Текст книги "В осаде (СИ)"

Автор книги: Владимир Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

– Ну, как? – спросил морской волк.

Я молчал, глядя на неё. Ему надоело, и он ещё раз спросил:

– Ну, как? берёшь? Подержаться – полмонеты, попользоваться – пять монет.

– Откуда она? – спросил я. – Вернее – зачем она?

– Э-э, да ты дурак. Ну, если хочешь знать, она слышала о нашем Городе и хочет там попробовать себя. А я просто взялся помочь.

– Ты хочешь в Город? – я не поверил.

Она поняла, что её спрашивают, и что-то сказала на своём шепелявом языке.

– Ну, понял? Берёшь?

Она была совершенно голой и даже не прикрывалась. Я не святой, и прямо изо рта в горло у меня текла слюна, и я понимал, что теперь мне её не остановить, если не...

– Беру, – сказал я. – Пять монет на берегу, при расчёте.

– Сколько дней её для тебя подержать? Не больше трёх, товарищам тоже надо.

– Один раз. Пять монет. Уходи.

И он ушёл. Она отдалась привычно; она старалась, но я чувствовал, что она не хочет. Слюна перестала течь, я оставил её и поднялся наверх. Там ждал меня кормчий.

– Понравилось?

– Нет.

– Ну, и чёрт с тобой. Помни: пять монет ты мне должен. И забудь про это, никому ни слова.

И он отошёл.

Вечером, на закате, когда я стоял на носу корабля и вдыхал его движение, мимо прошёл капитан. Он тяжело положил руку мне на плечо и пару раза хлопнул. Он всегда так делал, если человек был надёжен – проходя мимо, обязательно хлопнет по плечу. И тут я ему сказал:

– На борту женщина.

Он остановился на секунду, кивнул и пошёл дальше. Никто ничего не видел, всё было как обычно.

Серая полоса на горизонте появилась следующим утром. Мы привычно стали проверять снасти и крепёж палубного груза. Серость приближалась и скоро стала чёрной. Рядом со мной стоял Дион, матрос, который был, кажется, вторым. Я взглянул на его лицо и увидел страх. Он что-то шептал.

– Что шепчешь? – спросил я его, – заклинания?

– Будь проклята эта еврейка, – ответил он. – Нам не выжить.

– Так избавься от неё.

– Как?

– Нам не выжить, – повторил я ему его слова.

Все стояли по местам и ждали приказа. И капитан приказал:

– Женщину – за борт!

Никто не двинулся.

– Оглохли, сволочи?!

Все стояли не двигаясь, и все смотрели на кормчего. Это продолжалось примерно две минуты. И он не выдержал. Он тяжело побежал, скрылся в трюме, а через пять минут показался на палубе, волоча за волосы женщину. Он остановился. И оглядел всех. Все смотрели на него. Ветер уже рвал на ней волосы. И он понял, что он один. Молча он потащил её к борту, она упиралась и кричала. Одной рукой он держал её за волосы, другой схватил за ногу и бросил в море. Её вой оборвался через секунду. А ураган...ураган прошёл стороной. Я смотрел на товарищей. Все прятали друг от друга глаза. Я один только смотрел прямо. Почему так? Не знаю. Но я не чувствовал себя виноватым, не чувствовал себя подлецом.

Я обещал рассказать тебе про море. Я рассказал. Ты спросишь: почему про море? Очень просто. Её душа теперь там хозяйничает, я знаю хозяйку моря. И ещё я знаю, что все мои товарищи погибнут скоро там. Все, кроме меня. И капитана. Там, на дне моря, они будут её слугами, рабами, но это будет далеко от тех мест, где живёт сияние алмаза. А что ты расскажешь мне, Жрец?

