Текст книги "Король и Злой Горбун"
Автор книги: Владимир Гриньков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
– О чем? – дрогнувшим голосом спросил парень.
– Обо всем, что нас интересует. Вы будете агентом под прикрытием.
– Это как?
– У вас же есть специальность?
– Есть.
– Вот вы по этой специальности и будете трудиться. Это ваше прикрытие. А параллельно, по отдельному контракту, будете работать на нас. По специальности будете зарабатывать тысячи три да у нас семь, итого – десять тысяч долларов.
– В год?
– В месяц, – ласково сказал Гончаров. – Мы свою агентуру не обижаем.
Степень растерянности молодого человека достигла пика. Обнаружив это, проницательный Гончаров понял, что взял слишком круто и надо бы дать собеседнику возможность немного расслабиться.
– Я понимаю, решиться на подобное непросто, – признал он и отпил полуостывший кофе. – Я сам, помнится, не сразу согласился, когда мне предложили то же самое. По специальности-то я учитель средней школы.
Парень недоверчиво посмотрел на Гончарова – очень уж не вязался его внешний вид с привычным образом учителя.
– Да, да, – с мягкой улыбкой подтвердил Гончаров. – Я в школе физику преподавал. И когда мне предложили, я подумал – ну зачем мне это? Жил себе спокойно и дальше проживу. Не получилось. Как раз осложнилась международная обстановка, и мне говорят: не время отсиживаться дома. Вот так я и оказался на агентурной работе. Пошло-поехало – Париж, Лондон, Цюрих. Потом, конечно, Нью-Йорк, его никто из наших не может обойти стороной. Хочешь не хочешь – а поезжай. Там я три года провел. Дальше был Брюссель и снова Париж. Я, кстати, из Парижа и прилетел. Сегодня утром.
Гончаров задумчиво посмотрел на своего соседа по столику.
– И я тоже? – недоверчиво спросил тот.
– Что – «тоже»?
– В Париж.
– Конечно, – подтвердил Гончаров. – Но не сразу. Через годик, я думаю.
– А до Парижа что?
– До Парижа – Африка. Место вам уже определено, будете работать в Конго. Годик там поживете, пообвыкнетесь, и тогда вам открыта дорога в Европу. Африка – это как подготовительный класс.
Парень с готовностью кивнул.
– Это надо было снимать, – едва слышно пробормотала Светлана.
Я был с нею согласен. То, что сейчас происходило на наших глазах, запросто могло бы пойти в эфир. Безо всякой предварительной подготовки, прямо с порога, как говорится. Гончаров взял в оборот незнакомого ему человека и теперь успешно его дожимал. Тот был готов поработать на разведку, и оставалось только уточнить некоторые детали.
– И еще, – сказал Гончаров. – Это очень важно: Африка нужна для успешного старта в Европу. Там вы должны легализоваться.
– В Африке?
– Да.
– А как?
– Вы ведь не можете приехать в Европу как российский агент. Правильно? Нужна биография. Хорошая легенда. Вот в Африке она у вас и будет создаваться. Вы станете там своим. Одним из многих. Коренным африканцем, словом.
– Коренным? – не поверил гончаровский собеседник.
– Ну конечно! – опрометчиво подтвердил забывший об осторожности Гончаров.
– Там же негры! А я белый!
Слышавшая все Светлана прыснула в ладошку. Да. Гончаров подставился классически. Слишком уж заигрался.
– Белый, – сказал Гончаров. – Но это только пока. Внешность вам поменяют.
Я, уже не таясь, посмотрел на парня. Я ничем не рисковал, как оказалось. Потому что бедолага потерял способность что-либо замечать вокруг. Довольный произведенным эффектом, Гончаров не стал церемониться.
– Цвет кожи придется поменять.
– Это что же – я негром буду? – спросил потрясенный кандидат в нелегалы.
– Да. Ситуация как с Майклом Джексоном. Только наоборот…
– Я не хочу… наоборот…
– А придется, – веско сказал бессердечный Гончаров.
– Я отказываюсь!
Парень, кажется, начал прозревать. Перспектива превратиться в негра его отрезвила.
– Ты всерьез решил, что после нашей беседы у тебя еще есть право на отказ? – предупредительно перешел на «ты» Гончаров, и голос его приобрел зловещий оттенок. – Нет, милый. И раз уж у нас пошел мужской разговор…
Каким сделался его взгляд в эту минуту! Как посуровело лицо!
