Текст книги "Родина крылья дала"

Автор книги: Владимир Коваленок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Доверие

Страница из дневника о первом дне пребывания на станции «Салют-6» с А. Иванченковым:

«17.06.1978 г. Мы на станции… О первых двух днях со старта и до перехода в станцию впечатления сохранятся и без записи. Это врезается в память надолго. Вообще все прошло нормально. Правда, мы допустили уже две ошибки: включили РО (ручную ориентацию) при вводе установок и ГБ-А вместо ГБ-Б (гироблок А вместо гироблока Б). Может, это и к лучшему. Потом собрались, действовали, как часовой механизм. Саша просто молодчина. Я был абсолютно спокоен. Второй раз все-таки. Не волновался даже тогда, когда шли к ней (станции) на сближение. Она и боль моя, и любовь моя. Слишком долго я шел к ней. Саша тоже. И все же вторая встреча с ней не сняла тяжести с сердца. Я не увидел того, что было тогда. Валера взлетит, я думаю, он то же увидит, что и я сейчас.

Станция… Слово-то довольно интересное. Станция – на железной дороге. Там люди выходят. А мы прилетаем, стыкуемся со станцией. Да, может, это тоже пока остановка – станция, но на пути движения человечества к познанию Вселенной… Интересно.

Отработали день. За дневник просто нет времени взяться. Ведем расконсервацию. Жадно, на несколько минут приникаем к иллюминаторам, чтобы посмотреть на прекрасную нашу Землю. Земля мала. И как мало суши.

Невесомость… Она и коварна, и приятна. Работать легко, но надо следить за самочувствием. Чуть увлекся, начал быстро и резко работать, тут же начинаешь чувствовать ее воздействие.

Есть прилив крови к голове. Но не постоянный. Во время отдыха, пусть даже и кратковременного, проходит, во второй половине дня усиливается, потом снова отпускает, действует волнообразно. Саша – прелесть. Внимателен и собран. Работает, работает. Все делаем сообща, не разделяя: это – твое, а это – мое. Контроль взаимный. Впереди еще много работы. Хочется без особого апломба сказать, что работа нравится. Ради этого и пошел в отряд, чтобы летать. Трудно? Да. Но ведь в этом и смысл жизни. Сделать что-то свое в жизни, отдать частицу себя людям. Ведь только в этом случае можно будет сказать, что прожил жизнь свою славно, с пользой для людей.

Это мысли первых дней. Что будет в конце? Не знаю, но намерен писать все. Да, второй полет воспринят значительно проще и спокойнее. Хотя и в первом был спокоен.

Первый, второй день прошли хорошо. Нет никаких особенностей. Пора спать. Пока что отдых – основа адаптации. Надо для П. Пелехова подготовить радиорепортаж. Он просил для передачи «Здравствуй, товарищ». Надо сделать. Молодежь интересуется. Сам видел».

Страница из дневника о первом дне пребывания на станции «Салют-6» с Виктором Савиных:

«14.03.1981 г. Вот мы на станции! Все мои тревоги остались где-то там… Здесь же просто работа. Когда открыли люк, сразу вплыл в переходный отсек. До боли все знакомо. Сразу подплыл к пятому посту и включил свет в рабочем отсеке. Пахнет нежилым. Сыро. Есть даже обычная земная плесень. Все это естественно. Сильно постарела вся станция и все внутри: интерьер, иллюминаторы, пульты, облицовочный материал.

Первые переговоры с Землей. Нужно делать расконсервацию. Глаза слипаются. Делать ничего не хочется, но выполняем работы первой необходимости, включаем телевидение, осматриваемся. Все знакомо. Снова здесь надо быть 72-е суток. Это уже проще. Переживем первых двое суток, а там уже все пойдет – «с горки». Главное сейчас – выспаться. Невесомость воспринял хорошо. В станции перемещаюсь сразу координирование и быстро. Навык не утрачен. Завтра ждет работа. Надо делать ремонт и разгружать «Прогресс-12». Глаза слипаются. Все».

Всего две страницы из дневника. Писал я для себя, никогда не собирался написанное публиковать. Но, работая над этой книгой, заглянул в свои записи и выписки из них привожу здесь неспроста. Обе сделаны в первый день пребывания на станции. Но какие они разные. Первая отличается от второй прежде всего своей психологической интонацией. Временная дистанция между ними почти в три года. А это были годы напряженной работы.

