Текст книги "До свидания, эрлюсы"

Автор книги: Владимир Кобликов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Арест капитана

Харитонов забрал сухим пайком обед и собрался с Андреем на весь день на этюды. От нашего лагеря в гору шла широкая торная дорога. Где-то за лесом, судя по карте, находилась большая деревня.

– Андрей, возьми рюкзак. Может, картошки купим.

Андрей выполнил просьбу отца и побежал его догонять…

Мы пообедали и собирались отдыхать в палатках, но примчался Харитонов-младший и огорошил всех новостью:

– Папку арестовали!

– Где?

– Кто?

Андрей волновался. Из его сбивчивого рассказа почти ничего нельзя было понять. Наконец, с трудом уяснили, что капитана под конвоем увели в деревню какие-то мужчины.

– Безобразие! – на всю реку возмущался Соломко. Он очень любил спать после обеда и поэтому негодовал вдвойне.

– Безобразие безобразием, а спать тебе не придется, – «посочувствовал» Бороде Филипп. – Надо выручать капитана. И лучше всех сможешь сделать это ты, Никита.

– Ну что ты, Филипп, с моей-то пиратской внешностью? Увидят мою рыжую бороду и тогда вообще не отпустят капитана. Сходи в деревню с Борисом. Его даже быки уважают.

Наконец, Соломко согласился пойти на выручку капитана при условии, если Филипп и Борис избавят его от двух поварских дежурств. Кое-как поэту удалось придать своей внешности почти что благородный вид, и он отправился с Колькой и Андреем в деревню.

Вернулся Соломко скоро. Он не только освободил капитана, но и принес целый рюкзак картошки, свежих огурцов и зеленого лука.

– Учитесь, – задавался Борода, – человеку жизнь спас и провизии раздобыл.

…Выйдя из лагеря, Юрий Петрович разыскал недалеко от деревни хорошее местечко, снял рубашку и расположился с этюдником. На голове у художника была зюйдвестка от солнца и комаров. Работалось быстро. Капитан напевал морские песенки и иногда рычал на комаров. Рычать по-львиному Харитонов-старший мог превосходно. Андрей сидел недалеко от отца и обрабатывал новый корень.

Из-под горки вышла почтальонша. Через плечо сумка с письмами, в одной руке веточка, в другой – туфли. Почтальонша шла задумавшись. Она заметила полуголого художника, когда тот зарычал от укуса комара. Почтальонша остановилась ни жива ни мертва. Капитан вспомнил про письмо, которое носил в этюднике неотосланным и попросил почтальоншу:

– Может, опустите письмецо?

А девица вместо ответа припустилась бежать в гору.

– Постой! Постой!

Почтальонша бросила сумку, туфли и побежала еще быстрее. Добежала до деревни и к председателю сельского Совета. Так, мол, и так, под горой сидит голый рычащий человек и планы снимает, карты синие рисует. А в ушах у него веревки вздеты – скорее всего радио шпионское.

Только Юрий Петрович успел собрать вещи почтальонши, как катят с горы несколько велосипедистов с ружьями. Метров за сто спешились, ружья наизготовку – и к нему.

– Руки вверх! – командуют.

Капитан, естественно, поднял руки.

– Документы!

– Документов при мне нет.

– Понятно… – зловеще так проговорил один из велосипедистов.

– Оружие есть?

– Не имеется.

– Собери вещи.

Капитан собрал вещи и спросил, можно ли ему одеться.

– В сельсовете оденешься!

Так полуголым и привели капитана. А у колхозников был обеденный перерыв. Народу на улице собралось: каждому ведь поглядеть хочется на живого шпиона.

В сельсовете Харитонова допросили. Почтальонша пересчитала деньги в сумке. Все целы. Капитан попросил ее припомнить, что он ей сказал при встрече.

– А я не помню – испугалась очень.