– Не думай, что мы в бирюльки играем!
Парень стремительно бледнел. Кажется, уже понял, что выбор у него невелик: либо он становится негром, либо его ждет ужасная кара.
– Мы не звери, – смягчился Гончаров. – Но в интересах родины…
Он откинулся на спинку стула и строго посмотрел на собеседника. Я взглянул на Демина и вопросительно приподнял бровь. Он в ответ неопределенно пожал плечами.
– Едем прямо сейчас, – сказал Гончаров.
– Куда?
– К нам, на Лубянку.
Парень на глазах уменьшался в росте.
– Из здания выходим по одному. Сначала ты, потом я. Жди меня у выезда с автостоянки. И еще…
Пауза. Парень уже спекся.
– Не вздумай мудрить. Этих людей видишь?
Я в последний миг понял, что Гончаров говорит про нас, и успел отвернуться – мою-то физиономию кандидат на нелегальную агентурную работу узнал бы сразу. Зато Демин не стал прятаться. Онтопорщил усы и имел довольно суровый вид.
– Это наши люди, – услышал я за спиной гончаровский голос. – Достанут тебя из любой щели в случае чего. Понял? Ладно, иди.
Звук отодвигаемого стула. Парень проплыл мимо нас, словно лунатик. Когда он скрылся, Демин признал:
– Впечатляюще.
– Неплохо, – подтвердила Светлана. – А кто это? Кто-нибудь знает беднягу?
Никто не знал. Гончаров с невозмутимым видом допивал свой остывший кофе.
– У вас талант, – сказал я ему.
– Ничего особенного, – пожал плечами Гончаров.
– Но он поверил! Мы все это видели.
– Ничего особенного, – повторил Гончаров. – Если наши люди верят в исцеление по телевизору, то уж байки про Лубянку тем более идут на ура. Что правда, то правда.
9
А о том парне мы сразу же навели справки. Он был механиком по лифтам и работал здесь же, в телецентре. Еще бы ему не мечтать о работе за границей! По таким «бесценным» кадрам скучают все разведки мира.
Фамилия директора овощного магазина была Колпаков. На вид ему можно было дать лет сорок, едва ли больше, но его сильно старил взгляд – настороженный, исподлобья, как будто перед вами не мужчина в расцвете лет, а умудренный, многократно битый жизнью старик. Колпаков смотрел на меня так, словно силился вспомнить, где он мог меня видеть.
– Я Колодин, – представился я. – Из программы «Вот так история!».
Я подумал, что он принял меня за одного из гостей с Лубянки, и поэтому поспешил раскрыть карты. Но Колпакова это не слишком удивило.
– Вижу, – сказал он, не меняя выражения лица. – Чем обязан?
Настороженность – это в нем, наверное, природное. Родовая черта всех директоров овощных магазинов.
– Я по поводу Гончарова.
Он еще более насупился.
– Мы обратились в ФСБ, – сообщил я. – Выяснилось, что Сергей Андреевич Гончаров ни в чем не виноват.
Колпаков смотрел на меня не мигая, и невозможно было понять, о чем он в данный момент думает.
– По всей видимости, в ближайшее время Гончарову будут принесены официальные извинения.
Все это было, конечно, полной чепухой. Касаткин, по моим сведениям, занимался гончаровским делом, но пока не добился никаких результатов. Ему, как я понял, не отвечали ни «да», ни «нет», и в этом чувствовалось стремление спустить дело на тормозах, но, по крайней мере, это давало надежду на то, что от Гончарова уже отстали. Потрепали ему нервы и, удовлетворившись нехитрой местью, оставили в покое. Извинений, конечно, не будет, но и репрессий, как мне верилось, тоже. И поэтому я сейчас рассказывал Колпакову сказки с совершенно чистым сердцем.
– Произошла ошибка, – сказал я. – Такое бывает, вы ведь знаете. И меня попросили сообщить вам об этом. Эти люди не любят признаваться в своих оплошностях лично. Вы понимаете? И они обратились ко мне.
Подразумевалось, что речь идет об эфэсбэшниках. Колпаков слушал меня с каменным выражением лица. Здорово его все-таки напугал тот обыск.
– И теперь, – уверенно заключил я, – остался последний шаг – восстановление Гончарова на работе.
Я замолчал и выразительно посмотрел на своего немногословного собеседника, подвигая его на ожидаемый поступок.