– Я расскажу тебе про Храм. Люди приходят сюда каждый день. Но они уходят отсюда, тоже каждый день. Зачем они приходят, если они уходят? Ты не задумывался об этом? Они должны приходить, чтобы остаться, а они уходят. Храма нет. Это тайна, ты никому не должен её выдавать. Храма нет. Есть лишь мы – служители, те, кто пришёл и остался. Ты, наверное, хочешь спросить, платит ли Храм тем, кто остаётся, и если да, то сколько? – Жрец посмотрел на меня, внимательно, пристально, потом снова опустил глаза под ноги. – Храм платит. Он даёт жизнь. Тем, кто от неё отказался. В чём она заключается? Следить. Следить и править. Почему, ты думаешь, наш государь стал нашим государем? Пришёл, увидел, победил? Нет. Нет. Это мы его позвали. И мы сказали ему, сколько нужно взять с собой войска и каких людей. И он пришёл и взял Город. Ничто не происходит просто так. И новый Бог, Которого он привёл с собой – этого Бога дали ему мы, давно ещё, когда он был ребёнком. Опасно всё пускать на самотёк, и чтобы этого не было, есть мы. Мы не можем участвовать в вашей жизни, ибо если мы будем заинтересованы, то всё пойдёт прахом. Мы можем лишь прокладывать для вас русло, но течь вы должны сами. Вам не нравится чаще всего, как проходит русло, вы недовольны илом, потоком, рёвом и тишиной. Но вам не дано знать, где океан, это знаем лишь мы, и русло идёт наилучшим образом. Когда вы достигнете, вы поймёте, что путь был кратчайшим. Но это будет нескоро. Зачем? – спросишь ты. Потому что если отдать вам вас, то вы превратитесь в стоячие воды. Вы будете пахнуть и в вас будут жить жабы. Посмотри внимательно на Город, обойди его. Ты увидишь много заводей, оторвавшихся от потока и гниющих лужами. Это всё было бы ничего, но эти лужи не иссякают. Понимаешь? они не иссякают. Ни от ветра, ни от солнца. Убирать их – наша задача, одна из. Конечно, мы убираем их вашими руками, как и всё, что мы делаем. Они собираются на другом конце земли, в свой океан. И однажды всё будет разделено и черта будет прочерчена. Два океана будут ждать, и в каждом будет своя жизнь. Не думай, что прокладывать русло легко. Нам мешают. Гнилые лужи – это их рук дело. Мы прокладываем русло, и от вас ждём стремления по нему. Но вы непонятливы и себялюбивы. Иногда вы идёте вспять. Если бы вы были чисты сердцем и верили нам! Но вам чудится обман. Многим из вас чудится обман, слишком многим; и всегда их гораздо больше тех, кто хочет верить. Это самые трудные времена. Тогда приходит голод или война. Простите нас, мы не можем иначе. Иначе вы не поймёте. Мы благие, а не благостные. Сам посуди – ведь болезнь большее благо, чем смерть. Ты согласен?

Он ждал моего ответа, как будто от него зависело, быть ему или не быть.

А я всё не решался спросить. Наконец, я спросил.

– То, что сейчас...эта осада – это тоже ваших рук дело?

– Нет. Пришли люди, которые хотят проложить другое русло для вас. У них свои жрецы и свои храмы. Они идут в свой океан. Наша вина в том, что силы неравны. Мы упустили. Наши силы требовались в другом месте, которое более важно, чем Город. Возможно, в вашей нынешней жизни это последнее ваше русло. Мы сделали всё, чтобы память о вас осталась на тысячелетия. Теперь дело за вами.

– Вы уйдёте?

– Да.

– Вы не погибнете с нами?

– В этом нет смысла.

–...Я ненавижу тебя, жрец. Спокойно, но ненавижу.

– Ты хочешь меня убить?

– В этом нет смысла. Мне достаточно знать, что вы не мужчины.

– Да. Ты прав. Есть большая разница между мужчиной и человеком. Ещё больше – между человеком и богом. Мы люди, над нами – боги. Есть боги и среди нас, но они неизвестны. Благодаря им мы не умрём, а вы – родитесь.

– Всё предопределено? Мы погибнем?

– Вы не герои.

– А если мы будем героями?

– Ну, что ж... Тогда вы нам сильно поможете.

– Тогда мы выживем?

– Видишь, вы всё меряете своей жизнью.

– Это всё, что у нас есть. Мы не знаем другого, а вы от нас его скрываете.

– Мы не можем дать вам то, с чем вы не умеете обращаться. Это опасно. Вы можете всё испортить.

– И поэтому мы должны умереть?

– Да.

–...Когда это будет?

– Ты не должен этого знать.

– Почему?

– Смерть должна вставать перед человеком, когда он не готов.

– Почему?

– Если он будет готов – какой смысл в смерти?

– Я не понимаю. Объясни.

– Ты же знаешь слова: пути Господни неисповедимы.

– Да.

– Почему – неисповедимы?

– Не знаю.

– Представь себе. Ты задумал дело. Ты знаешь, что сделаешь для этого дела завтра, послезавтра, дальше. Каждый твой шаг продуман, расписан и учтён. И всё именно так и происходит.

– И что?

