Текст книги "Мартлет и Змей"

Автор книги: Владимир Торин

Соавторы: Олег Яковлев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Дарил лениво наблюдал за трактом, когда внизу, на лестнице, послышался шум. Кто-то, грохоча ногами, поднимался наверх, вполголоса ворча и ругаясь. Что ж, пришло время воспользоваться запасным путем отхода. Шпион быстро поднялся и подошел к окну. Осторожно высунувшись из него, он убедился в том, что никто за ним не наблюдает, затем ухватился за карниз и проворно подтянулся на крышу. Затем лег на нее, вслушиваясь в происходящее в караулке.

Неизвестный наконец поднялся по лестнице, устав и запыхавшись, о чем свидетельствовали учащенное дыхание и шаркающие шаги подкованных солдатских сапог по каменному полу.

– Кхе, – послышался разговор воина с самим собой, – а не пойти ли вам, господин сержант, в вонючую орочью задницу? Стоять на этом бансротовом посту еще пять часов – увольте, где же обещанные выходные? И где моя надбавка к жалованью, где, я вас спрашиваю? Ах, нету, говорите? Тогда идите в эту самую вонючую задницу, а я покудова подремлю здесь немного…

Через некоторое время снизу уже послышался раскатистый храп – бравый вояка уснул, как убитый. Дарил мысленно усмехнулся: спать на посту – этому не обучают ни в одном гарнизоне, но отчего-то почти каждый заправский служивый владеет данным приемом в совершенстве. Грам осторожно свесился с карниза и заглянул в караулку. Да, все было именно так: баронский солдат спал, подложив свернутый плащ под голову, и при всем этом громко храпел. Дарил воспользовался моментом и бесшумно проник обратно в башню. В правой руке у него появился кляп, в левой – веревка. Борьба была недолгой – спросонья, да еще получив удар по голове, теалец так ничего и не понял, пока не оказался связанным по рукам и ногам, при этом оставшись в одной нижней рубахе и штанах-брэ. Дарил поблагодарил случай за предоставленную возможность облачиться в цвета Бремеров и принялся переодеваться. Черный камзол и штаны были вышвырнуты на крышу, а сам агент предстал уже в образе сонного стражника в черно-багряной тунике, вишневых штанах, заправленных в высокие остроносые сапоги, и кожаном подшлемном капюшоне. Также он не забыл о доспехах: блестящая полукираса-набрюшник заняла свое место, как и стальные наколенники и налокотники. Опоясавшись ременной перевязью с мечом и нахлобучив на голову неудобный шлем-салад, он повернулся к пленнику:

– Лежи тихо, и я сохраню тебе жизнь. Будешь буянить – закончишь свои дни здесь.

Испуганный солдат кивнул и что-то промычал через кляп. В это время снаружи пропел рог, и Дарил бросился к окну. И вовремя – со стороны тракта на мост уже въезжали всадники: телохранители барона и среди них сам барон. Оставаясь незамеченным, Грам внимательно осматривал проезжающих внизу людей… Впрочем, не все из всадников были людьми. Четыре таинственные фигуры в длинных черных плащах, восседающие на белоснежных конях, вызвали у него резонное подозрение. Что они там прячут, под этими капюшонами, если не свои лица? Лица эльфов…

Снова осмотрев связанного стражника, лишний раз убеждаясь в надежности веревок и кляпа, Дарил подошел к лестнице и начал спускаться. Пришла пора действовать…

