Текст книги "До свидания, эрлюсы"

Автор книги: Владимир Кобликов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Владимир Васильевич Кобликов
До свидания, эрлюсы

До свидания, эрлюсы (повесть)

Два года тому назад несколько писателей и художников на двух плоскодонках под парусами и на веслах прошли реку Угру от ее истоков до Калуги.

Впечатления и события этого путешествия легли в основу этой повести.

Автор

Бунт

«Борода» – так мы звали поэта Никиту Соломко – пришел в редакцию и громогласно объявил:

– Летом плывем по Угре!

Кроме сотрудников редакции, в моей комнате сидели два художника, которые заглянули полистать подшивки старых журналов. Они как будто только и ждали, когда их пригласят в путешествие по не очень уж великой, но все-таки известной и даже исторической реке нашей области.

– Мы – за, – в один голос сказали они. Я знал, что идеи у Бороды рождались мгновенно, а угасали еще быстрей, и беспечно поддакнул:

– Ну, конечно. Летом и поедем.

За окном потрескивал сухой морозец, и было даже приятно помечтать, как это мы на лодках, ну, скажем, «Стремительной» и «Дерзкой», пойдем по реке, вдохнем влажного и соленого ветра. Тут мы хором остановили Никиту: откуда на реке соленый ветер? И все-таки с удовольствием фантазировали вместе с ним.

…Недели через две позвонил один из художников – Юрий Петрович Харитонов – и осторожно спросил, можем ли мы взять в плавание еще одного художника. Он как раз собирается писать летние этюды и…

В марте мы уже разрабатывали маршрут по карте, решив двести километров до станции Павлиново ехать на грузовых машинах, оттуда по речкам Грохота и Демина попасть в Угру. Двум плоскодонкам, которые нам дал напрокат лодочник дядя Федя, так и присвоили гордые имена – «Дерзкая» и «Стремительная». Долго гадали, кому на какой плыть. В конце концов стали тянуть жребий. В экипаж «Дерзкой» попали я, поэт Соломко и собака Булька; в команду «Стремительной» – три художника. Вытянув бумажки с надписью «Стремительная», они грустно переглянулись.

…До отъезда оставалось пять дней. Потом, во время путешествия, все сознались, что ни у кого в жизни никогда не было таких хлопотливых: проверяли снаряжение, докупали продукты, вели переговоры с шоферами. Наконец, все было готово. Сговорились провести у меня последнее совещание. В назначенное время пришли поэт и два художника. Не явился капитан нашей «флотилии» Юрий Петрович. Ждали его долго. Харитонов – человек слова, поэтому стали беспокоиться, не заболел ли? Опоздал Юрий Петрович примерно на час. Пришел – и лица на человеке нет.

– Что с тобою?

– Наверное, друзья, мне не придется плыть с вами.

– Это почему?

– Дома у меня настоящий бунт.

– Жена, что ли?

– Нет, не жена… Племянник Колька ко мне приехал из Ленинграда. Да вы видели – шустрый такой шестиклассник. И вот сегодня Колька с моим Андрейкой взбунтовались. Бери, говорят, нас с собою, и только. А если, говорят, не возьмешь, убежим в Ленинград.

Мы сидели подавленные свалившейся на наши головы неожиданностью.

– Ну чего мы раздумываем? – возмутился поэт Никита Соломко. – Берем ребят с собою. Вспомните, какими сами были.

Мы вспомнили, правда, подумав при этом, что Никита с той поры, несмотря на шкиперскую рыжую бороду, не изменился, видимо, нисколько. А он продолжал:

– Мне, Юра, твои бунтовщики нравятся: характер виден.

– Я не против, – без особого энтузиазма присоединился пейзажист Филипп Палькин.

– А чего ж… – вторил им Борис Зацепкин.

Ждали моего слова. У нас такой закон: если хоть один человек из нашей команды против какого-нибудь предложения, то оно отменяется. И я сказал солидно:

– Вот что, дорогие, я тоже готов взять ребятишек, но надо им учинить маленький экзамен. Давай, Юра, приводи сейчас же сына и племянника на наше совещание.