После первого неудачного полета с Валерием Рюминым меня успокаивало то, что специалисты конструкторских бюро, Центра подготовки космонавтов продолжали верить в меня. На занятиях, во время тренировок шел обычный рабочий разговор. Александр Иванченков технику знал отлично, на тренировках работал четко. Меня же постоянно мучил один и тот же вопрос: доверяют ли мне? Вспоминался наш разговор с Валерием Рюминым перед вылетом на космодром. Тогда в Доме космонавтов собрались ведущие конструкторы и ученые в области космонавтики, руководители Центра подготовки, журналисты. Шел разговор об уровне нашей подготовленности к полету. Технику знали мы основательно, на тренировках действовали уверенно, выходили из множества нештатных ситуаций. И Валерий и я дотемна засиживались в аудиториях, на тренажерах. Валерий Дмитров – наш инструктор – гордился нами. Поэтому так неожиданно прозвучал вопрос одного из ведущих специалистов по космической технике. Спросил он буднично:

– Ребята, как вы себя чувствуете? Вы уверены в своих силах?

Этот вопрос словно ожег меня. Стало не по себе. Вспомнились мои коллеги, товарищи, которые на такие же вопросы отвечали утвердительно. А через несколько дней мы уже встречали их в Звездном грустных, неудовлетворенных: не смогли стыковаться. Это же может быть и с нами. Я не стал отвечать, а сам спросил уважаемого специалиста:

– Скажите, пожалуйста, а вы, члены межведомственной комиссии, уверены в нас?

Вопрос вырвался неожиданно, я даже сам его испугался. Первым заулыбался Владимир Александрович Шаталов:

– Если бы не верили в ваши знания, в ваши возможности и способности, то не рекомендовали бы в основной экипаж. Комиссия доверяет вам, – подвел он итог.

Последняя ночь, проведенная перед вылетом на космодром, была неспокойной. Больше всего волновал вопрос, на который не смог ответить. Испугался? Нет. Задумался: какая же дистанция от заверения до исполнения? Лично меня жизнь убедила, что дистанция эта может быть непреодолимой, не зависящей от тебя.

После того, неудачного, старта я докладывал председателю Государственной комиссии:

– Товарищ председатель! Экипаж вернулся из космического полета…

Да, мы вернулись, но не было главного – доклада о выполнении задания. А ведь летели мы с уверенностью и верой. Но, надо сказать, и после неудачи нам не переставали верить. Помню, когда мы с Рюминым возвращались на Землю, во время спуска Шаталов попросил: «На месте приземления аккуратнее обращайтесь со скафандрами». Зачем он это сделал? Он ведь «открытым текстом» давал понять, что не надо расслабляться, надо быть готовым снова идти в полет. Но первое время после возвращения я очень переживал. Мне было больно. Я не чувствовал своей вины, но во взглядах окружающих нет-нет да и проскакивала искорка недоверия… Не смог… Кое-кто делал вид, что и не помнит, как мы с Рюминым шли на риск, выработав топливо до последней капли. Но я, как и раньше, ходил на тренировки, сдавал экзамены, разрабатывал методики экспериментов, намечал программу визуально-инструментальных наблюдений суши, океана, верхней атмосферы. Люди видели, что я не сломался от неудачи, выстоял. А сколько было судов-пересудов…

Помню, пригласил меня Георгий Тимофеевич Береговой. Я очень ждал этого вызова. Что скажет?

– Волнуешься?– спросил начальник Центра подготовки космонавтов.

– Волнуюсь, – отвечаю.

– Сто сорок суток не страшат?

– Нет. Всего лишь на сорок больше. Ведь тогда мы шли ровно на сто.

– Вам ведь придется перейти за стодвадцатисуточный рубеж, это цикл смены эритроцитов.

– Будем отправлять кровь на анализ с экспедициями посещения.

– Это почти пять месяцев…

– За работой они пролетят быстро.

– Я тоже так думаю, программа насыщенная.

