Текст книги "Огонь юного сердца"

Автор книги: Владимир Выговский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

ЧАСТЬ 2
ГИБЕЛЬ ГЕРОЯ

Ночь была темная, на небе ни звездочки, ни огонька вдали. Холодный ветер насквозь пронизывал одежду, острыми иголками впивался в тело.

В маленькой лощине неподалеку от Брест-Литовского шоссе собрались подпольщики.

Левашов негромко, но так, чтобы все слышали, говорил:

Вам, товарищи, конечно, всем известно, что нас раскрыли; следовательно, в городе нам оставаться больше нельзя. Пойдем в партизанский отряд, там нас ждут. Идти будем не группами, не все вместе, а по двое, по трое, а то и по одному. Так легче пробираться. Менее заметно. Придется пройти немало: двести пятьдесят – триста километров. Сбор в Олевском районе на Житомирщине, село Голыши. Это там, за Коростенем, Белокоровичами – знаете? В Голышах найдете лесника Назарчука. Пароль: «Привет вам от Ивана Ивановича». Ответ: «Где бы его видели?» – «В лагере военнопленных под Киевом». Понятно?

Понятно,– почти в один голос ответили подпольщики.

Вопросы будут? Тогда прощаемся…

Через минуту все разошлись. Мы с Левашовым остались вдвоем, еще раз проверили свои автоматы и тоже двинулись на запад, в еще более глубокий тыл врага.

Сперва шли медленно, осторожно, потом все быстрее и быстрее. Шли днем и ночью глухими дорогами, обходя села.

Отдыхали по-разному: в скирде соломы, в одинокой избушке*, а то и под открытым небом. Наконец на пятые сутки мы вошли в Коростеньский лес; отсюда нам оставалось пройти еще километров девяносто. Извилистая тропинка шла густым сосновым Сором. Было тихое морозное утро. Первый снежок, выпавший ночью, приятно похрустывал под ногами. Свежий прозрачный воздух придавал нам силу и бодрость. Теперь мы не спешили, потому что было уже недалеко, да и в лесу чувствовали себя безопаснее. Лес постепенно начал редеть. Мы вышли на про-секу и, пройдя по ней несколько километров, очутились на большой поляне. Пересекая ее, мы вдруг заметили в кустах вооруженных людей.

– Ложись! – скомандовал Левашов.

Я упал за большой пень и приготовил автомат. Нас тоже заметили.

Э! Подходите, не бойтесь!..– закричали нам.

А кто вы? – спросил Левашов.

Мы партизаны! А вы?..

Позади послышались чьи-то голоса. Оглянувшись, мы увидели гитлеровцев. Стало понятно: мы попали в засаду. Нас

окружали…

Сдавайтесь! – закричали фашисты, поднимаясь во весь рост.

Смотри не подпускай спереди,– шепнул мне Левашов,– а я сзади… Экономь патроны, без надобности не стреляй.

– Есть, товарищ командир.

– А теперь давай отползем немного вправо, там фашистов нет. Может, нам удастся прорваться.в лес.

Неожиданно застрочил пулемет, пули со свистом преградили нам дорогу…

– По нас не бьют,– проговорил Левашов,– хитрые, собаки: хотят живьем взять. Не выйдет! – и дал очередь из автомата.

Я тоже начал отстреливаться. Но фашисты ползли и ползли, пытаясь образовать вокруг нас непроходимое кольцо.

– Сынок,– сказал Левашов, обернувшись ко мне,– возьми сумку и ползи в лес. Среди документов – мой орден Ленина. береги его, Петя, наступит такое время, когда ты будешь иметь право носить его… Ползи.

– А… а вы?

– Я буду прикрывать тебя огнем. Вдвоем нам отсюда не выбраться,

– Нет, нет, я вас не оставлю!

– Выполняй!

Я не могу… оставить вас…

– Я приказываю!

Что хотите, то и делайте со мной, товарищ командир, я не могу. Лучше вы!.. Вы больше пользы принесете, чем я…

Ты не справишься, Петя, и тогда погибнем оба… А погибать обоим – бессмысленно! Ползи, пока не поздно!

