Текст книги "Сыщик"

Автор книги: Владимир Сисикин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Владимир Сисикин
Сыщик

Его невесомый и изящный мир

Трудно однозначно определить творческую профессию автора этой книги.

Наверное, потому, что всюду – и в литературе, и в театре, и в журналистике – Владимир Сисикин был прежде всего блистательным философом.

При жизни неповторимым. После – незаменимым.

Причину этого можно определить примерно так. Когда-то (похоже, еще в ранней юности) Владимир Степанович Сисикин понял, что полнота жизни терпит ущерб не столько от незнания, сколь от неумения осознавать многообразие путей добра и зла. И после такого открытия ему уже ничего не оставалось, как всю дальнейшую жизнь искать эти пути. И в этом своем нескончаемом поиске он умудрился задать такой уровень интеллектуального общения, который, как правило, неведом большинству нынешних авторов. Но, с другой стороны, тот, кому посчастливилось попасть в интеллектуальную ауру Владимира Сисикина, уже никогда не мог оставаться банальным лудильщиком от творчества.

И еще очень важный момент.

Всю свою жизнь этот человек устраивал фантасмагорическую дуэль со смертью, снижая пафос реквиема иронией городского романса. Его спектакли, книги, статьи низводили трагедию человеческого ухода в мир иной до уровня коммунального конфликта между ушедшими и оставшимися. Чтобы так относиться к смерти, требовалось мужество быть выше ее. Это мужество духа мудрый и отважный человек Владимир Степанович Сисикин черпал в детском фольклоре доброты и жизнелюбия, который он коллекционировал, собирал, издавал в виде, на первый взгляд, наивных, но – по сути – очень мудрых книг.

При этом он упорно отказывался признавать себя детским писателем. В одном интервью Владимир Сте-панович объяснил почему: «Детские писатели – это Льюис Кэрролл, Эдвард Лир, Корней Чуковский, Борис Заходер, создавшие целые детские Вселенные. А я – лишь литератор, то есть человек, который может гармо¬нично и с ненавязчивой пользой поговорить с детьми о том – о сем и чтобы при этом им не было скучно».

Лично я уверен: эти его «гармоничные» разговоры с детьми «о том – о сем» привели-таки к созданию если не Вселенной, то вполне своеобразного сисикинского мира. Мира тонкого, невесомого и изящного, о котором сам автор написал так:

 
Бабочка лесная —
Книжечка складная.
Две странички бисерных,
Строчек пять.
Тайна там записана:
Как летать.
 

Собственно, этот очаровательный мир описан и в книгах о Сыщике Шарике. Его профессиональная гениальность – это не гениальность «взрослых» Шерлока Холмса или Эркюля Пуаро. Это гениальность детства, в котором все мы владели некой обезличенной тайной цельности. С годами это проходит, и возвращение того детского ощущения гениальности является уже результа¬том большого труда, Его Величества Случая и дара Господня.

…Однажды автор Сыщика сказал: «Мои читатели будут жить в третьем тысячелетии. И, может быть, кое-кто из них вспомнит и обо мне…».

Не ошибся. Вспомнили.

Дмитрий ДЬЯКОВ

Сыщик в подземелье

«Он только что здесь был»

Мечта о бантике. – Мама Муркина. – Рыжий котенок с мылом под мышкой.

Котя, Кутя, Катя, Кетя, Кытя, Китя и Захар – котята-близнецы гуляли во дворе.

Котя и Кутя занимались в песочнице японской борьбой джиу-джитсу.

Катя трогала лапкой свой хвост и думала, какой он красивый. И еще она думала: не привязать ли на хвост бантик? Только вот где его взять? Кетя пытался спуститься с дерева вниз головой. Кытя снизу подавал брату советы.

Китя пробовал взлететь на самодельных крыльях из двух петушиных перьев. Китя хотел догнать воробья Кольку, который сегодня утром клюнул его в нос. Глядя с карниза на то, как котенок, разбежавшись, в очередной раз тыкался головой в землю, Колька безумно хохотал.

– Все равно поймаю! – крикнул ему Китя и заплакал.