Барон и его гость сидели в удобных резных креслах напротив камина. Чужак буквально пронзал хозяина Красной гостиной взглядом и, казалось, вообще не моргал, обследуя каждый дюйм его лица и одеяний. Танкред Огненный Змей был молод, обманчиво молод – это саэгран понял сразу, ведь и сам он отнюдь не выглядел на свои четыре с небольшим сотни лет. Но если эльф старел в десятки раз медленнее людей по причине того, что был таким рожден (для его народа и шесть сотен лет – ничем не примечательный возраст), то человеку помогла магия – чувствовалось, что это – жестокое, беспощадное колдовство, которое однажды обязательно потребует от хозяина платы. Барон Бремер являлся обладателем худого бледного лица, жизнь в котором будто бы заснула: кожа была суха, без единой кровинки, – так выдавало себя магическое воздействие, и если бы не глаза, которые буквально искрились и горели, можно было бы принять этого человека за движущегося, говорящего и даже дышащего покойника, что, конечно же, встречается крайне редко. Смолистые волосы Огненного Змея были прямы и доходили ему до груди, обрамляя лицо в некое подобие черной арки. Высокий лоб, прямой нос и тонкие губы – все это в сочетании создавало лицо довольно красивого человека, но то выражение, которое, казалось, ни за что невозможно стереть с него, все портило. Безжалостность в глазах, презрение в морщинках уголков глаз и едва заметных складочках губ, чопорность и горделивость приподнятой головы. Несмотря на то что бы о себе ни думал Танкред Бремер, он был открытой книгой – для того, конечно, кто умеет прекрасно читать и улавливать скрытый подтекст между строк. Чародей был облачен в алую бархатную мантию с вышитым на груди золотыми нитями змеем, свернувшимся в клубок. Остроконечной шляпы, неотъемлемой части привычных одеяний ронстрадских чародеев, Танкред не жаловал, считая ее, по меньшей мере, попросту неудобной, а по большей – дурацкой до невозможности.

Мантия барона как нельзя лучше гармонировала с обстановкой Красной гостиной – стены здесь были сложены из красного кирпича, и даже мебель была обита бархатной тканью различных оттенков рыжего и багрового. Яркие свечи и огонь в громадном камине дополняли окружающую обстановку отблесками настоящего пламени.

Гость Танкреда, облаченный в зеленый камзол, выглядел здесь абсолютно неуместно и дико и, судя по всему, должен был чувствовать себя достаточно неуютно. Но эльф оставался спокоен и держался непринужденно, а все его эмоции по-прежнему скрывала непроницаемая маска холодности и отстраненности. Ни единый мускул не шевелился на вытянутом лице, и только слова будто сами по себе срывались с тонких поджатых губ:

– Скажите, барон, каковы ваши цели?

– Независимость Теала, само собой.

– Но вы же понимаете, что при заключаемом соглашении абсолютной независимости быть не может? – Эльф задал коварный вопрос, внимательно наблюдая за реакцией барона.

– Для Теала покровительство эльфийского Дома предпочтительнее тирании Лоранов. Я верю в благородство ваших правителей. – Танкред играл превосходно, с легкостью источая учтивые слова и обещания, но собеседник упорно не желал принимать все за чистую монету.

– Лорду Найллё придутся по вкусу ваши слова, но я должен буду предостеречь и его, и вас. Этот союз обременяет стороны взаимными обязательствами и не дает никаких гарантий. Готовы ли вы заплатить вашу часть цены?

– Несомненно.

– Тогда необходимо напомнить, что другие эльфийские Дома не должны ничего знать о нашем союзе. Эс-Кайнт Витал Лунный Свет тоже.

– Насколько я понимаю, Черный Лебедь находится в той же ситуации, что и Теал? – в свою очередь осторожно прощупал реакцию собеседника Огненный Змей.

– Вы очень умны, лорд Танкред. – В голосе эльфа прозвучало уважение, но барон не поверил ни единому слову, догадавшись, что у этой фразы есть и другой подтекст. – Знаете, у нас в Конкре есть одна поговорка, я попробую передать ее суть для вас, – саэгран позволил себе небольшую паузу, затем продолжил: – Возрадуйся уму собеседника, которого посылает тебе Тиена, но помни, сколь часто пытливый ум идет рука об руку с хитростью и коварством.

Барон усмехнулся.

– Должен отдать должное вашей проницательности, благородный ал Неллике, или, как вас называют там, в вашем Конкре… Неллике Остроклюв. – Огненный Змей лукаво прищурился, наблюдая за лицом собеседника с пристальностью филина, завидевшего мышь.

Чего только стоило барону раздобыть эти сведения, какие нечеловеческие (в прямом смысле) усилия пришлось приложить, на какие жертвы пойти только лишь для того, чтобы бросить вот так вот одну-единственную фразу. А ведь и вправду очень красноречивое прозвище – и вряд ли благородный ал получил его просто так. Эльфийский посланник может в одну секунду его хвалить, а уже в следующую заклевать в спину.

