Текст книги "Мартлет и Змей"

Автор книги: Владимир Торин

Соавторы: Олег Яковлев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

За 7 дней до Лебединой Песни
Окраина леса Утгарта, деревушка Тирсби. Баронство Теальское

Под угрюмыми сводами деревенской часовни было непривычно тесно. Люди стояли и сидели на лавках настолько плотно, что детей приходилось брать на руки, дабы вместить всех желающих. Часовня внутри представляла собой вытянутый прямоугольный неф, оканчивающийся скругленной восточной частью – апсидой – и выступающим из нее венцом трех капелл, в каждой из которых во мраке застыли статуи святых: Бриниана Праведника, Трейве Меченосца и Джона Мученика. Под сводами царил сумрак; свет масляных лампад и свечей был не в силах его развеять, а кадильницы и вовсе не горели, лишь тлея и заполняя часовню запахом священного ладана. Два ряда по восемь толстых колонн проходили от врат и притвора до восточного фронтона и пресвитерия, помогая стенам удерживать покатую черепичную крышу, которая регулярно давала течь и требовала ремонта. В Ронстраде храмы чаще всего посвящались Хранну, покровителю королевства, этот не был исключением, поэтому над его входным портиком располагался барельеф в виде меча, направленного клинком вниз и обвитого колючим стеблем розы, а на каменном постаменте алтаря возлежали символы бога-воителя: ритуальный меч, удивительно походивший на настоящий боевой, но вырезанный из вяза, и чаша-потир с клубящейся в ней бледной дымкой; оба предмета тонули в ковре из розовых лепестков.

Немолодой приходской священник из Тирсби, отец Тилл, подчиненный дайканской епархии и тамошнему епископу Генриху де Бизу, служил здесь ежедневные мессы, по мере сил своих неся слово божье в темные крестьянские души, благословляя, охлаждая людские сердца или же, напротив, разгорячая их для праведных деяний. Сейчас же проповедник не выглядел готовым поделиться с деревенскими жителями своим бесстрашием и искренней верой в то, что бог защитит и оборонит, поскольку нельзя разделить с кем-нибудь то, чего не имеешь сам.

Обычно прихожане расходились сразу после вечерней службы, но сейчас люди отчего-то не торопились идти по домам и продолжали сидеть, словно ждали от отца Тилла еще одной проповеди. Священник только что закончил вечерню словами отпуста, прощального благословения, но никто из прихожан не двинулся с места, все по-прежнему молча взирали на застывшую подле дубового пюпитра фигуру в черной рясе. Тот небольшой участок пресвитерия, где лежали на постаменте бессмертные символы Хранна, являлся самым освещенным местом в часовне – лампада, свесившаяся на цепи со сводов, походила на комок света, притягивающий к себе немигающие взгляды, словно насекомых в ночи.

– Дети мои, примите благословение отца нашего Хранна, да защитит он всех вас! Меч и Роза! – Голос священника дрогнул. Невзирая на канон, он решил еще раз попрощаться с прихожанами, ведь как любил поговаривать его преосвященство Генрих Дайканский: «Слишком много благословений быть не может». – Идите, дети мои. Хранн с вами.

– Примите у меня исповедь, отче! – раздался голос Питера Брека по прозвищу Заплата, башмачных дел мастера из деревни. Что-что, но в грехах каяться, было прекрасно видно, он сейчас хотел меньше всего: в той резкости, с которой прозвучало его прошение, нельзя было не уловить страх и острое желание найти повод, чтобы задержаться под священными сводами. Рядом с пожилым мастером сидели его жена, дородная женщина лет сорока, и трое детей. Младшему из мальчишек было не более десяти лет, старшему – почти пятнадцать.

– Помилуйте, разве сегодня воскресный день или Благая Седмица? – Священник сжал корешок Святого Писания так крепко, что у него даже побелели пальцы. – Час вечерни отошел. Идите, дети мои, идите, не призывайте беду…

– Да что ж вы, не видите?! Он же сам боится! – прокричал кто-то у самых врат часовни.

