Текст книги "Родина крылья дала"

Автор книги: Владимир Коваленок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Байконур – Звездный – Байконур

Командировка закончилась. Шумный многоязычный международный аэропорт во Франкфурте-на-Майне. Я в людском потоке, двигающемся на посадку. Короткое прощание с товарищами, которые оставались работать на выставке, и через несколько минут самолет взял курс на Москву.

Снова прильнул к иллюминатору. Хотелось определить момент прилета на свою территорию, как я это делал в космических полетах: находил Буг в районе Бреста, потом – шоссе Брест – Москва, а далее начинался поиск знакомых и дорогих мне мест.

Через некоторое время понял, что мысли мои совсем в другом месте и в другом времени. Я снова вернулся в год 1967, в год встречи со Звездным городком. Много о нем написано журналистами, писателями, космонавтами. Мне кажется, что лучшие слова о Звездном городке еще не сказаны. Само рождение этого маленького, но очень уютного поселка в одном из самых живописных мест Подмосковья являет собой момент исторический. Строительство жилых домов, служебных помещений свидетельствовало о том, что страна наша взялась за освоение космического пространства основательно, подготовившись к этому моменту всем ходом своего исторического развития. Созрела научная мысль, окрепла промышленная база, технология, а главное – наши люди подготовились к открытию космической эры. Звездный городок родился закономерно, как конечная формула, вытекающая из множества посылок и доказательств. Он заполнился людьми – жителями Звездного городка. Не все они мечтали о космосе. Но пришло время, позвало их на новые дела. Они пошли. Пошли те, кому предстояло строить Звездный городок и кому суждено было в нем жить, работать. Звездному городку дано много нежных и поэтических названий. Для меня же Звездный городок ассоциируется с домом. Здесь наши семьи. Здесь ждут, отсюда – провожают. Все живут на виду друг у друга.

Звездный городок я увидел впервые с воздуха. Заходил на посадку на аэродром и увидел его чуть-чуть в стороне от курса посадки. Это было в том тяжелом и памятном 1967 году, в год гибели Владимира Михайловича Комарова.

В те дни я тоже был на Байконуре. Работали молча, перелетали молча. Каждый сопричастный к делу освоения космического пространства человек осмысливал, все ли сделано, что надо сделать, чтобы подобного в жизни космонавтики не повторилось. Можно ли на этом новом и неизведанном пути избежать подобных катастроф? Я был участником поисковых работ трех беспилотных кораблей, предшествовавших полету Владимира Михайловича. Два первых космических аппарата по различным причинам не возвратились на Землю. Возвращение третьего корабля я видел своими глазами. Посадка совершалась перед рассветом. Наш экипаж, находясь в зоне барражирования, видел его вход в плотные слои атмосферы. Кто-то высказал предположение, что он сядет на Аральское море. Так оно и получилось. Спустившись на парашюте, горячий корпус корабля начал медленно уходить под лед. Несколько метров парашюта, оставшихся на поверхности льда, позволили экипажу вертолета не упустить бесценный груз. После этого полета, считавшегося успешным, в полет ушел Комаров. Его гибель – результат стечения многих случайностей. Но тогда, сразу после трагедии, многие, в том числе и я, задавали себе вопрос: а не торопимся ли мы? Можно ли дать ответ на такой вопрос, я и сейчас не знаю. Кто знает, как и какими шагами идти по пути, по которому до тебя еще никто не ходил?

В Байконуре я забрал группу специалистов, которые участвовали в подготовке и обеспечении полета Владимира Михайловича. В скорбном молчании размещались они на борту. Группа была большая, полет предстоял не из легких, так как от Байконура до Москвы предстояло лететь на высоте около 3600 метров. В апреле на этой высоте ощущается сильная болтанка. Я всматривался в потемневшие лица своих пассажиров и неожиданно увидел Николая Федоровича Никерясова – он часто навещал нас во время прохождения медицинской комиссии. Поздоровались. Он представил меня группе офицеров. Это были космонавты. Николай Федорович сказал им, что вскоре и я буду в отряде. Я почувствовал внимание к себе со стороны моих будущих коллег.

При подходе к аэродрому мои новые товарищи показали, в какой стороне находится Звездный городок. И я увидел его. Увидел краешком глаза – машина шла на посадку.

