Текст книги "В осаде (СИ)"
Автор книги: Владимир Смирнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)
Век мой короток, я пережил всё, что положено было мне как Богу. Слуги приводили ко мне женщин, которые были рады скрасить мои труды. Бессонные ночи в одиночестве оказались лучшими жемчужинами в океане времени. А герои, которым я велел убивать, запомнят меня навсегда как Бога дающего. Но Город... Не в моей власти теперь его судьба, ибо не ко мне взывают его дети. Они отказались от меня, несмотря на то, что я их предупреждал: пока вы со Мной, Я – с вами. Они взяли свою судьбу из моих рук снова в свои иллюзии. Они никогда не договорятся между собой, и в Городе отныне столько Богов, сколько людей. А я...я всего лишь государь. Там, вовне, есть ещё один государь, и я теперь понимаю его, хотя и не знаю его мыслей. Когда я был Богом, я знал его мысли, но не понимал его. Такие вот парадоксы. Кто из нас может спасти Город? Никто – ни я, ни он. На ночь я велю всем слугам оставить внутренние покои и хожу, отмечая в темноте светящиеся жемчужины – мои мысли, что приходили ночью ко мне то тут, то там. Чистота их удивительна, но это не удивляет меня – ведь я тогда был Богом. Теперь я не соперник Ему, как Он не хозяин мне: мы оставили друг друга, причём Он был первым. Замечали ли вы, что в любом споре в конце концов возникает вопрос: кто первым начал? Это считается детством, но это единственный законный вопрос, ибо только он решает спор, и более – ничто. Доводы – дым, спорящие разойдутся и будет новые доводы без конца, любой спор – вечен. Вечен хотя бы потому, что струит мысль, а Мысль как все мысли образует гало. И если кому-то вдруг покажется, что он добрался до последней мысли, то окажется, что конец последней мысли – это начало самой первой, с которой всё и началось. И значит – кто начал первым? Ибо тот, кто начал первым – это и есть тот, кто презрение своё посчитал более обоснованным и предъявил его как аргумент. Вот и всё, всё просто. Потому в споре ищут не истины, а высоты, а истины, как мы уже сказали, в споре не найти. Имей своё презрение – его имеют все, – но будь мужчиной, не обосновывай его, просто скажи: да имел я тебя во все дыры, – и это будет правдой о тебе, той правдой, которую ты пытаешься скрыть за словоблудием, логикой и цепью мыслей, заключённых в кольцо. Иметь основание презирать другого не нужно – презрение существует вне оснований, и поиск оснований для него – это просто трусость. Всем нам есть за что презирать друг друга, но если мы будем постоянно тыкать этим друг другу в глаза, в лучшем случае мы зря потеряем время, в худшем – останемся без глаз. Поэтому упрёки ограничивают зрение и, как следствие, мир. Я упрекал Его, и сейчас Город сжат для меня до величины моего дворца. Время, потраченное на упрёки, могло пойти другой дорогой, и её-то я сейчас и пытаюсь найти. Упущена ли она? И кроме того, Его давно уже нет здесь, и мои слова просто сотрясают покой вокруг меня, а покой мог бы, наверное, заменить Его мне, ведь был момент, когда он создал Меня, и время, когда Я был. Мой покой был покоем Города. Чувствовали ли это там, за его стенами? Если да, то оставалось совсем немного до развязки, и моя вина, что она была упущена. Я должен был найти хотя бы слова, чтобы продолжить Своё существование, пусть эти слова были бы лживы, но движет не истина, а вера. Да, многое сейчас воспринимается по-другому. Упущено ли всё? – не знаю. Зато у меня есть возможность узнать (в последний раз), может ли владыка земной быть сильнее Владыки Небесного. И если да – то это означает, что когда Бог покидает человека, Он покидает его из Своей слабости, слабости не духовной, а реальной. Или...из веры в человека. Да, никогда не знаешь, что есть правда, когда пытаешься понять Его. А может быть, правда всё? В любом случае я себе не завидую. Ибо если правда всё, то правды нет, и значит, правда есть как правда слабого и правда сильного. Часть своей правды я упустил, свергнутый Бог, но часть правды как государь ещё несу в себе. Достаточно ли этой части? Прошлому государю оказалось недостаточно. И он устранился. Они ушли – Бог, государь и посредники. Ушли. Ушли. Ушли... Я повторяю это слово, как будто в нём моё спасение. Они ушли... Власть, неизвестная мне, провела их ночью по городу незамеченными, незамеченными выпустила за ворота и неузнанными провела через стан врага. Что это за власть? Кто её несёт? Как это узнать? Кто был в ту ночь у ворот? Ведь это люди. И если знать хотя бы одного из них, можно узнать и других, и попросить...или заставить поделиться этой властью. Кто был в ту ночь у ворот? Всё может раствориться как дым, если я ошибусь с людьми.