Председатель понял, что попал в смешную историю, и стал думать, как ему поступать дальше. Он пересмотрел еще раз вещи Харитонова и спросил, зачем с ним пустой рюкзак.

– Картошки хотел купить в вашей деревне.

Предсельсовета совсем смутился. А тут еще нагрянул Соломко. Он выложил на стол свои и харитоновские документы и поднял большой шум. Представитель местной власти извинялся и обвинял во всем трусиху Феньку. В наказанье он заставил почтальоншу принести «пострадавшим товарищам» рюкзак картошки.

– Огурцов и зеленого лука не забудь, – крикнул председатель вдогонку бдительной девице.

…Вечером капитановы конвоиры пришли на берег еще раз извиняться. Они принесли с собой банку меда, огурцов, душистого заварного хлеба. Мы их угощали свежей ухой, чаем с сухарями. Смеялись над «шпионской историей». Потом разговорились о здешних краях. Председатель сельского Совета и его товарищи оказались простыми и веселыми людьми, очень любящими свою деревню.

Прощаясь, председатель попросил:

– Может, найдете время завтра и выступите перед колхозниками. Еще никогда в нашем клубе не были ни настоящие поэты, ни настоящие художники – живем мы, что говорится, в самой глубинке.

– Выступить, конечно, можно, – согласился Соломко, – да вот не при параде мы.

– А вот так, в тельняшках-то, еще интереснее. С народом чем проще, тем лучше. Народ все понимает.

А Колька – тоже поэт

Перед самым сном в нашу палатку зашел капитан.

– Знаете, – сказал он мне и Соломко, – есть хорошая идея.

– Какие там перед сном могут быть идеи?

– Тебе бы, Никита, все спать да спать.

– От сна еще никто не умер, – изрек Соломко и вдруг захохотал.

– Чего ты?

– Ой! Не могу! Ой! Не могу! – стонал Борода.

– Да скажи ты, в чем дело?

– Так тебя и вели в одних трусах и зюйдвестке?

– Так и вели, – недоумевал капитан.

– Ой! Не могу! – опять застонал Соломко. – Ну и картина!

Нам тоже стало смешно. Мы так громко смеялись, что Филипп и Борис прибежали узнать, в чем дело. Толком они от нас ничего не узнали, но почему-то тоже смеялись.

Насмеявшись, Соломко вытер слезы и спросил:

– Какие же идеи, капитан, тебе мешают спать?

– Надо рано утром пойти в деревню и в подарок колхозникам оформить клуб, нарисовать несколько портретов лучших людей, сатирическую газету выпустить. За день мы вчетвером все успеем сделать. А вечером в клубе расскажем о живописи, о литературе, а ты прочитаешь свои стихи.

– Добро…

В лагере остались мы с Булькой. Остальные ушли в деревню. Я отмыл до блеска котелок, сварил обед, написал письма, послушал приемник, а на часах только одиннадцать.

Булька тоже скучала. Она легла под кустом, положив голову на вытянутую лапу, и смотрела грустными глазами на дорогу, уходящую в гору. Становилось жарко. Выкупался. Речку вброд переехал старик на телеге. Старик размахивал над головой кнутом и, не переставая, повторял: «Давай, давай, давай, давай…» Делал он так для того, чтобы лошадь не остановилась посредине реки и не посмотрела на воду. От этого у лошадей, говорят, кружится голова, и они падают в реку. Старик проехал мимо, поздоровался, но останавливаться не стал. А я надеялся.