Сколько раз я рисовал себе картину прибытия в Звездный городок, момент знакомства с ним. А вышло иначе. Еще не став жителем Звездного, я уже разделил с космонавтами большое горе. И со своими будущими коллегами познакомился тоже не во время официального представления, как это бывает по прибытии в часть, а в работе.

22 марта 1967 года я подошел к проходной Звездного городка с женой и Инессой. Инесса, обвивая ручонками мою шею, спросила:

– Мы здесь будем жить? А почему нет трамваев?

Да, в Звездном трамваев нет. Дочь помнила трамвайную остановку под окном в том городе, где мы жили раньше.

Дежурный по Центру подготовки, позвонив куда-то по телефону, пригласил следовать за ним. Начальника Центра Героя Советского Союза Николая Федоровича Кузнецова в Звездном не было. Дежурный подвел меня к двери, на которой значилось: Гагарин Юрий Алексеевич. Сердце забилось от волнения. Робко открыл дверь. Юрий Алексеевич встал из-за стола, выслушал доклад о прибытии на новое место службы. Предложил сесть, сам сел напротив. Беседа наша затянулась: то и дело разговор прерывали телефонные звонки. Как можно было понять, звонили из других городов, из Президиума Верховного Совета СССР, из ЦК ВЛКСМ.

Пока Юрий Алексеевич разговаривал по телефону, я осматривал кабинет. Все здесь было просто и скромно. Таким же был и Юрий Алексеевич. Я смотрел на него и вдруг увидел себя, босоногого, бегущего за улетающими самолетами в «летчицкой шапке». Неожиданно куда-то исчезли робость и волнение. И почему-то пришло неожиданное ощущение, что в наших биографиях много общего.

Поведение Юрия Алексеевича было настолько простым, а его ответы на телефонные звонки доброжелательны и многогранны по сфере интересов, что на какое-то мгновение мною овладело чувство растерянности. Меня поразила широта интересов космонавта номер 1. Невольно спросил себя: неужели и я буду заниматься вот такими вопросами, если смогу стать космонавтом? Ведь Гагарину приходилось помогать людям, хлопотать за участников Великой Отечественной войны.

Наконец, положив трубку, Юрий Алексеевич спросил:

– Один приехал или с семьей?

Я ответил, что приехал с семьей и нас временно поселили в профилактории. И разговор пошел совсем не о космических делах, как я, признаюсь, ожидал, а о сугубо земном. Гагарин рассказал, что квартиры будут готовы месяца через два. Он тут же стал прикидывать, как мне лучше поступить: пожить в профилактории или определиться к кому-нибудь из молодых космонавтов? Я ответил, что жена, дочь и моя мама уедут к родителям жены: Нине как раз предстояла сессия в институте. Юрий Алексеевич поинтересовался, что я собираюсь делать с мебелью, книгами и вещами, которые мы привезли с собой. Тут же посоветовал: мебель – стол, книжный шкаф, два кресла, четыре стула и журнальный столик – разместить в свободном гараже. Книгам тоже нашлось место.

Около часа шла беседа, и ни одного слова о дальнейшей моей службе. Обладая исключительным тактом, Юрий Алексеевич понимал, что я сгораю от желания узнать о предстоящей работе. Словно прочитав мои мысли, он улыбнулся и сказал:

– Вот что, Володя, надеюсь, в отряд космонавтов ты прибыл надолго. Поэтому о служебных делах и проблемах поговорим, когда соберется вся ваша группа. Сейчас же тебе надо устроиться, побеспокоиться о семье, стать на довольствие в летную столовую. Запомни правило – сначала обустрой все свои житейские дела, все до мелочей, тогда служба и работа пойдут нормально.

На этом и закончился наш разговор. Выйдя из кабинета, я некоторое время постоял на крыльце напротив мозаичного портрета В. И. Ленина на стеле, возвышавшейся среди цветника. Было приятно на душе от разговора, от заботы такого известного и такого доброго человека. «Сначала обустрой все свои житейские дела, все до мелочей, тогда служба и работа пойдут нормально». Как часто это забывают! Иногда даже можно услышать укор в чей-то адрес: мол, сначала думает о себе, о своем личном, а о работе уже потом. Я же полностью согласен с Юрием Алексеевичем: если у человека есть условия для жизни, если он не волнуется и не переживает за семью – его работа всегда будет плодотворной.