– Авар!
Авар вошёл тенью, как будто он стоял невидимый тут же и только ждал моей мысли о нём.
– Авар. Ты пойдёшь сейчас с тысяцким и он тебе найдёт людей, что были в ту ночь, помнишь, когда мы их резали спящих?
– Да.
– Мне нужны из них двадцать человек, не больше и не меньше. Через час они должны быть у меня здесь. С оружием. Всё.
Авар исчез так же, как появился.
Я прислушался к себе, и мне показалось, что та власть, тень которой я ухватил, может прочесть мои мысли и исчезнуть. Я пытался не думать о ней, но мысли мои шли фалангой помимо моей воли, они хотели победы, и я не мог их остановить. Скоро они перешли в заклинание: быстрее, Авар, быстрее, Авар, быстрее... И он не подвёл, Авар. Он стоял передо мной, согнувшись и глядя в пол, а за ним, так же согнувшись и так же глядя в пол, стояли двадцать героев; часть из них верила Богу, часть была отборными подлецами, кто-то постоянно признавался в любви своим жёнам и после этого со спокойной душой шёл к продажным девкам, но все они верили мне, тогда, когда я их выбрал, и они сделали своё дело, каждый по-своему, но все одинаково. И сейчас они стояли перед государем, втайне надеясь, что он, может быть, ещё Бог. Эта надежда читалась в их фигурах, и лишь Авару было всё равно, Бог я или государь, или оборотень, он повидал всякое.
– Авар.
– Да, государь?
– Уйди. Сделай так, чтобы нас никто не услышал. Потом ты выведешь их, и...снова впустишь. Ты их запомнил?
Авар поклонился и исчез тенью тайны, которая ждала его.
– А вы выпрямитесь, вам теперь нужно стоять в полный рост, и смотрите прямо мне в глаза – я не хочу вас обмануть.
Я дождался их глаз и продолжил:
– Я уже не Бог. Он ушёл, а я не смог. Но вы можете привести Его ко мне. Вы готовы?
– Мы сделаем всё, – был глухой ответ.
Они стояли прямо. Это было всё, что мне нужно, неважно, сделают ли они, что я хочу или здесь же, за порогом, сговорятся убить меня и выбрать Спасителя. Главное, чтобы они стояли прямо, всегда.
– Вы пойдёте к воротам, к главной башне, вы найдёте тех, кто был в дозоре в ту ночь, когда ушёл государь и жрецы, и всех их приведёте сюда, немедленно и тайно. Живых. Это главное – живых. Если не найдёте их, ведите их жён, детей...
Они ждали.
– Это всё. Авар проводит вас. Авар!
Снова появилась тень, Авар. Я кивнул ему. Странно, но тени всегда слушаются нас, словно знают, чего мы хотим. Авар увёл их.
А я снова был один и снова боялся мыслей. Мне казалось, что даже шорох их может сейчас всё испортить. Я взглянул на себя со стороны и понял, что глаза мои безумны. Да. Я ждал, а ждать – это всегда безумие в каком-то смысле. Кого я жду? Сейчас их приведут ко мне, и среди них будут Его наместники. Сколько их будет? Трое? Четверо? Неважно. Я найду способ заставить их спасти Город. В конце концов, – я усмехнулся, – ведь именно они поручили мне его, так что пусть видят в этом свою волю. Я разговаривал с ними, так, словно они были рядом. Я разговаривал с ними до тех пор, пока не понял, что это не моё безумие, что они – действительно рядом, здесь, что я не один. Я медленно повернулся.
– Твои люди придут ни с чем, – сказал он. – Ты зря выдал тайну.
– Значит...вы услышали меня...мои мысли.
– Мы слышим всех.
–...Город...обречён.
Он вздохнул тихо.
– Мы предлагали тебе уйти.
