Текст книги "Два Генриха"
Автор книги: Владимир Москалев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Незнакомка сидела, опустив голову и еще ниже надвинув капюшон на лоб. Увидев кружку, она стала пить мелкими глотками, по-прежнему пристально глядя на рыцаря сквозь полуопущенные ресницы.
– Кто ты, женщина? – спросил Ноэль. – Похоже, ты не из этих мест, иначе трактирщик знал бы тебя. Где ты живешь?
– Не в Германии, – ответила нищенка, не опуская кружку, за которой прятала свое лицо.
– Как же ты оказалась здесь?
– По воле провидения.
– Оно играет с тобой злую шутку, отбирая приличное платье. Твое одеяние говорит о бедности, а монета на столе – о достатке. Одно противоречит другому. Не объяснишь ли это? Признаться, мы сгораем от любопытства.
– Чему ты удивляешься? – промолвила Агнес. – Твой дед Можер пришел в Лан в разодранной тунике, без штанов и босой. А ведь он был сыном герцога.
Женщина вздрогнула, рука ее потянулась к груди, словно она хотела унять сильно забившееся сердце. Она бросила быстрый взгляд на Агнес. Потом, пристально глядя на молодого графа, произнесла:
– Тот, кто пришел издалека, не может похвастать одеждами. Одиссей ушел из дома в одеянии царя, а вернулся в лохмотьях.
– Но ты швыряешь золотые монеты, значит, ты богата? – возразил Ноэль.
– Нет, рыцарь, я беднее его, – печально ответила незнакомка.
– Как же так, ведь он и гроша в кармане не имел, когда высадился на берег Итаки.
– Его ждала Пенелопа, отвергнувшая всех женихов. Иметь такую верную и любящую жену – не значит ли это быть богаче самого Креза? Золото веселит глаз и руку, а преданность и любовь радуют сердце, суля ему долгие дни. Не станет оно биться – к чему тогда глазу все золото мира?
Ноэль не нашелся, что ответить на это.
– Похоже, какая-то печаль тяготит твое сердце, женщина? – вступила в беседу Агнес. – Ты уже не молода, а желаешь быть богаче Одиссея, коли с сожалением делаешь сравнение. Что способно подарить тебе радость, которую называют счастьем? Ведь это его ты ищешь, бродя по дорогам Франции и Германии.
Незнакомка вздрогнула, снова потянулась за кружкой, которую перед этим поставила на стол.
– Кто тебе сказал, что я пришла из Франции? – спросила она.
– В замке герцога, где меня обучали военному искусству, нередко гостили франки. Иные говорили по-немецки. Я научилась подмечать разницу в речи германца и франка. Среди наших гостей были и северяне, из графства Вермандуа. Их язык и твой одинаковы.
Женщина не сразу ответила, похоже, размышляла. Наконец, согласно кивнув, коротко бросила:
– Ты угадала.
– Так что же ты ищешь на нашей земле?
– Не одна я ищу, – глухо молвила незнакомка, беспрестанно бросая пытливые взгляды на Ноэля.
– Кто же еще?
– Мало ли людей? Таких, например, как я.
– В этом ты права. Недавно в Туле мне довелось повстречаться с какой-то старухой. Подошла и стала выведывать наши имена. Уж не колдунья ли то была, Ноэль? Говорят, эти особы способны напускать порчу на человека, лишь поговорив с ним и узнав его имя…
Едва Агнес назвала брата по имени, кружка выпала у нищенки из рук и покатилась по столу. Бледная, без кровинки в лице, она не обратила на нее внимания, зато резко подалась вперед, точно хотела броситься через стол на рыцаря, сидящего напротив. Но взгляд ее тут же потух, и она приняла прежнее положение. Среди присутствующих лишь Арни заметил это и, с удивлением глядя на нищенку, молча поставил перед ней кружку.
– Постой-ка, – вдруг с подозрением поглядела на ее ладонь Агнес и тотчас перевела взгляд на лицо, – а не ты ли это случаем была, женщина? Голос твой мне будто знаком, да и родинка у мизинца такая же…
– Ошиблась ты, госпожа, – растерянно забегала глазами по сторонам незнакомка, убирая ладонь со стола. Голос ее задрожал: – У многих родинки на ладонях, да и голос у таких старух, как я, одинаковый.