В музее Звездного городка в мемориальном кабинете Юрия Алексеевича Гагарина на рабочем столе лежит календарь. На одном из его листков есть сделанные карандашом записи. Под номером четыре значится: «Летная подготовка транспортников». К этой строчке я имею самое непосредственное отношение.

В отряде космонавтов я начал летать на самолете МИГ-15. Но мне не хотелось расставаться с полетами на АН-12. Мыслями о необходимости полетов на транспортных самолетах как-то поделился с Юрием Алексеевичем. И вот 26 марта он пригласил меня в кабинет и коротко спросил:

– Какие аргументы в пользу полетов на АН-12?

Я предполагал, что в перспективе космические полеты будут осуществляться на орбитальных станциях. Размерами, количеством приборов и оборудования они должны были чем-то напоминать, по моим понятиям, большие самолеты.

– Полагаю, в управлении орбитальными станциями и большими самолетами что-то общее будет: экипаж, количество эксплуатируемых систем, приборного оборудования, – ответил я.

Юрий Алексеевич задумался. Потом взял карандаш и сделал запись: «Летная подготовка транспортников». Кстати, это касалось не меня одного – Зудов и Сарафанов до прихода в Центр тоже летали на транспортных самолетах.

– Серьезный вопрос. Я его вынесу на обсуждение методического совета, – подвел итог разговора Юрий Алексеевич.

27 марта мне предстояло начать испытания в сурдокамере. Испытание одиночеством, тишиной и отсутствием связи с внешним миром. В этот же день после семилетнего перерыва Ю. А. Гагарин должен был начать самостоятельные полеты. Последнюю проверку его техники пилотирования проводил Владимир Сергеевич Серегин, 27 марта 1968 года они погибли. Не стало Юрия Алексеевича. Гагарин не мог не летать. Он готовился к новым космическим полетам. Он мечтал о полетах и на орбитальных станциях.

К концу мая наша группа в составе 12 человек была в сборе. Задачи на ближайшие два года общекосмической подготовки нам ставил не Юрий Алексеевич, а Павел Иванович Беляев. Он был тогда командиром отряда космонавтов. Умудренный опытом, спокойный и рассудительный, обладающий необыкновенной эрудицией и глубочайшими познаниями в своей профессии, Павел Иванович вводил каждого из нас в суть предстоящей подготовки. Становилось понятно, что на пути к космическим полетам нам нужно будет, образно говоря, свернуть горы, горы научные. Нам предстояло пройти курс специальной медико-биологической, технической, астрофизической, ракетно-технической подготовки, освоить законы небесной механики и т. д.

Нас было двенадцать молодых парней, избравших по велению времени и своему желанию увлекательный, но тернистый путь.

Сейчас, двадцать лет спустя, неожиданно для себя вспомнил, как много ребят из нашей группы не побывали на космической орбите. Вслед за мной (а из нашего набора на работу в космос я ушел первым) выполнили космические полеты только Владимир Ляхов и Юрий Малышев. К большому сожалению, остальным девяти осуществить мечту не удалось. Они остались нашими товарищами, они вложили много труда в нашу подготовку, в выполнение программы космических полетов, но космос остался для них недосягаемым. С чувством высочайшего уважения отношусь к Николаю Степановичу Порваткину, Михаилу Николаевичу Бурдаеву, Владимиру Борисовичу Алексееву, Владимиру Тимофеевичу Исакову, Владимиру Сергеевичу Козельскому, с которыми долгие годы шли плечом к плечу на различных этапах подготовки к космическим полетам. Мои товарищи принимали участие в управлении космическими полетами. Это очень помогало мне в самые трудные минуты: на связь выходили друзья, понимающие тебя, предлагавшие свою помощь, свои знания. Они мысленно летали вместе с нами, проводили бессонные ночи за пультами. Не стоит делать секрета из того, что ко многим из них была несправедлива судьба, а к некоторым – необъективные коллеги.

Вячеслав Зудов, уже заканчивавший последний этап общекосмической подготовки, на правах старожила и ветерана знакомил меня с особенностями предстоящей работы. Мы оба были рады встрече, рады тому, что снова рядом.

Иногда мы переоценивали силы и возможности. Приведу такой пример.

