Текст книги "Родина крылья дала"

Автор книги: Владимир Коваленок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Вспоминаю, Андриян Григорьевич Николаев как-то сказал:

– Космос – дорога без конца. Для меня же космос – дорога без конца к познанию Земли.

Ежедневно подплывал я к иллюминатору и смотрел на безбрежные даже из космоса просторы океана. В его недрах таятся огромные богатства. Как добыть их? Как научиться разумно ими распоряжаться? Географическое положение нашей страны таково, что выход к открытым водам мы имеем на севере и на востоке. Прибрежные воды, где можно вести промысел с введением двухсотмильных экономических зон, в других океанах остались для нас закрытыми. Рыбаки попросили посмотреть, что можно увидеть в океане из космоса. И я смотрел. Смотрел долго, до изнуряющей ряби в глазах. Океан хранил свои тайны. Меня интересовали биологически продуктивные зоны, планктон – пастбища для промысловых рыб. Фотосинтез в недрах океана превращает неорганику в органику, неживое – в живое. Он там, где есть условия, где есть динамика вод по вертикали и горизонтали.

Георгий Гречко сфотографировал уникальные краски динамических образований в районе Мальвинских /Фолклендских/ островов. Но почему эти краски не всегда видны? В чем же дело?

Ответ на этот вопрос я искал долго. Но превратить наблюдения в систему не удавалось. Ошибка моя была простой. Мне хотелось получить конечный результат – увидеть глазами. Ведь автоматические спутники сотни тысяч фотографий уже сделали. Это и натолкнуло на мысль, что у фотоаппаратуры есть глаза, но нет основного достояния природы – мозга. Пусть это звучит банально, но я решил в наблюдениях пользоваться не только глазами, но и мозгом: знаниями физики, оптики излучения, отражения, динамики, газодинамики, термодинамики и т. д. Рассуждения свел к простой модели. Есть три среды: вода, атмосфера, суша. Они существуют во взаимодействии, влияют друг на друга, образуя единый организм – планету Земля. Но законы отражения от водной поверхности иные, чем от суши. Стоило дойти до этих рассуждений, как тайное стало приоткрываться. Теперь становилось понятным, почему облачный покров характерным рисунком как бы показывает, что под ним протекает река или в океане находится остров.

Первой «заговорила» облачность. Нелюбимая космонавтами /лишает впечатлений – из-за нее невозможно видеть Землю/, она стала моим союзником. Облачность стала «показывать» мне динамически активные районы, а я стал искать условия освещенности, чтобы заглянуть под толщу воды, в глубь океана. Теперь я уже фиксировал положение Солнца над горизонтом по отношению к линии визирования, оценивал углы, под какими наблюдаю. И я увидел краски океана. Изумрудно-зеленые, марганцево-красные, коричнево-желтые, бурые – они светились на фоне безбрежной синевы водной глади, они словно говорили со мной. Мои же глаза, уставшие и покрасневшие за те несколько месяцев, когда я вглядывался в водную поверхность, тоже светились радостью и счастьем. Убедившись в правильности полученного результата, в его абсолютной достоверности и действенности, вызвал на связь специалистов – океанологов. На связь вышел профессор Алексей Михайлович Муромцев. Первая встреча с ним произошла в эфире. До полета мы не знали друг друга. С этой встречи началась наша дружба, наше научное сотрудничество. Еще раньше, когда я сообщил о подводном рельефе в районе Соломоновых островов, Владимир Исаков – оператор связи Центра управления полетом – то ли в шутку, то ли всерьез произнес такую фразу:

– Фотон-1, объявляю, что у нас появился космический океанолог.

В Центре управления услышали тогда мой лаконичный ответ:

– Владимир Тимофеевич, я согласен, но давай работать вместе. Я буду выдавать информацию, а ты ее совместно с океанологами анализируй и давай мне обратную связь.

Этот диалог оказался на редкость пророческим. Государственный комитет по делам изобретений выдал мне авторское свидетельство на изобретение способа обнаружения биопродуктивных зон. В 1985 году Владимир Исаков блестяще защитил кандидатскую диссертацию в Институте океанологии АН СССР.