Вышел из кабинета, почувствовал, что легче как-то стало. Отчего? Почувствовал в разговоре с Георгием Тимофеевичем высокое профессиональное доверие. Доверие без громких слов, без заверений. Это было весной, ранней весной накануне нашего с Иванченковым полета.

Перемену в настроении заметила и моя Нина. Она поверила в меня сразу. Переживала, поддерживала, но ни разу не заводила разговора о моем очередном полете. Даже когда я вернулся с дублирования Юрия Романенко и готовился стать командиром основного экипажа. Жены космонавтов переживают много. Переживают во время подготовки, во время полета, после полета. Эти чувства понятны только им одним.

В начале мая наш экипаж пригласил к себе Генеральный конструктор. Приглашение было неожиданным, пришлось вносить коррективы в расписание нашей подготовки и даже отменить тренировки.

Генеральный приглашал по одному. Саша Иванченков остался в приемной. В кабинете пошел разговор о готовности к полету. Я докладывал о проделанной работе. Неожиданно Генеральный встал, подошел ко мне вплотную и, глядя прямо в глаза, спросил:

– А не стоит ли нам подумать, чтобы снова объединить вас в один экипаж с Валерием Рюминым?

Всего ожидал, только не этого вопроса. Я стоял перед Генеральным и пытался понять: зачем он это спрашивает. Никогда я не чувствовал физической боли от слов, а эти – ударили, обожгли. До полета немногим более месяца. Мы с Иванченковым сработались, настроились. Нет! Но ведь Валерий Рюмин – лучший друг. Мы дня не можем прожить, чтобы не встретиться, не поговорить, не поинтересоваться, как идет подготовка к полету. И вот предложение – снова работать с ним.

Александр Иванченков… Он никогда не мог пройти спокойно мимо Юрия Романенко. Сколько они готовились вместе по программе «Союз – Аполлон»…

А глаза Генерального требовали ответа. И я сказал:

– Хочу и дальше готовиться с Александром Иванченковым. Мы сработались, подружились. Он работящий и надежный парень. С Валерием готов хоть на край света, но на этот полет – только с Иванченковым. Это много значит, когда настроишься…

Мне было предложено подождать в приемной, а в кабинет пригласили Сашу, Александра Сергеевича Иванченкова.

Минуты ожидания казались вечностью. Саша вышел, как всегда, серьезный, сосредоточенный. Молча прошли к машине, молча ехали в Звездный.

Я перебирал варианты: может, Саша дальше будет готовиться с Юрием Романенко?.. Но ведь тот только что вернулся с 96-суточного полета.

Остановились у тренажерного корпуса. Саша вместе со своим тренировочным костюмом прихватил и мой.

– Какая у нас сейчас тренировка, Володя, – по сближению или по спуску на дублирующем двигателе? – то ли серьезно, то ли умышленно спросил он.

Я никогда не интересовался, какие вопросы Генеральный задавал Саше, о чем они говорили. Знаю только – мы остались в одном экипаже.

Подготовка к 140-суточному полету не представляла, на первый взгляд, особой сложности. Накопленный специалистами Центра подготовки космонавтов имени Юрия Алексеевича Гагарина опыт позволял готовиться спокойно и ритмично. Однако по мере приближения даты старта мы все острее стали ощущать ложившуюся на нас ответственность за выполнение программы полета. Она была довольно сложной.

Первой и основной особенностью нашего полета была его продолжительность. До нас в космосе работали Юрий Романенко и Георгий Гречко, установившие 96-суточным полетом рекорд продолжительности. Мы уходили на 140 суток. Однако не это волновало ученых. Проблема была в переходе 120-суточного рубежа. Оказывается, полный цикл смены эритроцитов – красных кровяных телец – у человека равняется 120 суткам. Пожив в космосе, то есть в новых физических условиях, больше этого срока, мы возвращались на Землю с эритроцитами, рожденными в невесомости. Будут ли они выполнять свои функции на Земле? Этот вопрос волновал всех. Но особую озабоченность он вызывал у академика Олега Георгиевича Газенко, ответственного за всю медико-биологическую программу космических исследований. Он с нами встречался часто, обсуждал эту проблему, советовался.