– И все же… – Агнес продолжала сомневаться, – в таком же одеянии была и та, что в Туле, да и капюшон мешал видеть ее лицо…
– Видно, ты не встречала пилигримов, – ответила ей на это женщина, – они все в одинаковых одеждах, с капюшонами. Они и одели меня.
– Стало быть, – спросил Ноэль, – ты направляешься в святую землю поклониться Гробу Господню? Тогда ты перепутала направление, добрая женщина. Палестина в другой стороне.
Незнакомка долго молчала, казалось, не зная, что ответить. Наконец, снова устремив на Ноэля пронзительный взгляд, сказала, страдальчески улыбнувшись одними уголками губ:
– Может, я, как Саул, пришла в этот город к человеку Божьему, что укажет мне путь? Недолго ждать; выйдет ко мне Самуил, спустимся мы с высоты, и снизойдет на меня благодать Божья, ибо обрету вечную радость и покой. И скажет Бог тому, кто во тьме бродит: «Видишь ли, кого избрал я тебе? Подобной нет во всем народе».
Сказала так таинственная незнакомка и поднялась с места. Бросила последний взгляд на рыцаря, опустила голову, вышла из-за стола и исчезла в проеме двери.
За столом воцарилось молчание. Словно оракул возвестил приход того, кто давно ожидаем, но неизвестен и не виден пока никому. Объявил, но не обозначил срока. Возгласил, но не указал. И от этого, и оттого, что скрылся оракул внезапно, будто и не было его, а всего лишь привиделся он, наступившая тишина становилась жуткой. К тому же ни один из тех, кто сидел за столом, ни слова не понял из того, что сказала напоследок незнакомка.
Первым нарушил молчание Ноэль.
– Что ты поняла из ее слов, Агнес?
– По-видимому, как и ты – ничего, – пожала плечами сестра. – Саул, Самуил… Что-то из Библии.
– Да, там есть такой сюжет. Но что скажешь о ней самой? Не правда ли, весьма любопытная особа?
– Очень похожа на ту, из Туля. И все же это не она. Как могла старая женщина за столь короткое время оказаться здесь?
– Пожалуй, ты права. Однако незнакомка полна загадок. Что ей надо на землях империи? Из каких она мест родом, как ее зовут?
– Почему же ты не спросил ее об этом?
– Не успел. А что скажешь ты, Арни? Похоже, тебе она тоже показалась странной.
– Еще бы! Поглядев на меня, она посоветовала мне пить отвар из отрубей овса и листьев брусники; вообще побольше воды. Я, конечно, удивился, а она сказала, что у меня в почках песок или камни, об этом говорят мешки под глазами.
– И что же, она оказалась права? Ты и в самом деле страдаешь этим недугом?
– Откуда мне знать, сеньор? Только в боку у меня иногда покалывает, а ведь там, как она сказала, почки. И еще меня удивило, как она смотрела на вас – точно хотела съесть живьем. Весьма двусмысленный взгляд, сеньор; клянусь крестом Иисуса, здесь что-то не так.
– Пустяки, тебе показалось.
– Отчего же тогда она глаз не сводила с вашей милости?
– Может быть, она и по лицу Ноэля хотела обнаружить какую-то болезнь? – засмеялась Агнес. – Но, по-видимому, поняла, что нет смысла искать там, где и быть не может. Это тебе не приходило в голову?
Арни ничего не ответил на это, только тяжело вздохнул.
Вскоре они покинули трактир и отправились во дворец.
Глава 13. Ландыш и земляника
Во дворе между псарней и конюшней, прохаживаясь с молоденькой горничной вдоль кустов, Арни увидел любопытную сценку. Какой-то человечек в колпаке с бубенцами забавлялся тем, что бросал собаке мяч на резинке. Едва пес раскрывал пасть, собираясь поймать зубами этот мяч, как тот немедленно возвращался в руки хозяина. Лязгнув зубами, пес недоуменно провожал его взглядом, склонив набок голову, а человечек от души хохотал над его бесплодными попытками схватить мяч.
Заинтересовался Арни или ему тоже захотелось принять участие в забаве шута, только он оставил девушку, подошел ближе и принялся наблюдать за необычной игрой. Полет оглянулся и, увидев непрошеного зрителя, застыл на мгновение, забыв про мяч, болтающийся на резинке. Пес, улучив момент, подбежал, схватил мяч зубами и был таков. Резинка оборвалась и, поскольку была привязана к руке шута, другим концом больно ударила его по пальцам.