Тотчас на балконе выросла мама близнецов – Марья Васильевна Муркина. Она пристально посмотрела на воробья красивыми раскосыми глазами и ласково мурлыкнула:

– Ты зачем маленьких дразнишь, а?

Затем облизнула ложку, которой только что помешивала на кухне кашу, и этой ярко сверкнувшей лож-кой погрозила воробью.

Увидав кошку-маму, обидчик полетел куда подальше, рыская из стороны в сторону. Полет был таким неровным потому, что Марья Васильевна на днях вырвала Кольке полхвоста за разные шалости.

Тем временем мама окинула взглядом двор и, мгновенно пересчитав котят, крикнула:

– Ребята, где Захар?

Котя и Кутя прекратили бороться и огляделись.

– Он только что… – тяжело дыша, сказал Котя.

– …здесь был, – закончил Кутя. – Он у нас судьей был.

– Он сходил в магазин?

– Да, – ответили хором Котя и Кутя, – мыло принес. Вот оно. Он только что здесь был.

– Он только что здесь был, – подтвердила Катя. – Я его попросила найти бантик для хвоста.

– Не мог же он сквозь землю провалиться! – встревожилась мама и прыгнула во двор прямо со второго этажа. В развевающемся фартуке она выбежала на улицу и спросила милиционера Аиста, не случилось ли, не дай Бог, какого-нибудь происшествия, виновником которого мог быть рыжий котенок по имени Захар.

Постовой козырнул и ответил, что несколько минут назад рыжий котенок с мылом под мышкой перешел улицу на зеленый свет и благополучно проследовал во двор.

«Сысчик» приближается

Кое-что из биографии. – Экипировка. – Нет преступления.

В это время к дому № 1 на улице Дружбы, где произошло таинственное исчезновение, приближался Всемирно Известный Сыщик.

То есть нельзя сказать, что это был на самом деле Всемирно Известный Сыщик. Справедливее было бы сказать, что это был еще никому не известный сыщик, который намеревался стать Известным в ближайшие дни или даже часы. Только все не было подходящего случая.

Звали этого Известного неизвестного Шарик. То, что он сыщик, могло подтвердить удостоверение, сделанное из двух кусочков картона. На обложке этой маленькой книжки без листков он написал: Удаставиренье Дакумент.

Раскрыв книжечку, он на левой стороне вместо фотокарточки нарисовал свой портрет. На портрете, так же как у Шарика в жизни, одно ухо торчало выше другого. Как известно, главное в документах точность!

Под портретом, чтобы никто не ошибся, он сделал надпись: Личнасть.

С правой стороны нацарапал: Шарик Сысчик.

Шарик шел из специальной Школы служебно-розыскных собак. Он уже целый год учился в этой школе на Великого Сыщика. Хотя, конечно, то, что делал там Шарик, в полном смысле учебой назвать было нельзя. Собственно, в Школу его на порог не пускали. Он из-за проволочной ограды ежедневно смотрел, как учатся другие. Он смотрел, как крупные породистые курсанты делают разминку, ходят по следу, задерживают преступника. Ну и лодыри там были некоторые!

Этот, например, Руслан Овчаренко. Здоровенный такой. Морда – во, а через забор – не хочет. Шарик все заборы, какие ему встречаются на пути, перепрыгивает. И не один раз. Туда-сюда, туда-сюда! Он бы им там показал, в Школе!.. Ведь он все секретные приемчики знает! И все необходимое есть.

Удостоверение личности – есть. Увеличительное стекло – есть. Сам выточил из донышка кефирной бутылки. Увеличивает в два раза, искажает в четыре.

Личное оружие – есть. Пистолет. Шарик его с большим удовольствием сделал из мозговой косточки. Дуло из трубчатой кости, увесистая рукоятка. В дуле дырочка. Дунешь, крикнешь – ба-бах! и смертельная горошина догоняет преступника!

Наконец, темные очки есть. Чтобы посторонние не могли читать мысли по глазам.

Всё есть. Только преступления нет, которое нужно распутать.

Но вот Шарик вступил во двор дома № 1 на улице Дружбы.

