Текст книги "Король и Злой Горбун"
Автор книги: Владимир Гриньков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
17
Я завез домой Гончарова, потом Илью, оставалась одна Светлана. Мы ехали с ней по улицам погружающегося в ночь города.
– Я его поняла, – сказала Светлана.
– Кого?
– Гончарова. Это человек, который в юности о многом мечтал, но ничего не добился в жизни.
– Ты уверена?
– Да. Все его задумки – оттуда. Потому-то он к нам и прилепился. Он видит в нас людей, которые способны помочь ему хотя бы на короткое время стать тем, кем он так и не стал, к своему великому сожалению. Мы можем помочь ему оказаться в той, придуманной им самим жизни – в которой он не грузчик в магазине, а кто-то, по его разумению, очень значительный.
Я ее понял. Мы могли сделать Гончарова кем угодно: хоть крутым боссом, хоть великим ученым, и то, о чем ему самому мечталось все эти годы, могло воплотиться, пусть ненадолго, всего лишь на время съемок, на эти встречи с бывшими друзьями детства и одноклассниками, где Гончаров будет заведомо выше и значительнее. «Каков я! Вы только посмотрите! У каждого из нас, ребята, своя тропинка в жизни, и право же, не стоит отчаиваться, если ваша тропинка вывела вас не туда, куда мечталось! Не всем везет, это надо понимать, просто мне улыбнулась удача!»
– Он хочет то, что бывает только в кино, перенести в жизнь, – сказала Светлана.
– И я с удовольствием ему в этом помогу.
– Есть задумки?
– Про одну ты знаешь – Гончаров встретится со своим другом детства, и будет он при этом жутко засекреченным товарищем. И еще одна задумка есть, мне ее сам Гончаров и подсказал.
Я поведал Светлане историю про Олю Лушпайкину.
– Я все-таки была права. Мы нужны ему только для того, чтобы пустить пыль в глаза.
– Иногда бывает чертовски приятно материализовать чьи-то желания. Особенно если при этом получится хороший сюжет для нашей программы.
– Но если мы это покажем по телевизору, гончаровская сказка перестанет быть сказкой, – вспомнила Светлана.
– Он знает, на что идет. У нас с ним джентльменское соглашение: мы обеспечиваем ему сказку, а за это имеем право распорядиться отснятым материалом по своему усмотрению.
Мы подъехали к дому Светланы. Она взялась за ручку дверцы, но не спешила ее открыть.
– Ты все еще в ссоре с ним? – спросил я.
Она поссорилась со своим другом Димой, и, кажется, серьезно.
– Это не ссора, – сказала Светлана. – Разрыв.
– Может, все еще образуется?
– Ты хочешь знать правду?
– Я не собираюсь вмешиваться…
Она не дала мне договорить:
– Ничто уже не образуется, Женя.
Дима работал с нами. После ссоры со Светланой он ушел и даже не звонил. Наша программа и Светлана были в его сознании неразрывно связаны.
– Сегодня грустный вечер, – заключила Светлана.
Еще бы! Скандально прошедший «Телетриумф» и после всего – возвращение в дом, где тебя никто не ждет. Так это выглядело для Светланы.
– Хочешь, я поднимусь к тебе? – предложил я.
Светлана слабо улыбнулась в ответ.
– Ты хочешь меня утешить?
– Ты неправильно поняла…
И опять она не дала мне договорить:
– Знаешь, почему люди, расставшись, очень редко сходятся вновь? Потому что с каждым новым днем раздельно прожитой жизни они обрастают ракушками событий и у каждого эти ракушки свои. Свои впечатления, свои воспоминания – не общие, а у каждого принадлежащие только ему одному. И спустя какое-то время через этот панцирь уже не пробиться.
Когда-то мы с ней были счастливы вдвоем. Целую тысячу лет назад. Или даже больше. Целую вечность.
– Пока! – сказала мне Светлана.
– До завтра!
Она открыла дверцу.
– Что там с нашим самолетом?
– Все готово, – ответил я. – Можно снимать.
– На следующей неделе?
– Наверное.
18
Наутро, едва поздоровавшись, Гончаров сказал мне:
– Я хочу поговорить с вами!