– А то, что тебя в этом нет. Понимаешь? есть механизм, план, а тебя нет. Как может Бог понять, кто ты? Как можешь ты понять, кто ты? Ты можешь задумать святое дело. Но верна ли эта святость, или ты просто хочешь быть святым наверняка, чтобы иметь награду? Нет, ты будешь виден лишь тогда, когда ты не готов, когда ты не знаешь, что будет. В неожиданностях проверяется достоинство.

– То есть, вы просто хотите увидеть, какой смертью мы умрём? достойно ли?

– Да. Многих мы тогда отделим и многих выделим. Многое ускорится. Всё к лучшему.

– Хорошо. Я понял. А почему я здесь сейчас? ведь это не случайно?

– Да.

– Что же вы хотите от меня?

– Мы хотим взять тебя с собой.

Жизнь. Я не думал, я просто молчал, сам не знаю, почему.

– Нет, жрец. Я останусь...с государем. Ведь это вы привели его сюда. И вот – кинули. Зачем было тогда приводить, обещать? Вы его предали. И с ним должен быть хоть кто-то, кто всё знает. Вместо вас.

– Ну, что ж. Это твой выбор. Мы не ошиблись в тебе.

– Хм. А если бы я согласился уйти с вами?

– Мы нашли бы работу и тебе. Нужен каждый. Не все хороши, но каждый может быть полезен.

– Для русла?

– Да.

– Ну, что ж. Прощай, жрец.

– Ты уходишь?

– Да.

– Ты можешь спрашивать что хочешь, я ничего от тебя не скрою.

– Мне не нужно ваше знание. Я не хочу быть похожим на вас.

– Ты ещё ребёнок. Ты не хочешь быть похожим на нас, но однажды ты станешь одним из нас. Мы хотим предложить тебе сделку.

Сделку. Мне стало страшно. Мне почему-то почудилась кровь. Они хотят предложить мне сделку за мою кровь? или за чужую?

– Я тебя слушаю, жрец.

– Ты отказался идти с нами.

– Дальше.

– Есть ещё один человек, которого мы хотели бы взять.

– Дальше.

– Но кто-то должен быть на его месте.

– Дальше.

– Займи его место ты.

Я молчал. Теперь уже он смотрел мне в лицо, а я – ему под ноги.

– Ты согласен?

–...Государь?

Я поднял на него глаза, и тут же он опустил свои.

– Да.

Я понял, что меня обманули. С самого начала он знал, что я не уйду, и с самого начала это был план спасения государя. И я попался. Ах, как я попался. Они умны, умны не потому что просчитывают ходы, а потому что видят будущее. А я глуп, как глуп каждый, чьё будущее видят другие.

– Я согласен.

– Хорошо. Спасибо тебе. Я зайду за тобой завтра. И знай: твоя награда будет велика.

– Моя награда – там?

– Да. Я слышу в твоих словах издёвку. Но если бы ты знал, как ты близок к истине. Там – жизнь, о которой здесь ты мечтал. Твоя жизнь ждёт тебя. Ещё раз спасибо тебе.

– Прощай, жрец.

– Прощай. Завтра я зайду, будь готов.

Я хотел уйти скорее, но ноги почему-то налились усталостью, и всё тело, и было всё очень медленно и с трудом. Наконец, я вышел из храма, спустился по ступеням и остановился. Вот как. Мы обречены.

– Бессмысленная смерть – жертва, угодная Богу, – услышал я за спиной.

Он стоял в дверях храма. Я обернулся. Он улыбался. Почему-то мне стало легче. Я кивнул ему, непонятная улыбка тронула помимо воли мои губы. Только потом я понял, что улыбался неизвестности. А сейчас...сейчас я уходил, уходил туда, откуда уйду завтра, чтобы понять, чему я улыбался.