У меня долго не получалось одно из упражнений: ходьба по натянутому канату. Стоило мне ступить на канат, он начинал вибрировать с огромной частотой. Два-три шага – и я на земле. Вся группа проходит, а я падаю. Советы – советами, а ходить по канату я так и не могу. Тренироваться начинал с восходом солнца, мучился после окончания рабочего дня. Вскоре решил так: не смотреть на провод троса, а идти по нему с поднятой головой. Смотрю на горизонт, а внутренним чувством «вижу» натянутый трос. Одно прохождение, второе… Нога проваливается в пустоту – и сильный стальной тросе начинает снимать кожу с голени. Сначала роса из кровавых капель, а потом… Хирург, видавший виды врач, прооперировавший не одну сотню людей в годы войны, при первом взгляде на мою голень отвел глаза и тяжело вздохнул. Врач отреагировал коротко, но его слова раздались для меня взрывом:

– Ты космонавтом не станешь. Эта работа не по тебе, понял?– сказал он прямо в глаза.

Видимо, пробежавшие по моему лицу тени заставили его добавить:

– Никогда не станешь космонавтом, если на опасных снарядах будешь работать без страховки.

Это был совет, в котором нуждался не только я, но и многие другие горячие натуры. Некоторое время спустя Владимир Ляхов, занимаясь в бассейне по «собственной» программе, неудачно выполнил двойное сальто, прыгая с трехметровой вышки, он ударился лицом о поверхность воды и сильно ушиб глаза. Из бассейна он смог выбраться только с помощью товарищей.

Конечно, это были безрассудные поступки, но нам так хотелось сделать все как можно лучше – вот и возникал «перебор».

Испытаний было много. На центрифуге при десятикратных перегрузках кровь выступала между лопатками. Не сразу врачи отыскали причину, не сразу поняли, что это происходит не из-за слабости капиллярной системы, а от неправильной позы, когда часть спины не соприкасается с ложементом. Темнело в глазах в термокамере, звенело в ушах от оглушительной тишины в сурдокамере, терялось ощущение верха и низа при вращении в трехстепенном роторе. Казалось, что вместе с вращающимся барабаном, на который нанесены черно-белые полосы, вращаются и твои мозги. Зато на парашютные прыжки и полеты мы шли с нескрываемым удовольствием.

Знакомство с космонавтами и специалистами Центра произошло как-то незаметно, буднично. Наша группа долго держалась в стороне, мы были самые младшие и, естественно, стеснялись. Но частые встречи на полетах роднили нас, молодых, с ветеранами: Г. С. Титовым, В. Ф. Быковским, В. А. Шаталовым, Г. Т. Береговым, А. В. Филипченко, Г. С. Шониным. Мы жили одним коллективом, одной семьей. «Старики» были просты и доступны, всегда охотно делились опытом.

В каждой группе была своя «напряженка». Гагаринский отряд заканчивал учебу в академии имени Н. Е. Жуковского. Г. Т. Береговой, В. А. Шаталов, Г. С. Шонин, А. В. Филипченко и другие готовились к космическим полетам. Они тренировались каждый день.

Группа, в которой был В. Зудов, после сдачи государственных экзаменов была распределена по конкретным направлениям космической программы.

Мы же «грызли» гранит науки. Ушли, отсеялись те, кто думал, что самое главное – быть зачисленным в отряд. На деле все оказалось значительно сложнее.

Однажды, неожиданно для меня, Герман Степанович Титов предложил поехать вместе с ним на предприятие, которое выпускало кресла, катапульты, скафандры и другие системы жизнеобеспечения космонавтов. Два часа в один конец и столько же – обратно. Четыре часа я беседовал с космонавтом номер 2! Мы говорили о проблемах будущих полетов. Герман Степанович был во многом категоричен, но его выводы оказались пророческими: на одном энтузиазме в нашем деле далеко не уйдешь. Глубокий анализ достигнутого, критическая и строгая оценка результатов – вот что должно стать нормой жизни для всех, кто занимается космосом. Главное – не почивать на лаврах, не довольствоваться достигнутым. Он говорил не об успехах, как это делали журналисты, а о результатах. Результаты же были и велики, и в то же время скромны. Шла подготовка к первой стыковке на орбите.

Разговор с Германом Степановичем не прошел для меня бесследно. Со временем я как бы повторил его путь. В 1972 году он окончил Военную академию Генерального штаба. Спустя несколько лет эту же академию окончил и я. Кстати, на моей защите Герман Степанович Титов выступал в качестве официального оппонента. К моей великой радости, его отзыв на мою диссертацию был одним из лучших. После защиты, поздравляя меня, он сказал:

– Вот теперь нас стало двое…

Я не стал его поправлять. Нас двое стало со времени той нашей поездки.