Руководителем темы у него был Алексей Михайлович Муромцев, доктор наук, профессор, человек исключительного трудолюбия, настоящий патриот своего дела. Участник Великой Отечественной, он, защищая мою родную Белоруссию, пролил кровь свою на поля наши, потерял ногу. А потом прошел путь от студента до ученого с мировым именем. Ради нескольких минут общения с нами он приезжал в Центр управления и иной раз сутками ждал очереди, чтобы обсудить то, что нас интересовало.

Встретились мы с ним в кабинете Владимира Михайловича Каменцева, тогда работавшего Министром рыбного хозяйства СССР. Навстречу шел, опираясь на трость, седой человек, а глаза его светились юношеским задором. Мы обнялись. О чем думал Алексей Михайлович в эти мгновения? Может, он вспомнил тот бой в районе Чареи, что в Витебской области, когда остановил продвижение танков к командному пункту, расстреливая их прямой наводкой? Последний снаряд был выпущен по последнему фашистскому танку. Муромцев видел вспышку от попадания своего снаряда, видел и огненный всплеск из орудия вражеского танка… А дальше огненное море заполнило глаза, он больше ничего не видел, но, превозмогая боль, продолжал командовать:

– Огонь!

Стрелять было некому, стрелять было нечем, стрелять было не по кому. Враг отступил.

Думаю, что читатели не обидятся на меня, если я повторю еще раз: «Мне всегда и везде везло в жизни на встречи с хорошими людьми». Это действительно так.

Один из них – Александр Иванович Лазарев, человек необычайной судьбы.

В годы войны сражался за Пулковские высоты батальонный разведчик лейтенант Лазарев. Из очередного рейда в тыл врага он однажды возвращался с взятым в плен немцем. «Язык» был силен и тяжел. Казалось, последние силы покидали лейтенанта, когда он дополз до нейтральной полосы. Начинался рассвет. На его батальон двинулись фашисты. Завязался бой, засвистели пули. Гремело все вокруг, небо стало черным от взрывов. Скатившись в окоп, лейтенант Лазарев взялся за автомат, пододвинул ящик с гранатами. Атака врага захлебнулась, батальон пошел в контратаку. Сдав «языка», лейтенант пошел в бой с батальоном. Увидел, как немец выстрелил в него в упор. Земля покачнулась… Придя в сознание, увидел над собой небо – чистое, голубое, а кругом – тишина. Подошли санитары, положили на носилки. Глаза видели только небо, за синевой которого начинался космос. Лейтенант Лазарев выполнил свой воинский долг. Он вернулся с фронта трижды раненный, но с Победой. Он победил и выжил, ему предстояло стать доктором технических наук, профессором, разработчиком программы оптических исследований верхней атмосферы из космоса. Совместно с советскими космонавтами им написаны научные труды по серебристым облакам, по полярным сияниям, по эмиссионному свечению, он стал соавтором научного открытия в области оптики атмосферы. Всю научную подготовку к наблюдениям процессов и оптических явлений в верхней атмосфере я прошел у Александра Ивановича Лазарева и Сергея Вазгеновича Авакяна.

На высоте около ста километров из космоса всегда видел светящийся ореол Земли. Это первый эмиссионный слой. О втором эмиссионном слое известно меньше. Свечение его привлекло внимание ученых. Возникли научные споры о том, где оно возникает. Например, Георгий Гречко отстаивает точку зрения, что второй эмиссионный слой существует только в экваториальных широтах. Во время работы в космосе мне удалось наблюдать его и в других регионах, более верхних широтах.

Порой интересные явления обнаруживаются совершенно случайно. В конце сентября – 29-го – у Иванченкова день рождения. Я стал потихонечку готовиться. Экономил вкусные продукты, напитки, сохраняя это в секрете от Саши. Вырастил небольшой букет орхидей, но они не зацвели. Решил букет нарисовать. Уединившись в переходном отсеке, достал фломастеры. Художник из меня неважный. Глядя в иллюминатор, пытался решить, какие цветы я смогу нарисовать лучше: розы, тюльпаны или гвоздики. Вошли в тень. Я выключил освещение в отсеке и стал смотреть на созвездия. С розами решил не связываться, тюльпаны, понял, не с моими способностями рисовать. Решил – гвоздики. Неожиданно увидел свечение второго эмиссионного слоя. Он кольцом опоясывал сферу. Такое везение случается редко. Наблюдения продолжались до выхода из тени. Находились мы в этот момент где-то над Дальним Востоком. Значит, слой существует не только в экваториальной зоне, а в планетарном масштабе! Сделал запись в дневнике. Через два витка мы были потрясены красотой необычайного полярного сияния. До нас такого никто не видел. Станция «Салют-6» пролетала над Атлантическим океаном. Полярные сияния были одновременно в Северном и Южном полушариях. Их лучи напоминали светящиеся прожекторы. Зрелище это довольно красочное. Вот как описал его в бортжурнале Александр Иванченков: «На ночном горизонте планеты бушевало багровое пламя. Огромные столбы полярного сияния рвались в поднебесье, таяли в нем, переливаясь всеми цветами радуги. Впрочем, какое-то упорядочение красок было.