– А я остался! Отсосите!
– Трой, я здесь, чтобы сказать тебе слово.
Его голос был ласков, но твёрд. Так говорят не с детьми, так говорят, когда уходят, уходят навсегда. Мне стало жалко себя, я стиснул зубы, чтобы слёзы остались тому, кто...кому угодно, только не ему.
– Я слушаю, – я хотел сказать громко, но вышел шёпот.
– Монсегюр.
– Монсегюр...– повторил я. – Что это?
– Это город.
– Где он?
– Его ещё нет.
– Города нет, а имя есть?
– Так бывает. Вехи расставлены, а имя...имя – это всего лишь судьба.
– Зачем мне знать это имя?
– Тебе не надо его знать, просто ты должен был его услышать.
– Зачем?
– В нужное время оно отзовётся в тебе.
– И?
– И ты сделаешь то, что должен.
– Хорошо. Я его услышал. Теперь я хочу, чтобы ты услышал имя.
– Говори.
– Город. Это имя не отозвалось в тебе?
–...Трой...мы предлагали тебе уйти.
– Нет. Вы обманули меня, чтобы увести государя...без греха.
– Трой. Ты не веришь нам. Жаль. Предложения наши идут в порядке старшинства. Ты был старшим. После тебя – государь. Но ты выбрал.
– А если бы я согласился?
– Всё для тебя было бы по-другому.
– Что, например?
– Например, ты бы никогда не услышал этого имени – Монсегюр. Разве что когда-нибудь, нескоро, прочёл бы о нём в каких-то исторических хрониках. И для нас это было бы лучше.
– Почему?
– Потому что ты знаешь царицу морей, коротко. Такими связями не бросаются.
– Хорошо. – Я согласился, я сник, его любовь была очевидна, она была сильнее моего неприятия судьбы, но я хотел знать, хоть краем, – ради чего всё это? – Скажи, ради чего всё это? Ради чего?
– Не понимай буквально то, что я скажу.
Я ждал, глядя на него.
– Далеко на севере есть страна, она велика и красива. Там полгода цветут деревья и травы, а полгода лежит снег.
– Что такое снег?
– Это как фата, белый дождь, под которым можно стоять веками. Страна эта важна для нас – для нас и вас.
– От неё что-то зависит?
– Уже да.
– Как она называется?
– Тебе этого не надо знать...пока.
– Что там за люди?
– Люди?.. Можно сказать, что пока она безлюдна.
– Хм. Это...как Монсегюр?
– Да. Но с другой судьбой. Эта страна родится, когда падёт Город.
– И ради этой страны...
– Нет. Если бы ты принял предложенное тебе, то – да. Ты выбрал другое.
– Монсегюр?
– Не печалься, Трой. Монсегюр – твой последний город. Других не будет.
– Странно.
– Что странно, Трой?
– Я хотел пытать ваших жён и детей на ваших глазах, пока вы... А теперь...
– Трой. Ты можешь просить о чём угодно. Твои просьбы будут рассмотрены серьёзно, и что возможно, будет сделано.
Да, конечно. Лучше это, чем ничего.
– У меня всего две просьбы.
– Я слушаю.
– Первая – чтобы одна женщина забыла обо мне.
– Твоя девушка о тебе забудет. Вторая?
– Девушка?
– Для тебя она всегда останется девушкой.
–...Хорошо.
– Вторая? – напомнил он.
– Город не должен пасть.
Он вздохнул терпеливо.
– Это невозможно.
– Это возможно.
– Ты хочешь предложить что-то конкретное?
– Да.
– Говори.
– Там, в старом городе, есть могильник. Он не старый ещё, ещё всё живо.
– Что живо?
– То, что там. Чума.
Он молчал, ожидая, что я скажу дальше.
– Сколько вас?
– Что ты хочешь?
– Вы провели незамеченными два десятка людей. Значит, вы можете так же незаметно бросить в колодцы, там, за стеной – там всего лишь девять колодцев, – чуму.
– Это не спасёт город, он погибнет от той же чумы.
– Но это не будет поражение, нас не будут резать и насиловать.
– Не спасётся никто.
– Я готов пойти на это.
–...Трой...тогда Монсегюр минует тебя.
– Почему?
– Там нужны воины, а не жертвы.
– Это важно?
– Только для тебя.