Полет взвыл, потрясая в воздухе ладонью. Потом уставился на незваного наблюдателя.
– Всё из-за тебя, – захныкал он, состроив обиженную рожицу. – Теперь Персей порвет мой мяч, где я возьму другой? Попрошу у братца Генриха, а он заругает меня.
И он, отвернувшись, уселся на траву, с огорчением глядя на резинку.
– Ты кто? – спросил Арни, заинтригованный этим человеком и подсаживаясь к нему. – А, верно, королевский шут?
– Нет, ты не угадал, племянничек, – ответил Полет, растягивая рот, что называется, до ушей. – Я рыба.
– Рыба?.. – вытаращился саксонец. – Вот так-так… А как тебя зовут?
– Глупый человек, разве у рыбы есть имя?
Озадаченный таким ответом, Арни, помедлив, вновь спросил:
– Ты служишь королю?
– У рыбы нет хозяев, даже король не властен над нею. Для тебя это новость?
– Но ее можно поймать, и тогда она в плену.
– Дай ей свободу, корми, заботься, и она станет служить. Свобода лучше службы, а служба лучше плена.
– Ты здраво мыслишь, иным позавидовать. Сколько тебе лет?
– Кто знает, сколько лет рыбе, пойманной в реке? А ведь она так же глупа, как и я, когда бросается на приманку и заглатывает ее вместе с крючком. Так попался и я однажды на глаза королю, когда был голоден.
– Выходит, ты и в самом деле похож на рыбу? Тогда почему она молчит, а твой рот, как мне кажется, никогда не закрывается?
– Она тоже не закрывает пасть, даже когда видит перед собой сеть. Поняв, в чем тут дело, она уходит молча, зная, что возражать бессмысленно. А я не ухожу и подаю голос только потому, что хочу предупредить другую рыбу, крупнее меня. Ведь ячейка рассчитана явно на нее.
– Стало быть, над кем-то нависла опасность, и ты здесь для того, чтобы уберечь от нее?
– Кто знает, не повелел ли дурачку Создатель сыграть другую роль взамен прежней?
– Значит, настал черед, напротив, кого-то заманить?
– Медведицу. Ангел, спустившийся с небес, поведал мне как-то, что бродит она неподалеку, разыскивая свое дитя. Говоря так, пальцем мне в грудь тыкал. Не к этой ли роли подводил бедного Полета?
– Это твое имя?
– Нет. Полет – дурачок; Полет – игрушка, которую, сломав, выбрасывают. Иные, подняв, пытаются починить. У Генриха доброе сердце, игрушка ожила в его руках.
– Кто это – Генрих?
– Еще один дурачок, который золотой короне предпочитает медную. Но вот налетел бык и поддал его под зад рогами. Получив удар, обернувшись и увидев у себя за спиной опущенную голову с красными глазами, медная корона подпрыгнула и помчалась к золотой, чтобы облачиться в ее шкуру. Сделав свое дело, бык уйдет, но вскоре вернется уже в другое стадо, где станет вожаком.
Арни смотрел на странного шута, хлопая глазами и явно не понимая ни слова. Но того, кажется, это вовсе не беспокоило. Стукнув собеседника по коленке, будто старого знакомого, он неожиданно воскликнул:
– А я тебя знаю! Ты – стена, на которой висит оружие рыцаря до тех пор, пока ему не придет охота снять его оттуда. Но, похоже, недолго простоять стене: рыцарей-то двое!
– У этой стены неплохая подпорка, клянусь туфлей папы! – подмигнул Арни. – Работы у меня удвоилось, это верно, но ем-то я, брат, тоже за двоих.
И он дружески хлопнул шута по плечу.
– К тому же, ты служишь женщине, и оттого не чувствуешь веса ее копья. Зато она сразу почувствует вес твоего, хотя оно совсем не из железа, – хитро улыбнулся шут.
Оба рассмеялись. Некий барьер отчужденности, всегда присутствующий между двумя незнакомыми людьми, вмиг исчез, как смытый волной.
– Странные люди в этом городе, – сказал саксонец, – не понять, что говорят. Ты, например, – поди разбери, чего наговорил? Про быка, медведицу, медную корону… Вот и та, что в трактире, тоже несла какую-то чушь, так что не только я, но и мои господа ничего не поняли. Одиссей, Саул… ждет Самуила, с которым спустится с высоты…
– Уж не ведунья ли? Они мастерицы говорить загадками.