У меня замолк автомат. Кончились патроны. Гитлеровцы с криком бросились на нас. Левашов швырнул гранату. Однако один немец успел выстрелить – разрывная пуля раздробила комиссару колено.

– Товарищ командир… Отец!..– Я склонился над ним, на глаза навернулись слезы.

– Ползи,– шепнул Левашов, протягивая сумку.

Я не мог оставить в беде человека, такого близкого, родного.

– Ну? – сказал он решительно.– Чего медлишь? Я на секунду прижался к его груди.

– Прощай, сынок,– шепнул ласково комиссар.– Расти человеком!– и, обняв меня, поцеловал.

Я быстро пополз в сторону, где не было еще фашистов. Левашов прикрывал меня. Но вскоре его автомат замолк. «Кончились патроны,– с ужасом подумал я. – «Осталась одна граната…»

Наступила мертвая тишина. Добравшись до опушки, я оглянулся. И тут раздался оглушительный взрыв, от которого вздрогнул и эхом отозвался старый лес.

«Противотанковая граната… Левашов!..– мелькнуло у меня в голове.– Что я теперь буду делать без него?.. Куда мне деваться?..»

И я заплакал. А сердце в ту минуту так сжалось, что чуть не остановилось. Однако я сразу же опомнился: по мне открыли огонь из пулемета. Прячась за толстые деревья, я начал отходить все дальше и дальше в глубь леса.

УГЛЕВЦЫ

Густой сосновый бор тянулся без конца. Глубоко проваливаясь в снег, я пытался выбраться из леса, но не находил дороги. Колючий снег слепил глаза, больно ударял по обмороженному лицу. Вторые сутки после гибели Левашова я бродил по лесу, выбился совсем из сил, потерял надежду на встречу с людьми. Очень хотелось есть, а еще больше спать. Заснуть бы хоть на одну минуту, пускай даже стоя. Но спать не имел права: заснуть – это замерзнуть. С большим усилием переставлял я непослушные ноги. Часто падал в снег, кричал, но своего голоса и сам не слышал…

Так, вероятно, и замерз бы, если бы не проходили мимо какие-то люди. Они подобрали меня, и через час я уже был в большой теплой землянке. Тут меня раздели и, не дав опомниться, напоили спиртом. Кто эти вооруженные, в кожанках люди, я не знал. Однако, судя по тому, как они поступали со мной, как оттирали мои руки, ноги, я понял, что это свои, и заснул крепким сном.

Когда проснулся, ко мне подошел высокий, стройный, лет тридцати мужчина, одетый в военную гимнастерку, с пистолетом на боку. Из-под темно-серой кубанки с красным лычком выбивался густой черный чуб. Ласковые серые глаза блестели, на губах была легкая, приветливая улыбка.

– А, проснулся наш герой,– сказал он, поправляя на мне шинель,– как себя чувствуешь?

– Ничего…

– Молодец! А теперь давай знакомиться: Углев Сергей Николаевич.– Он подал мне руку.– Командир диверсионной группы.

– Петро…– сказал я несмело и замялся.

По всему было видно, что такой ответ не удовлетворил ни командира, ни бойцов, которые стояли рядом. Все смотрели на документы Левашова, которые лежали возле меня, и молча чего-то ждали. О чем говорить, я не знал, потому что не совсем был уверен, что передо мной свои.

Внезапно где-то неподалеку раздались выстрелы. Люди, хватая оружие, начали выскакивать из землянки.

– Скорее одевайся, Петя,– сказал Углев и тоже выбежал во двор.

Стрельба с каждой минутой становилась все яростнее. Стреляли почти возле самой землянки.

Пока я собрался, все неожиданно смолкло. Я припал к оконцу: на снегу лежали четыре трупа гитлеровцев, а немного поодаль перед Углевым стояли с поднятыми руками три лыжника-эсэсовца.

Сомнение как рукой сняло: свои!..

Первым в землянку возвратился командир Сергей Николаевич Углев.

– Ну что, малый, испугался? Это у нас бывает… По твоему следу, вероятно, шли… Ты откуда?

Я все рассказал о себе и Левашове.

– Мы так и поняли, что ты парень необыкновенный! – И Углев дружески похлопал меня по плечу.

Отдохнув, я собрался идти туда, где был назначен сбор подпольщиков.

