Текст книги "Король и Злой Горбун"

Автор книги: Владимир Гриньков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Война? – шепотом переспросил Степан Николаевич.

– Да, – кивнул, подтверждая, Гончаров.

– Ядерная?

– Да.

– В прошлом году?

– Да.

– И американцы проиграли?

– Вчистую!

– Черт возьми! – пробормотал обескураженный Степан Николаевич.

Я мог его понять. В газетах-то вроде ничего такого не было. И в программе «Время» – тоже.

– Ты же знаешь, мы всегда с ними соперничаем, – сказал Гончаров. – И иногда даже приходилось воевать. Не напрямую, конечно, а как бы чужими руками. То в Корее мы с ними схлестнулись, то во Вьетнаме – помнишь? Потом еще был Афганистан. Но главный принцип всегда – не воевать непосредственно друг с другом, потому как тогда костей не соберешь и конец жизни на Земле. А тут Марс. Представляешь? И самая верная возможность помериться силами по-настоящему. Они подтянули свои ракеты, мы – свои. И тут такое началось!

У Гончарова, наверное, пересохло во рту, потому что он вдруг оборвал свою речь и плеснул коньяка в рюмки.

– Выпьем за наших, Степа! За ребят, которые полегли на Марсе! И за нашу победу, Степ!

Выпили.

– Так как же там, на Марсе? – проявил нетерпение Степан Николаевич.

Глаза у него сейчас горели, как у мальчишки.

– Сначала нам туго пришлось, – признал Гончаров, посмурнев лицом. – Нападение было вероломным. Мы отступали.

– Куда?

– В глубь территории, – пояснил после паузы Гончаров. – Марс-то большой.

– Ага, понятно.

– Ну, отступаем и отступаем, а потом я им и говорю…

– Кому – им?

– Своим товарищам.

– А-а.

– Я говорю: «Марс, конечно, большой. Но отступать некуда. Позади – Москва!»

– Какая Москва? – обмер Степан Николаевич.

– Это наша главная марсианская база, – не растерялся Гончаров. – Мы ее Москвой с самого начала назвали. Ну вот, звоню я президенту…

– Нашему?

– А чьему же?

– Прямо с Марса?

– У нас спецсвязь, не забывай. Прямой выход на Кремль. Так и так, говорю, американцы распоясались, и опасность угрожает миру во всем мире. Разрешите, мол, действовать!

– А это как?

– У нас приказ был – оружие не применять. Чтобы якобы не провоцировать.

– Они нас, значит, атомными бомбами, а мы гуманизм, как всегда, проявляем! – возмутился Степан Николаевич.

– Да, вечно у нас с этим перегибы, – признал Гончаров. – Нас по морде, а мы в гуманизм и в демократию играем. Ну вот я и говорю президенту: дайте-ка я этим американцам врежу. Он спрашивает: бомб и ракет хватит? А я ему: мы врага бьем не числом, а умением, как в Великую Отечественную. Ну тогда он и говорит: давай, мол, Сережа, на тебя теперь вся надежда…

– Так и сказал?

– Так и сказал, – сдержанно подтвердил Гончаров. – И мы ка-а-ак врежем! Одни перья полетели!

– От кого перья?

– От американцев, понятное дело. Как наподдали мы им, как погнали! И гнали, Степа, их до самого Берлина!

– Это до их главной базы, да? – догадался Степан Николаевич.

– Ну! Мы ее Берлином звали. Разбили мы их наголову, они акт о капитуляции подписали, и Америки теперь нет.

– Как это нет? – поразился Степан Николаевич.

Вот в это-то он никак не мог поверить. Только вчера видел по телевизору американского президента. Вроде все там у них нормально.

– Нет, Америка есть, конечно, – дал задний ход Гончаров, поняв, что перегнул палку.

Он сейчас импровизировал, и мне было очень интересно – как он вывернется в этой непростой ситуации.

– И Америка есть, и американцы никуда не делись, – сказал Гончаров. – Но только они перестали существовать как государство.

– Да я же президента американского видел. Вчера! По телевизору!

– Президента пока пришлось оставить, – признал Гончаров. – И вообще в Америке все пока идет так, будто ничего не случилось. Это чтобы народ не будоражить прежде времени. Ну представь, что там начнется, если люди узнают, что Америки уже нет, а все ихние штаты по акту о капитуляции переходят к России.

– К России! – выдохнул потрясенный Степан Николаевич.