– Нет, эта не пыталась гадать. Только всё прятала лицо под капюшон, да глаз не сводила с молодого графа.
– Ого! Похоже, вам попалась дуэнья, что ищет милого для своей козочки. Чем кончилось? Она предложила сеньору Ноэлю прогуляться вечерком к фонтану, где будет ждать его голубоглазая наяда?
– Ничуть не бывало; об этом даже речи не зашло. Зато я видел, как она смущалась и дрожали ее пальцы, так дрожали, что даже бокал выпал у нее из рук.
– Жаль, – горестно промолвил шут, – ведь в бокале было вино. А отчего же ее так трясло? Догадываюсь, юная самочка выпала из гнезда и отправилась в свой первый полет, да тут и повстречала самца, с которого, как ты говоришь, глаз не могла отвести. Видно, вино ударило ей в голову.
– Да нет же, вовсе она не молодуха, а в бокале, то бишь в ее кружке было не вино, а простая вода.
– Вода? В трактире? – искренне удивился Полет. – Ей мало той, что течет с гор?
– Ей принесли еще вина, но она к нему даже не притронулась, хотя и щедро расплатилась…
Саксонец продолжал еще что-то говорить, но шут его уже не слушал. Он вдруг поднялся с места и, отвернувшись, безмолвно уставился вдаль, туда, где темнела цепь гор, уходящая к Рейну, где нес свои воды вдоль границы с Францией бурный Маас.
– Ты что? – спросил Арни, удивляясь тому, как изменилось вдруг лицо шута, вмиг сбросившее маску беспечности. Теперь оно было серьезным, тревожный взгляд вопрошал, томимый желанным ответом.
– Говоришь, женщина эта пила только воду? – впился Полет взглядом в глаза оруженосца, неожиданно падая на колени рядом с ним.
– Вот именно, а пахло от нее, как ни странно, цветами…
– Цветами?.. – вскричал шут, вскакивая на ноги и отступая на шаг, потом другой. – Ты сказал, цветами?
Внезапно он обмяк, будто рыцарский щит свалился у него с плеч. Губы его тронула обычная улыбка, придав лицу выражение полного спокойствия.
– Что же в этом удивительного? – сказал он, пожимая плечами. – Или кто видел женщин, от которых несло навозной жижей?
– По правде говоря, это подошло бы ей больше, – усмехнулся саксонец.
– Отчего же? Она так дурна собой?
– Хуже. Она старуха! Видел бы ты ее тяжелый шаг.
– Старуха? – вновь с беспокойством переспросил Полет. – От которой пахло цветами? – Он живо присел на корточки и пытливо заглянул собеседнику в глаза, тряся его за плечи: – А какими?.. Скажи, Арни, какими именно? Ведь ты, надеюсь, разбираешься в этом, сможешь отличить сирень от розы?..
– Как же! Мне ли не разбираться в тех ароматах, которыми женщины умащивают свое тело, а главное, лицо и руки. Так вот, приятель, могу с уверенностью сказать: от нее пахло ландышем и земляникой.
Из горла шута вырвался сдавленный крик. Арни, недоумевая, глядел на него. С чего вдруг такая перемена? Только что улыбался, шутил, а теперь вдруг затих, упал, спрятав лицо в траву, и молчит, а руки царапают землю. Ба, да у него, кажется, плечи вздрагивают! Вот так-так!..
– Эй, эй, приятель, – он взял шута за руку, – подымайся, чего это ты?.. Господи, какой-то город сумасшедших!.. Может, тебе плохо? Хочешь, я позову кого-нибудь?
Приподнявшись, Полет помотал головой. Потом спросил с той же мольбой в голосе:
– А лет ей?.. Сколько, на твой взгляд, ей может быть лет?
– Этой женщине? Лет семьдесят или восемьдесят, никак не меньше.
Шут молчал, о чем-то размышляя. Казалось, его охватили какие-то далекие воспоминания, столь отрешенным был его взгляд, вновь устремленный вдаль.
Арни, видя, что тема эта вызвала у его собеседника такой живой интерес, счел нужным прибавить:
– А по виду не скажешь. Но я-то хорошо разбираюсь в женщинах. Как бы они ни молодились, морщины проступают из-под любой пудры. Я увидел их на шее, а вот на лице – так, самая малость, прямо удивительно. И руки не старые, будто ей не восемьдесят, а только сорок. А на мизинце у нее я увидел…
Шут бросился и закрыл ему рот ладонью:
– Не говори дальше, ты разрываешь мне сердце! Хочешь, я скажу тебе, что ты увидел? Родимое пятно! У самого основания пальца! Так?..