Казалось, прежде невозмутимый эльф вздрогнул. Впрочем, наверное, это все же была игра света и тени на его чересчур правильном бесстрастном лице. Доброжелательная улыбка понемногу сползла с тонких губ и растворилась в холодной усмешке. Саэгран остановил свой немигающий взгляд напротив глаз барона, и Танкреда в этот самый миг посетило довольно неприятное чувство: будто глядишь в зеркало, зная при этом, что твое отражение изучает тебя так же, как и ты его.

– Не стоит играть в эти игры с друзьями, лорд Танкред, – холодно и с расстановкой проговорил эльф, – приберегите свой талант для наших общих врагов.

– Значит, наша основная цель – стравить наших недругов между собой. Король Ронстрада узнает о том, что эльфы из Конкра, – примирительно кивнул собеседнику Огненный Змей, – творят бесчинства на земле королевства, и разбираться, что это за эльфы конкретно, он не будет. Вы для него, уж не в обиду будет сказано, все под одним стягом. И все это фактически означает начало коварной оккупации со стороны Эс-Кайнта. Инстрельд Лоран будет вынужден ответить на провокацию, начав трубить собор рыцарей Ронстрада. После он нападет на владения в Конкре. Витал Эстарион не сможет не ответить ему контратакой, и в борьбе двух львов погибнут они оба. Черный Лебедь расправит крылья и выйдет из тени Дубового трона, а Теал сбросит железный ошейник Гортена. Все очень просто…

Танкред уже почти пожалел о том, что попытался спровоцировать эльфа, но теперь увидел, что все-таки добился своего – остроухий действительно будет думать, что ему, барону Теальскому, известно о делах Черного Лебедя гораздо больше, чем есть на самом деле. Это станет его подстраховкой на случай, если союзники вздумают им крутить. И пусть для этого он отчаянно рисковал своим осведомителем…

– Все верно, лорд Танкред, вы ничего не упустили…

– Но это долгосрочный план. Есть более насущные вопросы. – Танкред Огненный Змей осторожно заглянул в глаза собеседнику, надеясь почувствовать подвох, но эльфийский саэгран был по-прежнему непроницаем. – Как скоро я могу рассчитывать на вашу помощь? Если дурак Сноббери пронюхает…

Тут эльф напрягся, медленно повернул голову в сторону открытого окна и застыл, словно заметив что-то недоступное обычному взгляду:

– Нас подслушивают.

– Не может быть! – Танкред изумленно приподнял бровь. – Я поставил магические барьеры!

– Не стоит слишком полагаться на магию, ее легко обмануть… – Саэгран Черного Лебедя вскочил, выхватив из ножен меч.

Танкред тоже поднялся, попытавшись при помощи магии обострить свой слух. Едва заклинание сорвалось с губ, он тоже услышал. Услышал шаги по крыше. Кто-то только что стоял на карнизе за окном!

– Он был здесь! – Эльф уже выглядывал в окно. – Я чувствую его запах!

– Весьма интересно, – пробормотал барон.

– Надеюсь, это не ваши штучки, лорд Танкред. – Голос Неллике превратился из мелодичного в резкий и грубый. Саэгран внимательно разглядывал в руках обрывок прочной веревки, ловко пойманный в последний момент, – неведомый шпион резанул по канату ножом, убегая, но эльф успел подхватить тонкую петлю в воздухе. Он вернулся к камину и сел в свое кресло. – Если вы думаете таким образом надавить на нас, то милорду Найллё это очень не понравится.

– Надеюсь, столь незначительное происшествие не омрачит нашей дружбы, дорогой гость, – парировал барон. – Я сам разберусь с этим досадным недоразумением.

Он дернул за сигнальный колокольчик над камином, и практически сразу в зал вбежал стражник в черно-багровой тунике.

– Командира стражи ко мне! Живо! – рявкнул Танкред.

Командир охраны замка Бренхолл был близким родственником барона, будучи женатым на младшей из двух дочерей его брата, покойного Джона Бремера, что, впрочем, никоим образом не уберегло верного вассала от гнева Танкреда. Как только маркиз Луазар вошел в гостиную, на него моментально обрушилось все недовольство барона:

– Сегренальд! Как это понимать?! – Голос Танкреда гремел. – В моем замке королевский шпион, и он до сих пор жив!