Наконец курс общекосмической подготовки закончен. Строгая Государственная комиссия оценила мои знания на «отлично». Николай Петрович Каманин – председатель Государственной комиссии, – поздравляя, задержал мою руку, долго молча смотрел в глаза. О чем он думал? О разговоре в Орске после гибели Владимира Михайловича Комарова?..

Назначение я получил в отдел, который возглавлял Валерий Федорович Быковский. Прибыл. Представился. И сразу заметил озабоченность Валерия Федоровича. Вскоре стало понятно: по результатам подготовки я подходил, но Быковскому нужны были космонавты бывалые, уже летавшие в космос. Поэтому он тут же созвонился с Георгием Степановичем Шониным, и меня перевели в группу орбитальных полетов.

После гибели Владимира Михайловича Комарова подготовка к очередному полету велась с особой тщательностью. Этот полет предстояло выполнить Георгию Тимофеевичу Береговому, а после, на январь 1969 года, намечался полет двух экипажей одновременно – Шаталова и Волынова, Елисеева и Хрунова. Но уже в октябре 1969 года в космосе будут работать одновременно три корабля с экипажами Георгия Шонина – Валерия Кубасова, Владимира Шаталова – Алексея Елисеева, Анатолия Филипченко – Владислава Волкова – Виктора Горбатко. Их в Звездном окрестили «великолепной семеркой». В какой-то степени и я был участником событий, связанных с этими полетами – работал на связи в одном из наземных пунктов управления.

Как задолго до восхода солнца над горизонтом показывается первый луч, так на космическом горизонте появилось известие об орбитальной станции. Даже первые, довольно скупые сведения о ней поражали воображение – никакого сравнения с космическим кораблем. Но вот минуло не так уж много времени, станция – блок за блоком – начала обретать реальные формы, и нас изумили ее размеры, оснащенность, разнообразие операций и исследований, которые можно проводить на ее борту, время пребывания на орбите.

Сердце подсказало, что работать на орбитальных станциях придется и мне. Вскоре были сформированы и первые экипажи на орбитальную станцию «Салют-1», началась их подготовка. Специалисты Центра заблаговременно готовили расчеты на управление полетом. Мне неожиданно предложили временно поработать оператором по связи с экипажами в Центре управления. Я согласился. Прежде чем управлять, надо изучить корабль «Союз» и станцию «Салют», а это означает, что вместе с экипажами я буду слушать лекции конструкторов, бывать на заводах-изготовителях, принимать участие в тренировках. Но это ведь не что иное, как подготовка к космическому полету!

Мы, операторы, стали тенью наших экипажей. Чем бы ни занимались Алексей Леонов, Валерий Кубасов, Петр Колодин и их дублеры Георгий Добровольский, Владислав Волков и Виктор Пацаев, с ними всегда были и операторы.

В 1970 году полет Андрияна Николаева и Виталия Севастьянова продолжительностью в 18 суток станет началом наступления на невесомость.

Несколько раз я заходил тогда в комнату Виталия Севастьянова и видел, как он тренируется… ходить. Да, полет был не из легких. Самое страшное было в том, что в невесомости очень быстро развивалась атрофия мышечной системы. Специалисты разрабатывали комплекс борьбы с неблагоприятными факторами космического полета. Был создан специальный нагрузочный космический велосипед, велоэргометр, сконструирована «бегущая дорожка». Однако я не мог поверить в то, что эти устройства могут заменить весь комплекс нагрузок на ткани мышечной системы, применяемый в земных условиях. Задумался, как быть?.. Весь арсенал мышечной системы нужно было заставить работать поземному и в невесомости. Для этого надо научиться управлять своими мышцами, то есть усилием воли сокращать на заданное время любую из мышц организма. Сам и название придумал – статическое волевое управление мышечной системой. В 1978 году я его успешно применил в полете.

Гибель Добровольского, Волкова и Пацаева глубокой болью отозвалась в нашем коллективе. Все мы задавали один и тот же вопрос: как, почему могла случиться эта трагедия? Понятным было только одно: спешки и беспечности в освоении космического пространства быть не должно. Работа в космосе – работа рядом со смертью. Это не бравада, это правда. В вакууме гибнет все живое. Если бы Добровольский, Волков и Пацаев имели скафандры, были бы они и сегодня среди нас. Но когда в шерстяных костюмах и жилетах они прощались с нами у ракеты, все считали, что так и должно быть. Никто не засомневался: «А если…» Это сказали потом.