В его голосе была решительность, словно он давно готовился к этому моменту.
– Надо соглашаться, Женя!
– С кем?
– С Боголюбовым этим.
Я даже опешил. У Гончарова были красные, как от бессонницы, глаза. Может, он и вправду не спал ночь, думал?
– Я всю ночь не спал, – тотчас же подтвердил мою догадку Гончаров. – И решил – надо соглашаться.
Он говорил таким тоном, будто сами мы – и Светлана, и Демин, и я – уже давно были согласны и за одним только Гончаровым была задержка. Но теперь он принял решение, и все вопросы отпали сами собой.
– И почему же мы… э-э-э… в общем, должны соглашаться? – не очень уверенно уточнил я, стараясь неосторожным словом не обидеть болеющего за общее дело Гончарова.
– Женя! – с чувством сказал Гончаров. – Я прожил немало! И знаю, что в жизни никогда не бывает так, чтоб только вперед. Иногда и отступать приходится. Сожрет ведь он нас.
– Кто?
– Боголюбов. Я его видел, издали, – жестокий мужик. Так что с ним надо хитростью.
– Я подумаю, – пообещал я.
– Обидно вы размышляете, Женя! – вспыхнул Гончаров. – Как будто я недоумок какой!
– Вы меня неправильно поняли.
– Правильно я вас понял! Отмахиваетесь от меня, как от неразумного ребенка, а я же за общее дело болею!
Вошел Демин, хмуро буркнул приветствие. До сих пор, наверное, переживал из-за вчерашнего.
– Он подмять вас хочет, – гнул свое Гончаров. – А вы не упирайтесь, сделайте вид, что поддались, а сами в это время по-своему живите.
Не успевший к началу разговора Демин прислушивался к гончаровским словам и явно ничего не понимал.
– А упираться – глупо. Он же разозлится и будет с большей силой нас давить. Кто мы и кто он? Большая разница. Сами же накануне сказали – он уже всех подмял.
Это был беспредметный разговор, совершенно никчемный.
– Как вам видится примирение? – нахмурился я. – Я приползаю к Боголюбову на коленях, держа в зубах акции нашей компании…
– Ну зачем так нехорошо все представлять? – пожал плечами Гончаров. – Я уже все продумал, для вас вовсе никаких неприятностей не предвидится. Я пойду к Боголюбову сам.
– А вы, простите, кто? – неожиданно зло поинтересовался Демин.
Вопрос явно поставил Гончарова в тупик.
– Я же от вашего имени, – пояснил он. – Потому как мы вместе.
– Вместе – это я, Женька и Светлана, – все так же зло сказал Демин. – А вы-то тут при чем?
Его всегдашнее раздражение Гончаровым, долго сдерживаемое, наконец прорвалось.
– Илья, прекрати, – попросил я.
– Какого черта! – возмутился Демин. – Что он о себе вообразил? Кто он такой? Что он вообще делает в нашем офисе?
Илья не мог забыть вчерашнего унижения, и потому сама мысль пойти на поклон к Боголюбову казалась ему кощунственной.
Лицо Гончарова побагровело, и он сейчас выглядел оскорбленным до глубины души ребенком.
– Хорошо, – пробормотал он, и я увидел, что у него задрожали губы. – Пусть так. Пусть я уйду. Пусть без вас. Пусть сам.
Казалось, что еще секунда, и он расплачется.
– Сергей Андреевич! Не воспринимайте это так!
Мне почему-то было чертовски неловко перед ним.
Как будто выпад Ильи был направлен против близкого мне человека.
– Это он сгоряча, вы должны понять. Вчера у нас был не самый лучший день, вы же знаете, и нервы у всех…
– Да к черту нервы! – воскликнул Демин. – На нас плюнули и растерли! Ты это понимаешь?
– Понимаю.
– Он понимает! Да я этих гадов…
– Только давай без истерик.
– Я их душить готов! Это же настоящая мафия, Женька!
– Все телевидение – мафия.
– Но как же так?! Они в наглую, на глазах у всех, расправляются с нами… А кто они такие? Кто этот конкурс устроил?
– Есть вроде какая-то фирма. Специально под «Телетриумф» созданная.