До прихода ребят Никита и Филипп навели в комнате «морской» порядок. На столе развернули карту. На нее положили компас, циркуль, визирную линейку, транспортир, несколько цветных карандашей – все, что попалось под руку. Я принес макет парусника и поставил его на видное место. Поэту дали тельняшку, а Филиппу – трубку. Когда в коридоре послышались шаги, мы погасили верхний свет и склонились над столом. В комнате стоял зеленый полумрак от настольной лампы. Юрий Петрович оценил обстановку и доложил:

– Член экипажа «Стремительная» Харитонов прибыл на совещание. Со мною два шестиклассника – Николай Соболев и Андрей Харитонов. Разрешите им присутствовать?

– Ребята надежные? – спросил пейзажист.

– Ручаюсь за них, – вздохнул капитан.

– Разрешим им присутствовать на нашем совещании?

– Разрешим.

– Кто – за?

Все подняли руки.

Колька и Андрей растерялись. Они никак не могли понять, игра это или на самом деле у нас такая дисциплина. Лица у ребят вытянулись, глаза забегали, как у любопытных зверьков.

– Докладывайте, Харитонов.

– Мой сын и племянник просят взять их в путешествие.

– Мы не против, – сказал за всех пейзажист Филипп. – Но мы должны знать, какие люди идут с нами в трудное плавание. Выдержат ли они экзамен на звание юнги?

– Соглашайтесь! – подмигнул юнцам Никита.

– Согласны, – тихо и недружно ответили мальчики.

Ребят отвели в спальню. Первым вызвали Кольку.

– Сколько тебе лет?

– Двенадцать с половиной.

– А какая у тебя оценка по географии?

Колька замялся.

– Говори только правду, – потребовал Филипп.

– Тройка, – упавшим голосом сознался Колька.

– Плохи твои дела, – уныло покачал головою Борис. – Что же с ним делать? Он, наверное, и компасом пользоваться не может.

– Могу. Честное пионерское, могу. Тройку я за карту получил. – Голос у Кольки дрожал, и на него тяжело было смотреть.

– А плавать умеешь? – не выдержав, задал спасительный вопрос сам капитан.

– И плавать, и грести умею.

Дальше все шло как по маслу.

– «Путешествие на «Кон-Тики» читал?

– Читал. Я много книг про путешественников читал: «Страну багровых туч», «Отчаянное путешествие» Колдуэлла, и «Один под парусами вокруг света», и «Аку-Аку», и «Путешествие на Снарке».

– Хватит, – остановил мальчика Борис и почесал затылок. Этот жест красноречиво говорил, что по части приключенческой литературы у экзаменаторов были явные пробелы.

За Колькой вызвали Андрея. Сын капитана, не ожидая вопросов, прямо начал с перечисления книг о путешествиях… Оба были зачислены в экипаж.

Волоком по суше

До Спас-Деменска добрались без приключений. Пополнили наш провиант свежим хлебом и тронулись дальше. Дорога пошла лесом. «Чем дальше в лес, тем больше луж», – меланхолично, не обращаясь ни к кому определенно, сказал Борис. Глядя на его унылую, словно ожидающую всяких неприятностей, физиономию, трудно поверить, что это он автор жизнерадостных, залитых светом картин.

Труднопроходимые места встречались все чаще. Несколько раз машина буксовала и еле выбиралась из разбитой колеи. И на лице Бориса было написано: «Так я и знал». Мы ждали, что шофер вот-вот заявит о том, что дальше не поедет. Колька и Андрей притихли. Они больше всех боялись возвращения домой. Как всегда, до нужной деревни путь оказался гораздо длиннее, чем обещали местные жители. Мы ехали уже часа полтора, а деревни все не было. В кузове порядком трясло, но мы молча переносили все – только бы добраться до реки. И как бы в награду за нашу стойкость лес кончился, поехали полем.

– Деревня! – радостно крикнул Андрей.

И правда, вдалеке показалась деревня. Колька развернул карту и торжественным голосом провозгласил:

– Деревня Добрица.

Однако радовались мы преждевременно. У самой околицы застряли и около часа вытаскивали наш грузовик. Кое-как выбрались. Проехали деревню и стали: впереди была такая грязь, по которой ни один вездеход не пройдет.

– Куда ехать? – спросил шофер. Он устал и уже начал злиться. – Связался с вами. Сидел бы дома да чай попивал!

– Сейчас что-нибудь придумаем. Ты не ворчи, – Соломко поскреб свою бороду и позвал меня. – Пошли разыщем председателя колхоза и попросим трактор. Трактора здесь проходят: видишь – следы.