Там находился притвор, небольшая часть церкви, которую нельзя было пересекать неверующим, оглашенным, различным отлученным, вроде цыган, людям, уличенным в преступлениях, подозреваемым в ведовстве и нищим. В темном проеме входной арки, прислонившись спиной к одной из начальных колонн и опираясь на кривой ивовый посох, стояла высокая фигура; на голове ее высилась остроконечная шляпа с широкими полями, которую говорившая даже не подумала снять, когда переступала порог святого места. Отец Тилл недовольно поморщился, не в силах скрыть своих чувств. Так вести себя в божьем храме могла только Полли Уэнелли по прозвищу Кривая Ива. Все знали, что, потеряв мужа под Дайканом, эта молодая женщина утратила и всякий стыд: не расчесывала волосы, намеренно пугала деревенских детей жуткими россказнями, разводила черных котов, говорят, что даже якшалась с лесными духами и промышляла наговорами, в общем – ведьма. И куда только старейшина смотрит?!

– Что ты такое несешь, женщина?! – возмутился рыжебородый Том Греммер, человек набожный и состоятельный: одних коров у него три, а уж коз и баранов – так по десятку. С пятью малыми детьми все хозяйство сам держит – жену-то, говаривают, сгнобил, работать заставлял с утра до ночи, она и сбежала от него, бедняжка, в Страну-Без-Забот, мир ее праху. Впрочем, может, ничего такого и не было, а померла его Хелен от лихорадки болотной. Зависть людская, она и не такое придумает.

– Что я несу? – ядовито скривилась Полли, исказив свое довольно симпатичное лицо. – Да то и несу, что только выйдет из лесу кошмарное лихо, так Храннов хлыщ в свой погреб-то и залезет и там вином монастырским зальется по самые уши! Позабыв, к слову, обо всех вас… его детях…

– Уймись, ведьма! На святого человека клевещешь…

– Клевещу? А вы спросите, отчего его так качает прямо с утра, уж не сам ли Хранн Всеблагой под руку слугу своего подталкивает да духом хмельным из его уст святых-непорочных на люд честной дышит?

– Не богохульствуй! – грозно, как ему самому показалось, пристыдил нахалку святой отец. – Вера моя крепка, как и рука, коей, Хранн свидетель, не дрогнув, отряжу тебе Семнадцать Шипов Розы [7]7
  « Семнадцать Шипов Розы» – так назывались семнадцать ударов плетью – по числу божественных откровений – епитимья, которая полагалась за мелкое богохульство.


[Закрыть]за такие слова!

– Ишь ты, раскипелся, точно котел на огне! – не унималась Кривая Ива.

Народ в храме зашушукался – в прежние дни мерзавку бы живо поставили на место, но сейчас многим здесь казалось, что есть в ее словах изрядная доля правды.

– Не дрогнув, говоришь, отче?..

– И то верно, – поддержал ведьму Питер, – чудища богомерзкие по окрестностям рыщут, из лесов вышедши, а церковь наша, да простит меня милосердный Хранн, даже грехов добрым чадам своим отпустить не желает, прогоняет из стен своих… Ведь сказано было, что «Дом божий – убежище для любого страждущего»! Где еще укрыться от кошмаров лихих, как не здесь?!

Словно в подтверждение его слов откуда-то с улицы, кажется, со стороны леса, раздался одинокий тоскливый вой. Все до единого прихожане стали торопливо осенять себя знамением Хранна, некоторые дети заплакали, а священник настолько сжался от страха, что почти слился со своим пюпитром. Святое Писание он вжимал в грудь, точно щит.

И только острая на язык ведьма расхохоталась:

– Чего ж вы трясетесь, как огоньки свечей на ветру? Аль нет уже ему веры, защитничку вашему? – Длинный палец с острым ногтем ткнул в святого отца. – А ведь то воют еще не сами Твари-из-Ночи, жуткие и злобные, а простой серый волчище, блуждающий по лесу.