Лег на теплую траву и стал слушать кузнечиков. Сколько их только на этом лугу! Где-то совсем рядом крякала утка. То и дело речку перелетали сороки и противно хвастали об этом. Красиво охотился над водою ястреб-рыболов. С места на место перепархивали испуганные кулики. В кусты пролетел, сверкая своим тропическим оперением, маленький зимородок. Он уселся на самый нижний кустик над мелководьем, осмотрелся по сторонам и застыл, наблюдая за мальками… Высоко-высоко в ясном небе, кажется, у самого солнца, медленно движется крохотный самолетик. За ним тянется белая полоска. Самолетик могут видеть множество людей. Начинаю думать о том, как велика Родина. Даже трудно представить, сколько на нашей земле очень красивых мест. И всех их человек никогда не сможет увидеть, даже если всю жизнь без сна и отдыха будет путешествовать. От таких мыслей стало грустно…

Булька вскочила с места и побежала, радостно лая. Это она раньше меня заметила бегущего с горы Кольку. Я тоже поднялся с земли.

– Колька! – кричу обрадованно.

– Я на минутку.

– Давай пообедаем, Коль, – упрашиваю мальчика.

– Не могу.

– Хоть расскажу, что там делают наши.

– Там такое творится – передать трудно. Сатирическую газету выпустили. Большущие карикатуры в ней и стихи Соломкины. Вся деревня хохочет. Одна спекулянтка как увидела себя в газете, заперлась дома и воет. Кричит: «Повешусь! Отвечать будете!» А сама не вешается. Сейчас капитан, Филипп и Борис передовиков рисуют, а Никита частушки сочиняет про нерадивых колхозников. Девчата сегодня эти частушки в клубе петь будут… Знаешь, я пойду. Меня за красками послали.

И убежал. Булька тоже хотела удрать, но я строго приказал изменнице вернуться. Булька обиделась и спряталась в палатку.

– Старина, поплыли рыбу ловить, – зову я собаку.

Булька не отзывается.

– Оставайся тогда одна, я уезжаю. – Булька прекрасно понимает значение сказанных слов и выскакивает из палатки.

Мы садимся в лодку и заплываем вверх по течению. Потом я начинаю ловить спиннингом, а Булька мешает мне: каждый раз, когда я бросаю блесну, она подпрыгивает и пытается поймать железную рыбку… Ни одного поклева. И вдруг удилище резко выгибается.

– Есть! – кричу я радостно Бульке и в это время замечаю флажок, торчащий из горлышка плывущей бутылки…

Я ложусь в двенадцатом часу ночи. «Артисты» еще не вернулись. Ругаю их. От зависти, конечно. Мне тоже очень хотелось быть со всеми в клубе, но я не художник, не поэт и даже… не юнга.

Слышу, как провожают моих друзей деревенские парни и девушки. Очень задушевно и с грустью играет гармошка. Далеко по реке уплывает протяжная песня. Древняя река, наверное, слышала ее тысячу раз, но все равно затихает, когда узнает красивый знакомый и грустный напев…

– Ну, конечно, он спит, – говорит про меня Соломко.

– Ложитесь потише, – предупреждает всех капитан. – Пусть отдыхает.

Я притворяюсь спящим. В палатку забирается один Андрейка. Соломко и Колька задержались на улице.

– Ты, Андрей?

– Ага.

– Хорошо прошел вечер?

– Очень. – Мальчишка помолчал, а потом зашептал: – А Колька-то наш – тоже поэт.

– Да ну?

– Правда! Сегодня вместе с Никитой читал свои стихи.

– Про что же Колька пишет?

– Про речку, про лес, про дружбу. А одно совсем интересное, я даже запомнил… Вот:

 
Я этот день запомню навсегда.
Над нами было небо грозовое,
И волны, закипая, с грозным воем
Ломились в потемневшие борта!..
 

Правда, здорово?

– Хорошо у него получается. – Я понимаю, что без помощи Бороды здесь не обошлось.

– Хлопали очень.

– Молодец, – хвалю я Кольку и чувствую, как слипаются веки.

Утром все наперебой рассказывают мне о незабываемом дне и вечере в клубе. Делаю вид, что слушать мне совсем не интересно.

– Деревяшка, а не человек, – замечает Борода и уходит умываться.

Когда садимся завтракать, я, словно невзначай, вспоминаю:

– Да, Коля, тебе письмо.

– Мне? – не верит мальчик.