Председатель колхоза жил в другой деревне, но на наше счастье в Добрице находилась тракторная бригада. Пошли домой к бригадиру. Он ужинал и встретил нас не очень приветливо. Взгляд его говорил: «Вы-то еще чего? Без вас забот хватает».

Выручила солидность Никиты. Соломко, видя, что нас принимают холодно, стал степенно поглаживать бороду и задавать вопросы:

– Как у вас дела с кукурузой?

Бригадир насторожился и ответил уклончиво:

– Растет.

– Какой урожай думаете собрать?

– Осенью посмотрим… Ладно, Марья, – неожиданно обратился бригадир к жене, – я потом доужинаю: надо товарищам помочь.

– Ешьте, ешьте, – благосклонно разрешил Борода.

Но бригадир уже встал из-за стола.

По дороге к дому тракториста Федор Северьянович спросил меня, кто такой Никита.

– Писатель, – ответил я.

– И в газету пишет?

– Конечно.

Тракториста дома не застали.

– В баню пошел, – пояснила его мать, – три часа домовой парится…

Уже совсем стемнело, когда тракторист Алексей перетащил нашу машину через «гиблое место». Мы хотели заплатить трактористу, но он денег не взял.

– С путешественников не беру, – пошутил Алексей.

– Не забудь меня обратно доставить, – напомнил шофер.

Когда прощались, я спросил парня, как в их бригаде дела с кукурузой.

– А! – махнул рукой Алексей. – Разве с нашим Северьянычем вырастишь богатый урожай. Газету областную за вчерашнее число не читали? Про Северьяныча написано. «Старозаконщик» статейка называется. Счастливого пути вам.

Алексей не обманул нас: до самого Павлинова дорога только сердце радовала.

Искать реку было поздно, и мы выгрузились в поле. Шофер поехал обратно, трогательно попрощавшись с нами, словно и не он ругался полчаса назад. Разложили костер из досок, которые подкладывали под лодки, чтобы те не бились о кузов, поставили кипятить чай. Колька с Андреем забрались полежать до ужина в одну из палаток. Чай вскипел. Будить ребят не стали.

– Пусть спят, пока спится. Слаще сна, поди, ничего нет. – Юрий Петрович звонко хлопнул себя по щеке. – Комарищи борзые!

…Вернулись из разведки Филипп и Борис и ошеломили нас новостью:

– Никакой речки поблизости нет. Грохота – маленький ручеек: курица вброд перейдет.

– Неужели? – удивился я. – На карте-то солидно выглядит.

– Речка «местного значения». Не первый раз попадаемся.

– Как же теперь быть?

– Как?.. – Соломко подумал и…«успокоил». – Потащим лодки по примеру предков – волоком.

Булька зарычала. Кто-то шел с фонарем к нашему лагерю.

Незнакомец с фонарем подошел к нам и поздоровался.

– Иду с обхода и вижу: костер горит. Может, думаю, ребятишки проказят… Попутешествовать задумали?

– На лодках по земле, – мрачно шутит Борис.

– Отчего же по земле?

– Речки поблизости ведь нет.

– Почему нет? Есть. В четырех километрах отсюда Демина протекает. Утром погрузите лодки на машину и на речку. Председатель колхоза – человек отзывчивый, шофер – тоже парень хороший. А погрузить и я приду помочь. Не горюйте, товарищи. До завтра. Завтра встретимся. Пораньше только к председателю идите: рабочий день у него с петухами начинается.

И ушел. Мы даже поблагодарить его не успели за доброе слово. А доброе слово иногда дороже любого подарка.

Война начинается

Рано утром по совету приветливого обходчика капитан и Соломко ушли вести переговоры с председателем колхоза.

Машина появилась неожиданно, хотя мы ее очень ждали… Из палатки виновато высунули носы ребята, они только что проснулись и попросили наперед поднимать их вместе со всеми.

Борода победоносно взглянул на нас, всем своим видом выражая: «А что я вам говорил? С такими хоть на край света». Поэт верил во все хорошее и чаще всего оказывался прав.

…Итак, лодки спущены на воду. Вещи погружены. Мы отчаливаем. С берега нам машут путевой обходчик с сыном и два пастуха, для которых провожать нас – приятное развлечение.