– Я… Я немедленно разберусь с этим, Танкред.

– Конечно, разберешься. – Барон зловеще усмехнулся, сплетая в руке небольшой огненный шар.

Еще секунда – и шар отправился в путь, на встречу со своей жертвой. В последний момент лепестки пламени развернулись в воздухе полыхающим бутоном, немного не долетев до перепуганного до смерти командира охраны. Тот успел закрыть лицо руками, получив сильные ожоги кистей, и застонал от боли.

– Я даю тебе последнюю возможность доказать свою верность. – Барон был явно удовлетворен произведенным эффектом. – Перекрыть все выходы из замка немедленно! Патрули на стены и под стены тоже! Пересчитать всех! Проверить каждого! Выполняй.

Маркиз Луазар, сжав зубы от боли, почтительно поклонился и выбежал, из коридора тут же послышались крики и приказания – командир стражи замка вымещал злобу на подчиненных. Барон улыбнулся, обратив взгляд на собеседника-эльфа, который все это время провел в кресле, повернувшись спиной к двери:

– Итак, предлагаю продолжить наш разговор, благородный ал Неллике. Прошу вас простить мне эту неловкую ситуацию. Вы позволите? – Барон протянул руку, чтобы забрать у эльфа найденный тем обрывок веревки.

– Конечно, лорд Танкред. Я не сомневаюсь, что этот инцидент будет исчерпан и вражеского лазутчика постигнет заслуженная кара…

* * *

Маленькая синяя птица высоко парила в хмуром осеннем небе над замком Бренхолл, кружа среди вспухших, будто от болезни, налившихся чернотой туч. Перышки и раздвоенный хвост ее отливали глубоким сапфировым блеском; у крылатого создания не было лапок – лишь два клочка мягкого пуха на их месте. Время от времени птица опускалась ниже, почти касаясь острыми, точно ласточкиными, крыльями зубцов на стенах, каминных труб и шпилей. Затем она направлялась к черепичным крышам и окошкам чердаков, где почти задевала перьями бешено крутящиеся на северном ветру кованые голуби-флюгеры, судя по всему, принимая их за своих собратьев. Прекрасное пернатое существо очень хотело бы поиграть с ними, сорвать эту неведомо зачем усевшуюся на крыши и башни стаю в воздух, повести ее за собой высоко в небо, туда, где вот-вот уже должны были засверкать молнии и взорваться оглушительные громовые раскаты. Сердце небесного шторма было единственным местом, где оно могло почувствовать себя дома. Но птица понимала: штормового гнезда ей не видать еще множество гроз, потому что вернуться ей не позволят. Она не корила тех, кто повелевал ею, – как можно упрекать ветер за то, что он треплет облака в небе, или же приближающуюся зиму за то, что скоро на землю хлопьями полетит снег? Есть те, кто парит среди туч, и есть те, кто отдает им приказы.

Тут птица заметила в открытом окне второго этажа башни замка две фигуры – мужчину и женщину. Интересно, что они там делают, эти не умеющие ни летать, ни понимать возвышенную музыку трелей создания? О чем говорят? Быть может, они расскажут что-нибудь интересное? Повинуясь чутью и тонкому слуху, птица устремилась к распахнутым витражным ставням. А там, в едва освещенной и заставленной массивными комодами комнатушке, и в самом деле происходил весьма интригующий разговор.

Широкоплечий мужчина в свободной белой рубахе с закатанными до локтей кружевными рукавами сидел на краю кровати, которая занимала почти третью часть свободного места; синий камзол с отделкой серебром на воротнике и манжетах лежал у него на коленях. У мужчины было открытое честное лицо, сейчас, правда, перекошенное от боли. Длинные волосы сходились в хвост, перехваченный синим ремешком. Лицо мужчины то и дело кривилось, а губы сжимались – было видно, что он страдает.