Я сразу увидел другой город. Город был другим. Не было уже очарования и мерзости запустения. Люди шли, по делам своим или своих родственников или знакомых, кто-то гнал скот (редкое сейчас зрелище, я удивился: после того, как государь конфисковал скот у толстосумов, мало кто отваживался показать свой – думали, их тоже причислят к сволочам). Словом, город был обычным, как в последние три месяца. Я усмехнулся: да, прошло всего лишь три месяца, а это уже – обычно; как немного надо, чтобы отказаться от свободы. А впрочем, была ли свобода? Если вдуматься, то – нет, не было. Всё и все были скованны тогда деньгами, которые защищали наши стены, а теперь мы скованны нашими стенами, которые будут защищать наши деньги, когда кончатся наконечники стрел, и государь отдаст приказ собрать все деньги. Это будет великолепно – медь, серебро, золото – мы, наконец, узнаем, зачем нужны деньги, цену им, их настоящую цену – жизни наши и жизни наших врагов; мы будем расплачиваться. За ошибку жрецов, или – но об этом знаю только я – за нашу ошибку, ведь это мы доверились им, а они... Они всё знали – и не предупредили нас. Игра высших. Мы – всего лишь "жертва, угодная Богу". Мы Ему угодны. Ему угоден я. Моё бездыханное обезображенное тело угодно Ему, а меня Он не спросил. Впрочем, Он прав, ведь если бы Он спрашивал каждого: "Чего угодно?", – тогда не Он был бы хозяином, а мы, всё перевернулось бы. А так – да, так всё правильно. Всё правильно! – убивайте нас, насилуйте, берите наши дома – всё правильно! Спасибо, Господи. Ты не будешь плакать. И я не буду плакать. Я не буду плакать, потому что мёртв, а Ты не будешь плакать, потому что жив. Многое отдал бы каждый из нас, чтобы остаться в живых, – отдал бы все свои слёзы на всю жизнь вперёд, и когда остался бы жив – не плакал. Как Ты. Спасибо, Господи, что Ты есть. Твои слуги – жрецы – тоже не плачут. Они уйдут. Уйдут, взяв с собой государя. Будет ли плакать он? Вот вопрос вопросов. Будет ли плакать он, слушая на чужбине рассказы странников и очевидцев о том, что с нами было? Или наш Город – лишь эпизод в череде его городов? Плакал ли он, покидая свой? Горько ли ему было оставлять город своей первой любви, уходя непонятно куда и непонятно зачем? Интересно, что есть наш государь? Согласится ли он уйти? И для чего нужно больше мужества? – для того, чтобы уйти или для того, чтобы остаться? Да, это вопрос вопросов. Жрецам не нужно мужества – они служат Ему, а не нам, и Его воля – это отпущение их совести. Впрочем, так устроен весь мир – воля хозяина – отпущение совести раба. Но тогда зачем вообще нужна совесть? Я, раб Твой, Господи, спрашиваю Тебя: зачем Ты дал мне совесть, если Твоя воля превыше моей совести? Если Ты можешь её в любой момент отменить? Если её могут отменить Твои слуги? Я не могу поверить, просто не смогу, что у государя нет совести. Не могу, потому что я видел дела его. И Ты сейчас надругался над его совестью. Завтра он уйдёт по Твоему приказу – и что он будет чувствовать, кем он будет себя считать? Или – Ты его успокоишь? Что ж, это может быть, я Тебя знаю, на море Ты в самые опасные минуты одарял меня покоем, в котором росла моя решимость, я тогда был самым трезвым на корабле, трезвее даже капитана, так что мог видеть его ошибки и делать то, что должно. И точно так же Ты сейчас успокоишь государя? Прости, Господи, но Ты подлец. Не государь, а Ты. Я не буду винить государя, потому что я знаю, что Твой соблазн превыше человека. Но зачем тогда Ты создал человека? Уйдёт ли государь? Останется ли? И сколько ему потребуется мужества на это, на то, что он выберет? Не хотел бы я оказаться в его шкуре сейчас. Ни сейчас, никогда. Потому что я не хочу иметь дело с Твоими слугами, для которых быть мужчиной – значит не выбирать, а отдавать выбор и уступать соблазну чужого выбора. Я понимаю, что сейчас – минута моей слабости, но я чувствую, что это и минута моей наивысшей решимости. Или Ты просто уходишь от человека, когда надо дать ему возможность быть человеком? Может быть, может быть. Увидеть, что есть человек, – для этого нужно просто предоставить его себе. И тогда Ты бросаешь раба. Хорошо, я о себе не плачу – брось меня! но при чём здесь остальные? при чём здесь Город? Раздели нас – меня налево, а их направо, и сделай с каждым то, что хочешь. Почему Твои счёты со мной должны касаться других? Или я тут ни при чём? И Ты собрал нас в Город, чтобы разом со всеми покончить? Тогда нам просто нужно сдать Город, чтобы обмануть Тебя. Потом – лови всех поодиночке. Да, это был бы выход. Но – что есть правда? Как узнать Твои мысли? Кто знает Твои мысли, тот сможет избежать Тебя. И именно это я сейчас и пытаюсь сделать. Как вырвать Город из Твоих пут? ...Пути Господни неисповедимы... Я знаю, что наши мысли подотчётны, но мне сейчас плевать на это, потому что здесь, вокруг меня, лежит Город, брошенный государем, которого привёл Ты. Привёл – Ты. И вошёл сюда вместе с ним. А теперь... Ха-ха-ха-ха! Мне кажется, что я схожу с ума. Я схожу с ума, и я знаю, почему – потому что Ты, Господи, сумасшедший. Это единственный расклад, который всё объясняет, вообще всё. И...кажется, я прав; Я нашёл этот ключ. Смогу ли я им воспользоваться? И ещё – это решает проблему Дьявола. Дьявол – лишний, когда есть Бог. В самом деле, зачем нужен Дьявол, когда Ты можешь Его легко сымитировать, а значит, и заменить? Просто у Тебя есть две руки, как у каждого из нас (по образу и подобию). Вот Он, Дьявол. Да, это решает проблему Дьявола, но не решает проблему двух рук. Ты осуждаешь двурушничество, и Ты же... А может, потому Ты и осуждаешь, чтобы никто не догадался? Хотя, нет. Жрецы знают, и они – такие же. Если найдётся разум, вмещающий Тебя, то он...он должен быть безумен. Не это ли разгадка всех сумасшедших? Мы должны их собирать, холить и лелеять, беречь и добиваться хоть слова истины, а мы, наоборот, уничтожаем их и бежим, где не можем уничтожить, и они умирают без пищи. Они умирают без нас. Как, возможно, умер бы Ты, если бы мы Тебя бежали. Мы – просто Твоё спасение, и считаем, что Ты – спасение наше. Почему считаем так? – потому что это нам сказали жрецы. Посредники. Посредине. Посредством. И если мы избавимся от них, то...Тебя не станет, а когда не станет Тебя, не станет и нас. Заманчиво. Завтра государь передаст мне власть, и жрецы уйдут вместе с ним. А с ними уйдёшь и Ты. Ты мог бы остаться, ради государя, но они умны и выманили его жизнь у меня (для этого надо было иметь дьявольский ум – не изощрённый, а именно дьявольский). И это значит, что мы остаёмся одни. Это одна часть того, что я назвал заманчивым. Сбудется ли вторая? Наверное, да, иначе бы Ты не уходил отсюда. Я не хочу клясться, но я сделаю всё, чтобы вторая часть не сбылась. И я клянусь, что если это произойдёт, то Тебе придётся подвинуться, ибо я им завещаю (или велю) выбрать другого Бога – одного из них, достойнейшего. Наш Бог будет с того времени выбираем нами, и у него будет одна рука, одна, как символ всего святого, что есть в этом мире, мире, оставленном Богом. Город, услышь меня! Город, ты можешь стать Городом Богов, сейчас – скотов, выродков и трусов. Потрудимся для этого, вы, отбросы. Он бросил вас, вы – отбросы. Я приму вас, но за это я потребую от вас стать Богами. И у вас нет иного выхода – либо прав Он, либо – я. Он обещает разделить вас по трудам вашим, я же обещаю не разделить вас, а сделать из вас Единого. Выбирайте. А пока, завтра, выбор – за мной. Может быть, я ещё испугаюсь. Ждите. Спите. Жрите. Сношайтесь. У вас ещё один день. Проведите его с пользой.