ПАРТИЗАНСКАЯ СМЕКАЛКА

Когда пленных эсэсовцев вывели из землянки, Углев поднялся с места, закурил.

Плохи дела наши, товарищи,– сказал он, затягиваясь горьким дымом,– мы опять в окружении. Новое прочесывание этой делянки леса не случайное, мы оказались весьма неспокойными соседями Коростеньского узла. От нас решили избавиться. А нам приказано ни в коем случае не покидать этот район – это самое уязвимое место для оккупантов. Уйдем отсюда, потеряем связь с подпольщиками, не будем знать, когда пройдет какой эшелон. И тогда наша работа сойдет на нет. Надо что-то делать. У кого по этому поводу будут какие соображения?

У меня,– поднялся молодой партизан, обвешанный лентами патронов.– Я думаю, что нам следует сделать так, как в прошлый раз: нужно зайти карателям в спину.

Верно говорите, товарищ Омельченко,– похвалил Углев,– надо зайти, если удастся, какому-нибудь карательному отряду в спину и ходить за ним, пока не закончится проческа. А если не выйдет, тогда мы пойдем на середину минного поля и пробудем там это время: каратели туда не отважатся идти.

Правильно, товарищ командир,– поддержали партизаны,– гитлеровцы считают, что их минное поле непроходимое, а сами мины настолько хитрые, что их никто не сможет разминировать. Но мы не только разминируем, но и эшелоны будем подрывать этими минами.

Наш маленький отряд направился к минному полю. Но подойти к нему нам не удалось: там уже было полно фашистов. С других сторон разведчики тоже принесли неутешительные вести. Положение было безвыходным: с трех сторон каратели, а с четвертой железная дорога с дзотами. Нас пятнадцать чело-

век, гитлеровцев несколько отрядов. Вступать с ними в бой было безрассудством. Однако как выйти из кольца, которое так быстро сужается?

Мы подошли к железной дороге. Командир, указав рукой на один из гигантских дзотов, сказал:

– Придется взять.

– Что, дзот?! – удивились партизаны.– Как же его можно взять? Ведь это же неприступная крепость – вокруг все заминировано, обнесено колючей проволокой, по которой пущен электрический ток высокого напряжения. А кроме того, смотрите, сколько крупнокалиберных пулеметов выглядывает из амбразур! Да еще днем… Нет, это невозможно, товарищ командир.

– Все возможно, товарищи, сейчас я вам покажу на деле… …Из леса, направляясь к дзоту, вышла небольшая группа

эсэсовцев. Перед ними, связанные веревками, шли пятеро каких-то людей. Было нетрудно догадаться, что это пойманные партизаны. Пленные упирались, не хотели идти. Эсэсовцы, толкая их в спину стволами автоматов, безжалостно ругались:

– Доннер веттер!.. Шнель! Шнель!..

Из дзота вышли любопытные охранники. Особенно потешались они, когда офицер-эсэсовец сбил с ног упрямого партизана и начал пинать его ногами. Довольные, они хохотали, хватаясь руками за животы. Поравнявшись с зеваками, офицер-эсэсовец после приветствия потер замерзшие руки и пренебрежительно спросил:

– Ist es hier warm?

Ja, es ist warm, Herr Oberst, bitte herein,– в один голос выпалили охранники, давая дорогу высокопоставленному гостю.

Herein fuhren – приказал полковник своим солдатам и первым переступил порог дзота.

Когда все вошли, гости, внезапно направив на охранников оружие, скомандовали:

– Хенде хох!

Охранники от неожиданности и удивления заморгали глазами, некоторые пытались усмехнуться: мол, шутите, господа эсэсовцы, но, встретившись с суровыми взглядами, на всякий случай подняли руки. Их быстро обезоружили и, связав назад руки, поставили в угол.

– Самодеятельность закончена,– объявил «полковник» по-русски,– отдыхайте, ребята!

Почти сутки мы жили в дзоте. Вокруг шныряли каратели, а нам хоть бы что! Наконец лес был прочесан. Вдоволь настрелявшись, эсэсовцы ни с чем возвратились в Коростень. А партизаны, уничтожив охранников, заминировали дзот, железную дорогу и пошли опять в лес и, как прежде, остались в нем хозяевами.