– Так она под Боголюбовым, эта фирма! Ты понял?
– Лично для меня это не открытие, если даже это так, – признался я. – И на эстраде точно так же, почему на телевидении должно быть иначе? Тот, кто концентрирует в своих руках деньги, тот концентрирует и влияние.
– Значит, Боголюбов – он самый главный? – осенило Гончарова.
Демин в ответ лишь тяжело и печально вздохнул.
– Во дела! – пробормотал потрясенный Гончаров.
Он, похоже, расстроился. Пришел в телевидение буквально с улицы, ничего не зная об этом удивительном и странном мире, и то, что он здесь день за днем узнавал, всякий раз повергало его в шок. К этому просто надо привыкнуть. Вопрос времени. Мне тоже поначалу многое казалось странным.
– В общем, так, – подвел я итог дискуссии. – Боголюбова посылаем к черту. Продолжаем работать, как прежде. Тем более что у нас впереди непростая съемка.
– Самолет? – буркнул Демин.
– Он самый.
Зазвонил телефон. Трубку снял Гончаров и почти сразу протянул ее мне:
– Вас!
– Это Колодин?
Девичий голос.
– Вы вчера сказали, чтобы я позвонила.
– Я? Сказал?
– Да, перед премией этой, перед вручением.
И тогда я вспомнил. Та самая девчонка, с удивительным взглядом печальных глаз. Я даже вернулся, а ее уже не было.
– Я вас слушаю.
– Я прошу вас мне помочь.
– Да, рассказывайте.
– Я прошу помочь!
Уж не истерика ли? Я украдкой вздохнул.
– Что от меня требуется?
Она не сразу ответила.
– Не знаю. – Это уже после паузы.
– Вы подумайте, – со всей доступной мне благожелательностью предложил я. – А потом перезвоните.
– Они хотят, чтобы я умерла! – неожиданно выпалила моя собеседница.
– Кто? – опешил я.
– Мои родители. Моя мать.
– Это действительно так серьезно?
– Очень! Вам когда-нибудь хотелось умереть? Ну, так, чтобы вас совсем не было?
– Многократно, – подтвердил я.
Мой ответ, вероятно, сбил ее с толку.
– Я серьезно.
– Я тоже, – сообщил я. – Вас как звать?
– Анастасия, – ответила девушка. – Настя.
– Наста, приезжайте на телевидение. Я буду вас ждать.
– Прямо сейчас?
– Ну конечно.
Я положил трубку. Демин и Гончаров вопросительно посмотрели на меня.
– Сейчас сюда придет человек, который хочет умереть, – сообщил я.
– У человека проблемы? – осведомился Илья. – Есть причина для самоубийства?
– Угу.
– Какая?
– Не знаю, но догадываюсь. Несчастная любовь. В таком возрасте это обычное дело.
19
Я почти не ошибся.
– Здравствуйте, – сказала Настя.
Демин, ценитель женской красоты, замер и смотрел на гостью не мигая.
– Здравствуйте, – ответил я ей. – Я Колодин.
– Я и не сомневалась.
Легкая улыбка, чуть печальная, и взмах пушистых ресниц. Демин заерзал на стуле. Я сделал вид, что не замечаю его терзаний.
– Вы вот здесь садитесь, – предложил я. – Кофе хотите? Или чаю?
– Нет, спасибо.
Присела на самый краешек стула, одернула платьице, сцепила на коленях длинные красивые пальцы.
– Вы студентка? – спросил я.
– Да. Третий курс университета.
– Какого? Их сейчас много.
– Университет в Москве один.
– Вы третий курс закончили? Или перешли на третий? Сейчас ведь каникулы, насколько я знаю.
– Перешла на третий.
– Понятно. Так что там у вас стряслось?
Настя посмотрела на меня, потом на Илью, потом на Гончарова.
– Это члены нашей съемочной группы, – сообщил я. – Они нам не помешают.
Настя замялась. Я выразительно посмотрел на Демина. Он ответил мне полным безумной ревности взглядом.
– Извините, – с деланной кротостью сказал я своим товарищам. – Не могли бы вы оставить нас одних?