Нашей, основной, экспедиции предстояло встретить на орбите две международные. Первая из них в составе Петра Климука и первого космонавта Польши Мирослава Гермашевского прибывала к нам через две недели после стыковки со станцией «Салют-6». Вторая международная в составе Валерия Быковского и космонавта ГДР Зигмунда Иена – в конце августа. Их посадка планировалась на 3 сентября. Было решено, что в день посадки наших друзей мы с Александром Иванченковым отправим на Землю свою кровь, там ее тщательнейшим образом изучат ученые и примут решение: продолжать полет до 140 суток или нет. Как теперь уже известно, мы проработали 140 суток.

Рождалось новое направление – космическая технология. Нашему экипажу выпала историческая миссия – получить первые в мире кристаллы, выращенные в невесомости. Специалисты Всесоюзного научно-исследовательского института рыболовства и океанологии обратились с просьбой выяснить, можно ли визуально определить из космоса биопродуктивные зоны в Мировом океане? Биопродуктивные зоны – это места скопления фито– и зоопланктона, являющегося кормовой базой для промысловых морских организмов. От работы в космосе ждали конкретной и ощутимой отдачи, в том числе помощи в увеличении добычи продуктов питания из недр океанов.

Свою заинтересованность проявили геологи, работники сельского хозяйства, гляциологи, гидрологи, метеорологи. К нашему полету ученые научно-производственного объединения «Природа», возглавляемые Юрием Павловичем Киенко, большим энтузиастом использования результатов космических исследований в интересах народного хозяйства, подготовили обширную программу, объединенную единой целью – исследованием природных ресурсов Земли.

Не остались в стороне и астрофизики. Бортовой субмиллиметровый телескоп с диаметром зеркала 1,5 метра должен был регистрировать излучение звездных источников в инфракрасном, ультрафиолетовом и субмиллиметровом диапазонах.

Биологи подготовили несколько десятков исследовательских экспериментов с высшими растениями, микроорганизмами, насекомыми, обитателями водной среды, органическими веществами. Часть экспериментов предлагалось провести в открытом космосе. Туда же предложили перенести свои исследования и создатели космической техники. Надо было определить длительное влияние космоса на композиционные материалы, чтобы знать перспективы дальнейшего строительства космических сооружений.

Исследователи верхней атмосферы разработали программу наблюдений за полярными сияниями, серебристыми облаками, эмиссионным свечением, зодиакальным светом и т.д.

Программа нашей работы была подготовлена на основании глубочайшего анализа предыдущих космических полетов. Каждый экипаж привозил что-то новое, интересное. Подолгу мы засиживались с Виталием Севастьяновым, Георгием Гречко, Юрием Артюхиным, Юрием Глазковым, Алексеем Губаревым. Это был процесс накопления знаний, передачи опыта.

Вспоминается случай, который произошел во время нашего спуска с Валерием Рюминым. От оператора связи Центра управления полетом получили все данные на посадку. Посадка, а вернее процесс спуска с орбиты – довольно волнующий момент для каждого, кто возвращается из космоса. Баллистическая группа на Земле рассчитывает все данные. По ним спускаемый аппарат приземлится в заданном районе, там, где его ждут специалисты поисково-спасательной службы. Доводится время включения двигателей установки на торможение, продолжительность ее работы. Это необходимо для схода корабля с орбиты и придания ему направления движения к Земле. Экипаж включает двигатель, предварительно проведя ориентацию корабля на торможение. На орбите мы летаем с первой космической скоростью равной в среднем 7,8 км/сек. Стоит двигательной установке погасить скорость на сто с лишним метров, как она становится меньше первой космической и корабль устремляется к Земле. Дальнейшее торможение происходит по мере входа в плотные слои атмосферы. На высоте около десяти километров вводится в действие парашютная система, которая обеспечивает не только плавное снижение, но и дальнейшее торможение скорости полета.