Жрец не обманул меня. Он пришёл утром. Я его впустил. Он осмотрелся и сказал:

– Миска, амфора, блюдо, ложка, чаша...и больше – ничего?

– Книги, – ответил я.

– Ты живёшь слишком просто.

– Мне много не надо.

– Хорошо. Пойдём.

Я шёл рядом с ним. Я смотрел по сторонам, и мне было непонятно, что происходит. Все вроде как жили, и я – вроде как, а где-то сиял алмаз, и его сияние всё крепче сжимало моё сердце.

Стража пропустила нас без единого слова. Зала была полна. Сквозь толпу придворных жрец провёл меня во внутренние покои. Там был государь. Он поднялся нам навстречу.

– Ты ведь – Трой? – спросил он.

– Да. Так меня зовут обычно.

– Обычно? У тебя что – другое имя?

– У всех у нас другие имена. Только мы их не знаем.

Государь посмотрел на жреца, и тот молча кивнул.

– Вот как. Я благодарю тебя, Трой. Ты остаёшься. Хотел бы остаться я, но...но...

– Не надо ничего объяснять, – спокойно сказал жрец. – Он всё знает.

– Ну, что ж. Тогда – пойдёмте.

– Да, время дорого, – поддержал жрец.

– Авар, – окликнул государь, – позови всех слуг.

Тёмного цвета человек тут же скрылся за дверью. Через семь-восемь минут покои были полны людей.

– Это ваш новый государь, – сказал государь. – Его зовут Трой, но если он услышит, как вы его называете по имени, он снесёт вам головы. Вы всё поняли?