Гончаров поднялся сразу и с готовностью, а Демин замешкался. Я всучил ему кассету с наказом передать ее Огольдову. Недовольный таким оборотом дела Илья, у которого даже усы обвисли, вышел за дверь.
– Извините, – сказала ему вслед Настя.
Когда мы остались одни, она провела по лицу тыльной стороной ладони, снимая несуществующую паутинку.
– Все дело в моей матери, – сообщила она. – У нее собственные представления о жизни, и это ужасно.
В данном вопросе я не был с ней согласен, но промолчал, ожидая продолжения.
– Она все всегда и обо всем знает лучше всех, – сказала Настя голосом, в котором без труда прочитывалась стойкая и застарелая обида на мать. – Где учиться, что носить, как питаться, за кого замуж выходить…
Кажется, мы подходили к главному. Я изобразил интерес.
– Она хочет выдать меня замуж.
Настя выразительно посмотрела на меня, предлагая оценить весь ужас сего кошмарного намерения.
– А вы против, – догадался я.
– Да… То есть нет… В общем, да, конечно, но не совсем… Словом, вы меня неправильно поняли…
– Я тоже так думаю, – подтвердил я. – У меня с понятливостью всегда были проблемы.
– Я серьезно!
– И я, – утешил я ее.
– В общем, у меня есть парень. Костик. Константин. Мы с ним дружим. Он очень хороший.
Я кивнул, подтверждая, что и не думал иначе.
– Он по компьютерам большой специалист.
Я опять кивнул.
– И я его люблю.
Настя нервно хрустнула пальцами. Что-то там у них с Костиком, похоже, не клеилось.
– И он меня, кстати, тоже. Но мать – против!
– Чья мать?
– Моя, чья же еще! Костика – та хоть прямо сейчас, а моя – ни в какую.
– Не любит Костю, да?
– Да он ей безразличен!
– Так в чем же дело?
– Он мне не пара!
Вот теперь ситуация стала проясняться.
– Это мама ваша так говорит – что не пара?
– Да!
И опять Анастасия хрустнула пальцами. Я понял, какая буря бушевала в ее груди.
– А у вашей мамы кто-то есть на примете?
– Нет.
– Значит, ей просто Костя ваш не нравится? – вернулся я на прежние позиции.
– Да нет же! Говорю вам, он ей просто безразличен. Ну, не так что уж совсем, она признает, что он и смышленый, и добрый, и все такое прочее, но вот в принцы совсем не годится.
– А вас она согласна выдать замуж только за принца, – догадался я.
– Только за принца.
– Эти ребята на дороге не валяются, – признал я. – Немало надо побегать, чтобы принца отыскать.
– Вот она и ищет, – поджала губы Настя.
– А вы разве против?
– Против!
Я пожал плечами.
– Но мама вам, я думаю, одного только добра желает.
Настя подозрительно взглянула на меня.
– Я не всегда вас понимаю, – призналась она. – Когда вы говорите серьезно, а когда шутите.
– Сейчас я говорю серьезно.
И опять Настя смахнула с лица паутинку.
– Я выйду замуж только за Костю.
– Назло матери?
– Дело не в том.
– А в чем?
– Я люблю его.
– Это не причина.
– Вы опять шутите?
– Нет, говорю серьезно. Любовь – такая штука, которая непременно проходит. Это как болезнь, понимаете? И от нее можно вылечиться. Поэтому любовь – не причина для выхода замуж. Замуж можно выходить только по расчету, потому что ничто так не цементирует семью, как деньги, достаток.
Настя смотрела на меня во все глаза, и в ее взгляде угадывалось потрясение.
– Вы говорите как моя мать, – пробормотала она. – Я никогда не думала…
Запнулась.
– Не думали – чего?
– Что вы – такой.
– Какой?
– Циничный.
– Хорошо, – сказал я. – Давайте проясним позиции. А как вам видится все это?
Она долго думала, потом сказала:
– Я не хочу ничего говорить. Извините.
И поднялась со стула.
– Привет Костику! – сказал я. – Будет время – заходите.
И тогда она разрыдалась – по-настоящему, в голос.