Нам с Валерием Рюминым было сообщено время ввода основной парашютной системы – 6 часов 8 минут и 12 секунд. Мы приготовились к вводу парашюта в действие. Ввод сопровождается отстрелом крышки люка парашютного контейнера, резкими перегрузками и сильным раскачиванием спускаемого аппарата. Однако в назначенное время ввода не последовало. Мы начали испытывать, мягко говоря, определенное волнение. Автоматикой спуска предусмотрено введение в действие запасного парашюта через 50 секунд. За это время спускаемый аппарат снижается до высоты около четырех с половиной километров. Стали ждать ввода запасного. Но и через 50 секунд парашют не раскрылся. Теперь мы уже испытывали не волнение, а то, не знаю, как назвать, чувство, которое появляется у каждого человека при ощущении приближения неотвратимого… И в этот напряженный момент заговорил Валерий:

– Видимо, произошла ошибка с выдачей времени ввода парашюта. Помнишь, Георгий Гречко говорил, что перед вводом парашюта аппарат трясет, как телегу на булыжной мостовой, а мы еще этого не чувствовали…

На самом деле так и было. Вскоре мы ощутили тряску, а потом ввелся основной парашют. Часы показывали 6 часов 12 минут 8 секунд. Оператор связи перепутал местами минуты с секундами при передаче. Ошибка незначительная, но нам эти минуты ожидания стоили слишком много.

Самым волнующим моментом нашей программы был выход в открытый космос. На сорок пятые сутки полета мы должны были снять научное оборудование с наружных конструкций станции и установить новое. Интерес к нашему выходу был большим, и мы готовились к нему самым тщательным образом.

Работа предстояла сложная, многоплановая. Мы должны были дважды дозаправить станцию компонентами топлива. Процесс этот технологически тонкий. Помимо отличного знания системы дозаправки требовалось приобрести устойчивые практические навыки в работе по управлению автоматикой дозаправки, по контролю за ходом процесса. Все это возлагалось на экипаж из двух человек – командира и бортинженера. Готовились ко всем видам работ вместе, так как в любую секунду должны были заменить друг друга, проконтролировать.

На время совместной работы с экспедициями посещения я был назначен командиром объединенной экспедиции и отвечал за выполнение программы работы в целом. С экспедициями посещения тренировались вместе на тренажерах, отрабатывали телевизионные репортажи. После каждой встречи с международным экипажем мне предстояло обратиться к руководителям партий и правительств двух стран и доложить о начале совместной работы на орбите.

Оставаясь наедине с собою, все чаще и чаще я задумывался об ответственности, которая вставала перед экипажем. Ответственность эта была не только перед создателями космической техники и специалистами Центра подготовки космонавтов. Это была ответственность перед народами, партиями, государствами. Осмысливание предстоящего полета шло на фоне неудачи полета на «Союзе-25». Работающие рядом отмечали, что озабоченность и беспощадная требовательность к качеству подготовки отличали наш экипаж. Безусловно, многие меня спрашивали, а не боюсь ли я повторной неудачи? Отвечать на такой вопрос было очень трудно. Боялся ли я неудачи? Разумеется – боялся. На новом и неизведанном пути они могут возникать неожиданно и оттуда, откуда их не ждешь. Именно поэтому с Александром Иванченковым мы не знали и минуты покоя. Анализировали каждый час полета, изучали хронику отказов техники, нештатные ситуации и своих предшественников, ошибки, допускаемые нами во время тренировок. Поэтому была не боязнь неизвестности. Это было чувство высокой ответственности за порученное дело. С детства, со школьной скамьи я взял за правило, за норму жизни любое порученное дело исполнять по самым высоким меркам. Летая командиром корабля в военно-транспортной авиации, так же готовился к каждому полетному заданию, требовал аналогичного отношения к делу и от подчиненных.

Экипаж Владимира Ляхова и Валерия Рюмина – наших дублеров – готовился тоже добротно, основательно. Мы довольно часто собирались вместе и обсуждали проблемные вопросы предстоящего полета. Валерий всячески помогал нам с Сашей Иванченковым. Довольно часто он по нашей просьбе оставался в конструкторском бюро для выяснения возникших вопросов. Это были взаимоотношения друзей, коллег, единомышленников и в то же время – соперников. Мы значились в первом экипаже, а они – во втором. Нам еще предстояло сдать межведомственной комиссии экзамены по знанию космической техники, программы полета, действий экипажа на всех этапах в штатном полете и при возникновении аварийных ситуаций. Не менее строгая медицинская комиссия тоже должна была сказать свое слово о состоянии нашего здоровья. Согласитесь, что при такой интенсивной подготовке не всегда удается думать о здоровье. Надеясь на его хорошее общее состояние, на молодость, мы порой пренебрегали отдыхом, режимом труда, засиживались до полуночи в лабораториях, мало бывали на воздухе. Вот здесь и проявили свою требовательность врачи экипажей: Иван Матвеевич Резников и Роберт Васильевич Дьяконов. Они накладывали вето на дальнейшую работу, и мы вместе уходили на непродолжительные прогулки. Они, врачи, были нашими членами экипажа до конца подготовки, потом в полете и еще долго после полета, до полной реадаптации.