Большие и глубокие женские глаза были полны ласки и заботы. Леди лет примерно тридцати, красивая, но очень печальная, склонилась над раненым, поставив перед собой табурет, на котором были тесно расставлены различные флаконы, зелья из трав и лекарственные смеси. Ее сиреневое платье полностью отвечало столь редкой в провинции столичной моде: длинный подол, высокий поясок, широкие рукава с кружевными манжетами. Все это дополняла убранная наверх высокая прическа с жемчужной сеточкой.

– Я знала, что все это добром не кончится. Вспомните мои предчувствия, Сегренальд, они не обманывали!

Теплые женские руки осторожно коснулись обожженных кистей маркиза, втирая в них лечебную мазь. Но даже такое аккуратное действие отозвалось резкой болью – вспухшая волдырями кожа пылала, словно ее только что сунули в раскаленное масло. Но помимо боли душу жгло жестокое унижение – родственник безжалостно расправился с ним в присутствии чужака.

– Только не говорите ничего Луизе, умоляю. – Казалось, мысль о том, что молодая жена, носящая под сердцем его ребенка, узнает о случившемся, заботила Сегренальда гораздо сильнее, чем ожоги. – Ей сейчас совсем нельзя волноваться…

– Эх, Нальди, Нальди, ну что же вы так неосторожно? Ведь можно было как-то и поберечь себя, поостеречься. Но вы неисправимы и всегда за все желаете отвечать сами, на свою беду!

– С ним невозможно быть осторожным, Софи. Это все равно что сидеть на сундуке, полном алхимических зелий, – никогда не знаешь, что произойдет в следующую секунду, но при этом одно ты усвоил прекрасно: ничего хорошего тебя точно не ждет…

Леди Софи, прекрасный облик которой несколько портили ранние, не по годам, прорезавшие лицо морщины, старый кривой шрам на левой скуле да несколько свежих царапин на щеках, лишь тяжело вздохнула – без сомнения, кузина барона сама чувствовала то же самое: за долгие годы, проведенные в замке Бренхолл, она так и не сумела свыкнуться с жестоким и циничным нравом своего кузена. Пока был жив старший из братьев Бремеров, Джон, всегда оставалась надежда, что в последний момент глава семьи вступится за своих родственников, случалось даже, что он так и делал, одергивая не в меру распалившегося Олафа, гораздо реже – Танкреда. Но теперь, со смертью старого барона, вся семья оказалась во власти у Огненного Змея, который придерживался своего собственного, зачастую весьма бессердечного понимания фамильной верности и родственной любви.

– Здесь вы ошибаетесь, друг мой. – Леди отставила в сторону флакон с мазью и взялась за распаренную над миской с горячей водой полосу белой ткани. – Потерпите, сейчас будет больно…

Сегренальд сжал зубы, чтобы не закричать, когда она стала медленно оборачивать его руки повязками.

– Насколько я знаю Танкреда, – продолжала Софи, – он всегда очень последователен в своих мерзостях. Для того, кто не ведает о том, что движет Змеем, его действия, наверное, могут показаться спонтанными, но поверьте – все это напускное. Каждый его шаг, любой ненароком брошенный взгляд, каждая вспышка якобы гнева – лишь часть очередного злодейского плана, который он претворяет в жизнь.

– Вы рисуете его этаким всезнающим и наделенным безграничной мудростью демоном. – Маркиз усмехнулся невеселой улыбкой – порой он и сам считал точно так же, чего скрывать. – Но он все-таки человек и, как и любой человек, способен разгневаться, сказать лишнее, ошибиться. Он не всесилен, Софи! Он всего лишь… Ааааа!

Кузина барона закончила обматывать бинты вокруг его обожженных кистей и крепко затянула узлы на ткани:

– Ну-ну, мой хороший, потерпите чуть-чуть. Еще немного, и все…

Леди ушла в себя, погрузившись в воспоминания, – с ней это часто случалось. В эти мгновения она казалась окружающим мертвой куклой, не осознающей ничего кругом, будто душа ее покинула тело и устремилась прочь, туда, где плещутся волны забвения, подтачивающие берега воспоминаний. Вот и сейчас, пока руки сами заканчивали свою работу, ее и без того бледное лицо стало походить на тень: зрачки остановились, веки перестали моргать, лишь губы тихо-тихо шептали на одном дыхании:

– Знаете, я ведь тоже когда-то считала его простым человеком, тоже, наивная, думала, что сумею перехитрить Танкреда Бремера, обвести его вокруг пальца. Нальди, меня выдали замуж, когда мне было всего пятнадцать, я очень боялась – еще бы, супруг был старше на целых двадцать лет. Но мой Патрик, да присмотрит за ним милосердный Хранн в Краю-Откуда-Не-Возвращаются, оказался добрым, заботливым и любящим мужем. Сноббери, они все такие – настоящие рыцари. Я испытывала к Патрику истинное чувство, и он относился ко мне как к величайшей в мире драгоценности, в его обществе я чувствовала себя истинной леди. Не то что здесь, в Бренхолле, где мужчины доведены до положения безропотных слуг, а женщины, все до одной, уподобились рыночным торговкам, готовым выцарапать друг дружке глаза в попытках урвать себе хоть немного житейского счастья.

– Вы не слишком добры к своей семье, – заметил маркиз. – Под сводами Бренхолла есть достойные леди и благородные мужи…

– Полноте, Нальди, какая семья?! Эти голодные крысы, что начинают грызть друг друга, стоит им только почувствовать тень угрозы? Или же злобные коты, стерегущие этих самых крыс? За редким исключением. – Софи яростно сжала кулачки, отведя взгляд в сторону. – Нет, только там, в Реггере, у меня была семья, как и то, что зовется счастьем. Лили и Сеймус, наши с Патриком дети, – тому подтверждение. Но даже там, в самый счастливый час, засыпая рядом с мужем и колыбелью, я всегда чувствовала на себе этот жуткий взгляд – я знала: мой демон неотступно следит за мной, он видит каждый мой шаг, слышит малейшее дыхание и даже биение сердца. Он, словно скупой ростовщик, подсчитывает все те крупицы добра, что мне достались, чтобы после заставить меня заплатить за все с избытком. Я еще глупо надеялась, что все обойдется, что он не достанет ни меня, ни детей за стенами замка, полного солдат моего мужа. Как же я ошибалась! Как же ошибалась!

– Софи, не плачьте, не надо. – Сегренальд неловко попытался обнять ее забинтованной рукой за плечи, понимая, что быстро успокоить собеседницу ему не удастся – каждый раз, когда та вспоминала о покойном муже, это заканчивалось долгими рыданиями, в том числе и у него на плече. – Мы выстоим, моя храбрая Софи. Мы защитим от него наших детей.

Тут дверь в комнату неожиданно открылась, и оба собеседника вздрогнули от испуга – кто бы ни вошел, он точно слышал обрывок их разговора, а значит, все сказанное непременно дойдет до Танкреда, так уж было заведено в Бренхолле. В первый миг Сегренальд Луазар невольно спрятал под камзол перевязанные кисти – ему совсем не хотелось лишний раз показывать кому бы то ни было свою слабость.

В комнату, шелестя подолом платья, прошествовала леди Кэтрин, исполнявшая в семействе Бремеров роль няньки, и заговорщики облегченно перевели дух. Все знали, что в семейных интригах и кознях супруга лорда Конора Бремера, брата Софи, никогда не принимала участия, являя собой незыблемый нейтралитет и сомкнутые уста во всем, что не затрагивало интересов младших членов рода и их воспитания. Это была сухощавая, бойкая и вечно куда-то спешащая дама лет сорока. Она носила строгие одежды, подчеркивающие ее неприязнь к различным вольностям и распущенности, и сейчас была облачена в темно-фиолетовое, цвета чернил, платье с вышивкой в виде цветов по подолу и на облегающих рукавах. Черные волосы Кэтрин были собраны вместе и сходились в высокую прическу. Лицо леди было узким и немного напоминало острие ножа: пронзительный взгляд черных глаз, тонкий нос и неизменно хмурое выражение.

– Вас не слышал только призрак с чердака над башней Марго! – Казалось, что строго поджатые тонкие губы даже не шевельнулись, когда она произнесла это. Присутствие леди Кэтрин заставляло даже взрослых людей чувствовать себя маленькими провинившимися детьми. – Еще остались, оказывается, глупые птички, беззаботно воркующие под крышей Бренхолла.