Она была унижена и раздавлена. Бросилась к двери, а выйти можно было, только повернув ручку, но она была в таком состоянии, что даже не догадалась об этом, и билась о дверь, как птица. Мое сердце дрогнуло.
– Простите меня, Настя, – сказал я. – Я шутил, конечно.
Мне удалось довести ее до дивана, хотя она упиралась и все пыталась вернуться к двери. Я налил ей воды, и она выпила целый стакан минералки, по-детски всхлипывая и не глядя на меня.
– Зачем вы так? – спросила она едва слышно.
– Я решил, что вы упрямствуете наперекор матери.
Настя покачала головой.
– Мы всего добьемся сами, – прошептала она. – Будем работать, сколько надо, будем стараться. Пусть не все будет сразу, но зато – вместе. Как можно жить без любви? Это же вечное несчастье – без любви, это серые дни, даже если на небе солнце. Я видела их. Это так ужасно! Я не представляю, как бы я жила с кем-то из них, как бы я…
– О ком вы говорите?
– Об этих «принцах».
– Которых для вас подыскивала мать?
– Да. У них есть деньги, есть положение, но они такие… они ужасные… грубые, наглые… да старые, в конце концов!
– Мать сватает вам кого-то из «новых русских»?
– Ну конечно! Чтоб «Мерседес», чтоб руки в перстнях, чтоб сотовый телефон и особняк на Рублевке! А у Костика с деньгами, видимо, совсем никак.
– Костя тоже студент?
– Да.
– Он любит вас?
– Очень!
– Так почему бы вам не настоять на своем?
– Я же говорю – моя мать…
– Ну так уезжайте! – сказал я. – Бросьте все – и вперед! Страна большая.
Настя покачала головой.
– Костя не хочет, – всхлипнула она.
– Почему?
– Он такой…
Замялась, подыскивая определение.
– Нерешительный, – подсказал я.
– Да.
– И такого человека вы полюбили? – шутливо попенял я ей, но она ответила мне взглядом, полным негодующего протеста, и я сразу осознал границы дозволенного.
– Он говорит, что не пойдет против воли моих родителей. Еще говорит, что моя мать права – миллионером он никогда не будет, характер не тот, а я заслуживаю большего, и поэтому он, желая мне счастья…
– Да что же он за тряпка такая! – не выдержал я.
– Вы не можете так говорить!
– Ну хорошо, – дал я задний ход. – Итак, вы сражаетесь за собственное счастье, Костик вам помогает, но не очень активно, и при таком раскладе вам с матушкой не совладать. Так?
Настя горестно кивнула.
– Моя-то роль в чем заключается?
Она, кажется, была так расстроена, что не поняла, о чем я спрашиваю.
– Лично я чем могу вам помочь?
– Не знаю, – прошептала она, а в глазах была такая мука, что сжималось сердце. – Вот если бы вы что-то такое подстроили… Я даже не знаю что…
– Миллионером Костика я сделать не могу.
– Дело не в том. Я смотрела ваши передачи, вы иногда так здорово все устраиваете, ну что вам стоит сделать так, чтобы моя мать поняла свою неправоту.
– Я не гипнотизер, Настя. И не волшебник.
– Я знаю! – с готовностью подтвердила она.
Но взгляд был все тот же, умоляющий.
– Приезжайте с Костиком, – предложил я, чтобы только не расстраивать ее отказом прямо сейчас, в эту самую минуту.
Она закивала, и даже взгляд ее просветлел. Лично я на ее месте так бы не радовался. Потому что сам пока не представлял, что должен сделать.
Я проводил Настю до двери. В коридоре обнаружился Демин. Он нервничал и покусывал ус.
– Переговоры прошли успешно, – сообщил я ему, когда Настя ушла. – Достигнуто полное взаимопонимание.
– Как хорошо быть популярным! – оценил Илья.
– То, что ты имеешь в виду, называется злоупотреблением служебным положением.
– Пусть! – с готовностью согласился Илья. – Пусть злоупотребление! Пусть даже что-то более серьезное, расстрельное! Измена Родине, например! Но только чтобы эту крошку…
– Давай без пошлостей.
– Чтоб ее… Чтоб с ней… Хотя бы ночку!
Я оценивающе смерил Илью с головы до ног.