«Стремительная», как ей и положено, плывет впереди. Скоро она скрывается за поворотом. Нам виден лишь слабо надутый парус. Неожиданно парус на «Стремительной» убирается. Вахтенный Андрейка докладывает об этом. В чем дело? Спешим к товарищам… Подплываем и видим: экипаж «Стремительной» орудует топорами и пилой у странной запруды. От берега до берега перекинуты толстые жерди, около них вбиты колья, переплетенные прутьями. Посредине плетеной стены небольшое отверстие, ведущее в западню из сетки.

– Что это? – удивляется Колька.

– Сежа, – мрачно ответил капитан.

– Сежа?

Капитан ничего больше не сказал, а еще злее стал рубить топориком. Вниз по реке плыли щепки, колья.

Путь свободен. Поднимаем паруса, но ненадолго: опять речку перегородила сежа.

– А кто их делает и для чего? – спрашивает меня Андрей, когда мы снова трогаемся в путь.

– Браконьеры. Они таким варварским способом вылавливают рыбу.

– А кто же им разрешает так ловить? – поражается Колька.

Я объяснил ребятам, что такой лов запрещен, что сежами ловят нечестные люди, которые не думают о завтрашнем дне. Колька и Андрей возмущены. Километра через три мы увидели третью сежу. Кажется, нам предстоит нелегкая война с ними.

К концу дня уничтожили девять сеж. Темнело. А мы никак не могли найти место для стоянки: берега топкие и сплошь заросшие кустарником. Оттуда тучами налетали комары. Крем «Тайга» давно пошел в ход. Подходящее местечко нашли уже в темноте.

Утром Кольку с Андреем трудно было узнать – так разукрасили ребят комары. Поднялись юнги первыми, если не считать Бульку.

Любопытные телушки и бык-живописец

На третий день нашего плавания сеж больше почти не встречалось. Оказывается, по деревням быстро разнесся слух, что на реке идет облава на браконьеров. Об этом мы узнали от пожилой женщины, которую перевезли через реку. Она рассказала, что никак не меньше двадцати инспекторов из рыбнадзора спускаются на десяти лодках вниз по реке, взрывают сежи и штрафуют их хозяев. Мы слушали женщину и удивленно качали головами, хотя сами распустили этот слух. Получилось так. Около одной сежи застали деда с ведром. Дед требовал, чтобы мы проплыли, «не разоряя снастенки». Капитан напомнил, что так ловить рыбу запрещено. Старик стал кричать на нас, угрожая всякими неприятностями.

– Все равно, отец, сломают, – пробасил Соломко.

Дед удивился:

– Кто?

– А за нами еще восемь лодок плывет. Рыбнадзор – мы.

– Сежняк-то не мой, ребятушки, – залебезил старик, – ломайте, коль надо.

Сежа оказалась на редкость прочной. Мы ломали, а хозяин сежи подавал советы с берега. Пока возились, из деревни стали подходить знакомцы деда. Они садились на берег и молча наблюдали за нами. Их вид не предвещал ничего хорошего. У нас в лодке лежали спасательные пояса. А в надутом состоянии они очень напоминали торпедки. Вдруг капитан взял пояс и громко, чтобы слышали на берегу, сказал:

– Чего мы мучаемся? Давайте взорвем эту дурацкую сежу!

– Нельзя, – возразил Юрию Петровичу Филипп, – на берегу люди сидят: задеть их можно.

Старик что-то пошептал приятелям. Они стали расходиться – кто в деревню, а кто пошел по берегу.

Так и родился слух о беспощадных инспекторах рыбнадзора.

По берегам Демина нам все время попадались колхозные стада. Еще никогда не приходилось раньше встречать таких любопытных коров и телят. Стоит только им заметить наши лодки под парусами, как все словно по команде идут к самому краю берега и с любопытством таращат глаза на плывущее «чудо». А пастухи еще любопытнее. Пастухи стоят перед стадом и держат у лба ладони «козырьком», как честь отдают. И нам кажется, что мы проплываем мимо коровьих войск.

В середине четвертого дня путешествия мы пристали к берегу, чтобы сварить уху и пообедать. Дежурили по лагерю Филипп и Андрейка. Соломко с капитаном измеряли по карте пройденный путь, мы с Колькой пошли ставить жерлицы, а Борис взял этюдник и отправился писать «любопытных телушек», которые паслись на лугу.