След, пропадающий в облаках

Столпотворение возле мыла. – Вещественное доказательство. – Одинаковые следы. – Особые приметы Захара. – Запах земляники.

Слух о загадочном исчезновении Захара уже распространился среди жильцов. Они столпились вокруг мыла, а близнецы объясняли, что Захар только что был здесь и вдруг пропал.

Шарик навострил уши. «Вот оно!». Иван Иванович Слон из седьмой квартиры подошел к рыдающей маме, потоптался на месте и сказал прерывающимся голосом:

– Не плачьте, мамаша… Будьте мужчиной.

И вдруг сам зарыдал басом. Слон был такой добрый, что не переносил, когда кто-нибудь плакал. Козел Тимофей сказал:

– Не удивительно, что пропал Захар, он был такой шалун. Было бы удивительней, если бы исчезло мыло. Говорите, мыло здесь? Покажите, где мыло!

– Не трогайте мыло! – раздался вдруг голос, неумолимый, как голос самой судьбы. – Ведь это вещественное доказательство.

Тимофей вздрогнул и обернулся. Перед ним, холодно улыбаясь, стоял незнакомец в темных очках.

– А я и не тро… – начал было Тимофей и вдруг разозлился: – Ты кто такой тут выискался?! Командир, тоже мне! Может, я это вещественное доказательство как раз и хочу отнести куда следовает?

– «Куда следовает» уже рядом с вами, – веско сказал незнакомец и показал Тимофею удостоверение.

Козел посмотрел в книжечку, как обычно смотрел на уличные афиши: умно, внимательно, делая вид, что он грамотный. А портрет был похож.

– Поня-ятно, – протянул Козел.

И незнакомец спрятал удостоверение.

Ивану Ивановичу тоже очень хотелось заглянуть в книжечку, но попросить он постеснялся. Отведя Тимофея в сторону, Слон шепнул:

– Что там написано?

– Как вылитый, – сказал Козел. – Одно ухо торчком, другое набок.

– Он следователь?

– Вылитый. Только без очков.

Иван Иванович обратился к незнакомцу:

– Как вы вовремя, товарищ следователь! Простите, не знаю, как вас звать-величать.

– Шарик.

– А по батюшке?

– Да что там? Шарик, и всё.

«Какой хороший следователь, – подумал Иван Иванович. – Занимает такой пост, а скромный». И он уважительно представился;

– Слон Иван Иванович, обитатель, так сказать, этого дома.

Между тем Шарик отогнал Козла от мыла:

– Не топчитесь здесь, вы уничтожаете следы.

– Может, я их сам здесь ищу, – огрызнулся Тимофей.

– Для этого есть специалисты, – отрезал Шарик, доставая увеличительное стекло. – Вас, Иван Иванович, тоже попрошу отойти.

– Ухожу, ухожу, – поспешно сказал Иван Иванович и, стараясь ступать на цыпочках, неуклюже перебрался на асфальтовую дорожку. При этом он подумал: «Шенок щенком, а дело знает».

Тимофей же криво усмехнулся и пробормотал:

– Гляди, гляди! Пострелята – близнецы, значит, следы одинаковые, как обмылки.

– Воздержитесь от ненужных подробностей, – сухо ответил Шарик фразой, которую вычитал в одном детективном романе.

Но противный Козел оказался прав.

Сколько ни разглядывал Шарик следы и в стекло, и без стекла, они были неотличимы друг от друга. Даже мама-кошка не смогла сказать, кому какой принадлежит.

Шарик растерялся. До сих пор все шло по правилам, и вдруг на тебе!

– Хе-хе… – сказал Козел.

Шарик посмотрел на него через увеличительно искажающую лупу. Борода у Козла оказалась на лбу, а рога торчали изо рта, как моржовые клыки.

Шарику захотелось выхватить свой пистолет и – ба-бах! – застрелить это ехидное чудовище. Козел гнул свое:

– Надо сообщить куда следовает, пускай другого присылают. А сами пока разойдемся, чтоб тут ничего не нарушить.

– Ну что вы, Тимоша, в каждом деле бывают трудности, – пробасил Иван Иванович.

И вдруг оба уха у Шарика встали торчком! Это означало, что его лохматую голову осенила гениальная мысль.