– А хочешь побыть ее женихом?
– Ты шутишь? – насторожился Илья.
– Нисколько. Я тебя познакомлю с ее мамой.
– Да!
– И ты будешь ее женихом.
– Да!
– И Настя будет ворковать с тобой и улыбаться.
– Да!
– И даже, возможно, разок чмокнет тебя в щечку.
– Да! Да! Да!
Проходившая мимо нас девушка шарахнулась от Ильи.
– Не бойтесь, – успокоил я ее. – Это всего лишь брачный крик глухаря на токовище.
20
Костик оказался высоким и симпатичным парнем. Так что все проблемы с Настиной мамой, судя по всему, возникали исключительно по причине хронического Костиного безденежья. Ему бы «Мерседес» и миллионный особняк – и все проблемы решились бы в одночасье. У меня, к сожалению, не было ни того, ни другого, так что помочь вот так, сразу, я был не в состоянии.
Они приехали вдвоем с Настей, но Настя сейчас мешала, и я спросил у нее, не хочет ли она взглянуть, как снимаются телепередачи.
– Хочу, – сказала Настя и с некоторым беспокойством посмотрела на своего спутника – поняла, что тот останется со мной наедине и я ее отправляю сознательно.
В провожатые ей досталась Светлана. Настя, прежде чем переступить порог, обернулась. Я ободряюще ей улыбнулся.
Костя выглядел несколько утомленным.
– Бессонная ночь? – осведомился я. – Магнитные бури бушуют над планетой?
– Я работаю.
– По ночам?
– Да.
– Хотите заработать?
– Нужны деньги.
– Понимаю. А днем учитесь?
– Да.
– Настя говорила, что вы – большой спец по компьютерам.
– Насчет того, что большой, – не уверен, есть люди и поумнее.
– Настя сказала вам, для чего вас сюда привела?
– Да.
– И как вы к этому относитесь?
– Никак.
– Похвально, – оценил я.
Он понемногу переставал мне нравиться. Человек, который не только сам не предпринимает решительных шагов, но и с телячьей покорностью делает то, к чему относится «никак», не вызывал у меня положительных эмоций.
– Лично для вас эта ситуация не унизительна?
– Нет, – ответил он и даже пожал плечами: что же здесь, мол, такого. – Настя попросила меня прийти, и я пришел.
– С ее мамой вы знакомы?
– Да.
– И как вам она?
И опять Костя неопределенно пожал плечами. У него был такой вид, будто ему смертельно все надоело – и разговор этот, и я, и сама жизнь тоже и единственное его желание – уйти от всех и отоспаться.
– Что за работа у вас такая?
– На фирме.
– Ночным сторожем?
– Нет. У них машины только по ночам свободны…
– Машины – это персоналки?
– Да. И получается ночная смена. Днем там другая работа идет, а ночью мы загоняем данные и отлаживаем программы.
– Платят хорошо?
– Плохо.
– Почему же вы не уйдете?
– За ночную работу нигде больше не заплатят. А днем я учусь.
– То, что у вас с Настей, – это из-за денег? – осторожно поинтересовался я.
– А что у нас с Настей?
– Она говорила, что собирается за вас замуж, но ее мама…
– Ее мама права.
– Вы так считаете?
– Да.
С ним было очень трудно разговаривать. У него был свой мир, основные координаты в котором не совпадали с координатами других, окружающих его миров.
– Я думал, что вы и Настя…
Он смотрел вопросительно.
– Что вы любите друг друга.
– Я не хочу это обсуждать.
– Тут вот какая штука, – сказал я. – Мне ваши отношения, честно говоря, совершенно безразличны. Настя сама разыскала меня и попросила о встрече. Я бы и не откликнулся, но мне показалось, что ей по-настоящему плохо. Она сказала, что не хочет жить. Только потому я и встретился – с ней и с вами. А вам, оказывается, все до лампочки. И дело не в Настиной маме, а в вас.
– Во мне, – легко согласился Костя. – Я не соответствую, вот и все.
– Не соответствуете – чему?
– Всему.
Он совершенно не был расположен разговаривать со мной.
– Ее-то вы зачем мучаете?
– Вы о Насте говорите?