–...Я ненавижу их, ожидающих за стенами минуты нашей агонии, я хочу истребить их...крыс...
– Они не крысы, Трой. Они всего лишь варвары. И Город – их трофей.
– Он ещё не их.
– Да. И чем дольше это продлится, тем лучше. Постарайся, Трой. Твоя услуга не будет забыта. Как мы и обещали, Монсегюр будет твоим последним городом.
Мне было страшно. Последний город – это как последний день. Вот наступает день, и ты знаешь, что он последний. И никто не знает про себя, как он примет этот день – будет ли он, стиснув зубы, смотреть в глаза смерти, или будет кататься по земле, воя молитвы и проклятия. А есть ещё много чего между этим.
– Я...принимаю...Монсегюр.
– Хорошо, Трой. Ты можешь меня всегда найти за базаром, на Втором тупике, мой дом выложен чёрным камнем внизу. Твои люди – в двухстах шагах от дворца. Мне пора.
И он ушёл. Как всё просто – он просто исчез в стене. И я знал, что я тоже так смогу...потом, после Монсегюра.
Авар появился за тенью Авара, вошли мои люди. Они стояли прямо, но прятали глаза.
– Да, – сказал я устало и легко, – они ушли.
– Да, государь. Мы не успели совсем немного.
– Спасибо вам. Забудьте обо всём. И будьте готовы. Вы свободны.
Но они стояли на месте.
– Что-то ещё?
И тогда он отделился. Я предчувствовал его, я чувствовал его давно, и теперь мне было интересно увидеть его, интересно тем, последним интересом приговорённого, желающим увидеть лицо своего палача. Да, он выделялся. Глазницы его были больше и глубже, рот был широк, а нос чуял власть.
– Что-то ещё? – спросил я его.
– Да, государь.
– Что ты хочешь?
– Того же, что и все. Справедливости.
– Справедливость – одна для всех. Завтра ты, так же, как и все, получишь полхлеба и четыре ложки овса для размазни. Или ты хочешь больше?
– Я хочу справедливости. Все хотят справедливости, -
и он оглянулся на остальных.
– Ты хочешь спасти город?
– Да.
– Вот, возьми. Вот посох, вот корона. Вот – трон. Это всё твоё. Бери, бери.
Он не ожидал этого и сделал шаг назад. Он бы отдал всё, чтобы не сделать этого шага, но он сделал его, и за его спиной произошло движение, как откатившая волна.
– Государь, люди голодают...
– Ты хочешь жрать?
– Народ хочет справедливости, – угрюмо повторил он.
Он был умён. Очень умён. Он знал, что пока повторяет это, он – хозяин. Ибо слова его были правильны.
– Что ты предлагаешь?
– Я предлагаю тебе уйти. Мы тебя не тронем.
Всё. Ад закончился. Я мог быть свободен. Мог, но...я был свободен всего три секунды. Мимо нас проскользнул Авар, и неуклюже задев его, кинулся на колени перед этими...теми, кто уже был новой знатью.
– Люди, – прошептал он, – люди! Государь так же, как и все, ест полхлеба и четыре ложки овса. Люди, неужели у вас нет совести?
– А остальные? – раздался голос сзади, и все посторонились. – Остальные? Дворец живёт не как город. Мы знаем. Все знают. Все видят. Может, государь и получает столько же, сколько и все, но почему его придворные должны жрать, развлекаться с сучками и пить вино, когда мы, когда все...
Послышался одобрительный гул.
Я уже смотрел мимо нового государя туда, в эту толпу.
– Чего вы хотите?
– Справедливости. Все люди равны. Богатых быть не должно, это наше богатство, наш труд, наши мозоли.
– Хорошо. Я согласен с тобой. Чего ты хочешь?
– Они должны всё отдать. – Он посмотрел на остальных. – Так?
– Да, так, так, – раздалось с десяток голосов.
– Они должны работать. Как все. Так?
– Так, так...
– Они должны освободить свои дома.
– Правильно, правильно...
– И ещё – они должны быть как все, а если будут корчить из себя особенных, то и разговор будет с ними особенный.
Они не могли спасти город, лишь ускорить конец.
– Хорошо. Я согласен. Я должен подумать, как всё устроить. Завтра утром мы с вами всё обсудим ещё раз.