Он обратился к близнецам.

– Захар нес мыло?

– Нес! – дружно подтвердили близнецы.

– Следовательно, – Шарик сделал эффектную паузу, – следовательно, его следы должны пахнуть чем? Земляникой! Ведь мыло земляничное, не так ли, Тимофей?

– Земляничное, – подтвердил Козел.

– Браво, Шарик! – воскликнул Слон, пораженный простотой и силой этого вывода.

А Шарик уже мчался по земляничному следу. Что-что, а нюх у него был отменный.

След становился всё свежее, свежее, словно пропавший котенок пробежал здесь минуту назад.

И вдруг след пропал!

Шарик резко остановился. Огляделся.

Он стоял посередине волейбольной площадки.

– Что-нибудь случилось, Шарик? – участливо спросил Слон.

– След пропал, – пробормотал сыщик. – Не может он здесь оборваться! – Ухо у него удрученно опустилось.

– Хе-хе, – вставил Козел, – может, кошан разбежался, крылышками взмахнул и на Луну полетел? У нас это просто.

– Ах, Тимофей, – укоризненно сказал Иван Иванович, – в такой момент, когда решается судьба ребенка… Ах!

Тут Шарик, разглядывая землю через лупу в том месте, где оборвался след, воскликнул:

– Ага!!! – и отрывисто спросил Марью Васильевну: – У Захара были особые приметы?

– Ага, – вставил Козел, – крылышки.

– Почему вы говорите «были»? – помертвев, прошептала Марья Васильевна. – Его нет… в живых?!

– Разве я сказал «были»? Я спросил, есть ли у Захара особые приметы.

– Есть, есть! Он… такой хороший.

– Не волнуйтесь. Подумайте. Я спрашиваю о приметах, которые отличали бы Захара от других близнецов.

Марья Васильевна подумала и сказала:

– Он самый хороший.

Все это время Иван Иванович, растопырив уши, похожие на два огромных серых зонта, напряженно прислушивался к разговору. Но вот, кашлянув, он робко подал голос:

– Простите… если могу быть полезен…

– Слушаю вас, – охотно отозвался Шарик, потерявший надежду получить нужные сведения от Захаровой мамы.

– Дело в том, – начал Слон, – что я неоднократно слышал, как один из обитателей нашего двора, некий Воробей Николай, неприлично обзывал Захара… Это выражение, как мне кажется, может послужить той самой особой приметой, которую вы…

Слон смущенно умолк, и его уши порозовели.

– Как же он его обзывал? – нетерпеливо спросил Шарик.

– Боюсь, что я не смогу повторить это ужасное слово.

Уши Ивана Ивановича растопырились и заполыхали, как два громадных красных зонта.

– Иван Иванович, – твердо сказал Сыщик, – этого требуют интересы дела.

– Ну хорошо, хорошо, я скажу. Воробей обзывал Захара… Он его называл… он дразнил его… рыжим.

Иван Иванович покраснел весь. Даже колени. И даже хвост. Мама Муркина воскликнула с негодованием:

– Какой же он рыжий?! Он очень светлый шатен! Я этому хулигану полхвоста выдрала за то, что дразнился, а вы, Иван Иванович, повторяете всякие гадости о моем сыне… Да я…

Шарик перебил:

– Вот еще одна улика! Стычка мгновенно прекратилась. Шарик продолжал:

– Рыжий во… Волос очень светлого шатена. Улики сходятся. Захар пропал здесь, посреди белого дня и…

Шарик, не закончив, поднял голову и посмотрел в небо.

В огромном небе плыло облачко, очертаниями отдаленно напоминавшее котенка. Котенок медленно-медленно взмахнул полупрозрачной лапой и растворился в синеве. Когда все опустили слезящиеся глаза к земле, на ней не было ни Козла, ни мыла.

Ветерок откуда-то донес слабый запах земляники.

Зрячий рассматривает слепца

Страшный сон. – Источники света. – Вычислительная машина. – Крот в белом халате и Крыс с иглой. – Поводырь.

Кап!