И он убрал руку.
– Верно, разрази меня гром! – воскликнул саксонец. – Откуда ты знаешь? Ведь тебя не было там.
– А не называла она своего имени? – продолжал Полет, пытливо глядя в глаза оруженосца. – Нет? Тогда скажи мне, где это произошло? И когда, давно ли? Скажи мне это скорее, Арни!
Саксонец, как мог, описал то место, где стоял трактир, и сказал, что прошло не так уж много времени.
Шут, не прощаясь, внезапно сорвался с места и побежал к воротам. И тотчас остановился, словно какая-то мысль заставила его сделать это.
– Так ты говоришь, она глаз не сводила с твоего хозяина? – спросил он, оборачиваясь. – А его имя она узнала? Да?! И что же?..
– Именно в этот момент кружка и выпала у нее из рук.
Полет отвернулся и побежал.
Он миновал улицу, пересек площадь с фонтаном, свернул на другую улицу и помчался мимо церкви. Прохожие, недоумевая, а иные смеясь, указывали один другому на невзрачного человечка, одетого в костюм шута, но он не обращал на них внимания, поглощенный своей мыслью, стремящийся к заветной, одному ему ведомой цели.
Едва кончилась ограда церкви, Полет увидел трактир, к которому вели два переулка. Подбежав, он схватился за ручку двери и уже хотел потянуть ее на себя, как вдруг застыл, точно в камень обратился. Некая неведомая сила – может, то был голос с небес – заставила его оглянуться и бросить взгляд на тропинку, ведущую через рощу к реке. Он вздрогнул. Там, в конце этой тропинки, прислонившись к дереву, похоже, даже обнимая его, стоял человек в невидимом пока одеянии. Голова человека была опущена, щекой он прижимался к стволу этого дерева и стоял недвижимо, точно прирос к нему.
Шут, не отрывая безумного взгляда от этого человека, сделал по тропинке шаг, другой, третий… Потом пошел быстрее, еще быстрее… Наконец, он побежал. Человек, услышав шаги за своей спиной, обернулся. Лицо его было мокрым от слез.
– Мамочка моя! – закричал шут, падая и обнимая ноги женщины.
– Полет!.. – нежно произнесла Вия, раскинув руки. И опустила их, обнимая рыдающего шута.
Глава 14. Сердце шута
– Говори! Говори же, как ты очутился здесь? Откуда ты взялся? – спрашивала Вия, сидя под деревом рядом с шутом.
Не сводя с нее глаз, полных обожания, граничащего с благоговением, Полет улыбнулся:
– Думаешь, дурачок не помнит, как пахнут лесной ландыш и земляника? А это?.. – он схватил ладонь Вии и приник губами к родимому пятну на мизинце.
– Какой же ты дурачок, если сумел отыскать меня? – ласкала она его взглядом. – Впрочем, этот колпак с бубенцами на твоей голове… Тебя подобрал король, сделав своим шутом?
– Я бы умер без него. Он мне как отец. Я пришел к нему, зная, что у него во дворце смогу найти ту, которую зову матерью. Дьявол допустил оплошность, позволив мне выиграть у него, но он не ошибся, указав мне путь. От дворца тянулась нить, что вывела меня к тебе.
– Какой дьявол? Какая нить? – не понимала Вия. – О чем ты, Полет?
– Надо мной посмеялись тогда, посчитав мою речь выдумкой, а я знал, что мой путь верен. Ты улыбнулась, мама Вия, значит, все еще считаешь меня дурачком?
– Нет, малыш, не считаю и никогда так не думала. Ты видел много горя; что удивительного, если временами от этого мутится рассудок?
– Слушай же тогда, лучшая из женщин, что я тебе скажу. Все бросили меня, отвернулись, оставив умирать, а ты спасла меня от смерти. Следы от тех ожогов остались на моем теле, напоминая о тебе и о моем долге. Шут помнит зло, но никогда при этом не забывает и добра. Я терпеливо ждал все эти годы, и вот мой час настал. Ты вернула мне жизнь, а я за это верну тебе твоего сына.
– Как! – В изумлении Вия прижала руки к груди. – Моего сына?! Моего мальчика, Ноэля?.. Святая Матерь Божья, я сойду с ума!.. Но как ты узнал?..