УДИВИТЕЛЬНАЯ ВСТРЕЧА

После удивительного происшествия с дзотом я полюбил Углева и уже не мог с ним расстаться. Мне нравились не только его храбрость и находчивость, но и его человечность, простое, сердечное отношение к бойцам. Он очень напоминал мне комиссара Левашова.

И еще нравилось то, что Сергей Николаевич москвич, парашютист. Таких немного в лесу можно встретить… Я ему тоже понравился.

– Оставайся, Петя, у меня. Разведчиком будешь! – сказал он.– Какая тебе разница, где воевать.

Я с радостью согласился и сразу как-то прочно вошел в партизанскую семью диверсионной группы углевцев. Минеры жили дружно, почти все были веселого нрава, любили песни. Часто после боевого задания они собирались возле костра и тихо, вполголоса пели:

Ой, туманы мои, растуманы, Ой, родные леса и луга! Уходили в поход партизаны, Уходили в поход на врага…

Эту песню привез с Большой земли Сергей Николаевич Углев. Она сразу же пришлась по сердцу народным мстителям. Пели ее и тогда, когда было радостно, и тогда, когда нависала над нами большая угроза.

…После Нового года из штаба соединения нам передали радостное сообщение: Красная Армия под Сталинградом перешла в контрнаступление! Озлобленные неожиданным поражением, фашисты начали бросать на фронт все новые и новые дивизии. Значительная часть подкреплений шла по железнодорожным магистралям Брест – Киев, Львов – Киев. Обе железные дороги сходятся в Коростене. Чтобы блокировать этот

важный для гитлеровцев участок, нам необходимо было держать постоянную связь с Коростеньским подпольным райкомом партии.

Как-то ночью меня разбудил Углев и, отведя в сторону, взволнованно произнес:

– Вчера, Петя, мы получили из штаба приказ: пустить под откос военный эшелон номер 5286-1. Но мы, к сожалению, не знаем, когда он тут будет проходить. Эти сведения можно получить в Коростене у подпольщиков. Я послал туда Омельченко, но его почему-то до сих пор нет. Вероятно, не пробрался… Что-то случилось.

– Разрешите мне, товарищ командир! Углев внимательно посмотрел мне в глаза:

– И я думаю над этим: тебе легче, чем взрослому. Правда, это дело очень рискованное…

– Ничего, товарищ командир, разрешите.

Командир печально вздохнул. Знакомы мне эти вздохи… Так вздыхал Левашов, когда посылал меня на задание.

– Ну хорошо,– согласился Сергей Николаевич, положив мне на плечо руку.– Ступай. Задание таково. Нужно перейти болото, потом осторожно обойти дзоты, что возле железкой дороги, и пробраться в село Вехи. Ну, а там до Коростеня дорога прямая. Оружие или что-нибудь подозрительное не брать. В городе, почти у самого входа на рынок, ты разыщешь человека в черном берете и солдатской шинели без хлястика. Он будет ходить и все время выкрикивать: «Сигареты духота от болезни живота!» Подойдешь к нему, спросишь: «Какие у вас есть сигары?» -Он: «А тебе каких нужно?» – «Самых лучших и самых дешевых».– «У меня нет дешевых»,– ответит и отойдет в сторону. Но через некоторое время ты подойди опять и повтори то же самое. На этот раз он покажет тебе или назовет сорта, какие у него есть. Выслушай и потом скажи: «Это все для меня не подходит. Вот если бы венгерские сигареты были фирмы «Будапешт».– «А-а, такие,– скажет он,– такие есть. Семь марок штука». Ты возьмешь две и подашь вот эти деньги.– Командир протянул мне стомарковую бумажку, разорванную на три равные части и подклеенную узенькими полосочками из советского рубля.– Смотри не потеряй,– предупредил Углев,– так как без этих денег тебе не поверят. Когда он будет считать сдачу, скажи: «Мне, пожалуйста, украинскими». Он даст сдачу и скажет: «Не хватает пяти рублей, добавить марками?» Не соглашайся. Тогда он предложит немного обождать, пока он наторгует, но, спохватившись, скажет: «Хочешь, бери третью сигару». Спросишь: «За пять рублей?» Он ответит: «Да», Бери. В третьей сигаре будут нужные для нас сведения.