Самый нижний, начальный слой сияния в своем основании был бурым с переходом в малиновые цвета (близкие к цвету растворенного марганцовокислого калия), далее следовал довольно резкий переход к беловато-желтому цвету, который в свою очередь менялся на зеленоватый с желтизной. Отдельные выбросы сияния, своеобразные столбы, превышали в 4 раза высоту первого эмиссионного слоя.

Изменение цвета форм столбов и гирлянд было динамично, интенсивно, чем-то напоминало, как после удачно сравнил и нашел определение Владимир (Коваленок), цветомузыку. Мы отчетливо увидели, что летели не над, а в самом сиянии. Один из мощных столбов свечения серебристо-желтого цвета прошел, по ощущению, в нескольких метрах от станции и, осветив бликами крылья солнечных батарей, ушел как бы в бесконечность над нами. Динамичность всей этой красочной картины усиливалась интенсивным мерцанием отдельных областей, как бы клочков полярного сияния в виде первой облачности, проходящей под станцией. Явление было столь необычно, что с ним не могло сравняться ни одно из ранее наблюдаемых нами практически в течение всех 106 суток полета (с 15 июня по 29 сентября 1978)».

Эта запись о том, что полярные сияния IV балла начались через 3,5 часа после свечения второго эмиссионного слоя в планетарном масштабе. Перед сном, просматривая записи, я подумал: а нет ли здесь какой-то взаимосвязи? Человеком я оказался везучим, мне привелось еще раз наблюдать свечение в планетарном масштабе, но решил о нем на Землю не сообщать, а запросил у Виктора Благова данные прогноза на полярные сияния. Получилось потрясающее совпадение: ожидалась магнитная буря – результат солнечной активности. Велико было удивление Александра Ивановича Лазарева и Сергея Вазгеновича Авакяна, когда мы с борта стали предсказывать полярные сияния III – IV балла за несколько часов до их развития. Помощником в этом был второй эмиссионный слой. После его появления в планетарном масштабе через 3–3,5 часа начиналась магнитная буря.

Мы выполнили большую серию наблюдений за серебристыми облаками. Это уникальное явление ученые изучают давно. Исследуют их в основном в северных широтах. Серебристые облака состоят из мелких кристаллов льда и находятся на высотах 80–90 километров. Серебристые облака из космоса впервые наблюдал Виталий Севастьянов. Когда мы летали по солнечной орбите, Александр Иванченков обнаружил тоненькую серебристую прослойку на той высоте, где наблюдается появление серебристых облаков, и выдвинул смелую гипотезу: серебристые облака существуют тоже в планетарном масштабе. До сих пор идет научный спор. В полете с Виктором Савиных я провел серию наблюдений серебристых облаков в экваториальных широтах. Думаю, что привилегия северных широт в монополии на серебристые облака будет нарушена дальнейшим их изучением из космоса.

Жизнь на станции шла своим чередом. Мы смонтировали технологическую установку «Кристалл» и первыми в мире получили кристаллы в невесомости. Ученые на Земле с нетерпением ждали рождения первенца. Решил показать его специалистам в телерепортаже. Громким «ура!» огласился Центр управления, когда первый кристалл сверкнул на экранах телевизоров своим рубиновым цветом. Говорят, что Владимир Тимофеевич Хряпов, создатель этой уникальной установки, который тоже находился в этот момент в Центре управления, не поверил нам, не поверил увиденному. Он сказал, что «Фотоны» его разыгрывают и показывают разукрашенную фломастерами ампулу из бортовой медицинской аптечки. Когда Владимир Тимофеевич защищал докторскую диссертацию, я с юмором поведал членам ученого совета об этом эпизоде.