Предстартовая подготовка на космодроме тоже не является простой. Проигрывается каждый час полета, тщательнейшим образом сверяется вся бортовая документация. И на каждом из этих этапов требуется максимальная собранность, рассудительность и самое серьезное отношение ко всем деталям предстартовой подготовки. В любой момент из первого, основного, экипажа можно перейти в дублирующий. Первый – значит первый во всем. Это не означает, что дублирующий экипаж готов менее качественно. Нет, он готов так же, но необходимость замены может возникнуть в любой момент.

Так, накануне отъезда на космодром Валентин Лебедев повредил ногу. Это была большая неожиданность для всех. Его место в экипаже «Союза-35» занял Рюмин. Так что и несчастные случаи нельзя исключить. Поэтому только за несколько дней до полета определяется основной экипаж. 13 июня 1978 года Александр Иванченков, Владимир Ляхов, Валерий Рюмин и я были приглашены на заседание Государственной комиссии. Она определила экипаж, которому 15 июля предстояло стартовать на «Союзе-29» в космос на встречу со станцией «Салют-6». Владимир Александрович Шаталов огласил решение: «Государственная комиссия в космический полет на корабле «Союз-29» назначает основной экипаж в составе: командир корабля летчик-космонавт СССР полковник Коваленок Владимир Васильевич, бортинженер Иванченков Александр Сергеевич; дублирующий экипаж: командир корабля Ляхов Владимир Афанасьевич, бортинженер летчик-космонавт СССР Валерий Викторович Рюмин».

От имени членов экипажей я поблагодарил членов Государственной комиссии за оказанное высокое доверие – выполнить очередной космический полет Родины на корабле «Союз-29». Это высокое доверие сделало меня спокойным, уверенным. Я смотрел открытым взглядом в знакомые лица членов Государственной комиссии, видел их улыбки, поднятые сжатые руки – поздравления с назначением на полет. Они понимали меня, я понимал их. Никто не спрашивал заверений. В этот момент они были не нужны, даже излишни. Несколько мгновений мы стояли, отделенные от членов комиссии стеклянной перегородкой – жесткие требования врачей. И за эти несколько мгновений я снова прошелся, как в босоногом детстве, по своим проселочным дорогам, пролетел юным курсантом в балашовском небе, летчиком военно-транспортной авиации над просторами Родины, пережил тревожные витки полета с Рюминым на «Союзе-25». За каждым пройденным этапом виделись упорный и кропотливый труд, накопление знаний и жизненного опыта. Но самым важным, стержневым во всем этом всегда и везде было доверие людей, которые верили в меня. Высокое чувство доверия считаю важнейшим мерилом человеческих взаимоотношений.

Мы шли с Александром Иванченковым к ракете. Подсвечиваемая прожекторами, обволакиваемая клубящимся белым паром, она величаво держала на своих опорах-кронштейнах наш «Союз-29». Четко слышен каждый шаг. Слышен стук собственного сердца. Видим радостные лица провожающих, слышим добрые пожелания и напутствия. Счастливый миг жизни! Бетонные плиты космодрома делают наши шаги звонкими. Мне кажется, что звуки летят по всей стране, долетают до моей родной Белоруссии, их слышат родные, друзья, знакомые.

Мы ощущаем прикосновение локтями друг к другу, смотрим в глаза друг другу, ступая на первую ступень площадки лифта-подъемника. И в чувстве локтя, и во взгляде нашем мы тоже ощущаем единственное и неповторимое чувство доверия друг к другу. Мы повернулись к провожающим и вскинули на прощание руки.

До свидания, друзья! Здравствуй, космос!