– А тебе что за прок нас стыдить, окаянная? – Мэри, жена Питера, поднялась с лавки и уперла руки в бока. – Неужто сердце твое черствое сжалилось над нами? Хочешь помочь своим колдовством от нечисти коварной? Вот уж не поверю!

– Одумайтесь, дети мои! Ибо сказано в Святом Писании: «И да не примут сил других ваши души, отвернувшись от церкви, – тут же продекламировал отец Тилл, недвусмысленно указывая на ведьмины посулы, – а того, кто ввести вас во грех возжелает, отриньте, ибо яд – слова его!»

В подтверждение своих речей священник высоко поднял над собой ритуальный меч. Народ почтительно закивал и вновь стал осенять себя святым знамением.

– Вот уж не было печали! – оскалилась ведьма. – Нужны вы мне! Не видела от вас помощи раньше ни мне, ни семье моей, покудова сама всех не схоронила. И сло́ва доброго не дождалась от вас, проказа на ваши головы! Но теперь-то и за вами пришли. Всех заберут…

– Ну все, хватит! – На ноги поднялся старейшина деревни, а кроме того, кузнец, Уильям Горт, истинный гигант с кулаками под стать плечам, и, расталкивая других, двинулся к молодой ведьме.

Остальные прихожане одобрительно зашумели – слушать Полли Уэнелли и ее угрозы им было не менее жутко, чем ожидать приближавшейся ночи, когда темная сила из древнего леса Утгарта вновь выйдет на деревенские улицы и начнет творить свои злодеяния. Кошмар повторялся вот уже третий день. На первое утро нашли на улице мертвыми двух несчастных, Тима Блейона и его молодую жену. Они лежали в лужах крови, их тела были жутко истерзаны: у Тима была оторвана голова, а у его супруги – обе ноги. Недостающие части валялись в грязи в десятке шагов от них. Дверь в доме покойных была распахнута настежь – бедняг тащили по мокрой земле. Судя по виду ран, все это сделал огромный зверь, но ни волк, ни медведь не смогли бы так подкрасться и совершить что-нибудь подобное, не оставив никаких следов. Поэтому каждый из деревни искренне считал душегубов демонами.

На вторую ночь жертвой неведомых монстров стал Бертрам-охотник. Тут уж теория с диким зверем совсем отпала. Не могло неразумное животное сперва открыть ворота ограды вокруг дома, а затем и запертую на засов дверь самого дома. Старик был найден на полу, а все его конечности были отделены от тела и лежали, аккуратно разложенные в нескольких дюймах от причитающихся им мест. Печень его была кем-то выгрызена, и снова ни следа убийц. Но теперь всему ужасному происшествию был свидетель. Единственная дочь охотника, Салли-Прикуси-Язык, спрятавшаяся в погребе, видела тварей, но от пережитого ужаса за одну эту ночь и поседела, и говорить разучилась. Никто так и не смог узнать, кто это заявился к ним в дом.

И все это не считая еще трех человек, которые сгинули в лесу. Товарищ старейшины, кузнец из Кэт-Уиллоу, соседнего поселения, рассказал, что и у них люди пропадают, и в других деревнях, что близ леса Утгарта, тоже. Страх надежно поселился в душах крестьян. Детей даже днем не отпускали никуда одних, многие забросили свои привычные заботы и не казали носа из дому. Но чего таить, все понимали: двери и засовы тварям не преграда.

– Да только знаю я, что это за лихо лесное! – выкрикнула ведьма, уже пятясь к выходу. – И помяните слова мои: прочь все бегите, покуда целы! И не помогут против твари жуткой ни вилы, ни топоры! Порождениям ночи не страшна сталь простая. Надежда только на стрелы серебряные! А молитвы… ими только крыс и мышей глухих изгонять.

Полли Уэнелли скрылась за дверью, а растревоженный народ все не успокаивался. У ведьмы хватило храбрости высказать то, о чем остальные в страхе молчали: Хранн вовсе не защитит их. А ночь уже лилась в проем церковных врат вместе с туманом. Скоро… очень скоро…

– Мама, мне страшно, – прошептала девочка десяти лет.

Мать принялась гладить ее по голове, утешая.