– Всё. Всё, государь, – они поклонились и смотрели на меня.

– Пора, – сказал жрец.

Государь, за ним я, за мной – жрец – мы прошли в залу. Государь подошёл к трону, в его руке был посох.

– Я обещал представить вам нового государя. Вот он. – Он положил руку мне на плечо. – Его зовут Трой. Пошлите гонцов сказать всем. А сейчас...храм передаст ему Посох власти.

Государь протянул руку и поставил посох перед собой. Подошедший жрец взял посох и передал мне.

– Ударь им, – тихо сказал он, – традиция, -

и я легко стукнул посохом о землю. Тотчас все пали на колени и упёрлись лбом в пол. Я чуть не рассмеялся, но жрец строго посмотрел на меня, и я сдержался.

– Всё, – тихо сказал государь.

– Прощай, – сказал мне жрец. – Этой ночью мы уйдём.

Они вышли.

Они действительно ушли этой ночью, тихо, как воры. Кто их пропустил и выпустил, и как они прошли через их лагерь, – этого я не знал, видно, кроме меня, здесь была ещё какая-то власть, знать о которой мне было не положено. Но это меня не волновало. Прошло два дня. По городу поползли слухи, что храм пуст, а старого государя нет – то ли его убили, то ли он ушёл на корабле. Тогда я приказал созвать народ. Всё было сделано быстро и без суеты. Только солдаты на стенах остались на своих местах. Я вышел на ступени дворца. Толпа стояла тихо.

– Слушайте меня, люди. Государь ушёл. И ушли жрецы. Это они забрали его с собой. Храм пуст. Бог оставил нас. Мы – свободны. Свободны от Бога. Понимаете? Мы – свободны! Но чтобы быть свободными, надо сначала – быть, а потом уже – свободными. Если мы будем, если мы выживем, то нам можно всё, ибо Он ушёл, и отдал нам нашу землю. Если мы отстоим её, то уже никого сюда не впустим хозяином – ни Бога, ни Дьявола, ни жрецов. Мы сами будем Богом, а если вы захотите – будем Дьяволом. Вам решать, кем вы будете. И вам не надо будет бояться Последнего Суда, ибо судит Он, а Он – ушёл, и уже не имеет здесь части. Вам. Можно. Будет. Всё. Всё. Вы будете – Бог. Хотите вы этого?

– Да!

– Тогда – живите. Я вам даю слово, что у тех из вас, кто будет меня слушать, будет этот шанс – жить, жить – и наследовать Ему. Но для этого я должен стать для вас Богом. Вы готовы видеть во мне Бога, быть моими святыми и апостолами, не рассуждая принимать мои истины? Так уж повелось издавна, что без Бога – никуда, вы сами это знаете. Готовы ли вы видеть во мне Бога – и тем дать мне право даровать вам жизнь? Сразу говорю: я убью каждого, кто не подчинится или хотя бы усомнится. Отвечайте. Готовы?

–...Да...

Шёпот это был, или мне вообще послышалось? Я видел – они боятся и надеются.

– Тогда расходитесь. Всё остаётся по-прежнему. Десятники – десятниками, сотники – сотниками, старшины – старшинами. Все делают то, что делали вчера, и два дня назад, и всегда. Другим будет лишь одно – все должны ждать моего слова и держать своё. Моё слово не замедлит. Расходитесь, люди. Я – с вами. Я – с вами, пока вы – со мной. Всё.

Я стоял до тех пор, пока площадь не опустела.

Я чувствовал: Единый жил, хотя и боялся.

Я чувствовал: если я Бог, я – Единый.

Странно было быть Богом. Придворные не соблюдали этикет, они старались поймать мысль (из лучших побуждений) и ждали слова, как истины. И ещё – мне казалось (или, скорее, виделось, зналось), что у них исчезли флаги, и они с удивлением начинали ощущать свои паруса.

Но главное для меня было – что я обещал всем жизнь, и это обещание, мне казалось, я смогу выполнить, ведь мне дано было больше, чем государю, и это я читал во всех глазах. Враг пребывал в раздумии. Раздумье обычно – следствие спокойствия или успокоенности. И я знал, что это – не спокойствие; я – Бог, а Бог знает. Сто человек были выбраны, и я говорил им.