– Вы, извините, кто? – неожиданно спросил Колпаков.
– Я Колодин, – опешил я.
– Это я понял. Вы от кого пришли?
Сказать, что от ФСК, было бы слишком большой наглостью. От коллектива телевизионных работников – глупо. От Гончарова – еще глупее.
– Сам от себя, – сообщил я и на всякий случай добавил: – И от имени некоторых высокопоставленных товарищей.
Колпаков вздохнул, и его лицо мгновенно вместо выражения настороженности приобрело оттенок печальной задумчивости.
– Гончаров был хорошим работником, – признал он. – Но исправить уже ничего нельзя.
– Вам нечего бояться…
– Я и не боюсь. Дело не в страхе. Просто на место Сергея Андреевича уже принят другой человек.
Колпаков повернул голову и крикнул:
– Миша! Зайди!
За тоненькой фанерной переборкой его призыв был услышан. Очень скоро в крохотный колпаковский кабинет ввалился здоровенный розовощекий парень. Обладатель розовых щек что-то жевал, и от него не очень приятно пахло дурно сделанной колбасой.
– Это Миша, – представил его Колпаков. – Наш новый грузчик.
Миша смотрел на меня ленивым и бестрепетным взглядом. Вот его-то уж точно не уволят. Не смогут. В случае чего, он упрется и как дважды два покажет, что не имеют права.
– Хороший работник, – дал ему оценку Колпаков. – Справляется.
За что же его увольнять? – как будто хотел спросить он у меня. А может, набег эфэсбэшников оказался для Колпакова всего лишь поводом? Допустим, он давно хотел расстаться с Гончаровым. Причина может быть какая угодно. Вот Мишу этого принять на работу, например. А вакансий нет. Или просто они с Гончаровым не сошлись характерами. Идиот, каких мало. Так отзывался Гончаров о своем бывшем шефе. Значит, отношения у них были – не сахар. И как только подвернулся подходящий случай, Гончарова уволили. Просто вышвырнули. И глупо было бы надеяться, что что-то можно поправить. Гончаров знал об этом сразу, потому и выглядел столь расстроенным. А я убедился только сейчас.
– Очень жаль, – сказал я. – Что ж, извините за беспокойство.
– И вы уж нас извините, – произнес в ответ Колпаков.
Теперь, когда я уже ни на что не претендовал, он явно успокоился и даже его взгляд несколько помягчел.
– Мы ведь не могли ждать, пока там все прояснится с Гончаровым, – объяснил директор. – Нам рабочие руки нужны, а не неприятности.
– Да, конечно, – согласился я, поднимаясь с шаткого табурета.
Необъятный Миша посторонился, освобождая проход к двери. Колпаков вызвался меня проводить. Мы прошли через небольшой и довольно темный торговый зал. Два парня-продавца неспешно обслуживали терпеливых и тихих покупателей. Когда я в сопровождении Колпакова появился в зале, продавцы одновременно замерли и бесцеремонно изучили меня с головы до пят. Неизвестно, за кого они меня приняли.
Демин дожидался меня в машине.
– Ну как? – поинтересовался он.
– Никак.
Демин кивнул, словно и не ожидал услышать иного ответа, и завел двигатель.
– Куда теперь?
– На телевидение, – буркнул я.
– Ты не расстраивайся, Женька, – посоветовал Демин. – И вообще, зачем ты чужие проблемы делаешь своими?
– Это как раз наши проблемы.
– Он сам виноват, – наставительно сказал Демин.
Лично я не был в этом уверен. Но спорить не хотелось.
– Что там с «Телетриумфом»? – спросил я, чтобы сменить тему разговора.
– Завтра должны объявить кандидатов в призеры.
– Сколько номинаций?
– Кажется, восемь.
– Как думаешь, мы хоть в одной будем присутствовать?
Демин глубоко и обиженно вздохнул, так что даже усы у него обвисли.
– Ты издеваешься? – осведомился он. – Лучшая развлекательная программа страны! Самый высокий рейтинг! Рекламодатели выстраиваются в очередь, чтобы только иметь возможность выложить тридцать тысяч баксов за минуту рекламы в нашей программе!
– То-то и оно, – усмехнулся я. – Как бы кому-нибудь наши успехи не показались чрезмерными.
Демин обиженно засопел. Он готов был пойти на конфликт с кем угодно из-за программы, с которой уже успел сродниться.