– Не обмани нас, государь. У дворца стоит восемьсот человек, и мы не разойдёмся, а если потребуется, обойдёмся без тебя. Так, ребята?
– Так, так...
– Хорошо. Пусть кто-нибудь из вас останется, чтобы можно было в любую минуту связаться с остальными. И ещё. Отберите людей – трёх-четырёх человек из вас по вашему усмотрению, с которыми я могу посоветоваться и которые вас не обманут. Чтобы всё было справедливо, как хотите вы и как хочу я.
– Уже сделано.
– Тогда я жду их завтра утром. Это всё?
– Всё. Государь, ты такой же простой человек, как и мы. Мы не желаем тебе зла. Мы верим тебе. Ты много сделал. Но те, кто тебя окружает – они нам не нужны, и тебе не нужны. Будь с нами – и мы будем с тобой. Так, ребята?
– Так, так...
– Ты хотел подумать, мы уходим, до утра. А с тобой останется, – он осмотрел всех, – вот он. Останешься, Кима?
– Конечно, и разговора нет.
– Всё, пошли, ребята.
И он первым направился к выходу, за ним двинулись остальные. Последним ушёл несостоявшийся государь, он спохватился, когда уже все вышли, и торопливо, ни на кого не глядя, удалился. Нас осталось трое – я, Авар и Кима.
Я знал – что бы я ни решил, их решение будет другим. Потому что настала эра справедливости. Периодически эра эта настаёт то тут, то там. Человек не видит себя, иначе бы он знал, что справедливость лично для него состоит в том, чтобы его пытали, издевались над ним, а потом убили. А его жажда справедливости – это просто жажда благ, которые несомненно придут к нему по закону справедливости, когда наступит справедливость. Когда благ жаждут все – наступает эра справедливости, эра борьбы за блага. Золото, кровь, власть становятся ветром, наполняющим паруса справедливости, и справедливость не спешит резать их на флаги. Справедливость идёт неумолимой поступью духа человека, его внутренностей до тех пор, пока в духе не появится страх, страх того, что пощады не будет, что справедливость эта однажды придёт и за ним. Он видит, как справедливость настигает одного за другим, и видит, что закона, последовательности в этом нет, и начинает понимать, что в справедливости, как и в жизни обычной, подлой побеждает не достойнейший, а сильнейший. И надо отдать справедливость в руки сильнейших, пока ещё она не перемолола достойнейших. И вот тогда паруса справедливости начинают резать на флаги, и достойнейшие во главе колонн понесут их туда, куда укажут сильнейшие. И власть сильнейших освящена Законом справедливости, ибо за справедливость боролись все, а они в этой борьбе всего лишь честно победили. Я был государем, государем без государства, и мне оставалось лишь ждать, когда появятся сильнейшие и объявят мне свою волю (либо перережут мне горло, либо вручат флаг).
– Авар!
– Да, государь.
Странно. А мне казалось, что я один.
– Пусть этот...Кима скажет им, что я готов говорить с ними.
– Да, государь.
Сейчас они придут. Город кончился. Не следует оттягивать, ибо каждый день задержки и торжества справедливости ляжет на меня грязным комком праха, и алмаз может потерять своё сияние. И тогда многие погибнут, ибо – когда ещё он засияет? когда можно будет туда войти?
Как жаль. Ведь я надеялся, что Город ещё можно спасти. Боже, как, должно быть, сильна та страна под фатой. Фата. Фата. Фата. Фата...
– Здравствуй, Трой. Что ты решил?
– А? А, это вы...
Я встал.
– Я решил. Власть будет у вас. Я сделаю то, что вы скажете, если это не будет противно моей совести. Я думаю, так будет лучше. Иначе – вам придётся убить государя, а это может не всем понравится.
– Хорошо, Трой. Да, не хотелось бы убивать государя, народ... Да. Что ты хочешь за это?
– Десяток людей, воинов, я их выберу сам.
Они переглянулись. Молчание продолжалось недолго – они всё поняли.
– Да, это мудро, Трой. Хорошо. Что ещё?
– Ничего.
– И что ты будешь делать?
– Просто ходит по городу...хм, упиваться властью.
– Ходи, Трой. Тебя любят, – он ухмыльнулся. – Мы дадим тебе тех, кого ты выберешь. А сейчас... Впрочем, это неважно. Эти покои ты должен освободить, потом мы скажем, где ты будешь жить. Всё.