– К России, да, – подтвердил Гончаров. – Зачем нам паника? Решено все сделать тихо, постепенно. На президентских выборах у них победит русский кандидат.

– А выберут? – усомнился Степан Николаевич.

– А куда денутся? Выберут кого надо. Опыт у нас есть.

– Все-таки это не Россия, а Америка.

– Эго не играет роли. Главное – кто голоса будет подсчитывать. После президента и за остальных возьмемся: министры там, губернаторы всякие. Наша задача: чтоб ихняя экономика работала на нас. Понимаешь? Большой скачок! Прорыв в XXI век! Наконец и в России наступит хорошая жизнь! Ты только представь: американская экономика – вся! – работает на нас, золота и алмазов у нас – целая планета, Марс! Купим все, что пожелаем! Будем жить лучше, чем нефтяные шейхи! И весь мир нам не указ!

Нарисовав столь радужные перспективы, Гончаров вдруг замолчал и даже будто приуныл. Степан Николаевич тоже молчал, ожидая продолжения.

– Но у нас трудности, – наконец сказал Гончаров. – Нет надежного человека. И помочь нам можешь только ты.

– Помочь? – удивился Степан Николаевич. – В чем?

– Нам нужен кандидат в американские президенты. Ты как? Готов?

– Я? – совсем уж растерялся Степан Николаевич.

Я, признаться, тоже. Совершенно не ожидал от Гончарова подобного поворота темы. Если честно, он был просто великолепен. Лично я до подобного не додумался.

– Я же тебе говорил, Степа, следующим президентом в Штатах будет русский. Уже есть решение по этому поводу, но нет подходящей кандидатуры. Надо возглавить вновь присоединенные земли и править там с умом, чтоб не наломать дров. Мы туда сунулись, сюда – ну нет никого. Некого поставить. Нужен человек, чтоб и умный, и честный. А с этим, сам знаешь, у нас всегда были проблемы. Вот тут-то я про тебя и вспомнил.

Я видел лицо Степана Николаевича в эту минуту и вдруг понял, что сейчас все может рухнуть. Он и хотел бы поверить, да не мог. Есть вещи, в которые поверить очень трудно, почти невозможно. И, желая спасти положение, я отчаянно замахал руками на дожидавшегося своего выхода актера, показывая, что он должен немедленно вступить в игру. Все было обговорено заранее, и актер лишь ждал, когда ему будет предписано выйти на подмостки. Он с готовностью кивнул и шагнул к двери. Через несколько секунд мы уже видели его в зале.

Он подошел к занятому нашими героями столику строевым шагом, насколько это было доступно сугубо штатскому человеку, и отчеканил, поедая глазами Гончарова:

– Товарищ генерал-полковник! Срочная телефонограмма: президент ждет вас в Кремле!

Немая сцена, как в «Ревизоре». Степан Николаевич еще не успел отойти от пережитого изумления, а Гончаров сказал ему как ни в чем не бывало:

– Это как раз по твоему вопросу, Степа. Что доложить президенту? Ты согласен или нет?

Если бы у Степана Николаевича было время на раздумье! Но ответ-то надо было дать прямо сейчас, через секунду. И в эту секунду перед его глазами пронеслось все: и прожитые годы, и его трехкомнатная квартирка в пятиэтажке, где их жило аж семь душ, и те дрязги, что случались на работе, и вдруг выяснилось, что хорошего-то ничего и не было и не будет, если… И ведь надо только решиться, а почему бы и нет? Если Серега, дворовый хулиган и дебошир, выбился в генерал-полковники и аж в шестирежды… в шестикратные… тьфу! Ну как же правильно-то?.. В общем, в герои, то он-то, он, доктор наук, почему не может? Ну подумаешь – Америка! Тоже ведь думали – гигант, а вон как им в Третьей мировой накостыляли!

– Я согласен! – выдохнул Степан Николаевич.

Светка заскулила от восторга и закрыла лицо руками.

Я на всякий случай сделал зверское лицо, но сам едва сдерживался, чтобы не расхохотаться. Замерший у столика актер выпучил глаза, а у самого лицо побагровело. Еще секунда – и засмеется. Как попался-то доктор наук! Ну почему мы все такие рассудительные и умные только до тех пор, пока нам не посулят что-то особенное?

– Я знал! – с чувством сказал Гончаров и панибратски хлопнул по плечу будущего президента Соединенных Штатов Америки. – Молодец!

Он поднялся. Я по переговорному устройству распорядился, чтобы к ресторану подали лимузин. Отъезд Гончарова должен был выглядеть эффектно.