Прежде чем отправиться на телевидение, мы еще заехали к Демину домой – за видеокассетами. Илья поднялся к себе, я остался в машине. Прямо перед собой, на лавочке, я заметил старика пенсионера. Пенсионер был еще очень даже ничего – крепок на вид и, наверное, деятелен. Из тех, что пишут заметки в местную газету и собирают по подъездам подписи в пользу чего угодно. Старик смотрел на меня, и в его взгляде мне почему-то чудилась затаенная неприязнь. Может, с кем-то меня перепутал?
Вернулся Илья. Сел за руль, завел двигатель.
– Не люблю я его, – сказал неожиданно.
– Кого? – изумился я.
– Мужика вон того на лавочке видишь? Настоящий Кащей.
– Много крови попортил, да?
– Не то слово, Женя. Для него всякий, кто ездит на машине лучше «Запорожца» и не носит штанов пошива местной швейной фабрики, – вор и контра.
– И ты, значит, тоже?
– И я, – подтвердил Демин.
– Он разве не знает, где ты работаешь?
– Я не спешу докладывать, а ему это и не надо, кажется.
– Почему?
– И так все знает. Я – буржуй и вор.
– Это он тебе так сказал?
– В глаза – нет. А за спиной доводилось слышать.
– Характер скверный, да?
– Дело не в характере. Есть такой тип людей: обо всем имеют собственное мнение и только их мнение – единственно верное. Они знают, как надо жить. Как должно жить. Как воспитывать детей. Как бороться с преступностью.
– А как?
– С преступностью-то? – уточнил Демин. – Стрелять, конечно. Чуть что – сразу к стенке. Федько целую теорию на этот счет вывел.
– Кто такой Федько?
– Старик этот, которого ты видел.
– Неужели такой кровожадный?
– Я же говорю – Кащей.
Демин был хмур. Похоже, что этот самый Федько попортил ему немало крови.
– Но если это типаж, – сказал я, – тогда почему бы нам не использовать твоего Федько при съемках нашего очередного сюжета?
– Ты сошел с ума! – воскликнул Демин. – Остынь.
– Но почему? Это же будет не сюжет, а мечта! Настоящая находка!
– И чем, по-твоему, будет заниматься мой сосед?
– С преступностью бороться! – ответил я и засмеялся, потому что в моей голове уже стал выстраиваться сюжет. – Бескомпромиссная борьба! Каленым железом! Преступников – к ответу!
Демин усмехнулся в усы. Наверное, уже оценил возможность разыграть своего недружелюбного соседа.
– Собери данные о нем, – попросил я. – Может быть, что-то из этого и получится.
10
Премия, которая называлась «Телетриумф», была сродни американской премии «Оскар», но в отличие от последней вручалась не за заслуги в создании кинофильмов, а за успехи на ниве телевидения. Придумали эту премию пару лет назад – чтобы раз в год, собравшись все вместе, наградить самых достойных. «Лучшая телепрограмма года», «Лучший телеведущий года», «Лучшая идея года» и еще полдесятка прочих «лучших» – стать даже кандидатом в победители в любой из этих номинаций считали не просто честью, а подлинным подарком судьбы. Дело было не в деньгах, за победу в номинации платили всего ничего, а в престиже самого звания победителя. Если твою программу называют лучшей – это запоминается всеми и надолго. Добавляется друзей и почитателей. Недоброжелатели же на время оказываются выбитыми из колеи. Про победителя пишут в газетах, прибавляя популярности. И счастливчик купается в лучах славы… до следующего «Телетриумфа».
Сам процесс определения победителей протекал в обстановке строгой секретности. Даже имена людей, которые и выносили окончательный вердикт, никто из широкой публики не знал. Организаторы хранили все в тайне, чтобы, как они выражались, «никто не попытался найти к членам жюри неформальный подход». Члены жюри, эти люди-невидимки, где-то когда-то собирались, как подпольщики, обсуждая на своих тайных сборищах списки претендентов на звание «лучших». Списки претендентов обнародовались едва ли не в самый последний момент – ровно за неделю до церемонии оглашения имен победителей. Всего семь дней отводилось телеобщественности и широкой публике на то, чтобы обсудить справедливость выдвижения тех или иных кандидатур и просчитать шансы каждого соискателя. В эти семь дней умещались дивные по хитрости интриги и громкие споры, доходившие до ссор. В этом, наверное, и заключалась предусмотрительность организаторов – оставив на обсуждение слишком мало времени, они уберегали телевизионный мир от соблазна погрузиться в пучину войны всех против всех. Заполненная скандалами и выяснениями отношений неделя стремительно таяла, завершаясь церемонией оглашения имен победителей, после чего ссориться дальше уже не было смысла, оставалось только обсуждать уже свершившийся факт, и все в конце концов само собой затихало – до следующего года.