– Тебе, конечно, – и я достаю бутылку с флажком.

Юнга бледнеет, а потом – краснеет. Есть ему уже не хочется.

– Читай! – требуют от Коли.

Соломко резонно возражает:

– Пусть сначала сам прочтет.

Колька откупоривает бутылку и никак не может достать письма. Мальчишка не выдерживает, отходит в сторонку и стукает по бутылке камнем.

– Вот это ты зря, – делает ему замечание Филипп. – Во-первых, теперь кто-нибудь ногу себе порежет, а во-вторых, бутылки надо возвращать Люсе. Где она тебе наберется бутылочных конвертов?

Колька напоминает котенка, которому дали живую рыбу. Только что не урчал юнга от удовольствия.

Филипп с Борисом переглянулись и покачали понимающе головами, что, вероятно, означало на языке жестов: «Беда с этими влюбленными! Вот и стихи уже писать начал!»

– Почитай, если можно, о чем пишет, – деликатно попросил капитан племянника.

– Сейчас, – застеснялся Колька и стал читать тихо и невнятно: смущался.

– Кто же так читает? – Соломко отобрал письмо. – Вот, слушайте: «Здравствуй, Коля! Посылаю тебе третье письмо. Папа говорит, вряд ли они догонят вас. От тебя получила только одну записку, где ты рассказываешь, как Булька чуть не съела вашего ежика. Как поживает «колючий юнга»? Попадались еще шесты, но они были без записок: кто-то их вынимал».

– Это Опарышева работа! – вскипел Андрейка.

– Помолчи.

– Кто-то их вынимал, – повторил Соломко и стал читать дальше: «Мы с папой хотели догнать ваш «доблестный флот», но Эрик заявил, что у него ангина. Пришлось застрять на несколько дней на одном месте. Где вы сейчас? Мы стоим недалеко от станции «Угра». Пробудем здесь три дня. Эрик обещает за это время поправиться. Странная у него ангина. Я видела, как он пил вчера ключевую воду. Эрик отпирался, когда сказала ему об этом… Коля, записки свои закупоривай в мои бутылки и привязывай к подводному концу шеста. Тогда никто не догадается, что шест – почтовый ящик. Ладно? Папа передает всем-всем вам туристский привет. Мы обязательно вас догоним. Без вас все как-то не так.

Люся.»

– Говорил, зря разбил бутылку, – заметил Филипп.

– Хорошее письмо. – Соломко вернул его Кольке. – Без единой ошибочки написано. Умница Люся.

Капитан покурил, раздумывая, и вдруг заявил:

– Надо Опарышу насолить.

– Как насолить? – не понял Андрейка.

– Сейчас придумаем. Филипп, сколько отсюда до станции «Угра»?

– Да мы совсем недалеко от эрлюсов находимся – километрах в десяти – двенадцати.

– Отлично. Мы забросим в лагерь эрлюсов лазутчиков. Лучше всего для этой роли подходят юнги. Они пойдут по берегу и «нечаянно» нагрянут в гости к эрлюсам. Вот, представляю, Эрик обрадуется. А на каком берегу они остановились?

– Только на правом, – уверил Филипп. – Левый берег безлесный.

– Превосходно.

Мы собрали Кольку и Андрея в дорогу. В рюкзаки их положили побольше провизии.

– Куда нам столько?

– Идешь на день – бери еды на неделю. Запомните это походное правило, – возразил мальчишкам Филипп. – Спички и топорик не забудьте.

– Не вздумайте купаться, – предупредил капитан. – Ждем вас завтра к обеду. Компас возьмите. Если куда-нибудь забредете, то помните, что Угра должна быть на севере.

Мы проводили Кольку с Андреем до бугорка и попрощались до завтра. Каждый старался сказать напутственное слово.

– Не пейте во время ходьбы.

– Торопиться не надо, шагайте равномерно и сохраняйте дыхание.