Они обнялись – засекреченный космонавт, победивший в Третьей мировой войне, и будущий американский президент.

– Уходим по одному, – сказал Гончаров. – Прощай. Уже, наверное, и не свидимся.

Его снова ждал Марс. Покоренная планета, которую ему предстояло обживать.

– Ты там поосторожнее, – напутствовал героя Степан Николаевич.

– И ты, Степа, тоже.

Гончаров вышел, оставив своего гостя в одиночестве. Сейчас лимузин умчит секретного космонавта, и сразу после этого наш человек проводит Степана Николаевича до дверей.

Оператор скосил на меня глаза. Я показал ему жестом, чтобы он пока продолжал съемку.

И тут раздались выстрелы. Там, на улице. Самая что ни на есть настоящая автоматная очередь. Я замер. А выстрелы загрохотали вновь. Тогда я бросился наружу. За мной мчался Демин.

Лимузин не успел отъехать. Через изуродованное выстрелами лобовое стекло я видел водителя. Стреляли, наверное, в упор, и весь салон был забрызган кровью.

А Гончаров даже не дошел до машины. Он лежал на пыльном асфальте, неестественно скорчившись, и под ним растекалась, стремительно увеличиваясь в размерах, кровавая лужа. Пули легли кучно, растерзав ему грудь, но убийцам этого, видимо, показалось мало, и они выстрелили Гончарову еще и в голову – прямо в лоб, чтоб наверняка. Контрольный выстрел. Так убивают настоящие профессионалы.

25

Из прокуратуры на место событий примчалась целая бригада. К тому времени приехавшие первыми милиционеры успели взять у нас показания. Ничего особенного мы им не рассказали – выстрелы раздались, когда все находились внизу, в подвальном помещении, а когда мы выбежали на улицу, убийц уже и след простыл. Почти сразу после случившегося вокруг расстрелянного лимузина собралась толпа зевак, но среди них не обнаружилось никого, кто видел бы, как произошло убийство. Ни единого свидетеля. Теперь милиционеры прилагали немалые усилия, оттесняя любопытных.

Прокурорские работники провели нас в ресторан. Со стола, за которым каких-нибудь полчаса назад сидел несчастный Гончаров, до сих пор не убрали столовые приборы, и на тот стол не было сил смотреть – так тяжело всегда воспринимается то, что связано с недавно умершим.

Степан Николаевич, бледный как полотно, забился в самый угол и смотрел на хозяйничающих в ресторанном зале людей остановившимся взглядом. Для него сегодня было слишком много потрясений. Сначала он едва не стал президентом Соединенных Штатов, потом погиб друг его детства. Будь моя воля, я незамедлительно отправил бы Степана Николаевича домой, предварительно вколов ему что-нибудь успокоительное, но прокурорские имели на этот счет собственное мнение, и Степаном Николаевичем занялся один из членов следственной бригады.

А нашим собеседником оказался не старый еще, с умным и неназойливым взглядом человек. Он назвался следователем Ряжским. По его просьбе я рассказал о том, как все было. Он слушал молча, ни разу не перебил рассказ своим вопросом и даже почти не смотрел на меня.

– Убитые – кто они? – спросил Ряжский, когда я закончил. – Это ваши люди?

– Водителя мы наняли вместе с лимузином.

– Значит, не ваш?

– Получается, так.

– Через какую фирму вы заказывали лимузин?

Демин, который как раз этим и занимался, продиктовал реквизиты фирмы. Ряжский аккуратно записал в свой блокнот.

– А второй?

– Второй наш, – сказал я. – Мы вели съемку, он в ней как раз участвовал.

– Он артист?

– Не совсем.

Я рассказал историю появления Гончарова в нашей съемочной группе.

– Значит, раньше вы его не знали? – уточнил Ряжский.

– Нет.

– И кто он такой – тоже не знаете?

– Он грузчик.

– Грузчик? – изогнул бровь дугой Ряжский.

– Да, – подтвердил я. – Из овощного магазина.

– Сведения точные?

– Вполне. Мы всегда собираем информацию о людях, которых готовимся разыграть перед объективом скрытой камеры.

– Что за магазин? – спросил следователь. – Где находится?

Я рассказал. И эти сведения он тоже записал в свой блокнот.

– Какие функции этот Гончаров выполнял в вашей группе?

– Конкретных обязанностей не было.

– Что-нибудь по финансовой части?

– Нет-нет.

– Обеспечение безопасности?