Я не знал, что нам светит в нынешнем «Телетриумфе», но хотя бы в одной номинации мы должны быть представлены. Между собой эту тему мы почти не обсуждали, это слишком отвлекало от работы, но то, что все наши держали в голове мысль о предстоящей церемонии, – я видел.
В день объявления предварительного списка мы так и не собрались: я всерьез загорелся идеей использовать на съемках деминского соседа, и теперь колесо завертелось, каждый выполнял свою работу. Встретились только вечером. Последним приехал Демин. У него был едва ли не самый сложный участок – собрать максимум информации о своем соседе, причем сделать это тихо, без привлечения внимания, иначе вся наша затея теряла смысл.
– Ну как? – нетерпеливо спросил я, едва только Илья нарисовался на пороге нашего кабинета.
– Это ты о чем?
– О твоем соседе.
– Ах, о соседе! – протянул Демин. – С ним все нормально.
А сам обвел нас вопросительным цепким взглядом. Убедившись, что никакого подвоха нет и мы действительно ничего не знаем, Илья расправил плечи и несколько снисходительно произнес:
– А чего это у вас тихо, как на кладбище?
– Есть повод для веселья? – осведомилась Светлана.
– Вы, как я вижу, еще не знакомы со списками «Телетриумфа».
Вот теперь я понял, в чем дело. И у меня екнуло сердце. Значит, есть! Попали в списки!
– Мы там есть, – подтвердил мою догадку Илья.
– В какой номинации? – встрепенулась Светлана.
Демин снисходительно посмотрел на нее, как смотрит учитель на не слишком скорого на догадку ученика, и наставительно произнес:
– Самая большая ошибка, которую только может допустить человек, моя милая, – это недооценка собственного труда и таланта. И поэтому когда ты говоришь «в какой номинации»…
Так вот в чем дело! Мы попали в две номинации сразу! Или вообще – сразу в три!
Еще боясь поверить в столь радостное событие, я не выдержал:
– Не томи, Илья! Сколько номинаций взяли?
– Семь, – сказал Демин.
Я захлебнулся воздухом.
– Семь, – совершенно будничным голосом повторил Илья. – Только в одной номинации мы не присутствуем – «За многолетнее служение телемузе». Годков нашей программе не хватает. Но это, я думаю, дело вполне поправимое. И лет через двадцать мы сможем и по этой номинации пройти.
11
– Когда я служил на флоте, – сказал Гончаров, – мы с моим дружком…
– Погодите-ка, – остановил я его. – На каком таком флоте? Вы же служили в автобатальоне.
В автобатальоне он был младшим сержантом, это я точно помнил, мне об этом рассказывала его супруга Нина Тихоновна.
– Служил, да, – засмеялся Гончаров.
Я уже привык к тому, что он любит что-либо придумывать. Выдумки его были совершенно безобидными, как правило – о нем самом. Таких людей обычно называют вралями, у них никогда не поймешь, где они говорят правду, а где присутствует вымысел.
– Так вот, когда я служил в автобатальоне, – как ни в чем не бывало перестроился Гончаров, – мы с моим дружком пошли в самоволку, а дело было ранним утром…
И опять было непонятно, правду он рассказывает или анекдот.
Лично мне Гончаров нравился. Он вполне освоился в нашей компании, и порой даже казалось, что он работает с нами не несколько дней, а годы. С ним было легко и нехлопотно. Если попросишь о чем-то, будет сделано безусловно в срок и так хорошо, как ты сам даже не предполагал. Он напоминал Демина – точно так же умел все и точно так же каждодневно демонстрировал свою нужность, только в отличие от Ильи Гончаров все делал намного веселее и беззаботнее, как будто нелегкие для прочих людей задачи лично им решались между делом, шутя. Была в нем какая-то легкость, та приятная непосредственность, за которой сплошное удовольствие наблюдать со стороны. Он нравился всем, и даже Демин, поначалу встретивший его в штыки, через пару дней заметно смягчился.