Поставив жерлицы, мы решили взглянуть, как работает Борис. Но раньше нас к Борису подошел огромный черный бык с курчавым лбом. Бык остановился позади Бориса, наклонил голову и стал смотреть. Борис спокойно размахивал кисточкой. Бык, видимо, фыркнул, и художник обернулся. От испуга он упал на землю и побежал на четвереньках – быстро так. А бык постоял, постоял около этюда и вдруг стал его лизать. Что было бы дальше, трудно сказать, но к быку подбежал пастушонок и отогнал его к стаду. Мы спрятались в кустах, чтобы понаблюдать за дальнейшими событиями. Вскоре на луг с дубинками в руках вышли Борис, Соломко и Филипп. Только в сопровождении телохранителей Борис подошел к этюднику.

Все трое долго стояли и смотрели на произведение Бориса, пораженные новой необыкновенной манерой письма художника.

Договорились с Колькой пока молчать о том, что видели. Тайну с ним сохранили до тех пор, пока в городе я не проявил пленку и не сделал фотографии, на которой очень хорошо вышли и бык и Борис на четвереньках.

В лагере нас, разумеется, встретили сенсационной новостью: Борис сражался с торо!

– С кем? – не понял Колька.

– Торо – это по-испански бык, – объяснил брату Андрей.

– А вместо шпаги, – добавил капитан, – у Бориса была кисть. Жаль, плаща у нашего тореадора не оказалось.

Андрейка перебил отца:

– Вы только посмотрите, какой этюд бык написал!

– Надо это произведение сохранить, – посоветовал я, разглядывая следы шершавого языка на полотне. – Его написал первый в мире бык-живописец.

– И написал здорово – лучше Борьки, – поддержал меня Соломко. Зацепкин задумчиво посмотрел на этюд и ничего не ответил.

Ура! Угра!

Так мы кричали, когда, наконец, увидели Угру. Демина нам надоела. Мы ее называли заколдованной рекой. Плывешь, плывешь, попадается деревня. Спросишь у кого-нибудь на берегу, какая деревня видна.

– Жданово, – отвечают. Плывем дальше. Опять попадается деревня и опять сообщают нам:

– Жданово.

И на другой день то же самое. От Павлинова до Угры по суше тридцать километров, а по реке – километров сто двадцать: так здорово петляет Демина. Не взлюбили мы ее и за безрыбье. Хотя, по правде говоря, река была ни при чем, ее опустошили браконьеры.

А Угра – всем речкам речка! Вода в ней светлая: брось иголку на дно – легко найдешь. По берегам леса, песчаные косы и… соловьи. На болотистых безлесных берегах реки Демина мы их почти не слышали, а на Угре попали в соловьиное царство и совсем редко стали включать наш приемник «Турист».

Странный шест

Солнце осторожно выглянуло за лугами. Заискрились росою травы и цветы. Ожили в лесу разные птицы. Всю ночь они молчали, не смея состязаться с соловьями, а теперь не выдержали. И соловьи еще старательнее стали выводить свои серенады. Лесные солисты исполняли самые красивые мелодии. Эти мелодии они посвящали утру, солнцу. Ведь птицы поют с понятием. У них много разных песен, но самые звонкие и радостные – утренние песни. Давно проснулась река. Водная гладь вся в кругах и всплесках: играли легкомысленные плотвички, гонялся за добычей бесстрашный окунь, редко, но мощно взрывала тишину воды злая хозяйка реки щука.

«Дерзкая» и «Стремительная» медленно спускались вниз по течению. На «Дерзкой» вахту нес Андрейка. Колька и Соломко управляли парусом.

Ребята с первого дня потянулись к поэту. Слово Никиты стало для них законом.

Борода научил Кольку и Андрея вязать морские узлы, управлять кормовиком, «ловить» ветер, собирать коллекции бабочек и жуков, обрабатывать причудливые корни. Он же выдал юнгам по толстому блокноту и потребовал, чтобы они каждый день записывали в них свои впечатления и наблюдения. И, конечно, блокноты назывались не блокнотами или дневниками, а «судовыми журналами». Да и все вокруг ребят, благодаря богатейшей фантазии Соломко, становилось необычным. Деревни превращались в портовые города с причудливыми названиями, крутые берега – в скалы, сваи (остатки от мостов и старинных мельниц), подводные камни назывались рифами.