– Вы не поняли, – вмешался Демин. – Он, в общем-то, был никто. Так, прилепился к нам.

Ряжский вопросительно посмотрел на меня. Я кивнул утвердительно.

– Он очень хотел поучаствовать в съемке, – пояснил я. – Мы ему это обещали. Он помогал нам, конечно, но в очень незначительных вопросах. Куда-то съездить, поучаствовать в подготовке места будущей съемки – только и всего.

– Значит, о мотивах убийства вы ничего не можете сказать?

– Нет.

Ряжский внимательно посмотрел на меня, будто пытался определить степень моей искренности. Я выдержал его взгляд.

– Вы только ведущий? – спросил Ряжский. – Или еще каким-то образом связаны с этой программой?

– Эта программа для меня – все.

– Ваши финансовые интересы как-то учтены?

– Да. Я – один из соучредителей компании, владеющей правами на программу «Вот так история!».

– Кто еще, кроме вас, является учредителем?

Я указал на сидящих подле меня Светлану и Илью.

Ряжский посмотрел на них с проснувшимся интересом, будто увидел их новыми глазами.

– И кто же среди вас главный?

– Мы все равны.

– То, что случилось, – Ряжский кивнул за порог, где разыгралась трагедия, – могло быть как-то связано с вашей программой?

– Не думаю.

– Вам никто не угрожал в последнее время?

– Нет.

– И неприятностей никаких не предвиделось? У вас вообще есть враги?

Повисла пауза. Мы все – и я, и Светлана, и Илья – молчали, и я чувствовал, что одна и та же мысль всем нам пришла в голову одновременно.

– А как же, – вдруг сказал Демин. – Трения случались.

Я уже знал, что он скажет дальше, и не был уверен, стоит ли это говорить, но остановить его не попытался.

– И в последнее время были эти трения, о которых вы упомянули? – осведомился Ряжский.

– Да, – с мстительной решимостью в голосе ответил Демин. – Есть такая телекомпания «Стар ТВ» – с ней у нас дружбы не было.

– Но это вряд ли имеет отношение к случившемуся сегодня, – вставил я.

– Проверим, – пожал плечами следователь. – А в чем там дело, с телекомпанией-то?

Я постарался рассказать о конфликте так, чтобы не сгустить краски. Лично мне холодная решимость Демина совсем не импонировала. А уверенность в том, что случившееся – дело рук Боголюбова, отсутствовала напрочь.

Ряжский аккуратно заносил записи в блокнот. Он еще задавал нам вопросы, но теперь почти все крутилось вокруг Боголюбова. Это мне не нравилось, потому что было очень похоже на сведение счетов. Зато Демин, судя по всему, не терзался сомнениями.

– Напрасно ты так, – попенял я ему, когда следователь оставил нас в покое. – Теперь прокуратура примется за Боголюбова.

– Женя! – сказал Демин и зло прищурился. – У тебя есть иные, помимо Боголюбова, враги, способные на такое? Или ты думаешь, что это Гончаров кому-то дорогу перешел и убивали именно его, а к нам это никакого отношения не имеет? А? Ты хоть раз в жизни слышал, чтобы вооруженных автоматом киллеров подсылали к грузчику из овощного магазина?

26

Когда следственная бригада закончила работу, трупы увезли и журналисты разъехались, я отправился к Нине Тихоновне Гончаровой. Настроение было премерзкое. Я, кажется, впервые в жизни должен был сообщать о смерти. Со мной поехала Светлана, но я знал, что неприятную обязанность придется исполнять именно мне.

– Ты думаешь, что это не Боголюбов? – спросила Светлана.

– Я не знаю.

– Не знаешь или не хочешь это обсуждать?

– Конечно, не хочу обсуждать. Слишком тяжело.

– Мне кажется, больше некому, – сказала Светлана.

– Но почему Гончаров?! – прорвало меня. – Он ведь совершенно ни при чем! Не напиши тогда его жена нам письмо – его и не было бы рядом с нами!

– Может, он погиб по ошибке?

Я посмотрел на Светлану. Она смутилась.

– Извини, я, наверное, сказала глупость.

Никакая это не глупость. Допустим, действительно хотели убить меня.

– Ты думаешь, что перепутали?

– Сумерки, – пояснила Светлана.

– Но тогда было достаточно светло.

– Нервничали.

Ничего себе – нервничали. Хладнокровно расстреляли двоих человек и скрылись, никем не замеченные.

– Это вряд ли, – сказал я. – Там спецы работали первоклассные.