Гончаров умел быть полезным всем. Он помогал Светлане переносить и настраивать аппаратуру, ездил с Деминым за милицейской формой, необходимой для следующих съемок, по моей просьбе встретился с родственником героя нашей будущей передачи. Он, кажется, совсем не уставал и между делами еще успевал посвящать меня в свои задумки. Гончаров всерьез приготовился участвовать в съемках и уже знал, что и как будет происходить на съемочной площадке.
– Пригласим на съемку Степку, – втолковывал мне Гончаров. – Это мой дружок юности. Мы с ним жили на одной лестничной площадке. Представляете? Мы лет двадцать не виделись. И вот встреча. А я, оказывается, уже вовсе не я, а очень важный человек, но только жутко засекреченный. И вот Степан, узнавши эту страшную тайну…
– Тайну еще надо придумать, – напомнил я.
– Это без проблем! – беззаботно отмахнулся Гончаров.
В том, что дело обстоит именно так, я нисколько не сомневался. После гончаровской импровизации в буфете я не сомневался, что лапшу на уши он повесит этому пока неведомому мне Степану в два счета.
– Степан – он жутко головастый, – уважительно сказал Гончаров. – В институте такие рефераты писал, что профессора с ним за руку здоровались. А сейчас и сам уже, наверное, профессор. Вот он встретится со мной, а я, к примеру, буду офицер из контрразведки. И я его попрошу какую-нибудь формулу вывести.
– Какую? – не понял я.
– Особенную какую-нибудь, – с прежней беззаботностью парировал Гончаров.
Его невозможно было чем-либо смутить или сбить с толку. Он не боролся с возникающими трудностями, а отметал их с порога, и не в этом ли была причина кажущейся легкости его существования?
– Со Степаном вашим потом разберемся, – сказал я. – Позже. Сначала деминский сосед.
– А после соседа – я со Степаном?
– Не сразу, – сказал я. – Будет еще «Телетриумф».
– Это что такое?
– Премия для лучших телевизионщиков.
– Вам дали премию?
– Еще нет, – признался я. – Может, и вовсе не дадут. Но на церемонии надо быть обязательно.
– Когда?
– На следующей неделе.
– Я тоже пойду.
Гончаров это сказал безапелляционно, а я даже не знал, что ответить. Все места в зале были распределены заранее, и Гончарова в списках приглашенных, естественно, не было.
– Это где? – спросил Гончаров. – Чтоб я знал, куда ехать. Или вы за мной заедете?
– Там только по пригласительным билетам, – неуверенно сообщил я.
– Так пусть дадут еще один.
– Это невозможно. Билеты распределяются загодя. Вот нам прислали три: для меня, для Светланы, для Демина…
– Я у Демина возьму, – с превеликой непосредственностью сообщил Гончаров.
И я ни на мгновение не усомнился в том, что именно так все и будет. Успел изучить этого человека.
– Он не сможет отдать свой пригласительный, – попытался втолковать я. – Потому что без билета Илью не пропустят в зал.
– А ему-то зачем? – пожал плечами Гончаров. – Он там уже был, наверное.
Был, конечно. В прошлом году. Но вся штука в том, что в прошлом году мы не проходили по семи номинациям сразу. Я представил реакцию Ильи на предложение Гончарова отдать пригласительный билет ему – и внутренне содрогнулся. Это будет взрыв. Катастрофа. Гибель Вселенной.
– Я попытаюсь договориться по поводу вас, – пообещал я. – Чтобы на церемонию следующего года внесли в списки.
– Хорошо, – кивнул Гончаров. – Но в этом году я тоже хочу там быть.
Это была почти детская непосредственность. «Почти» – потому что ребенку можно объяснить, почему ты будешь поступать так вот и так, а взрослому это объяснить очень сложно, почти невозможно – потому как совестно. С его стороны это даже не было нахальством. Просто он привык так жить.
– В этом году не получится, – вяло запротестовал я.
– Нет, Женя, так не пойдет, – вдруг нахмурился Гончаров. – Ведь мы в одной команде. Так? И почему в таком случае вы мною пренебрегаете? Чем я плох?
Я не нашелся, что ему ответить на это. Есть вещи, очевидные для всех. Но не для Гончарова. Он, наверное, как-то по-особенному устроен.
– Хорошо, попробую что-нибудь придумать, – пообещал я.
Без всякой, впрочем, надежды на успех. Просто пока я не знал, как сказать Гончарову правду.