Он повернулся назад.
– Эй! Ко мне!
Стали заходить люди. Они осматривали покои, их глаза блестели. Среди них было много солдат.
– Будьте как дома, – сказал я им. Авар, пойдём.
Мы вышли. Везде были люди. Все они хотели справедливости, справедливость начиналась у них с дворца государя (я так и не научился называть его своим дворцом).
– Авар, у тебя есть верные люди?
– Да, государь.
– Сколько их?
– Немедленно – человек пятнадцать. Завтра – может быть и пятьдесят.
– Немедленно. Завтра для нас может не наступить.
– Да, государь. Куда их привести?
– К воротам.
–...Вот как...
– Да, Авар. Если ты видишь другой выход – иди туда.
Авар опустил голову и отвернулся.
– Я буду у ворот, Авар.
Я прошёл через все залы и коридоры, люди уступали мне дорогу (видимо, меня действительно уважали).
Город было не узнать. Словно у него началась другая жизнь. Все были на улицах, и все были чем-то заняты. Глаза их искали. Чего – они не могли сказать и сами, но они верили, что они найдут. Я знал, чего они искали – они искали торжества справедливости, озираясь по сторонам, где бы эта их справедливость могла ещё восторжествовать. Кое-где лежали убитые, было видно, что их мучали. Несколько раз мне попалось по дороге видеть, как справедливость вбивается в горло через рот суковатой палкой или разрезает кишки, проверяя, что из награбленного у народа было вчера вечером на столе подлеца. У ворот никого не было, только три солдата стояли двое на башне, один на стене по другую сторону. Они боялись уйти оттуда. Не потому, что их накажут, а потому, что смерть за стенами была ощутимее справедливости просто по их солдатской привычке.
– Спускайтесь! – крикнул я им.
Они посмотрели на меня, потом узнали.
– Государь, здесь нужны люди, – ответил один из тех, что были в башне.
– Люди нужны везде, солдат. Поэтому их и не хватает. Спускайтесь!
Они послушались. Через десять минут они уже были внизу.
– Сейчас мы откроем ворота и пойдём в атаку.
Они молчали, они думали, что я сошёл с ума.
– Не бойтесь. Я не сумасшедший. Просто это наш шанс. По всему городу убивают солдат. Они хотят договориться с теми, – я кивнул туда, за ворота.
– Убивают солдат?
– Да, друг.
– Что же нам делать?
– Погибнуть так, как должно. Как мужчины. Или нас убьют, как собак. Ты видел, как убивают собак?
–...Видел.
Он посмотрел на меня, потом за меня.
– Государь...
Я оглянулся. К нам шёл отряд. Авар.
– Начинайте, – сказал я и кивнул на ворота, – это друзья.
Они пошли к воротам и начали открывать замки на засовах. Авар был уже рядом.
– Авар...
Наши глаза встретились, я увидел его нехорошую улыбку и почувствовал, как железо входит в меня.
В момент смерти принято говорить правду.
– Спасибо, Авар...– прошептал я. Услышал ли он?
Но мне было уже не до него. Ибо глаза её были тревожны, и я боялся, что они меня не отпустят.
– Зачем? – спросила она. – Ты здесь Бог. Бог. А если тебя не будет...
– Авар надёжен. Надёжнее Бога, потому что он человек.
– Я боюсь.
– Чего, глупая?
– Он мне рассказывал...
– Что?
Но она молчала. Я видел – она хочет что-то узнать, но не решается.
– Говори, – сказал я, – не бойся.
– А ты ничего не сделаешь Авару?
– Я жду.
– Он рассказывал...вас было всего два десятка...и вы всех убили...
– И что?
– Тебе было не страшно убивать?
– Нет. Когда Авар освободил меня, было уже не страшно ничего. Да и чего было бояться? Воля Бога – священна. Если Бог будет бояться, Он ничего не сделает.
– А эти люди...тебе было их не жалко?
– Нет. Какой смысл жить людям, считающим себя справедливыми? Справедливые – они уже всего достигли и должны уйти. Я им благодарен, они собрали всё золото в одном месте, это труд.
– А когда ты уплыл с сокровищами...ты не боялся, что Авар...не предаст тебя, Город?
– Боялся.
– Почему же ты не послал туда...его?