Ухо спящего Захара вздрогнуло, стряхнув воду. Снится Захару, что на солнечном песке борются, пыхтя, Котя и Кутя. А Катя говорит:

– Захарка, найди мне бантик для хвоста, а? Кап!

Ухо Захара опять дрогнуло.

Продолжается сон: идет Захар искать ленточку для сестренки или там, на худой конец, веревочку.

И вдруг вот он, бантик, летит по воздуху, всеми цветами радуги переливается, сверкает, кричит:

– А ну, Захарка, догони!

Бабочка!!! Вот это будет бантик!!!

Мчится Захар за бабочкой.

Она на волейбольную площадку, и он за ней. Подпрыгивает, растопыренными коготками по воздуху царапает, вот-вот поймает для Кати бантик.

Вдруг видит: на земле лежит мячик. Хорошенький такой мячик: наполовину красный, наполовину синий.

«Ой, – обрадовался Захарка, – наш мячик!».

Его недавно мама купила, а он пропал, на свалку ускочил и там пропал. Плакали, плакали, искали, искали – не нашли. А он вот где лежит – на самом видном месте!

Захар забыл про бабочку.

Лапку протянул, хотел поднять мячик, а он – что за диво – зашевелился и провалился в землю! Только круглая черная дырочка осталась. Захар наклонился в дырочку посмотреть, и вдруг оттуда высунулась страшная черная лапа и схватила котенка за шиворот. На месте маленькой дырочки образовалась целая дыра, и Захарка ухнул вниз, в темень. Свалился на сырую землю, а вверху светится отверстие, в которое только что упал. Какая-то стремительная фигу pa – раз-раз-раз – замуровала отверстие, стало темно…

Спит котенок, а лапками во сне бьет. Кап!

Вскочил Захар, головой мотает. Ух, как страшное Кап!

На земляной пол капля шлепнулась с земляного потолка. Стены земляные. Из стен, как бледные червяки, корни торчат. Дверь железная.

Темнота-а-а…

Хорошо еще, что Захар, как все кошки, в темноте отлично видит.

Сел Захар, подумал. Значит, снилось ему то, что наяву было. Куда же это он провалился? Куда его утянули?

Пошел, дверь толкнул. Закрыто. – Ма-а-ма! – крикнул. Тишина.

Поплакал Захар, поплакал, есть захотелось. Выдернул из стены корень, пожевал, плюнул.

Мама кашу варила. Солнышко светило. У Кати уши просвечивались.

Ничего этого нет.

Вздохнул Захар, голову запрокинул, стал капли ловить. Двадцать пять капель на язык поймал, двадцать шестая в нос попала.

Вдруг кусок земли отвалился – плюх на пол!

А там – свет!!!

Крохотная дырочка засветилась. Вот он, выход!

Кинулся Захар копать. Копает, копает, копает, свет ярче. Просунул голову в дыру. Зажмурился. Потихоньку разжмуривается, разжмуривается…

Это не двор.

Это громадная пещера.

А свет откуда же? Это по стенам на гвоздях, а по потолку на корнях клеточки развешаны. В каждой клеточке светлячок сидит. Свет тоскливый, зеленый. И холодный. Совсем не солнышко. Не-ет.

Что там еще?

Громадные канцелярские счеты стоймя стоят. Прямо как стена. На каждой железной перекладине суетится по хомячку. Бегают туда-сюда, – белые и черные костяшки перекидывают. Чок-чок-чок-чок – стучат костяшки. Прямо как машина работает. Только шестеренки у нее живые – хомячки. И они выкрикивают:

– Десять! Плюс пятнадцать! Минус пять! Итого двадцать кубометров!

«Счетная машина», – сообразил Захар.

Смотрит дальше: напротив живой машины – огромный чертеж. Дом – раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять этажей в доме. Под домом – подвалы. А под ними какие-то ходы-выходы, переходы, пещеры…

Посередине между счетами и чертежом в вертящемся кресле сидит Крот в белом халате, с палочкой.

Он хомячкам дает команду, и они начинают метаться как угорелые. Потом Крот встает и, стуча палочкой перед собой, идет к чертежу.

«Ай-яй-яй, – думает Захар, – слепой дядька-то…».