– Кэтрин, как я рада, что это ты! – Софи успокоилась, но сердце еще бешено колотилось от пережитого испуга. – Я уже думала, я думала…

– А вот не нужно радоваться, Софи. Поскольку я не буду молчать и скажу вам все, что думаю. – Леди Кэтрин, подобно стремительному вихрю, пронеслась к открытому окну и притворила створки – страдая от болей в спине, она терпеть не могла сквозняки. Тем более окно в ее понимании было очередным ухом, которое впитывает в себя все, что из него вылетает. – Быть может, хватит?! Оставьте уже эти свои исповеди друг другу – однажды закончится все тем, что кто-нибудь услышит, и каждого из вас лишат детей. Этого добиваетесь?

– Мы же знаем, вы нас не выдадите, Кэти. – Сегренальд вымученно улыбнулся ей.

– Так это правду говорят? – Леди Кэтрин уперла руки в бока с таким видом, будто маркиз Луазар не выполнил дополнительное задание по наукам или музицированию. – Он что, действительно вас чуть не убил?

– Преувеличивают, как и всегда, – скривившись от боли, ответил маркиз.

– Нальди, не глупите, – нахмурилась Софи, – это же Кэти. Ей вы можете доверять…

– Все настолько плохо? – Леди Кэтрин взглянула на золовку.

Та только кивнула, оторвав полный участия взгляд от маркиза:

– Да он едва сдерживает себя, чтобы не взвыть на весь замок. Уж я-то знаю.

– Софи, прошу, не нужно. – Сегренальд нахмурился.

– Что? Не нужно?! – Казалось, самообладание совершенно оставило леди. – Не нужно что?! Послушайте, до каких пор мы будем терпеть это?! Сколько еще будем принимать как должное и закрывать глаза на подобные выходки?! Сколько еще слез нужно пролить, сколько боли вынести, скольких мужей похоронить, чтобы хоть кто-нибудь из обитающих в этом замке сказал «хватит»?! Если у здешних мужчин недостает смелости, может быть, мне самой пора взять в руки кинжал и вонзить его куда следует?!

– Софи, не нужно, вы только сделаете хуже, – тихо попросил маркиз.

Конечно же, он знал, что она ничего не предпримет. И что самое обидное, Танкред тоже отлично это знал, прекрасно представляя, чего можно ожидать от его вспыльчивой и малахольной кузины. Огненный Змей до поры терпит ненавидящую его родственницу. Пока не пристроит ее детей, возможно. Пустая и бессильная кукла с вырывающимися изредка на свободу вспышками безумия – вот что такое в его понимании леди Софи. Покричит, как и всегда, может, даже отправится в кабинет Танкреда, Логово Змея, и устроит там истерику, после чего слуги отволокут бедняжку в ее комнату и запрут на пару дней по приказу барона, как это уже не раз бывало. А Кэтрин… Та еще больше его боится. Старший Бремер без труда держит с виду независимую и своевольную жену лорда Конора на привязи: дети – вот ключи от замков на ее кандалах. Она никогда ничего не сделает против воли Змея, опасаясь, что пострадают младшие. У Танкреда для каждого члена рода Бремеров выкован свой цепной поводок, и Сегренальд с обреченностью понимал, что его собственный должен был вот-вот появиться на свет.

К сожалению, других союзников в замке у него нет: от остальных родственников лучше и вовсе держаться подальше – выдадут и не постесняются. Конечно же, женщины ни в чем не виноваты. Если бы… Если бы только он, Сегренальд, хоть как-то мог поквитаться с их демоном, если бы ему хоть на секунду представилась такая возможность, он не преминул бы использовать свой шанс. Даже если это стоило бы ему собственной жизни – плевать. Жизнь его еще не родившегося ребенка, которого носит Луиза, в тысячу крат дороже.

– Подумай о детях, дорогая, – поддержала маркиза Кэтрин. – Танкред не пощадит их, если ты что-нибудь попытаешься ему сделать. Он и так уже искоса поглядывает на Сеймуса, и, смею заметить, это весьма дурной знак.