В истории космонавтики навечно остались имена Георгия Тимофеевича Добровольского, Владислава Николаевича Волкова, Виктора Ивановича Пацаева. Каждый год 12 апреля космонавты и жители Звездного приходят к Кремлевской стене. Приходят каждый со своими мыслями. Я же всегда прошу у них прощения, что был слишком несмел в то время, когда готовился работать с ними в качестве оператора. Ведь мог же задать этот вопрос. Мог, но не задал. Не хватило смелости пренебречь чьей-нибудь насмешкой: «Хочет показаться умнее всех». Не надо этого бояться. Только глупцы могут смеяться, ведь каждый вопрос – это ступень на пути познания истины. С конструкторами и специалистами – создателями космической техники – у меня впоследствии сложатся хорошие деловые отношения. Они ответят на тысячи заданных им вопросов и столько же зададут их мне после полетов в космос.

Трагедия не остановила движения вперед, но она заставила переосмыслить многое. Через два года полеты возобновились. Были сформированы новые экипажи. Летом 1973 года в канун полета Василия Лазарева и Олега Макарова – они должны были испытать скафандры – мне впервые объявили о включении в состав резервного экипажа по программе долговременных орбитальных станций. Событие это всегда радостное в жизни космонавтов, это один из этапов становления, движения вперед. Из резервного экипажа последует переход в дублеры, а после дублирования – долгожданное назначение в состав основного экипажа. В любом случае включение в состав экипажей приближает время подготовки к космическому полету.

Выведение на орбиту 26 декабря 1974 года орбитальной станции «Салют-4» предопределило мой дальнейший путь. Наш экипаж готовился по программе с полным напряжением. С уходом Леонова и Кубасова на программу «Союз – Аполлон» во главе нашей группы стал экипаж А. Губарева и Г. Гречко, за ним – В. Лазарева и О. Макарова, П. Климука и В. Севастьянова. Эпипаж Коваленка замыкал группу. Какая это была радость и какое счастье работать рядом с опытными космонавтами! Авторитет их был всегда высок. Мы их слушали, спрашивали…

С особым удовлетворением мы осваивали программу предстоящего полета. Перед нами, участниками будущих длительных космических экспедиций, открывалась широкая научная перспектива. Накопленный опыт беспилотных и пилотируемых полетов позволял сделать вывод: освоение космоса даст человечеству много. Огромные перспективы открывались в области изучения Земли. Геологи первые получили реальную отдачу от использования космической информации о Земле при поиске полезных ископаемых, а также общей оценке природных ресурсов планеты. Без космической связи и телевидения уже невозможно представить нашу жизнь. Метеорология стала наукой космической.

В программу космических исследований включались все новые и новые научные организации, исследовательские институты, министерства и ведомства. Астрофизики в своих проектах выносили на орбиту настоящие обсерватории, оснащенные большими телескопами. Ученые Государственного оптического института имени Вавилова получили постоянные пропуска в Центр подготовки космонавтов. Зная, насколько мы загружены, они старались использовать для беседы любую свободную минуту. На утренней зарядке, при переходах из корпуса в корпус, на прогулках рядом с нами были доктор технических наук профессор Александр Иванович Лазарев и кандидат физико-математических наук Сергей Вазгенович Авакян. Да, именно таким образом шла подготовка. Ведь инструкций, пособий, методик еще не существовало. На все проблемы надо было взглянуть уникальнейшей системой «глаз – человеческий мозг». Это дало свои результаты, и на борту орбитальных станций появились программы визуально-инструментальных наблюдений.

Не заставили долго себя ждать океанологи, лесники, гляциологи, гидрологи, биологи и технологи. Огромная лавина научной информации навалилась на космонавтов. Во всем надо было разобраться, осмыслить, оценить свое место и роль в этой чрезвычайно сложной и ответственной работе. К тому же ученые требовали, чтобы каждый эксперимент выполнялся на самом высоком уровне – иначе никакой пользы добытые данные не будут иметь.

Работа экипажа Алексея Губарева и Георгия Гречко на станции «Салют-4» подтвердила правильность взятого научного направления. Будущие кандидат технических наук А. Губарев и доктор физико-математических наук Г. Гречко доставили на Землю бесценный научный материал. Кстати, в этом полете впервые определились интересы членов экипажа в творческой работе. Алексей Губарев устремлял взгляд на Землю, Георгий Гречко – в неизведанный и таинственный космос.