Здорово придумано!

Обожди, не перебивай, Петя, слушай дальше. Кроме того, если удастся, купи соли. Понимаешь, наше соединение находится в окружении, там есть раненые. Хоть бы им еду немного посолить. Соль нам до зарезу нужна, но, если это будет сопряжено для тебя с опасностью, не рискуй.– Командир дал мне еще денег.– Ну, а теперь, сынок, иди собирайся,– и, крепко обняв меня, поцеловал.

Когда я возвратился в палатку и начал потихоньку собираться, меня внезапно стали спрашивать партизаны:

– Идешь?

– Иду.

– В Коростень?

– Ага.

– Махорочки купишь?

– Куплю.

Со всех сторон стали совать деньги. Я их прятал за пазуху, в карманы, не подозревая даже, какое большое несчастье принесут они мне.

Перебраться через болото мне помогли, а дальше пришлось идти одному. Страшновато было: вокруг стояла стрельба, особенно когда я проползал мимо дзотов вблизи железной дороги. Там фашисты, боясь партизан, всю ночь бросали ракеты, стреляли.

Невдалеке от села Бези я забрался в копну сена, дождался утра.

Насобирав охапку дров, смело направился в деревню. На околице неожиданно натолкнулся на двух полицейских с повязками.

– Иди сюда! – позвали они.

«Попался!..» – мелькнуло у меня в голове, когда я осторожно приближался к ним.

– Рано встаешь, малый! Где живешь?

– Там, на конце,– показал я на противоположную сторону села.

– А ты не знаешь, у кого там есть самогон?

– Самогонка?.. Сейчас подумаю…– И, глянув на них, солгал: – У деда Мусия, наверное, есть, а если нет, то у Параски…

– А где они живут; покажешь?

– Пойдемте, покажу.,.

Вместе с полицейскими я благополучно прошел мимо патруля, который проверял документы. Но на душе становилось все тревожнее. «Как от них увильнуть? Как избавиться?» – напряженно думал я и не находил ответа.

На краю села остановились. Я растерянно оглянулся и, указав наобум на одну из хат, сказал:

– Фу! Немного прошли… Вот тут живет дед Мусий, а вон там, в садике, хата Параски.

Полицейские пошли к хате «деда Мусия», а я, свернув в ближайший двор, бросил дрова и что было духу пустился бежать.

В Коростень пришел в полдень. Базар был большой, шумный. Долго я разыскивал человека в черном берете. Даже перестал уже надеяться, что встречу, как вдруг услыхал:

– Сигареты духота от болезни живота!.. Оглянувшись, увидел небритого человека в черном берете

и мигом бросился к нему.

– Какие у вас есть сигары? – спросил я, пристально глядя на него.

– А тебе каких нужно? – как-то неприветливо ответил он.

– Самых лучших и самых дешевых.

– У меня таких нет,– ответил он сердито и как будто равнодушно отошел в сторону.

Однако в глазах его я уловил едва заметные искорки радости.

Через несколько минут я опять подошел к нему и повторил сказанное раньше. Теперь он стал называть все сорта сигарет и сигар, какие у него были.

Я купил две сигары и сдачи попросил украинскими деньгами.

– Это можно,-сказал он уже совсем другим тоном,– но у меня не хватает пяти рублей. Может, возьмешь марками?

Я не согласился.

– Ну, тогда обожди, парень, наторгую,– и тут добавил: Хочешь, бери третью сигару?

– За пять рублей?

– Да,– ответил он и, достав сигару, подал мне.

Глаза его светились радостью, а лицо, как и прежде, было серьезным. Передав мне сигару, он сразу же отошел и исчез среди людей.

У меня даже руки задрожали, сильно забилось сердце. Осторожно спрятав драгоценную сигару в карман, я стал искать

соль. Вдруг неожиданно началась облава, и я очутился в кольце полицейских.

Облава…-

Начался обыск. Скоро черед будет и за мной… Что делать с сигарой? «Искурить!..» – сразу промелькнула мысль, и, чиркнув зажигалкой, я прикурил. Но деньги, деньги меня подвели,.. Я их швырнул в сторону, но полицейский заметил и подскочил ко мне. Градом посыпались тяжелые удары. Недокуренная сигара упала на землю. Я потянулся за ней, но кованый полицейский сапог втоптал ее в грязь. У меня немного отлегло от сердца: то, что могло оказаться для фашистов уликой, уничтожено… Меня обыскали и отправили в полицию.