– Конечно.
– Я пытался ей объяснить.
– Что именно?
– Что мы не пара.
– Потому что вы не соответствуете, да?
– Да.
– А соответствовать не пробовали?
– Это невозможно. Я не могу в одночасье стать богачом.
– Хотя бы попробуйте. Уйдите с этой своей работы, где вам платят крохи, найдите что-нибудь более приличное…
– Мне нужны деньги.
Я развел руками:
– Вы думаете, я вам их дам?
– Нет, не думаю.
Он просто подчинился воле Насти. Она сказала, что надо прийти, он и пришел. Но на большее его не хватит.
– А ваши родители как относятся к Насте?
– Мама относится к ней хорошо.
– А отец?
– Папы нет. Он умер. Десять лет назад.
– Извините.
– Ничего.
После смерти отца мать воспитывала его сама и воспитала не мужчину, а безропотного теленка. Похоже, Настя пока не представляет, во что ввязывается. Когда первое ощущение новизны и необычности семейной жизни пройдет и у нее раскроются глаза – наступит крах.
– Все понятно, – сказал я. – Я не буду вмешиваться в ваши отношения.
Не хотелось потакать чужой глупости. Даже если глупость проявляет такая симпатичная девушка, как Настя.
Настя и Светлана вернулись довольно скоро. Когда они пришли, мы с Костиком пили чай, болтали ни о чем, просто тянули время. У Насти был вопросительный, полный ожидания взгляд. Я на всякий случай ей улыбнулся, но улыбка получилась так себе, я и сам это почувствовал.
– Как экскурсия? – поинтересовался я.
Настя дернула плечом. Не для того она сюда пришла – так следовало понимать. Костя потер красные, воспаленные глаза. Он был явно не в восторге от сегодняшнего мероприятия.
– Мы что-нибудь придумаем, – сказал я, обращаясь к Насте.
Очень не хотелось ее расстраивать, и я не знал, как сказать ей правду. Но она что-то почувствовала, наверное, поэтому, когда Костя засобирался, она проводила его до дверей, а потом вернулась – одна.
– Что он вам сказал?
– Ничего, – честно признался я.
– Совсем ничего? – не поверила она.
– Почти.
Ее взгляд трудно было выдержать, хотелось отвести глаза. Но я держался.
– Вы давно его знаете, Настя?
– Десять лет. Мы учились вместе, с третьего класса.
– Дружили?
– Да. Он меня всегда защищал.
– Вот как? – удивился я.
Мне трудно было представить Костю в роли защитника.
– Он очень своеобразный парень, – решил я зайти издали.
– Он очень хороший.
– Не сомневаюсь.
– И добрый.
– Ну конечно.
– Он лучше всех!
– Вы, как никогда, правы.
– У вас какая-то такая интонация…
Все-таки придется ей сказать.
– Понимаете, Настя, мне показалось, что Костя не просто нерешительный, а фантастически нерешительный. Вам будет с ним трудно.
Она протестующе взмахнула ресницами, но я не дал ей возможности говорить.
– Мужчина не должен быть размазней. Особенно рядом с такой очаровательной девушкой. Он еще совсем ребенок. И вряд ли когда-нибудь вырастет. Он не хочет ничего. И вас, кстати, он тоже не хочет. То есть если вас ему отдадут просто так, как подарок ко дню рождения, тогда, конечно, да, но если для этого ему потребуется сделать хоть что-то, хотя бы пальцем пошевелить – тут уж увольте, он не согласен.
Ее щеки стали пунцовыми. Светлана с беспокойством смотрела то на нее, то на меня, но пока не вмешивалась.
– И придет время, – бессердечно пророчествовал я, – когда вы вдруг поймете, что не хотите видеть рядом с собой размазню, что вам нужен настоящий защитник, добытчик и герой. А рядом с вами будет Костик.
– Не смейте!
– Вы начнете тихо его ненавидеть, и это будет отравлять жизнь не только вам…
– Я не хочу вас слушать!
– … но и ему. Он поймет, что все рухнуло, и для него, для человека, не приспособленного ни к чему, это станет таким потрясением…
– Замолчите!
– Замолчи! – вмешалась Светлана.