– Провидение открыло мне истину, облачившись в шкуру пса, который схватил мой мяч. Рыцарь долго упирался, не желая тянуть за собой хвост, но женщина всегда правит миром; так было и на этот раз. Твой сын, сам того не ведая, нашел свою мать.
– Это значит… о небеса! Полет, ты хочешь сказать, что это он отправил тебя ко мне?
– Нет, его оруженосец.
Вия взялась руками за голову:
– Боже, просвети мой разум, я ничего не могу понять. Выходит, оруженосец знает… но как это может быть? Ведь мы с ним не знакомы, откуда он догадался?
– Его заслуга лишь в том, что он рассказал мне о случае в трактире. Я понял, кто эта женщина, когда он упомянул о цветах и о твоем лице. Ты показалась ему старухой, когда он посмотрел на твою шею, но превратилась в фею, едва он увидел твое лицо, которое ты старалась скрыть. Одна из грай[27]27
Граи – три богини старости, сестры горгон, седые от рождения (греч. миф.).
[Закрыть] с лицом Авроры – это ли не диво? Но мне известна тайна той, что плещется в родниковом ручье и умывается козьим молоком.
– Значит, ты все понял, Полет! Да ты умнее многих. Но он… Ноэль! Ведь он ничего не знает. Кто же тебе сказал, что он мой сын?
– Его сестра.
– Та женщина, что была с ним? Да, да, я знаю. Любопытно, от кого же это она?.. Но если так, Полет, как ты говоришь, значит, она обо всем догадалась, а поэтому не преминула рассказать брату? Почему же тогда я вижу не его, а лишь одного тебя? А может быть… скажи мне, Полет, мой сын не хочет видеть меня?..
– Стыдись, мамочка, таких слов. Он прошел уже половину Германии в поисках своей матери, он постоянно повторяет твое имя и грезит тобой, бессознательно протягивая к тебе руки, а ты смеешь говорить, что он не желает тебя знать…
Вия заплакала. Она почувствовала, как в это мгновение по ее сердцу будто провели зазубренным лезвием. Она мучилась, закрыв лицо руками и пытаясь понять, поймать ускользающую от нее нить.
– Почему же тогда он не с тобой? – с замирающим от волнения сердцем повторила она.
– Потому что он не узнал тебя.
– Как, ведь ты сказал, что сестра раскрыла ему глаза!
– Она в той же полосе тумана, что и ее брат.
– Полет! – вскричала Вия – Ты издеваешься надо мной! Хочешь разбить мое сердце, плетя сеть своих загадок? Да разве время сейчас для этого? И с кем ты шутишь, со своей подружкой? Отвечай мне сейчас же, кто тебе сказал, что Ноэль мой сын? Откуда ты об этом узнал?
Тогда Полет поведал, что вчера вечером, когда они сидели на скамейке в саду, он спросил у Агнес, отчего ее брат временами не весел и печален его взгляд? Это же интересовало и королеву. И тогда Агнес рассказала обо всем, описав те скудные приметы, по которым Ноэль мечтал найти свою мать. Она ни словом не упомянула при этом о родимом пятне на ладони, похоже, не знала, зато это хорошо известно было шуту. Часто, уже выздоравливая, он целовал руки своей спасительнице и знал, чтό она любила и как умела сохранить свежим пусть даже и не все тело, но хотя бы лицо. И лишь только оруженосец упомянул о странной незнакомке и о том, как она себя вела, как Полет тотчас обо всем догадался.
– Вот оно что, – протянула Вия, смущенно улыбаясь при воспоминании о недавней встрече в трактире. – Теперь я поняла: вместо Порсенна копье Сцеолы поразило его слугу[28]28
По преданию, однажды Сцеола убил по ошибке вместо царя Порсенна его оруженосца. В отчаянии от неудачи, юноша сжег свою правую руку, метнувшую копье.
[Закрыть]. Да и как иначе, ведь оруженосец сидел рядом со мной, а его господин с сестрой намного дальше.
– Одного не может понять бедный дурачок, которого ты когда-то заставила обогнуть Елисейские поля[29]29
По преданию, однажды Сцеола убил по ошибке вместо царя Порсенна его оруженосца. В отчаянии от неудачи, юноша сжег свою правую руку, метнувшую копье.
[Закрыть]: почему ты не открылась своему сыну, если твердо уверилась, что это он?