– Вы оденете их платье – оно уже готово. Каждый из вас возьмёт десять ножей. Ночью вы выйдете и разойдётесь по их лагерю, вокруг. Если вас обнаружит стража – вы пьяны; ползите, мычите, спите...они ни о чём не догадаются. А там, в лагере, в шатрах, вы будете убивать. Никакой самодеятельности, только ножом в глаз. Если человек будет спать на боку – не трогать; не должно быть ни одного звука. Если вдруг не сможете вытащить нож из черепа – оставьте его, у вас есть ещё. И слушайте – слушайте большую флейту, она – сигнал вам возвращаться. Вы всё поняли?

– Да!

– Идите. Ночью я вас провожу.

Ночью, напоследок, я им сказал:

– Возвращайтесь. Помните, каждый из вас дорог, ибо вы – части Единого. Идите.

Страшно было ожидание, ибо сейчас решалось, Бог я или нет, и решал это не я. Рядом стоял трубач. Прошло три часа. Скоро рассвет.

– Играй свою мелодию, – сказал я ему, и его труба зазвучала. Звук лился свободно и страстно, он заканчивал эту страшную ночь и звал героев домой. Я встречал их. Каждому приходящему я клал руку на плечо в темноте; я был благодарен им. Я сохранил их, да и как могло быть иначе, ведь я – Бог. Оставалось ждать.

Зоркие стояли на крепостных стенах и смотрели в их стан, с ними я смотрел в сердце их государя. И в положенный срок мы увидели: государь их проснулся. Я взошёл на стену и увидел всё сам. Государь их проснулся, и они все проснулись, не проснулись только те семь тысяч триста сорок два воина, выбранных в жертву Мне посланными Мною. И когда они не проснулись, проснулись остальные. Я был доволен. Я видел всё. Там были ужас, ненависть и героизм – там, у них. Что перевесит? Если они одолеют своих героев и протянут со штурмом хотя бы два дня – всё, тогда они спекутся, тогда им уже ничто не поможет. Ничто, кроме нас, если мы не возьмём нашу победу, идущую к нам и просящую у нас своей части. Так думал я – я рассчитывал на ужас. Ненависть я не рассматривал. Оставалось только ждать. Я уходил со стены, и воины расступались и пытались поклониться мне, но сдерживались; почему они это делали, они и сами не знали, знал я, знал, что для них я Бог. Люди внизу, мои военачальники, ждали меня. Они ловили мой взгляд, пытаясь увидеть в нём приказ, но глаза мои молчали.

– Ждать, – сказал я им. – Ждать штурма.

Они бросились вроссыпь – каждый знал своё место и своё дело. Через час Город будет готов принять ещё столько мертвецов, сколько враг пошлёт нам, и отдать столько, сколько он сумеет взять. Я стоял возле стены и размышлял о том, нужен ли сейчас будет моим людям Бог, и решил быть рядом. Оруженосцу я приказал готовиться.

В положенное время я надел кольчугу, шлем и взял в руки меч. На стене я стоял над воротами, там, где должно всё случиться. Сейчас я смеюсь, оглядываясь назад, туда, на стену над воротами и на Бога, Который не смог угадать людей. Мы ждали до вечера. Я был там, на месте, и ночью. И – ничего не случилось. Зоркие докладывали о суете, а ночью – о новых кострах, но так ничего и не случилось. Утром я и сам увидел то, что должен был понять ещё вчера: они не испугались нас, но они усомнились в себе. И то, и другое было их ошибкой, а война не прощает ошибок. И когда ворота открылись, и три сотни воинов вошли клином в их лагерь... Эти три сотни шли не на смерть. Я обещал им жизнь и сдержал слово – труба прозвучала вовремя. Они вернулись героями, а их государь ничего не успел сделать. Я больше не боялся штурма. Я знал, что он когда-то будет, но это будет штурм обречённых. Так я думал. Часами, днями сидел я в своих покоях, наблюдая мыслями их метания, советы и колебания. Наблюдая их государя, который был готов уйти, но глаза женщины, что ждёт его, не пускали его. Будут ли они брать нас измором? – думал я и не мог ответить на этот вопрос. Как я уже сказал, проходили дни, недели...и постепенно я перестал о них думать, я думал только об их государе, его мысли лежали тяжестью в моём черепе, они еле поворачивались и были бледны и жалки. Я был прав – он не мужчина, он не может ей сказать: я проиграл. Они будут брать нас измором. И стеречь себя каждую ночь. Они превратились в лисицу. Схватка с лисицей не так страшна, но она требует осмотрительности – главное не дать ей шанс. Если я буду по-прежнему Богом, я могу ошибиться, ведь как всякий Бог, я люблю героев, а сейчас не время героев: нас сторожит лисица. Чем страшна лисица? – спросите вы. Тем, что она знает свои слабости, и это даёт ей ум. Да, мерзкий, неуютный и трусливый, но – именно этот ум заставляет её не упустить свой шанс. Нам придётся считать припасы, считать дни, считать дожди. Как это мерзко! Для того ли я стал Богом? Несчастный Бог, Ты что-то не так сделал, – говорил я себе, и ночи сменяли дни, и я всё меньше был похож на Бога, обещавшего им жизнь. Чувствовали это и они. Когда я проходил по Городу, глаза их исподтишка и опаской мгновенно посещали меня и тут же уходили – они боялись, что я прочту их сомнения и прикажу убить их. Да, они всё ещё боялись меня, но уже сомневались. Это естественный ход вещей, время упоения Богом сменяется временем сомнения, временем отрицания, временем ненависти... Каждый Бог это проходил, в разное время и в разных землях. Не исключение и я. Только я об этом не думал, когда становился Богом – я был молод и хотел давать жизнь.