– Авар не моряк. Путь в страну асуров знал только я. Я был там в двенадцатом походе, и капитан потом погиб – не вернулся. Кроме того...
– Что?
– Он бы не договорился с ними. Асуры просто убили бы его и забрали всё.
– А тебя – почему не убили? Мне говорили, что их много и они сильные. Почему не убили тебя? И почему потом, когда они отработали, они ушли из Города?
– Асуры боятся алмаза. Договор был не со мной – с алмазом. На сделку с алмазом не каждый решится. Они решились. Алмаз предложил им много золота и алмазов. Алмаз – большой стратег.
– Опять – алмаз...
– Да. Он зовёт меня. Если я передумаю...
– Значит, ты не передумал?
– Я уже собрал команду. Они ждут меня. Я не могу их подвести.
– А ты не боишься...что тебя убьют? Чтобы присвоить алмаз.
– Это может быть. В одном месте. Когда подходишь к Скалам Дьявола. С командой там начинает что-то твориться.
– Прошу тебя, не уходи.
– Не бойся. Это будет последний мой поход.
– Тогда возьми меня с собой.
– Не могу.
– Почему?
– Я не могу тебе объяснить.
Она так и не простила меня. Перед тем, как подняться на корабль, я вспомнил и сказал ей:
– За базаром, на Втором тупике, есть дом, выложенный чёрным камнем внизу...
– Что там?
– Когда тебе будет плохо, приди туда. Прощай.
– Прощай...Трой. Нет, погоди...
– Что?
– Я.
–...
– Я не отпускаю тебя. Ты обещал, что моё слово будет последним. Так вот. Я тебя – не отпускаю.
Глаза её были неприступны.
...Я медленно встал на колени и посмотрел на неё...на него. Авар перестал улыбаться. Он с усилием вытащил меч. След железа жёг меня изнутри. Было больно. Я упал вперёд и уткнулся лицом в камни. Да, всё правильно, я и забыл, та страна...под фатой. Уходить рано. Спасибо, милая. Приди в тот дом, внизу выложенный чёрным, он там, за базаром, на Втором...
– Он ещё жив, – голос Авара остановил меня. – Поверните его.
Четыре руки схватили меня и перевернули на спину.
– Он ещё жив, – повторил Авар.
Прикидываться не имело смысла, я открыл глаза. Авар вглядывался в меня, словно пытаясь что-то узнать. Наконец, он решил:
– Он ещё может пригодиться. Мы поторопились. Отнесите его в башню. Вызовите лекарей. И чтобы никто не знал, где он и что с ним.
Меня бережно взяли на руки и понесли. Там, внутри себя, где было железо, я ощущал ход волн. Я не понимал этого хода. Наконец, понял. Это была мёртвая зыбь. Когда она закончится? Я очень хотел покоя, я думал, что в покое я забуду про боль. В полутьме меня положили на мягкую постель. Постель. В сторожевой башне. Сволочи. Они водят сюда баб. По двадцать плетей. Каждому. И сотника – в солдаты.
– Что? Повторите, государь, я не понял, – надо мной склонилось лицо солдата.
– Двадцать плетей, – повторил я.
– Кому?
– Всем. Кто сотник?
– Сотника нет. Он сейчас распорядитель.
– Где?
Я ничего не понимал. Команда готова. Паруса готовы. Ветер три четверти по курсу.
– Ну, как же. Ведь мы решили, что всё общее. Нужно всё собрать, а чтобы ничего не пропало, никто не украл, нужен начальник, распорядитель.
– Всё общее?
– Да.
– А женщины...тоже общие?
– Ещё нет. Будет сходка, вечером, там решено решить.
– Сволочи. Тысячу плетей.
– Тысячи не выдержит никто. Пятидесяти никто не выдержит. Кому?
Почему я не могу взойти на корабль? Где трап? Где Авар?
– Где Авар?
– Он отдаёт распоряжения.
– Позови его.
– Я не могу. Я солдат. Успокойтесь, государь, сейчас придут лекари, и...и...
– Я умираю. Позови Авара.
– Слушаюсь.
Авар. Сволочь. Он не дрогнет. Молодец. Хочет жить. Подлость – хотеть жить. Все подлецы. Все. Все дрожат. Авар не дрожит. Тоже подлец. Господь собрал нас. Команда предала меня. Они захотели алмаз. Я не успел. Не успел проложить курс на Скалы Дьявола. Вот почему я ещё жив. Господи, какой я был слепец! Мне осталось четверть часа. Никак не больше. Где же Авар? Где Авар?