А Крот, нащупав чертеж, кричит:

– Эй, хомы!

Тотчас несколько хомячков мчатся к Кроту со светляками в клетках и освещают то место, куда Крот тычет палкой. Водя носом по чертежу, Крот рассматривает ходы-выходы под домом.

«Нет, – соображает Захар, – не совсем слепой… Едва видит».

А Крот бормочет:

– Еще девять кубометров под фундаментом слева…

И вдруг кричит:

– Почему эту землю не вынули?! Девять кубометров недосчитали! Р-работнички!

И палкой хомяков дубасить начинает. А те – вот дурачки! – не разбегаются, а, наоборот, освещают себя, чтобы Кроту было видно, куда ударить.

«Ну и ну, – удивляется Захар, – что же это тут творится? Строят, что ли, под землей? Почему из-под палки?».

Вдруг раздался вопль:

– Ти-иха!

И все замерли.

Счетная машина перестала чокать.

Крот застыл с поднятой палкой. Вверх смотрит. Все вверх смотрят. И Захар посмотрел.

Из потолка пещеры высовываются толстые трубы. От них отходят тоненькие трубочки. Эти тоненькие вставлены в уши хомяков. А хомяки сидят на балкончиках и слушают в эти трубочки. Такое устройство, как у доктора, когда он больного прослушивает.

Молчание затянулось, и Крот рявкнул:

– Ну что там, слухач?

Хомячок на балкончике вынул трубки из ушей и крикнул вниз:

– Простите, ничего серьезного. По-моему, это Козел что-то ест.

– Дурак, – сказал Крот.

Захар не понял, кто дурак, Козел или слухач. Но главное сообразил: каким-то образом эти там, с трубочками, подслушивают, что на поверхности происходит.

Через пещеру промчалась большая крыса, отсалютовала громадной, как шпага, иглой и застыла перед Кротом по стойке смирно.

– Пусть провалятся! – крикнула крыса вместо приветствия.

– Пусть провалятся! – ответил Крот. – Это ты, Крыс?

– Я.

– Ты где пропадал, лентяй?!

– В шестьдесят втором туннеле хомы плохо работали. Уговаривал.

– Уговорил?

– Уговорил, – Крыс взмахнул длинной блестящей иглой.

– Никого не убил?

– Что вы!

– Смотри у меня. Убивать нехорошо. Работать некому. Поводыря добыл?

– Добыл! На мячик поймал! – Крыс ощерился в улыбке, обнажив два длинных клыка.

Крот встал, раскрыл объятия:

– Где ты, Крыс? Молодец!

Обнял Крот своего слугу, а потом ка-ак стукнет!

– Это за то, что ты не сразу мне про поводыря сообщил. Надо было сначала про него, а потом про хо-мов. Справедливо?

Крыс угодливо ответил:

– Справедливо!

Захарка заметил, что после удара у Крыса отсутствует левый клык.

– Где же поводырь? – торопил Крот. – Тащи его скорее!

– В камере. Сию секунду!

Захар захотел получше рассмотреть поводыря, которого сейчас доставит Крыс. Котенок начал разгребать землю, она вдруг поползла из-под него, рухнула, и Захарка выкатился прямо под ноги Крысу.

– У-а-а-й, – взвыл Крыс и, цепляясь за корни, стал с необыкновенной быстротой карабкаться по стене.

Крот тоже бросился бежать и сослепу наскочил на счетную машину. От сотрясения с нее градом посыпались живые шестеренки прямо на голову Кроту, а потом рухнул Крыс.

– Вот он, – крикнул Крыс, выбираясь из-под кучи-малы и указывая на Захара. – Поводырь ваш! Выскочил из стены.

Он замахнулся на Захара, оскалив единственный клык.

– Не трогать! – загремел Крот, расшвыривая хомяков. – Где мой поводырь? Эй, хомы!

Несколько хомяков окружили Захарку, направляя на него ослепительный свет. Захар прикрыл глаза лапкой. Крот подошел к нему близко-близко.

– Не бойся, глазастенький! Я о таком, как ты, давно мечтал. Говорят, кошки хорошо в темноте видят…