– Ну уж нет! Лучше я скажу это сейчас, чем вы сами до этого дойдете потом. Вы-то сражаетесь, а что делает Костик? Он работает, да? На ночной работе? Зарабатывает крохи, успокаивая себя и вас, что работает на ваше общее будущее…
– Он не для того работает!
– Он надеется таким образом понравиться вашей маме?
– Он не из-за моей мамы!
Светлана взяла меня за руку.
– Он для своей мамы старается! – выпалила Настя. – Для своей! Для своей! Для своей!
– К Восьмому марта деньги копит? – уточнил я.
– На лекарства! Ей – на лекарства! Она у него лежачая!
Я все про них понял, как мне казалось. И даже будущее прозревал. До этой вот самой секунды у меня была такая уверенность. И все в мгновение рассыпалось в прах.
– У нее два инсульта, – сказала Настя. – Еле-еле говорит. И почти не двигается. Костя пошел работать, потому что нужны деньги на лекарства.
Я смотрел на нее так, будто она рассказывала удивительные, совершенно невероятные веши.
– А кроме Кости, у нее никого больше нет. Отец давно умер.
– Я знаю.
– И все теперь на нем одном. Он и зарабатывает, и по магазинам бегает, и еду готовит. Я помогаю, конечно, но это все несерьезно, ему самое тяжелое достается.
Она говорила, а я не верил, хотя и понимал, что говорит правду. Сложившийся уже образ Кости никак не вязался с услышанным.
– Потому он и говорит, что я ему не пара.
Он не Настиной мамы, оказывается, боится, а боится связать эту чертовски красивую, умную и славную девчонку жизнью, в которой мало радостей, а все больше ампул с лекарствами, грязного белья, застоявшегося в комнате больной кислого воздуха и ночных хрипов медленно умирающей матери.
– Вы действительно этого хотите? – спросил я.
– Чего?
– Всех этих трудностей. Забот. Беспокойных ночей.
– Да.
– Вы не представляете, на что себя обрекаете.
– Представляю.
– А если вам это вдруг надоест?
– Я прокляну себя. И буду презирать.
Я видел ее глаза. В них не было ни вызова, ни тени каприза. Она гораздо взрослее – душой, чем я себе представлял.
– Побудьте здесь, – попросил я.
Костю я обнаружил в коридоре, у окна. Он был тих и задумчив.
– Это глупо, – без обиняков начал я. – Она ведь тебя любит.
Он дернул плечом и промолчал.
– Ты не хочешь сложностей для нее? Не хочешь свои заботы о матери перекладывать на Настю?
Он помрачнел.
– Это глупо, – повторил я. – Если ты оттолкнешь ее от себя, вам обоим будет плохо – и тебе, и ей. И даже много лет спустя.
– Мы сами разберемся!
– Нет!
Я ткнул его пальцем в грудь.
– Ты просто дрогнул. Растерялся. Не видишь выхода. Тебе тяжело сейчас, я понимаю, так воспользуйся советом: женись! Такую девчонку, как Настя, можно встретить только однажды, и то не каждому повезет.
Он покусывал губы.
– Она все обдумала, – сказал я. – Я же вижу.
– Не хочется делать несчастным любимого человека.
– Ты сделаешь ее еще более несчастной, если оттолкнешь от себя.
Из-за угла вывернул Демин. Сегодня он, похоже, пребывал в самом доброжелательном расположении духа и самодовольно топорщил усы.
– Сейчас я тебе покажу человека, который будет Настиным женихом. – Я взял Костю под локоть.
Он смотрел на меня с недоверчивым изумлением. Тем временем Илья поравнялся с нами.
– Привет! – сказал я ему. – Ты готов?
– Всегда! – подтвердил Демин. – А к чему?
– Стать Настиным женихом.
– Конечно!
Я увидел, как пошло пятнами Костино лицо.
– А это, кстати, тоже ее жених, но бывший, – представил я Костю.
– Очень приятно, – как ни в чем не бывало ответил Демин.
Костя дрогнул. Я засмеялся и сказал ему:
– Вот так-то, дружище. Ты уж послушайся моего совета: никогда не отдавай в чужие руки то, что тебе дорого.