– Если придется разводить костер, то делайте это по всем правилам.

– Зовите в гости эрлюсов.

– Кланяйтесь нашему лучшему другу Опарышу.

Измученные нашими наставлениями, юнги переминались с ноги на ногу, наконец мы сжалились – и уже через две минуты ребят и след простыл.

– А что мы будем сегодня делать? – спросил капитана Соломко.

– Пожалуй, опять пойдем что-нибудь сделаем для колхоза. Написать бы для клуба хороший портрет Владимира Ильича. Холст, я думаю, у них найдется…

Где же юнги?

– Плывут! Плывут! – крикнул Борис, который чистил зубы у речки.

– Кто?

– Эрлю…юю…сы!

– Наконец-то, – капитан обрадованно вздохнул.

Харитонов беспокоился за ребят, хотя вида, конечно, не показывал.

Пошли в свою гавань, где стояли «Дерзкая» и «Стремительная». Соломко навел на плывущие лодки бинокль.

– Послушайте, а ребят с ними нет.

– Как нет? – Харитонов взял у Никиты бинокль.

Эрлюсы, заметив нас, замахали, закричали. Даже Эрик, управляя мотором, приветственно поднял руку.

Мы стояли встревоженные. Лодки подошли к берегу. Люся выпрыгнула первой и, улыбаясь, спросила:

– А где юнги?

Этого вопроса мы боялись больше всего. Капитан побледнел.

– Почему вы молчите? Папа, посмотри: они какие-то странные стали.

Илья Сергеевич догадался: у нас что-то случилось.

– В чем дело, друзья?

Капитан ответил вопросом на вопрос:

– Коля и Андрей к вам не приходили?

– Нет. Да в чем дело? Объясните.

Филипп рассказал.

– Надо организовать поиски. Сейчас же, – решительно заявил инженер. – Что же с ними могло случиться? Пройти мимо они не могли: мы стояли на видном месте, с вечера все время жгли костер.

Безрезультатные поиски

У палаток остались Мария Федоровна (профессорша), Эрик и Люся. Мужчины, разделившись на три группы, отправились на поиски пропавших ребят. Профессор с Борисом поплыли на резиновой лодке с мотором к покинутой эрлюсами стоянке. Капитан и Филипп пошли по дороге, по которой вчера убежали юнги. Мы с Соломко и инженером направились по луговой тропке в лес.

Несколько часов ходили по лесу. Лес был старый и дремучий. На деревьях и в траве попадалась колючая проволока. От войны осталась. Часто встречались обвалившиеся дзоты. Накаты и стены их сгнили и стали трухлявыми. Вся земля в лесу в буграх и ямах от заросших окопов и траншей.

– Земля в шрамах, – замечает Соломко. – Ей, родной, досталось… Сколько здесь моих ровесников полегло.

– Вы с какого года? – интересуется Илья Сергеевич.

– С двадцать четвертого. А вы?

– С двадцать второго.

Никита не хочет бередить давнишние раны и переводит разговор на другую тему.

– Глухариные места-то.

– А вы охотник?

– Хожу с ружьем по лесу. Да только два врага у меня в лесу: рысь и волк, а по остальным – мажу. А так как рыси и волки мне не попадаются, то на охоте я стихи сочиняю. Несколько раз меня приятели-охотники штрафовали во время лосиной охоты. Стою на номере, вижу, лось на меня прет. Пугану его выстрелом, а потом ссылаюсь на плохое зрение. А, надо сказать, зрение у меня преотличное и стреляю – неплохо… Однако охота охотой, а где же наши ребятишки? Давайте еще покричим.

Начинаем кричать.

– Кооо…ля-а!

– Андрей-е-ейй!

– Э-эй! – отзывается эхо, и снова наступает тишина…

И опять мы медленно пробираемся по лесу, надеясь найти какой-нибудь след, оставленный юнгами, и опять зовем ребят.

– Тише! – Соломко приставил палец к губам. – Кто-то кричит. Слышите?