– Это для тебя они первоклассные.

– Не для меня. Я слышал, как ребята из следственной бригады разговаривали между собой. Хорошая выучка у убийц, говорят. Чистая, мол, работа. А уж они-то, наверное, на всякое насмотрелись.

Мы подъехали к гончаровскому дому.

– Я пойду с тобой, – сказала Светлана.

То ли не хотела оставаться в машине одна, то ли изъявляла готовность поддержать меня при исполнении тяжелой миссии.

Мы поднялись к знакомой квартире, я позвонил, и мы долго стояли у двери, вслушиваясь в тишину. Никто не открыл, и я позвонил снова. Звонок за дверью разрывал тишину в клочья и мог поднять кого угодно.

Снова никакого результата.

– Ей уже сообщили, – предположил я.

– Кто?

– Кто-нибудь из следственной бригады. Наверняка к ней приезжали, чтобы взять показания.

– Ночью? – не поверила Светлана.

– Почему бы и нет? С нами ведь тоже беседовали ночью.

Мы спустились к машине. Светлана, несмотря на теплую ночь, ежилась и, как мне казалось, дрожала.

Нервы.

– Поедем ко мне, – сказал я. – У меня есть коньяк.

Светлана с готовностью кивнула. Я понял, что с такой же готовностью она ответила бы согласием даже в том случае, если бы я ей сказал, что у меня дома не коньяк, а серная кислота. Главное – не оставаться одной.

Мы ехали молча. Ночные улицы, особенно там, где не горели фонари, выглядели мрачно. Или восприятие зависит исключительно от настроения?

Дома я первым делом включил телевизор – хотелось шума и чужой неусваиваемой говорильни. Светлану я отрядил готовить кофе, сам занялся коньяком. Все при деле, и уже начинает казаться, что все идет как прежде, а плохое – лишь сон. Но к действительности мы вернулись очень скоро. Начался ночной выпуск новостей, и едва ли не первым сообщением было: «Как мы уже сообщили ранее, несколько часов назад было совершено покушение на участника популярной телепрограммы «Вот так история!». Киллер или киллеры – точно пока не установлено, – вооруженный предположительно автоматом Калашникова…»

– Какая оперативность! – с досадой оценил я и даже поморщился, как при зубной боли.

Не было сказано ничего нового, чего лично я не знал бы. Показали место трагедии. Бедный Гончаров лежал, еще не прикрытый простыней. Вокруг неспешно орудовали ребята из следственной бригады.

– Вот откуда она могла узнать.

– Что?

– Я о Гончаровой, – сказала Светлана. – Она могла узнать о смерти мужа из выпуска новостей.

Да, все правда. И мне не пришлось ничего ей объяснять. Но встретиться я обязан. И еще – присутствовать на похоронах.

– Как тяжело, – сказал я, – чувствовать себя причастным к чьей-то гибели.

– Брось, не надо, – попросила Светлана.

Пыталась успокоить, но это было излишне.

Если бы я послушался Демина! Он настаивал на том, чтобы я прогнал Гончарова. Если бы я это сделал, Гончаров не попал бы под пули.

– Не надо, – повторила Светлана, словно прочтя мои мысли.

К кофе мы так и не притронулись. Пили коньяк, за час почти опорожнили бутылку, но я совершенно не чувствовал опьянения. Светлана, кажется, только терла покрасневшие глаза.

– Я постелю тебе на диване, – предложил я.

– Да.

Когда я вернулся на кухню, Светлана была уже совсем никакая. Наконец коньяк сделал свое дело. Я перенес ее на диван и собственноручно раздел. Она тянулась ко мне и все норовила прижаться. Так тянутся не к мужчине, а к матери – чтобы защитила и помогла забыть о беде.

– Все будет хорошо, – шепнул я ей. – Спи.

Я лег в другой комнате. Слышал, как дышит спящая Светлана, а сам заснуть не мог. Вспоминался Гончаров, еще живой. Я снова видел, как он сидит за столиком в ресторане – спокойный, значительный, великодушный. Секретный космонавт. Победитель в Третьей мировой войне. Он так рвался в нашу программу. Наверное, спал и видел себя героем телепередачи. И еще не знал, чем эта история закончится лично для него.

27

Касаткин пришел в наш офис сам, лично. Такого, кажется, до сих пор ни разу не случалось. Глава телеканала на то и первое лицо, чтобы царствовать, и не царское это дело – по холопам бегать, но сегодня был особый случай.