Работа на станции Петра Климука и Виталия Севастьянова увеличила интерес к космическим исследованиям. Геологические наблюдения Виталия Севастьянова на первый взгляд казались невероятными. По его словам, Уральские горы продолжаются на юге до территории Ирана. Уральский хребет скрывается под песками! Через толщу вод Атлантики Севастьянов увидел срединно-атлантический горный хребет. Петр Климук сделал зарисовку лучистой структуры зодиакального света.

Скажу откровенно, накануне своих полетов у меня сложилось впечатление, что в космосе уже все известно. Но чем больше занимался, тем больше становилось обидно за свои знания. Как ничтожно мало было их накоплено до прихода в отряд космонавтов. К примеру, я почти ничего не знал о физических процессах в ионосфере, о существовании серебристых облаков на высотах 60–90 километров…

Абсолютному большинству космонавтов и специалистов становилось понятно, что каждую крупицу знаний о космосе у природы надо отвоевывать. Победы не давались легко. 5 апреля 1975 года уходят в очередной полет Василий Лазарев и Олег Макаров. Радость и ликование от успешного старта прерываются через 292 секунды. Экипаж сообщил: отказал носитель, не запустилась третья ступень, и система аварийного спасения на высоте около 150 километров отделила корабль от носителя. Земное тяготение взяло экипаж в свои объятия… Приборы зафиксировали двадцатикратную перегрузку. Космонавты падали на горы Алтая. Василий Григорьевич Лазарев и Олег Григорьевич Макаров сегодня среди нас, живых. Но они прошли, как говорится, по острию лезвия… Их корабль приземлился в горах на заснеженный склон всего лишь в метре от пропасти трехсотметровой глубины. Они остались живы благодаря умению анализировать свои действия даже в критической ситуации. Корабль висел на парашютных стропах. А парашют накрыл сосну. По инструкции экипаж, убедившись в приземлении, должен отстрелить парашют, чтобы порывы ветра не протаскивали спускаемый аппарат по земле. В данной ситуации экипаж поступил правильно, приняв единственно верное решение: парашют не отстреливать. Они понимали, что совершают посадку в неизвестном районе, а поэтому действовали предельно собранно. Открыв люк, Олег Макаров в мгновение оценил ситуацию. Расстояние до обрыва – метр. Качающийся спускаемый аппарат – на натянутых стропах… Горечь неудачи смешалась с радостью: «Живы…»

Но движение вперед было необратимым. Апрельскую неудачу и майский старт Климука и Севастьянова разделяло 48 дней. Мне предстояло стать командиром дублирующего экипажа.

Дублер… Как много смысла в этом слове! Это ведь и очень сложное житейское и философское понятие. Дублеры идут нога в ногу с основным экипажем до последнего дня предстартовой подготовки. Дублирующий экипаж должен быть опорой и помощником основного во всем. После ухода в космос основного экипажа дублеры занимают место в Центре управления полетом. До последнего витка, до момента посадки они живут полетом, готовы прийти на помощь основному в любую минуту. Экипаж, прошедший этап дублирования, выходит на прямую дорогу подготовки к самостоятельному космическому полету.

Я был назначен дублером Петра Климука. Мы готовились вместе по программе шестидесятитрехсуточного полета. И Климук, и Севастьянов до этого побывали в космосе. Виталий Севастьянов с Андрияном Николаевым, а Петр Климук с Валентином Лебедевым. Дублируя такой именитый экипаж, я многому научился.

Я помню каждый шаг от трапа самолета до встречающей нас Государственной комиссии. Председатель стоял чуть впереди, улыбался. Я чеканил шаг по бетону космодрома, ощущал биение собственного сердца. Я был счастлив, очень-очень счастлив.

– Товарищ председатель Государственной комиссии, экипаж прибыл на космодром для проведения предстартовой подготовки. Командир дублирующего экипажа – подполковник Коваленок.

Взлетев с космодрома в апреле 1967 года, я вернулся туда в мае 1975. Маршрут космодром – Звездный – космодром вывел меня на прямую дорогу в космос. Мой самый сложный, самый трудный полет состоялся 9–11 октября 1977 года на «Союзе-25» с Валерием Рюминым.