Правда, слышен крик, и не так далеко. Идем на крик… Торопимся… Теперь хорошо различаем голос Харитонова.

Вскоре выходим на поляну, где стоят капитан и Филипп.

– Куда же они делись? – Харитонов тяжело вздыхает. – Что с ними могло случиться?

Мы пожимаем плечами.

– И как это я додумался послать их одних! И зачем?

– Надо вернуться на стоянку: может быть, они пришли без нас. А если их там нет, – предложил Филипп, – то придется обратиться за помощью к колхозникам, они хорошо знают здешний лес.

– Филипп, Юра, дело говорит, – замечает Борода.

У палаток нас встречают молча.

– А где Аркадий Емельянович? – спрашивает инженер.

– Он поплыл вниз по реке. Может, там мальчиков встретит.

– Покушайте, – нерешительно предлагает профессорша.

– Идемте в деревню, – торопит Филипп.

Поиски продолжаются

Наш старый знакомый председатель сельсовета Назар Семенович стал нас успокаивать.

– Найдем ребят, обязательно найдем.

Он разослал гонцов по деревне собирать охотников и молодежь, а сам повел нас к Тихону Устиновичу Силаеву. По дороге Назар Семенович рассказал, что Силаев всю жизнь проработал в лесу и знает на память не только каждое дерево, а каждую травинку.

Старик строгал доски за домом.

– Тихон Устинович, мы к тебе за помощью.

– Проходите в хату. Я сейчас.

– Идемте, – позвал Назар Семенович. И уже с порога пояснил: – Раз в хату пригласил, значит, все в порядке.

В горнице было чисто и уютно. В углу стоял большой самодельный стол, у стола – длинная скамья. Стулья у стенок – новенькие: они, видно, здесь для украшения. На стене висят фотографии. На самом видном месте два портрета, увеличенные каким-то бродячим фотографом. Фотографии застеклены, чтобы скрыть безбожную ретушь. На одной из них узнаем Тихона Устиновича. На груди у него орден Отечественной войны и две медали. На другой фотографии, – вероятно, супруга хозяина дома. У обоих каменные и подмоложенные лица.

– Назар Семенович, старик воевал?

– Партизанил…

В горницу вошел Тихон Устинович.

– По какой нужде ко мне? – Тихон Устинович глянул на Соломко, видимо, считая его, по бороде, самым старшим из нас. Соломко коротко рассказал историю с юнгами.

– Помогите нам разыскать ребят. Вы лучше всех лес знаете.

– Знать – знаю, не спорю, – что-то прикидывая в уме, раздумчиво проговорил старик. – На голове волос столько нет, сколько я посадил деревьев на своем веку. Как не знать мне леса.

Тихон Устинович замолчал и неторопливо стал сворачивать самокрутку. Прикурил и сделал пробную затяжку. Потом встал со скамьи.

– Ну, вот что, мужики, хватит рассиживаться! Пошли мальцов искать. К Киреевской сторожке идти надо, – пояснил старик Назару Семеновичу.

Колькин судовой журнал

К концу дня мы вышли на перекресток двух лесных дорог. На бугорке стоял столбик с цифрой 213. Это обозначение лесного квартала. Здесь должна собраться вся спасательная партия. Я сел в густую траву на обочине дороги. Пахло спелой земляникой. Громко перекликаются потревоженные птицы. Тут и там зыбкими облачками роилась мошкара. Летали над дорогою фиолетовые бабочки-переливницы. Рядом с нами звонкое дерево долбил неутомимый труженик дятел. В разных концах леса куковали лесные гадалки кукушки. Ото всего веяло старой сказкой.

Тихон Устинович прошелся по дороге, а вернувшись к нам, сообщил:

– С хутора в сторону реки две подводы проехали. Следы свежие. – Потом посидел, покурил и спросил: – Все собрались?

– Нет еще. Братья Лавреновы не пришли.