– Откуда у тебя столько денег? – спросил полицейский офицер.– Ворованные?

– Что вы?..

– А где ты их взял?

– Как – где? Заработал…

– Где?

– Я молчал.

– Где, спрашиваю?!

– Как – где? Наторговал. За мыло и за соль…

– А где все это ты берешь? Воруешь?!

– Соль на базаре покупаю, несу в село, там меняю на масло, потом масло продаю и опять покупаю соль.

– Врешь! Крадешь! – И, размахнувшись, офицер ударил меня по лицу.

Я пошатнулся и упал.

– Встать! Встать! – кричал он, стуча кулаком по столу.

Я медленно поднялся и, чтобы снова не упасть, прислонился

к стенке.

– Так где ты взял деньги? – Я же сказал…

– Врешь! Отвечай! – И совсем неожиданно, спрятав в карман деньги, крикнул: – Марш отсюда! Попадись мне еще, я тебе голову оторву. Катись!

Я в душе был очень доволен, однако к двери пошел не сразу: боялся вызвать подозрение.

– А деньги?..– несмело спросил я.

– Я покажу тебе деньги! Пшел вон!

Радуясь, что так легко отделался, я поспешил к выходу, Но было поздно: открылась дверь, и внезапно на дороге появился… киевский гестаповец штурмшарфюрер СС Фридрих Магденбург,

тот самый офицер, которому я попался когда-то на подпольной квартире «Лексея»… Он тоже сразу узнал меня.

– А-а! Старый знакомый!..– воскликнул он и, выхватив из кобуры пистолет, больно сжал мою руку.

ДОПРОС

Камера-одиночка, куда меня бросили, была маленькая, сырая, сквозь крохотное оконце под потолком едва пробивался дневной свет. Испещренные надписями серые стены, кровь на полу свидетельствовали о том, что не один человек побывал здесь, не один стал жертвой фашистов. «Неужели и я погибну здесь?.. Неужели все кончено? Да-а… Штурмгаарфюрер приложит все усилия к тому… Он знает, кто я. В Киеве, наверное, разобрались уже, что к чему… Магденбург непременно захочет отличиться! Проклятые деньги! Если бы не они, я бы не попал сюда».

В это время со скрипом открылась тяжелая дверь.

– Выходи! – гаркнул рыжий гестаповец с фюрерскими усиками и повел меня коридором.

Меня привели в кабинет, где, рассевшись в кресле, сидел штурмшарфюрер СС Магденбург.

– Прошу, Петер, садись,– любезно пригласил он меня еще с порога и показал рукой на стул возле стола.

Я стоял, исподлобья глядя на него.

– Ну, ну, проходи, не скромничай, ведь мы с тобой давние друзья!

Я молчал.

Штурмшарфюрер СС медленно поднялся с кресла и подошел ко мне:

– Почему ты такой надутый, Петер? Сердишься, может, что в камеру бросили? Так это ведь не я, извиняюсь, недосмотрел… Как-то не везет нам, брат, с тобой!..– И он дружески похлопал меня по плечу.– Первый раз в Киеве тоже как-то получилось нехорошо… Подчиненные!.. Это народ, черт возьми, способный в ложке воды человека утопить. Одно слово – солдафоны! Проходи, Петер, садись, поговорим.

Я повернул голову и стал смотреть в окно.

Нам не о чем говорить,– буркнул я.

Перестань дуться, Петер, не нужно, братец. Ты ведь не знаешь, о чем я собираюсь говорить. Ты почему-то враждебно

настроен. Я вовсе не желаю тебе зла, а, наоборот, хочу помочь устроить жизнь. Пойдем сядем,– Он взял меня за руку и потянул к столу.

Когда я сел, штурмшарфюрер СС нажал кнопку. В кабинете бесшумно появился высокий денщик с серебряным подносом в руках. Поставив на стол графин с вином, закуску, он молча исчез.