Интенсивная работа на борту не оставляла времени даже на ведение дневника. Об этом свидетельствует одна из его страниц. Запись сделана между 3 и 17 сентября. Даты нет.

«Долго не брался за записи. Приняли еще один грузовик. Сколько было радости от писем из дома и от друзей! Разгрузили его досрочно. Сэкономили 5 дней. Провели эксперименты. Настроение бодрое. Встретили и проводили Быковского и Зигмунда Иена. Встреча была радостной, прощание грустным. Работа была очень интенсивная и напряженная: все же дело международное. Считаю, что обе международные экспедиции прошли на высоком уровне.

С Центром управления взаимодействие хорошее. Замечаю за собой – стал «заводиться» с полуоборота. Стараюсь сбавить «газ». Постоянно чувствую на себе слишком большую ответственность за выполнение всей 140-суточной программы полета. Внешне напряженности я стараюсь не проявлять. Связь с Центром управления веду в своем «ключе». Если что-то надо, то хитро, но напористо, мягко говоря, выдавливаю. Запросы наши разумные, пока что все удовлетворяются. Малость горели. Перестыковывались! О, это на всю жизнь. Как я пилотировал! Самому понравилось. Миллиметровые движения ручкой. Шли очень четко. Я внутренне был напряжен, как струна, и в то же время спокоен. Еще раз убедился в том, что 10 октября 1977 года с Рюминым мы были правы, когда не пошли дальше на стыковку. Если бы мы тогда сделали все до конца, то я не уверен, что могли быть потом последующие полеты на эту станцию.

Проделали очень большую работу по визуальным наблюдениям, выполнено огромное количество съемок поверхности Земли. Саша проявляет к этому вопросу уникальнейший энтузиазм. Мы очень хорошо взаимодействуем. Если я документацию на очередную работу смотрю тезисно, создавая полный образ предстоящих действий, выделяя сильные и слабые места, то Саша все без исключения смотрит досконально. Во время работы легче. Я уже не волнуюсь за отдельные команды, больше времени уделяю общему процессу. Работу между собой не делим, все делаем вместе. Это определяет нашу жизнь. Шум в станции изнуряющий. Шумят вентиляторы буферных батарей. Их – 18. Шум, если не принять меры, может стать камнем преткновения в более длительных полетах. Ощущаю общую «просадку» слуха. Воздействие шума сильное. По замерам аудиометром интегральный шум иногда достигает 82 децибелл. Аппетит хороший, но не всегда продукты лезут в горло. Все приелось. Прибегаю к помощи чеснока, лука, горчицы (когда есть). Мой вес 82 кг. Хотел сбросить, но передумал. Боюсь, что на Земле врачи заволнуются. Саша потерял более семи килограммов веса. Но скоро восстановит – в «Прогрессе» пришло много вкуснятины».

Питание в космосе – особая проблема. Щей свежих там не сваришь, хотя об этом стоит думать. Может, кто и ответит, как сварить в невесомости щи? Мы же питались консервами из туб и сублимированными продуктами. Воды на станции достаточно. Часть ее привозится в шар-баллонах, а часть воспроизводится на станции. Выдыхаемая нами влага, пот собираются системой регенерации водного конденсата и заполняют контейнер для питьевой воды. Проходя по системе, вода насыщается специальными солевыми добавками, пастеризуется нагревом до 90 градусов Цельсия. Часть продуктов была в консервах. Хорошо шел колбасный фарш, сосиски, ветчина, говядина. Но не все мы ели с одинаковым аппетитом. Первые блюда приелись довольно быстро. Присутствие томатного консерванта делало свое дело. Бывало, прочтешь надпись на иной тубе – и уже это вызывает неприятные ощущения. И мы «обманывали» себя. Выращивали зеленый лук и перед приемом пищи жевали его. Отбивали привкус томата. Земля присылала репчатый лук, чеснок, горчицу. Эти приправы здорово выручали. Но и мы допустили один просчет, от которого здорово пострадали. Во время подготовки к полету мы занимались апробацией продуктов питания, давали свою оценку каждому наименованию. Специалисты потом, на основании наших оценок, составляли бортовой суточный рацион. Среди предложенных нам продуктов был паштет из перепелиной печени необыкновенной вкусноты. Я оценил его на пятерку с тремя плюсами и тремя восклицательными знаками. Александр Иванченков проделал то же с сыром «Рокфор». Девушки из института питания, соревнуясь между собой в лучшей компоновке суточного пайка, решили сделать нам сюрприз. В мои рационы на все 140 суток они заложили на завтрак, обед и ужин паштет из перепелиной печени, а в Иванченковы – сыр «Рокфор». Дней через 10 я не мог равнодушно смотреть в сторону перепелиного паштета и проклинал ни в чем не повинных перепелок за то, что у них есть печень. Сашу передергивало, как от холода, при виде изящной упаковки «Рокфора». Мы стали меняться – паштет на сыр. Этого тоже хватило ненадолго. Неудобно признаваться, но эти прекраснейшие продукты мы потом с закрытыми глазами извлекали из контейнеров и складывали в отдельный мешок. Мешок этот уложили в грузовой корабль «Прогресс-3», и он потом вместе с кораблем, естественно, сгорел в космосе. О нашей промашке мы рассказали своим товарищам. Никто уже потом таких ошибок не делал.