– Я не ошиблась, – не отвечая на вопрос, глухим голосом произнесла Вия.
– Сбылось собственное предсказание вещуньи?
– Нет. Я услышала имя того, кого любила. Он был моим первым мужчиной. Это нормандский граф, сын герцога Ричарда.
– Загадка усложняется. Что общего между этими людьми?
– Этот граф – дед моего сына. И они очень похожи, Полет. Одного я не знаю: что стало с отцом Ноэля, жив ли он еще?
– Но этот отец, – почесал затылок шут, силясь понять, – ведь он сын того нормандца, которого ты любила, верно? Если так, то Ноэль – твой внук, мама Вия, а вовсе не сын.
– Нет, Полет, – ласково улыбнулась ему Вия, – его отца родила другая женщина.
– Кто она, ты ее знаешь?
– Бургундская принцесса, герцогиня Швабская, дочь короля Конрада.
– Ого, вот так птица: высоко парила, не достать стрелой. Но этот нормандец достал.
– Теперь ты понимаешь, Полет, какая пропасть разделяет меня и моего сына? Нет мук горше для сердца матери, которая не может поцеловать своего ребенка и прижать к груди. Не сыщется пытки страшнее той, что испытываю я, когда гляжу на моего мальчика, не смея раскрыть рта. Но что бы ни сделала я, на что бы ни пошла ради того, чтобы он взял меня за руку, посмотрел ласково в мои глаза и произнес одно только слово, которое для меня дороже жизни, дороже всех сокровищ мира: «Мама!..»
Полет плакал, размазывая рукавом куртки слезы по лицу. Рядом с ним падали на траву горячие слезы Вии. Багровое солнце, застыв на краю тучи, словно задумалось о чем-то, печально глядя на этих двух людей. И, будто испуганные внезапно наступившей тишиной, умолкли птицы на ветвях, склонив головы и искоса поглядывая на двух человек внизу, под деревом, – мужчину и женщину.
Успокоившись, Полет решительно тряхнул головой и взял Вию за руку:
– Знаешь, где он сейчас?
– Во дворце, где же еще, – вздохнув, ответила она. – Его стены – преграда, которую мне никогда не одолеть.
– Вздор! Идем со мной, я проведу тебя к нему.
– Нет! – вскричала Вия, вырывая руку. И уже тише: – Нет, Полет, я не могу, не смею…
– Что за глупости! Ты не веришь Полету? Считаешь, дурачку взбрела в голову очередная, смеху подобная, блажь? Здесь не дворец и ты не король; шуту ни к чему кривляться перед той, что вернула ему жизнь. Королю Полет может лгать, матери – никогда; с королем он паяц, с матерью – ее сын, готовый умереть за нее. Скажи, что согласна, и ты доставишь радость шуту; отринь его просьбу, и ты увидишь его мертвым у своих ног.
– Перестань, Полет, только что ты был в здравом уме, и вот начинаешь говорить глупости.
– Скажи же, согласна ли ты? Да или нет?
Вия покачала головой:
– Поверь, прошу тебя, мне нельзя, я не могу…
– Ах, так! – Голос шута вдруг странно изменился, приобрел оттенок некой обреченности, переходящей в решимость. – Ты подарила мне жизнь, но зачем мне она, если взамен ты не хочешь принять от меня даже такой ничтожной услуги!
И Полет, вытащив из-за пояса маленький игрушечный нож, направил его лезвие себе в шею. Вия не успела опомниться, как из-под пальцев шута показалась кровь.
– Полет! – вскрикнула она, хватая его за руку. – Что ты надумал! Ведь ты чуть не убил себя!
– Лучше смерть, чем позор, – печально молвил шут, роняя голову. – Ведь я не могу вернуть свой долг, зачем же мне жить после этого?
– Глупый, – пожурила его Вия, и произнесла шепотом, еле слышно: – Но кто скажет, видел ли когда-нибудь глупость сродни благородству и самопожертвованию?
– Вот и ты, мать моя во Христе, считаешь меня дураком, – уныло молвил шут, безропотно отдавая нож. – И только двое увидели во мне человека, а не игрушку, говорили со мной как с умным, но не как с идиотом. Я дал себе слово сделать им что-нибудь приятное, хотя бы одному из них, тому, который и глазом не моргнул, держа у себя на ладони толстуху Липерту… Но у меня ничего не выходит. Я попал в положение путника, осел которого заупрямился и никак не хочет идти вперед, хотя за ним по пятам бежит огонь.