– Не плачь, дитя, – попытался успокоить ребенка кто-то рядом. – В храм божий не войти прислужнику зла! Ведьма просто пугает. Она злая, малышка, потому что ее никто не любит.

– А ежели она все же права? – засомневался Питер, прижимая к себе детей. Те уже рыдали в голос. – Как бы безумные угрозы Кривой Ивы не оказалось правдой! Нам нужно оружие против тварей…

– Нет у нас серебряных стрел, даже ложки серебряной, и той – нету! – в отчаянии воскликнул зажиточный Йон Бреннен, у которого-то как раз серебро и водилось, да только тратить его из-за слов какой-то ведьмы рассудительному человеку отнюдь не хотелось.

– За солдатами надо послать! К самому барону идти! – предложил однорукий ветеран Хоган, служивший в молодости в теальской страже. Как руку-то потерял, так со службы его и прогнали, но прежней выправки бывший вояка не утратил, и лучше него в военном деле в деревне никто не смыслил. – Пришлет господин Танкред нам с десяток своих арбалетчиков, да лукарей два с половиной десятка, и все – нет больше лиха лесного!

– Так солдаты же не так просто придут, – возразил Йон. – Как на постой встанут, так всей нашей деревне и разорение. Кур порежут, коз, баранов зажарят и сожрут! Людей из домов повыгоняют! Солдаты – они хуже тех орков! Прячь от них потом наших дочерей и те крохи, что у нас есть… Чего захотят, то и отнимут!

– У некоторых и того нет, что у тебя… – скривился его сосед, Персли Уэйб, у которого все хозяйство – крохотный огород да пара гусей. – Отдать солдатам гуся или помереть от лап неведомых тварей? Да я первый избавителю того гуся зажарю…

– Да полно вам, может, обойдется еще, – прогремел старейшина: как и все кузнецы, он больше верил в ковкость металла, чем в бабкины сказки. – Небось то разбойники по лесам рыщут. Страхом решили народ взять. Негодяи из шайки Серого Ренти.

– Да что им от нас надобно, разбойникам-то? – вскинулась Мэри, жена башмачника. – Взять у нас, почитай, нечего, вот в Теале – дело другое…

– А то и ждут лихие люди, что мы в храме всю ночь просидим, а они тем временем по нашим домам, хлевам да птичникам пройдутся! И ведьму эту, видать, они к нам подослали! – Вдовец Том Греммер поднялся на ноги. – Вы как хотите, соседушки, а я домой пойду, на засовы запрусь и целее буду! А утром детей к тетке отправлю в Кэт-Уиллоу, да, может, и сам ее навещу…

Том и его дети пробрались через толпу и вышли из часовни, за ними потянулись другие – почти половина прихода. Пока спорили, туман лишь стал гуще, ночь уже полностью вступила в свои права, а на небе взошла луна. Тощая и бледная, что блин, раскатанный на ведьминой сковороде и сбоку надкушенный чьей-то пастью.

– Идите с Хранном, дети мои, – тихо напутствовал уходящих отец Тилл уже в третий раз. Но теперь он уже и сам был не рад, что люди расходятся – а что, если заглянет то зло посреди ночи в его келью? Уж больно страшно было смотреть на изуродованное тело бедного Тима Блейона и трупы других бедняг. Точно он до сих пор глядит на тех мертвецов – так и стоит весь ужас перед глазами! Тут уж одним потиром вина не обойдешься, три-четыре надо бы нацедить, только чтобы уснуть.