– Где же они, окаянные, застряли? – зашумел старик.

– Да вон идут – легки на помине, – указал Назар Семенович на дорогу.

Братья-охотники торопились. Еще не дойдя до нас, старший из братьев крикнул:

– Посмотрите, что мы нашли! – и помахал над головою серой книжечкой.

– Ну, что у вас там такое? – равнодушно спросил Тихон Устинович. У старика или было мудрое правило ничему внешне не удивляться, или он наказывал своим равнодушием братьев за опоздание.

– Блокнот нашли.

– Да это же Колькин блокнот! – обрадовался Соломко.

На обложке блокнота действительно было написано печатными чуть стершимися крупными буквами: «Судовой журнал Николая Соболева».

– Где нашли?

– Совсем недалеко отсюда. Валялась в траве у дороги.

Борода стал перелистывать блокнот. На одной из страниц поэт остановился и, пробежав ее быстрым взглядом, протянул блокнот капитану:

– Почитай, что они пишут!

– Читайте вслух.

– Всем интересно послушать.

– Читай, Никита, ты.

Все окружили поэта. Наша группа очень напоминала маленький отряд, который остановился на глухой дороге в дремучем лесу, чтобы обсудить план очередной боевой операции.

– Слушайте, – Соломко откашлялся и стал читать:

«Мы с Андреем идем в лагерь эрлюсов. Прошли уже километров пять. Дорога хорошая…

Андрей натер себе ногу и стал хромать. Завязали ногу носовым платком, под пятку подложили бумаги, чтобы кожа задника не касалась натертого места. Андрей говорит, что теперь идти совсем не больно. Дурак он, что не надел кеды: в них ногу не натрешь…

Солнце в зените. Значит, сейчас двенадцать часов дня. Подошли к ручью. Вода в нем светлая и холодная. Решили отдохнуть и поесть. Во фляги набрали свежей воды. Сидим под кустами. Здесь прохладно, но много комаров. Андрей предлагает развести костер и наложить в него травы, чтобы было больше дыма, который комаришкам не по вкусу…

Вдоль ручья по тропинке в лес промчалась лосиха с теленочком. Мы с Андрейкой даже вздрогнули от неожиданности. Кого они испугались? На той же тропинке увидели вскоре мужчину с двухстволкой. Он все время озирался по сторонам, пока не дошел до леса. Андрей считает, что мужчина – подозрительный тип. Мне тоже охотник-коротышка не понравился. Соломко говорил, что сейчас охота запрещена. Зачем же у коротышки ружье? Неужели он хочет убить лосиху?..

Совещаемся с Андреем, что нам делать. Бежать в наш лагерь?

Далеко. Надо идти за браконьером. Догоним коротышку и скажем ему, что заблудились. При нас он стрелять лосиху не станет.

…Идем на юго-запад. Надо зайти подальше в лес, а то браконьер не поверит нам, что заблудились.

Все исцарапались. Я чуть не выколол себе глаз: упал и наткнулся бровью на сучок. Андрейка натер другую ногу. Не туфли, а мука…

Ходили-ходили, а пришли опять на старое место. Все оттого, что про компас забыли… Браконьера и след простыл. Пошли по лесу «челноком» и опять наткнулись на тропку, по которой лоси ходят на водопой к реке.

Андрей обнаружил какие-то флажки. Вдоль деревьев натянута проволока, а на ней висят красные тряпочные флажки, как на новогодней елке. Андрей спрашивает, зачем они и кто их повесил. А я откуда знаю! Я ведь не энциклопедия ему. Был бы Соломко с нами, он бы все объяснил.

…А флажки, оказывается, тянутся по обе стороны лосиной тропы. Расстояние между флажками все уже и уже…

Не знаем, что нам делать. Браконьера не нашли…

Выстрел! Второй! Совсем недалеко. Надо посмотреть, кто стрелял, и скорее бежать обратно в лагерь».