведомился Гарт, глядя на них. – Ваши?

– Теперь мои, – грустно промолвила она, держа платок у лица.

– Теперь? – переспросил Бильжо. – А раньше?

– Мать этой девочки, моя дочь, умерла, когда малютке было всего пять лет. Отец… насильник. Никто о нем ничего не знает. Война…

– А мальчик? Чей он?

– Моего сына…

– Значит, он… погиб на войне?

– Его сожгли за то, что он сказал…

Тут ее взгляд настороженно застыл на лицах гостей.

– Говори, мать, не бойся, – произнес Герен.

Вздохнув и собравшись с духом, она продолжила:

– Вот его слова: «Если Сын рожден, значит, он зачат. Следовательно, Сын не Бог, потому что не существует от века».

И тетушка Марта (так ее все называли) зарыдала, вспоминая, видимо, своих детей. А может быть, ее воображение нарисовало костер, на котором заживо горел ее сын…

Бильжо спросил ее про мать мальчика.

– Нет ее… Ушла, – был краткий ответ.

Выплакавшись, женщина подняла глаза на Гарта и поняла, что он не уедет без сына. За ним он и приехал. Спустившись по ступеням, она, обливаясь слезами, расцеловала внучатого племянника. Потом прижала его к себе, крепко поцеловала в лобик и вернула Гарту.

– Ты ведь приехал за ним? – проговорила она и прибавила, увидев кивок в ответ: – Так бери, ведь он твой. Только пообещай мне, что вырастишь из него настоящего человека и не дашь в обиду.

– Клянусь тебе, мать!

– Я верю, благородный рыцарь; у тебя лицо порядочного человека, а значит, не может быть черного сердца. А я… мне теперь будет, конечно, немного полегче…

И она снова поднесла платок к глазам.

Гарт бросил выразительный взгляд на Герена. Тот в ответ протянул целую горсть золотых и серебряных монет. Гарт положил их на крыльцо, туда, где стояли дети. Герен прибавил еще. Бильжо пристроил рядом два перстня, оба с большими яркими рубинами.

Тетушка Марта схватилась рукой за сердце. Она в жизни не видела столько денег. Подняла голову, посмотрела на рыцарей и поклонилась каждому по очереди. Гарт поцеловал ей руки. Потом присел, привлек к себе сынишку.

– Мы едем в Париж, сынок, и я забираю тебя с собой. Хочешь со мной поехать?

Раймон повернулся к бабушке. Она смотрела на него мокрыми глазами, тихо улыбаясь, и маленькое сердце затрепетало у него в груди, в глазах появились боль и жалость. Казалось, вот-вот он вырвется от Гарта и бросится в ее объятия, даже движение он сделал было, собираясь выполнить это намерение, но внезапно передумал. Ему было почти три года, и он не успел еще так сильно привыкнуть к бабушке, чтобы сказать решительное «нет!» и остаться с нею. К тому же ему очень понравился этот дядя с такими сильными руками и добрым лицом. И еще он оказался его папой. У Раймона никогда не было папы, он даже не представлял себе, какими они бывают, и вот теперь он есть и, кажется, он очень хороший и не причинит ему зла. Значит, он поедет с ним. Куда? Он еще и сам не знал, но уже понимал, что к плохим людям он не попадет, а если и так, то отец не даст его в обиду.

– Да, – ответил он на вопрос Гарта, а потом подбежал к бабушке и, как подобает настоящему мужчине, поцеловал ее в щеку.

– Ведь ты приедешь еще когда-нибудь ко мне, мой маленький? – спросила она, не сводя с него печальных глаз. – Приезжай. Я буду тебя ждать. Я уже старенькая и, может, недолго мне осталось… так перед смертью хоть поглядеть на тебя, каким ты стал…

– Да, – снова сказал Раймон, – мы приедем вдвоем с папой.

– Я рада, что жизнь мальчика устроится, – повернулась женщина к Гарту. – Сам видишь, какие неспокойные времена, того и гляди наскачут рыцари с крестами, все сожгут, всех перебьют. Я старая, мне уж все равно, а вот они… – показала она движением головы на своих внуков. – Скорее бы вырастали, чтобы не даться в руки врагу, когда силы будет у них побольше.

– Церковь воду мутит, – ответил ей на это Гарт, – наша, католическая. Сама знаешь: ваша Церковь – ее соперник, а значит, злейший враг. Первый поход она уже предприняла. Что дальше будет – Богу ведомо.

И только собрались они проститься и вскочить на лошадей, как еще два всадника подскакали к забору, к самой калитке.

– Граф Раймон Тулузский приглашает вас к себе во дворец, – объявили они гостям. – Следуйте за нами к городским воротам, где вы оставили ваших людей. Вы поедете все вместе. Не ждать же им вас, черт возьми, неизвестно сколько времени. А наш граф любит поболтать. Да и накормят всех: неблизок путь до Парижа.

– Весьма разумно, чтоб мне сгореть в аду! – тотчас оценил это предложение Бильжо. – Пора бы уже и в самом деле садиться за стол, пока совсем не отощали и не свалились с коней по дороге.

И, простившись с тетушкой Мартой или, если угодно, с двоюродной бабушкой Раймона, всадники поскакали к северным воротам.