Бо́льшая часть прихожан вышла, в храме осталась лишь горстка людей, продолжавших неистово молиться. Все опустились на колени. Святой отец спустился со своего возвышения и подошел ближе, двумя руками сжимая ритуальный меч крестовиной вверх. Повернувшись к алтарю лицом и встав на колени, он присоединился к молитве. Он знал, что так поддержит этих людей, да и самому подле них было не так страшно. Когда рядом с тобой кто-то дышит, когда ты чувствуешь его тепло и слышишь его шепот, то и страх делится на всех. Слова защитной молитвы звучали в полупустом нефе, освещенном дрожащим светом немногих оставшихся гореть свечей:

– Хранн Всеблагой! Снизойди к чадам Своим, грешным! Помоги нам, недостойным сынам Твоим, избавь от наветов вражьих и от темного колдовства, ведовства, чародейства и от дум лукавых, да не возмогут они причинить никакого зла. Хранн Защитник, светом сияния Твоего сохрани нас на утро, на день, на вечер, на сон грядущий и силой благости Твоей отврати всякие злые напасти, силу нечистую и демонское искушение. На то есть воля Твоя – навеки и впредь. Меч и Роза.

И молитва действовала! Хранн снизошел, несмотря на злобные ведьмины посулы! Пока не отзвучали слова обращения к богу, и вправду ничего дурного не произошло. Но вот только стоило им затихнуть…

Откуда-то с улицы долетел душераздирающий крик. Затем второй. Этот уже превратился в непрекращающиеся безумные вопли. Длились они целую минуту, никак не меньше. Кричала женщина, сначала от ужаса, а затем от боли. После чего все опять стихло, словно ничего и не было. Отмучилась…

Отец Тилл первым опомнился и кинулся к вратам часовни – они же были до сих пор открыты! Дрожащими руками он затворил створки и стал запирать ржавые засовы, но те не поддавались. В конце концов, помянув несколько раз Бансрота (приняв грех на душу!), ему удалось совладать с непослушным железом. Прихожане – всего полтора десятка, среди которых были женщины и дети, – в ужасе прижались друг к другу, шепча молитвы.

– Молитесь! Молитесь! – только и смог сказать священник.

Язык его онемел, словно святой отец только что выпил терпкой хмельной настойки, коей славилась на всю округу та самая злокозненная ведьма, что приходила сегодня в храм. Предупреждала… О чем же она предупреждала?

– Хранн Всеблагой! Снизойди… – начала маленькая четырехлетняя девочка с заплаканным лицом.

Она еще не слишком хорошо понимала значения всего того, что говорила, но чувствовала, что именно эти странные заумные слова, которым учила ее мать, – то единственное, что нужно сейчас сказать.

И тут раздался жуткой силы удар в двери. Створки дрогнули, но устояли.

– Помоги нам, недостойным…

Со второго удара врата не выдержали и рухнули, засовы отлетели прочь, словно сплетенные из ивовых прутьев. Свечи погасли все как одна, задутые налетевшим порывом ветра.

– Избавь от наветов вражьих…

С ужасом, застывшим в глазах, святой отец поднял перед собой ритуальный меч – жалкая деревяшка, что она могла против…

– И от темного колдовства…

Удар блеснувших когтей разорвал тело священника пополам, кровь окропила пол и колонны.

– Да не возмогут причинить никакого зла…

Разломанные на куски лавки и скамьи с грохотом полетели в стороны, люди зашлись в обреченных криках и плаче…

– Отврати всякие злые несчастия…

Все тише и тише звучали слова молитвы, вопли боли и предсмертные крики заглушили все.

– Силу нечистую и демонское искушение…

Того, что ворвалось в храм, ничуть не смутили святые символы или мнимая людьми неприкасаемость дома божьего. Вряд ли оно просто хотело есть, скорее звериное сердце горячил вид крови, а душу жгла жажда убийства.

– На то есть воля твоя…

Губы девочки еще шептали, но она уже была мертва…

– Меч и Роза, – раздался хриплый голос, принадлежавший ворвавшейся твари.

За канонической фразой последовал дикий хохот, походивший на скрежет металла по камню, – монстру показалось весьма остроумным и логичным завершить молитву ребенка. В опустившейся после на часовню полной тишине кто-то негромко рычал и отвратительно чавкал.