Вия с состраданием глядела на него.
– Пойми, Полет, как я могу показаться во дворце в таком одеянии? Ведь я нищенка, на мне рубище!
– А на мне дурацкий кафтан и колпак – не лучшая замена.
– Но ты королевский шут.
– А ты – моя новая подружка, велика ли разница?
– Ты живешь во дворце и в любое время можешь выйти из него и войти обратно.
– Теперь это сумеешь сделать и ты.
– Но меня не пустят, Полет! Стража рассмеется мне в лицо и не откроет ворота.
– Еще никто не осмелился поступить так с королевским шутом! Всем известно, как братец Генрих любит меня. Он добр и справедлив, но бывает не в меру зол. Попасться ему под горячую руку – все равно, что броситься с башни вниз головой. Эта горячая рука покарает того, кто посмеет обидеть его любимца; тому стоит лишь указать на обидчика.
– Но ты будешь не один! Тебя они пропустят, а я? Ведь меня не знает никто.
– Мамочка моя, не заставляй Полета думать, что ты глупее его. Я ведь уже сказал: ты идешь со мной, и это непреложно. Кто вздумает возразить? Кто хочет получить плетей или умирать от голода в холодной яме, которую называют «ямой смерти»?
– Всё так, Полет, мальчик мой, всё так, – никак не могла решиться Вия, держа замком ладони на груди, – только как же… Господи, просвети мой разум, надоумь меня… как же мы встретимся?.. Что я скажу, да и как сказать?.. А где? Ты приведешь меня в зал, а там придворные, там король… Они будут смеяться уже над обоими – тобой и мной! А мой сын… ведь ему будет стыдно! Бог мой, как ему будет стыдно за меня, Полет! И выйдет так, что ты, желая сделать добро, невольно доставишь Ноэлю зло, которое явится в моем лице… И разобьешь мое сердце.
– Вот еще выдумала, в зал! – хмыкнул Полет. – Была охота устраивать смотрины. Я найду подходящую комнатку, оставлю тебя и приведу туда своего братца.
– Братца? Какого братца? – не поняла Вия.
– Короля, черт побери!
– Святые небеса! Ты его так называешь?
– И это еще из милости. Иногда я зову его дурачком.
– Господь всевидящий! – уронила руки Вия. – Полет, в своем ли ты уме! Ты зовешь короля дурачком? Да ведь он отрубит тебе голову!
– Черта с два! Он не обижается, только улыбается в ответ. Ну, может еще дать хорошего шлепка под зад. Однако рука у него тяжелая, бывает, бедный Полет летит кубарем по полу до самых дверей. Так вот, я приведу к тебе короля.
– Но зачем?
– Все новости первым узнает Генрих. Кто нарушит это правило, попадает в опалу. Ты же не хочешь, чтобы король рассердился на Полета?
– Конечно, нет, как мог ты так подумать!
– Вот и хорошо, значит, ты согласна. Потом я выведу одного брата и вместо него приведу другого.
– Брата короля? Это еще зачем? Полет, ты собрался выставить меня на посмешище? Зачем понадобилось знакомить со мной принца?
– А, значит, ты еще не знаешь? Что ж, тогда я раскрою тебе еще один секрет. Правда, я собирался сделать это позднее. Тот, которого ты называешь принцем, – твой сын. Он брат короля.
– Ноэль – брат Генриха Черного, короля Германии?! – в ужасе воскликнула Вия, округлив глаза. – О Дева Мария, что я слышу! Полет, ты дьявол! Откуда ты взялся? Ты вознамерился убить свою бедную мамочку, прежде чем она прижмет сына к своей груди. Нет, положительно, ты посланец преисподней. Только оттуда могут явиться черти с такими вестями.
– Странный вы народ, женщины, – захихикал шут. – Когда вам преподносишь подарок, вы утверждаете, что он от дьявола; когда оглашаешь дурную весть, вы уверяете, что это воля небес. Вот и ты готова поверить, что я послан к тебе сатаной с дурными намерениями. Твой сын – брат короля, что может быть отраднее для матери? Что нашла ты здесь худого для себя, а тем более, для него?
– Нет, конечно же, это совсем неплохо, Полет, прости меня, – все еще не могла поверить в это Вия. – Ты, разумеется, прав, да и кому же об этом знать, как не тебе. Только ответь мне, как это возможно? Разве король Генрих сын графа Эда?