Мы сначала снисходительно посмеивались над Никитой и юнгами, а потом незаметно для себя переселились в их необыкновенный мир.

Одна Булька не понимала романтики. Сколько ни твердили ей, что стада коров – это не стада коров, а стада диких бизонов, Булька все равно с громким лаем гонялась за коровами. И «акул» Булька не боялась. Возьмет и в «самый опасный» момент выпрыгнет из лодки и спокойно плывет по «морю» – и никакой ей «шторм» нипочем. Всех нас раздражала непокорность собаки, но сделать с Булькой мы ничего не могли.

…В тишине доплыли до поворота. Вдруг вахтенный громко, нараспев закричал:

– Впереди таинственный маяк! На маяке флаг неизвестного государства.

Маяком Андрей назвал шест, воткнутый в песчаное дно переката. На верхушке шеста трепыхалась синяя лента, какие девчонки заплетают в косы. Как ни странно, но шест, действительно, оказался таинственным. Сверху он был расщеплен, и в щели зажат целлофановый пакетик. Андрей развернул его и немедленно получил выговор от Бороды:

– О каждой находке надо докладывать капитану или старшему по званию.

Юрий Петрович разрешил юнге прочитать письмо, которое хранилось в пакете. Посмотрел на него Андрей и заморгал глазами.

– В чем дело? – удивился Соломко.

– Не могу, – пробормотал Андрей.

– Чего не можешь?

– Читать.

– ?!

– Тут непонятно написано, – пролепетал несчастный юнга.

– Язык хоть определить можешь?

Андрейка покачал головою.

– Дай-ка сюда, – Соломко забрал у Андрея письмо. – Написано на английском языке. К сожалению, я знаю только немецкий и французский.

Юрий Петрович набросился на сына:

– Ведь ты в школе английский язык изучаешь, бесстыдник, а двух слов прочитать не можешь! За что тебе четверки только ставят.

– Мы этого не проходили, – оправдывался покрасневший Андрей.

– А ты, Коль, какой язык изучаешь?

– Французский.

– Вот ведь петрушка какая, – сетовал капитан. – Поди, что-нибудь интересное написано, а мы прочитать не можем.

– Теперь понятно тебе, зачем английский учить надо? – Харитонов постукал сына пальцем по голове.

– Понятно.

– Понятно, понятно, – с досадой передразнил капитан Андрея.

– Разрешите мне? – попросил Филипп.

Мы знали, что он никакими иностранными языками не владел. Художник взял письмо, повернул страницу и засмеялся:

– Эх вы, следопыты! Тут же есть перевод. Слушайте. «Всем… всем… всем! Десять дней назад нас захватили в плен пираты. Взываем о помощи! Если вы отважные люди, то разыщите наше второе письмо на берегу. Проплывите два километра от шеста. На правом берегу у поваленной сосны увидите следы костра. Под углями и пеплом ищите банку с письмом. Эрлюс».

– Что-что? – недоверчиво переспросил Борис.

– Подпись такая. Эрлюс.

Странная подпись.

– Что будем делать? – капитан обвел всех взглядом.

– По нашему уставу сначала свое мнение высказывают младшие по званию, – напомнил Борода.

– Ваше мнение, юнги?

Вопрос был празден: вид ребят был красноречивее всяких ответов. Юнги встали и доложили свое мнение. Их поддержали единогласно члены двух экипажей. Было решено, не теряя времени, разыскать письмо, после чего начать погоню за неизвестными.

Банку с письмом нашли без труда. Соломко повертел банку в руках и прочел надпись на этикетке:

«Фаршированные мидии», – Никита улыбнулся и добавил: – Если пленников кормят такими консервами, то опасность умереть с голоду им не угрожает.

Нового в письме ничего не было, но зато к письму прилагалась карта, перерисованная с настоящей. На карте кружками обозначались места стоянок «пиратов» и сроки пребывания в том или ином месте.

Изучив карту, Филипп – наш главный лоцман, – ухмыляясь, изрек свое заключение:

– А пираты – не глупые ребята: места для отдыха выбрали подходящие. Наверное, не первый раз заплывают в эти воды.