За 8 дней до Лебединой Песни
В лесу Утгарта, неподалеку от Теала

Погожим осенним днем две фигуры неспешно шли вдоль заросшей кустарником лесной опушки, оставив позади одинокий каменный особняк, пристроившийся в низине неподалеку от уходящего на север тракта. Один из путников кутался в черный плащ, укрывавший его с головы до пят, другой был облачен в красную бархатную мантию заклинателя огня. У первого из-под плаща выступали ножны с мечом, а за спиной висел сложносоставной лук в черном чехле. Он уверенно и даже несколько расслабленно ступал высокими сапогами по мокрой после недавно прошедшего дождя траве. Второй выглядел безоружным, да и вовсе одетым не по погоде – похоже, он и не собирался сегодня бродить по лесу в своих роскошных туфлях из нежно-алой кожи молодого грифона. Ему было зябко.

– Не желаете ли все же проследовать в мое поместье, господин Жаворонок? – еще раз повторил свое предложение Огненный Змей. – Там мы могли бы поговорить в более… гм… уютной обстановке.

– Благодарю, лорд Танкред. – Эльф предпочел вежливо отказаться, свернув между делом с опушки в урочище, дальний край которого терялся в непроглядной чаще. – Птице, знаете ли, тесно даже в самой роскошной клетке. Куда как приятнее пройтись по осеннему лесу, вы не находите?

Танкред скривился – он отнюдь не разделял мнения своего спутника о пеших прогулках. Ветви деревьев, протягивавшие к его лицу свои корявые лапы; поваленные и поросшие осклизлым мхом стволы; выглядывавшие из пестрого лиственного ковра вездесущие корни – ничего более неприятного, чем ежеминутно цепляться подолом бархатной мантии за коряги и сучья, сейчас он не мог себе даже представить. Очередная ветка немилосердно хлестнула барона по щеке, чудом не попав в глаз. Огненный Змей вскрикнул и вполголоса выругался, уязвленно отметив снисходительно-насмешливую улыбку на эльфийском лице. Отчего-то всем остроухим, куда ни плюнь, доставляет немалое удовольствие ставить его в неудобное положение. Видимо, такова сущность их прогнивших от лживого благородства и приторной учтивости душ.

– Хорошо, я с удовольствием составлю вам компанию. – Танкред чуть слышно прошептал слова простого заклятия, и тут же окантовка его мантии чуть приподнялась над землей.

С этого момента алая ткань, словно наделенная собственной волей, стала избегать не нужных ей стычек с коварными сучьями. Идти стало заметно легче. Если бы еще не эта сырость под ногами, проникающая даже сквозь плотную кожу остроносых туфель…

– Я продолжаю следить за действиями Остроклюва в соответствии с нашим с вами договором, господин барон, – произнес эльф, после чего сделал паузу, предоставляя Огненному Змею возможность задать все интересующие его вопросы.

– Нападения на лесников и охотников – его рук дело? – спросил Танкред, вспомнив последний доклад своего главного ловчего, старого Турка.

– Думаю, да. Пока что это отдельные вылазки с целью скрыть от вас местоположение лагеря.

– Целесообразно ли продолжать эти пустые траты моих людей?

– Чем дольше он будет уверен в своей неуязвимости, тем лучше. В противном случае саэгран скорее всего перейдет к тактике террора, тогда окрестности леса Утгарта могут и вовсе обезлюдеть, – предупредил господин Жаворонок. – Хочу вам напомнить, что Остроклюв пришел сюда надолго. Этот его лагерь – вовсе не временная стоянка, скорее операционная база будущей армии вторжения, и аппетиты Черного Лебедя с каждым днем будут расти.

– Чего он добивается этим? Должен же у него быть некий план действий…

– Изначально лорд Найллё хотел войны между Конкром и Ронстрадом, глава Дома задумывал эту вылазку как грандиозную провокацию, но с Хоэром вот уже несколько дней нет никакого сообщения, причем с недавних пор я склонен подозревать в причинах такого состояния дел самого саэграна. О планах Остроклюва мне почти ничего не известно, я могу только догадываться, что они несколько разнятся с намерениями лорда.

– Мы можем сыграть на противоречиях Неллике и его лорда? – поинтересовался Змей.