Он вошел и встал в дверях. Скорбное лицо, под глазами круги. Сказал глухим голосом:

– Здравствуйте. – И сразу, без перехода: – Это удар по всем нам. Боль и боль – больше ничего в душе.

Он сейчас совершенно не был похож на чиновника. С истерзанной душой, в одну ночь постаревший человек. Он пожал мне руку и долго держал ее в своей ладони.

– Слишком далеко все зашло, – сказал Касаткин. – Будь осторожен, Женя.

– Я не боюсь.

– И совершенно напрасно, – попенял Касаткин.

Он имел право так судить, с высоты-то прожитых им лет.

– Осторожность и еще раз осторожность, – сказал Касаткин. – Пока этих негодяев не сыщут.

Насчет того, что сыщут, тут я был пессимистом. Пессимист – это бывший оптимист, в какое-то мгновение ознакомившийся с милицейской статистикой.

Распахнулась дверь, ввалился Гена Огольцов, увидел крайне расстроенного шефа, смутился и попытался отступить за порог, но Касаткин с хмурым видом сказал:

– Ну что же ты? Заходи. – И опять обернулся ко мне, продолжил прерванный разговор: – Мы эту нечисть выметем, Женя, обязательно, в самое ближайшее время это сделаем.

Потер воспаленные глаза.

– Я за конкуренцию, – сказал он. – Но без дикостей, а если начинают стрелять – тут надо каленым железом.

– Там пока не все ясно, – сообщил я. – Если честно, нет стопроцентной уверенности, что случившееся связано с нашей программой.

– Не обманывай сам себя. Виновные известны и понесут наказание!

Касаткин рубанул воздух рукой, и Гена Огольцов даже вжал голову в плечи.

– Разворошим муравейник! – посулил Касаткин. – И всех, кто причастен… кто хотя бы повод к случившемуся давал… кто хоть пальцем шевельнул, помогая убийцам…

Снова рубанул воздух. Сейчас уже не казалось, что он невыспавшийся и усталый. Разъяренный лев, да и только. Я на всякий случай кивнул, подтверждая его правоту, хотя и не все понял. Касаткин потрепал меня по плечу.

– Ты всегда можешь рассчитывать на меня, – сказал он. – В любую минуту. – Повел взглядом, увидел Огольцова и добавил: – В нашем доме нехороший дух. Здесь надо проветрить, хорошенько проветрить, пока все окончательно не сгнило.

Метафора, надо полагать. Я, честно говоря, опять не очень хорошо понял Касаткина, но зато с изумлением увидел, как изменился в лице Огольцов.

– Ладно, мне пора, – сказал Касаткин. – Вы меня извините, работы много.

Вышел, на прощание всем пожав руки. Всем, кроме Огольцова.

– Что случилось, Гена? – спросил я.

Огольцов дернул плечом. Смотрелся он сейчас неважно.

– У Касаткина к тебе претензии?

– Ты Касаткина не знаешь? – взорвался Гена. – Он всех нас переживет! Всех съест, а сам останется! Он заранее ищет стрелочников! Ты разве не видишь?

– Каких стрелочников? О чем ты говоришь?

– Об истории этой! Об убийстве! Это же тридцать седьмой год – то, что сейчас делает Касаткин! Он назначил тех, кому быть жертвой, а сам останется вовсе ни при чем!

– Я не понимаю…

– Тут понимать нечего. В его хозяйстве непорядок, стрельба и прочие гадости, и хотя он ни при чем, но надо же подстраховаться. Делается все просто – намечается жертва, просто переводятся стрелки, сам Касаткин уходит из-под удара, ну а мы, естественно, по уши в дерьме.

– Мы – это кто?

– Я, к примеру, – плачущим голосом произнес Гена.

Ему, похоже, совсем не хотелось быть жертвой.

– В любом деле должен быть громоотвод. Сейчас громоотвод – это я.

– Но почему ты?

– А вы у него спросите! Я – генеральный продюсер, по роду своей деятельности общался с Боголюбовым, так что моя кандидатура проходит на ура! Связка удобная – я и Боголюбов. Ты понял?

– Нет. При чем тут Боголюбов?

– Ну вот убийство это…

– Еще ничего не ясно, Гена. И Боголюбов запросто может оказаться ни при чем.

Гена недоверчиво посмотрел на меня.

– Так ты что – ничего не знаешь?

Тут уж я насторожился. Гена не дал возможности слишком долго пребывать в неведении.

– Ты разве не знал? Боголюбов арестован. Сегодня утром.