– Хранн Милосердный! Синена Заступница! Сеймус! – Безутешная Софи снова ударилась в рыдания. – Мой бедный, несчастный Сеймус! А Лили? Кэти, милая! Ей же уже пятнадцать! Даже подумать страшно! Ровно столько же, сколько было и мне, когда…

– Хватит реветь, дуреха. Зачем лить слезы, если ты все равно ничего не сделаешь? – Леди Кэтрин даже зажала плачущей родственнице рот своей тонкой ладонью. Но слова ее вовсе не успокоили Софи – они показались ей ужасными. Должно быть, от той безжалостности в ее голосе, а может, и из-за их правдивости. – Если Танкред уже решил что-то, то так и будет, уж поверь мне, и ты ему никак не воспротивишься. Так зачем мучить себя понапрасну. Нужно смириться и жить дальше…

– Ну и черства же у тебя душа, Кэти! – Софи гневно сорвала ее руку со своего лица и отстранилась.

На миг показалось, будто что-то так ужалило Кэтрин, что она вздрогнула всем телом. В первую секунду ее глаза подернулись яростью, смешанной с болью, но в следующее мгновение эта неожиданная вспышка исчезла. Леди вновь представляла собой образец непоколебимости и каменного спокойствия.

– Пусть так, милая Софи, – согласилась она, и голос ее был столь же жестким, как удары по щекам плашмя холодным клинком. – Но при этом я прекрасно отдаю себе отчет в происходящем и умею себя сдерживать. И не бегаю ночами по коридорам в отличие от тебя, непрестанно зовущей своего покойного Патрика.

Софи не ответила, взгляд ее теперь был направлен куда-то мимо обвинительницы. То ли она глядела на дверь за ее спиной, то ли сквозь нее. Глаза вдовы опустели, а лицо утратило любой признак эмоций. Она вновь ушла в себя, погрузившись внутрь собственного сознания, точно в глубокий пруд. Ее внезапные вспышки отчуждения стали уже привычными для всех жителей Бренхолла. И это была одна из причин, почему безумную кузину барона никто не воспринимал всерьез. Даже родные дети относились к ней снисходительно. «А что с мамой?» – спрашивали они. «Мама больна», – отвечали им.

– Ну вот, опять, – мрачно констатировала леди Кэтрин и подошла к золовке.

Маркиз поднялся и помог ей уложить Софи на кровать. Самое верное сейчас было оставить бедняжку на какое-то время в ее комнате. Вскоре она снова придет в себя, будто ничего и не случилось.

– Кэти, поглядите, какая красивая птица за окном. – Забинтованной рукой Сегренальд указал на бьющуюся в прикрытые витражные створки птаху. – Совсем как ласточка, но перышки такие синие, будто кусочек неба погожим летним днем. Да это же мартлет!

– Мартлет? – удивилась Кэтрин. Конечно же, она сама не раз читала детям высокопарные старые баллады о храбрых рыцарях, прекрасных дамах и волшебных птицах без лапок, которые спят прямо посреди облаков, не опускаясь на ветки, как прочие птахи, и появляются там, где вскоре должен пролиться дождь. Но вот увидеть такое чудо воочию… – Мартлет – к дождю… – Она вспомнила старинную поговорку.

– Не только. – Голубые глаза маркиза сверкнули какой-то бессильной яростью, но в то же время и странной, безумной надеждой. – Еще он приносит беды… беды хозяину дома, над которым кружит…

* * *

Танкред Бремер спускался все ниже и ниже в гнетущую полутьму узкой винтовой лестницы дозорной башни. Длинная мантия время от времени цеплялась за торчащие кривые плиты, мешая идти, тогда Огненный Змей ругался вполголоса, чихвостя криворуких зодчих, возводивших это сооружение, но проклятия барона не могли бы вызвать у неведомых строителей даже слабенький насморк – башню заложили еще при прадеде Танкреда, князе Эрике. Это походящее на огромное веретено каменное строение призвано было исполнять дозорные функции – на самой его вершине располагалась вместительная смотровая площадка, где постоянно караулили двое стражников, наблюдая за окрестностями замка в увеличительные смотровые трубы. Также там находился колокол набата. Поскольку объект был стратегически важный, у входа в башню всегда стояла охрана, и посторонних внутрь не пускали.