Чем ближе подходило время посадки, тем больше и больше обращали мы свои взгляды к Земле. Как она примет нас? Изучая поверхность Земли, мы получили неплохие результаты. Хорошие эксперименты провели с геологами и гляциологами. Саша регулярно наблюдал ледники Памира, Патагонии, Гиндукуша, Гималаев. Он за ними «охотился». И из космоса научился их читать. Самое ценное – Саша научился различать подвижные ледники, которые могут вызывать опасные явления: при перемещении они перегораживают русла горных рек, образовывая огромные резервуары воды, которая, постепенно подмывая ледяную плотину, может вызвать стихийные бедствия. Подобные случаи были на Памире.

Результаты наших наблюдений легли в основу предложений по созданию аэрокосмической гляциологической службы. Наблюдая за ледниками, научились отличать айсберги от плавающих льдин. И здесь помог случай. С ледника Хаггинс, что в горах Патагонии, откололась и упала в озеро Вьедма большая ледяная глыба. Наблюдая за ней в течение нескольких дней, мы обнаружили, что вокруг нее образовалось голубое кольцо воды. Это была вода подтаявшего льда. Стали искать аналогичные явления среди дрейфующих льдин в Атлантике и Тихом океане. И выяснилось, что не все плавающие льды являются айсбергами. Ведь вокруг них не всегда образовывается характерное кольцо. Теперь мы уже безошибочно информировали наших мореплавателей о положении опасных для судов айсбергов.

Для геологов мы нанесли на карту 79 разломов земной коры, 28 кольцевых структур. Работу эту вели в полете постоянно, используя различные условия освещенности, цветовую гамму растительного покрова, характерное распределение утренних туманов. Эти геологические объекты интересовали специалистов – разломы являются указателями залежей руд черных и цветных металлов, а кольцевые структуры подсказывают, где искать нефть и газ.

За 18 суток до окончания полета – 14 октября – я записал в дневнике короткую фразу: «Ключ к разгадке многих явлений и процессов, происходящих на Земле, находится на орбитальных станциях, которые должны и которые будут летать».

1 ноября я сделал последнюю запись:

«Закрыта страница. Программа выполнена. Завтра на Землю. Без лишних слов: я доволен работой, счастлив, что на мою долю выпала такая сложная и ответственная работа. Завтра спуск. Завтра – здравствуй, Земля!»

И вот мы пошли на спуск. Перегрузки сильнее и сильнее вдавливали в кресло. После долгого пребывания в невесомости они казались нам значительно более сильными, чем на самом деле. Я, например, оценил их как семикратные. Ждем раскрытия парашюта. Он вводится неожиданно. В эфире слышны голоса: это поисковые самолеты и вертолеты. Они сопровождают нас к месту посадки. Спускаемый аппарат лег на бок. Снаружи стучат. Отвечаем. Значит, нормально. Открывается люк. Первым к нам врывается запах Земли. Здравствуй, родная! Радостные и счастливые лица. Я смотрю в небо, облака низко над горизонтом. За ними – космос. Там мы проработали 140 суток. И мне снова захотелось туда.