– Очень сложно, – ответил эльф. – Я уверен, что их планы хоть и могут отличаться в деталях, но ни один из этих двоих не станет вам другом, лорд Танкред. Пытаться передать весть в Хоэр или Конкр сейчас будет означать выдать себя – Остроклюв и так полон ненужных подозрений. – Господин Жаворонок остановился, что-то разглядывая у себя под ногами. – Он несколько раз за эти дни пытался спровоцировать меня. Он точно знает, что кто-то из ближайшего окружения его предал.

– Но разве вы не обезопасили себя, как говорили мне в прошлый раз? – искренне удивился Танкред. – Я полагал, что та голова, присланная мне в подарок, высказалась весьма красноречиво…

– Он ошибся, и он знает это, – эльф резко повернулся и посмотрел прямо в глаза собеседнику. – Он больше не желает выставлять себя дураком. Этот эльф еще опаснее, чем вы думаете, лорд Танкред. Ал Неллике – из тех, кто всегда завершает начатое, он не щадит никого: ни врагов, ни друзей. Остроклюв не отягощен излишними проявлениями благородства и без колебаний ударит в спину или добьет упавшего. Но в первую очередь он расправляется с теми, кто плетет заговоры против него самого. Я рискую больше, чем вы, но, можете мне поверить, вашу судьбу он уже для себя решил.

– В таком случае как так случилось, что вы ведете свою игру против него? – даже не думая реагировать на угрозы, прищурился Змей.

– Не будем вдаваться в мои причины, – эльф отвел взгляд и вновь зашагал вперед по едва заметной тропе меж корней высоких кленов. – Вам достаточно знать, что провал его планов в моих интересах.

– А его смерть?

– Она желательна, но это не основное. Если бы смерть одного саэграна могла все решить, мой покровитель избрал бы этот путь. Необходимо избавить эти земли от самого присутствия гостей из Хоэра. Насколько я понимаю, в этом ваши цели совпадают с моими.

– Вы полностью правы, господин Жаворонок, – поддержал Танкред, – и позвольте поблагодарить вас за откровенность, я очень ценю это. Чтобы победить наших врагов, мы должны полностью доверять друг другу.

– Оставьте свои комплименты для дамских ушей, барон, – нахмурился эльф. – Помните, я просил вас об одной услуге?

– Конечно, – кивнул Змей. – Вы принесли образец?

– Да. Вот он.

Господин Жаворонок раскрыл ладонь и протянул вещь Танкреду. Барон осторожно взял ее и с неподдельным интересом принялся разглядывать. Это был голубоватый кристалл правильной формы размером не больше мизинца, на гранях которого искрами переливался солнечный свет. При всей своей кажущейся прозрачности это было отнюдь не стекло – поднеся кристалл к глазу, Огненный Змей ничего не смог разглядеть сквозь него, как будто по мере приближения внутри таинственной драгоценности вырастал непроглядный мрак.

– Так вот что используют ваши ведьмы для своего колдовства, – проговорил Змей. – Занятная вещица…

– Не пытайтесь исследовать его колдовские свойства, барон, – усмехнулся эльф. – Все-таки это не настоящий кристалл, а очень хорошая копия. К несчастью, у меня всего один такой.

– А сколько нужно? – Танкред тут же утратил интерес к поддельному артефакту. К его разочарованию примешивалось и раздражение: бансротовы эльфы опять провели его – он-то рассчитывал на настоящий кристалл!

– Полагаю, в ларце у Неллике их может быть не менее трех сотен. Лучше сделать четыреста, чтобы с запасом.

– И тогда вы сможете подменить их… – Танкред даже потер руки от удовольствия, – тем самым лишив своего господина всей мощи магии времени. Это звучит весьма многообещающе. Но… Куда вы денете настоящие кристаллы? Я мог бы заплатить вам за каждый…

– Не пытайтесь делать мне подобных предложений, лорд Танкред, – холодно остановил его эльф. – Для вас неважно, куда они уйдут. Достаточно того, что в нужный момент у Остроклюва их не будет.

– Конечно-конечно… – Танкред поспешил сделать вид, что на все согласен. – Четыреста безделушек, говорите? Я вам их предоставлю.