Магденбург наполнил стопки и предложил мне выпить. Я долго не соглашался, но потом решил, что можно пить и есть, а правды не говорить.

Я выпил стопку и стал закусывать. Штурмшарфюрер СС сразу расцвел от удовольствия.

– Вот молодчина, давно бы так! Может, еще стопочку?

Я кивнул головой, решив, что пьяному легче будет переносить пытки.

После обеда гестаповец вздохнул и ласково спросил:

– Ну как, Петер, немного поднялось настроение?

– Поднялось.

– Зер гут! А теперь поговорим. Я вскочил.

– Нет, нет, сиди,– задержал он меня.– Я не собираюсь тебя допрашивать. Ты напрасно так враждебно против меня настроен! Твоя история с дяденькой штурмбанфюрером СС Крейзелем не имеет никакого отношения к нам с тобой сегодня. Если говорить прямо, то я даже рад гибели Пауля. Ты ведь знаешь, какие у нас с ним были отношения – в штрафной батальон чуть было не послал меня. Я у него словно на ниточке ходил, ничего самостоятельно не мог делать. А теперь, видишь, начальником отдела стал! Конечно, это не Киев, но тоже неплохое место. Правда, иногда неспокойно бывает: партизаны беспокоят, но ничего, я с ними быстро расправлюсь! Уж кое-что известно о подпольщиках, на днях начнем аресты коммунистов подпольного райкома. Зная, Петер, о твоих связях с большевиками, я хочу тебя предостеречь. Ведь тебе известно, что мы делаем с так называемыми антифашистскими элементами. Ты парень молодой, тебе еще надо жить и жить! Признаюсь, не будь ты мне знакомым, я с тобой так не разговаривал бы… Что ни говори, друзья!.. Кто не ошибается в детстве! Только один бог, должно быть! Вполне естественно, что, живя и воспитываясь в такой стране, как Советский Союз, учась в большевистской школе, невозможно стать другим… «С кем поведешься, от того и наберешься!» – гласит русская поговорка.

На столе резко зазвонил телефон. Штурмшарфюрер СС

поднял трубку и по-немецки что-то приказал. Потом, закурив

сигару, опять продолжал:

– Я убежден, Петер, что ты ни в чем не виноват, с коммунистами ты связан несознательно. Нужны две-три фразы, и ты навсегда искупишь свою вину перед великим фюрером и фатерландом. Даю слово офицера, как только назовешь две-три подпольные явки, ты свободен!.. Какая чудная погода за окном, не правда ли? Две-три явки, Петер, и ты идешь куда хочешь!..

«Так вот он, гадюка, куда гнет,– с возмущением подумал я, – хочет, чтобы я стал предателем… Не выйдет! Ни одного слова правды не скажу».

Так договорились, Петер?

Я не знаю никаких явок. Не знаю никаких подпольщиков.

Не строй из себя вычитанного из книги героя, это тебе не к лицу… Ты ведь знаешь, что в гестапо люди неглупые, нам известно даже, чем кто дышит! По твоим следам, например, из Киева было послано несколько десятков тайных агентов. Нам почти все известно о тебе, но хотелось, чтобы ты сам во всем признался. Будь рассудительным, все равно ты у нас заговоришь. Упрямство здесь ни к чему, ты ведь знаешь, что Россия проиграла войну. Войска фюрера далеко уже зашли на восток. Москва в немецких руках, половина Советского правительства сдалась…

«Неправда! Красная Армия под Сталинградом перешла в контрнаступление!» – мысленно возразил я.

– Говори! – синея от злости, крикнул штурмшарфюрер СС– Почему молчишь? Где явки?

И он забегал по кабинету, словно хищный зверь в клетке.

– Ну, так ты будешь говорить? – еще громче заорал штурмшарфюрер СС. Глаза его горели. Вытянув шею, он, словно коршун, готовый броситься на свою жертву, всем туловищем подался вперед.– Отвечай!..

Я шмыгнул носом.

– Отвечай!..– не успокаивался гестаповец и, подскочив, ударом кулака сбил меня с ног.– Я развяжу тебе язык, большевистский щенок! – донеслось ко мне словно из-под земли.– Ты у меня…

Но в ушах так звенело, что я не слышал его крика. Я потерял сознание.