– Я здесь, успокойся.
– Молодец. Пусть все выйдут.
– Вы! Вон!
– Хорошо. Ты здесь, Авар?
– Здесь. Сейчас придут лекари.
– Не нужно. Ты хорошо убил меня, надёжно.
– Хм. Я тоже так думал.
– Сейчас я умру. Ты хочешь жить?
– Да.
– Тогда слушай. Золото – это власть.
– Это я знаю.
– Нет, не знаешь. Золото – это власть Дьявола. Ты же хочешь власти?
–...Говори.
– Сегодня они всё соберут.
–...
– А завтра они всё разворуют. У тебя всего одна ночь, чтобы всё взять и исчезнуть.
– Что я буду с этим делать? Мы в осаде. Не всё равно, у кого сколько будет, если в итоге всё это достанется татю?
– Я назову тебе два имени. Их знают в порту, тебя к ним проведут. Ты им назовёшь моё имя. И они сделают всё, что ты скажешь.
– И что я им скажу?
– Что им и тебе я приказал жить. И как государь, отдал всё это вам. Поделись с ними, совсем немного, и живи долго и счастливо.
–...Я не верю тебе.
– Ты не дослушал.
– Что ещё?
– Я попрошу кое-что взамен.
–...Вот как... Я знаю, что ты попросишь.
– Ты согласен?
– А если я тебя обману?
– Тебя убьют.
– Кто?
– Эти имена я тебе не назову.
– Да, государь...Задача. А ты не боишься, что все имена – и те, и эти – я прикажу вытянуть из тебя?
– Авар. Не глупи. Мёртвые не умеют говорить. Осталось три минуты.
–...Ладно. Я согласен.
Как я его развёл!
– Кто откроет ворота?
– Обиженные новой властью.
– Ты всё правильно понял, Авар. Тебе воздастся.
У меня остался только один вдох. Авар, наверное, почувствовал это; он всё время глядел мне в глаза.
– Имена?
– Капитан Коро...и Старший Трой.
Какие пронзительные эти глаза! Почему они меня не отпускают? Прекрати! Я же умер!
...Она смотрела на меня, умоляя, слёзы подступали.
– Встань, Трой.
–...
– Встань...ты же государь...на нас смотрят.
Я поднялся с колен.
– Дай мне слово, что ты вернёшься.
– Я не вернусь.
– Ты...ты...
– Мы встретимся. В одном городе. Он называется Монсегюр.
– Где это?
– Ты мне веришь?
– Да.
– Как туда добраться, тебе объяснит человек. Я тебе говорил – его дом за базаром.
– А ты – не можешь мне сказать?
Я оглянулся на свой корабль, потом обнял её и показал.
– Смотри. Ты видишь их? Команда ждёт. Я не могу испытывать своих товарищей. Мы встретимся в Монсегюре. Найди его. Прощай.
– Прощай, – прошептала она.
– Прощай, Трой, – с сожалением ответил Авар.
Я бегом, чтобы никто не успел передумать, поднялся на корабль.
– Убрать трап! Отдать концы! Носовые – по ветру! Вёсла на воду! Кормчий!
Всё. Вот и всё. Они стояли вместе – она и Авар. Они не видели друг друга, там, за ними, стояли два города – Город и Город в руинах, и они тоже не видели друг друга. Но это – всего лишь особенности моего зрения, мне это всегда мешало. В один город вернётся Авар, в другой – она. Я не осуждаю её, она должна убедиться, что руины надёжны, что меня больше нет; жизнь продолжается.
Пути Господни неисповедимы. Старик всё-таки развёл меня на двадцатый поход, как я ни упирался. Когда я вернусь, у меня будет уютная должность в порту и пенсия. Как всё смешно. Хм, наверное, это и есть истина – в конце мы все будем смеяться.
– Кормчий!
– Здесь, капитан!
– Откуда крен?
– Крена нет...я не чувствую.
– Я чувствую. Проверить балласт!
– Есть...
В его голосе было ворчание. Почему-то люди всегда ворчат вместо того, чтобы просто выполнить приказ, приказ, путь к свободе.