Дни, дни, дни, ночи, ночи, ночи, припасы, припасы, припасы, дожди, дожди, дожди... Время Моё истекало, и я это чувствовал. Наконец, последняя песчинка упала на дно. Я больше не был для них Богом. И меня теперь всегда сопровождали солдаты. Что ты за Бог, если не можешь даровать жратву?! Увы, жратва и Бог для них – одно и то же. Они уже забыли про моё слово даровать им жизнь. Жизнь без жратвы им не улыбалась. Я буквально чувствовал, как они, получив своё утром, подсчитывают, прежде чем лечь спать, на ночь, сколько жратвы ещё осталось, и сколько перепадёт им, а сколько – соседу; у соседа на один рот больше, но этот рот – ребёнок, и ему можно дать меньше, а то, что останется благодаря этому меньше, съесть самим. И я возрадовался, что я не Бог – я не мог любить их, хотя совсем недавно, когда они казались мне слабыми и беспомощными, я их любил. Как-то так получилось, что мы ушли друг от друга, и стали одновременно с этим (что было вперёд, неизвестно) друг друга лучше понимать. Теперь – когда они подсчитывали кусок во рту другого – я понял, что они не слабы и не беспомощны, что слабость и беспомощность – вопрос выгоды. Хм, выгоды, как и вообще всё. Выгода движет всем, и вопрос святости того или иного выбора, той или иной выгоды заключается в том, сзади нас эта выгода или впереди. По пути разбросаны куски, они указывают нам дорогу, и вопрос лишь в том, берём мы один кусок и идём дальше, к следующему, или стараемся сожрать всё, что на этом месте есть. И тот, кто довольствуется одним куском, презирает того, кто хочет два, а этот – того, кто хочет три, и так далее. Голод всегда остаётся, и съедается всегда то, что должно насытить, и какая разница, в принципе, хочу я довольствоваться одним куском и получить другой дальше, или всё подобрать тут? Откуда же наше презрение? Оттуда. Из нас. Мы созданы для него, для презрения. Иначе, не презирая другого, как мы будем подниматься в себе? А мы хотим подниматься. И какая разница, поднимемся ли мы в себе, творя беззаконие от своей безнаказанности, или боясь обидеть даже последнюю тварь? Ведь ведущая нас к этому – и к тому, и к тому – сила есть сила и власть презирать то, что не наше, презирать, чтобы быть выше. Богач презирает мусорщика и мусорщик презирает богача. И оба презирают того, кто не презирает, как он. Кто из нас чувствует себя ущербным? – никто! Идущие к Богу (если Он есть) ничуть не выше идущих к золоту и наоборот. А это значит, что Бог не выше забытой в разрушенном доме глиняной чаши с отколотым краем. А это значит, что Бог равен нам, каждому из нас, и не только нам, но и простому ножу на нашем столе. И так же, как мы, как каждый из нас, преходящ. Однажды Он прейдёт, и это будет час торжества тех, кто был презираем вдали от Него, и час расплаты тех, кто именем Его творил то, что считал справедливостью. Всё перевернётся, и снова места вселенной будут ждать того, кто первым займёт их, оставляя другим серединные или окраинные дома, лишь правила игры будут прежними, твердыни и рабочие волы, и бывший Бог будет рядовым игроком, и вряд ли самым талантливым, ведь тогда, когда другие играли, Он был всего лишь судьёй. Да, он будет помнить все выверты и тонкости, но характер его будет утерян, ибо не он боялся и надеялся, обретал силу в потерях и слабел от находок не он. Ростовщик, Бог, царь, мусорщик...мы все ещё посчитаемся. Чем всё закончится в новой игре? Спросите тех, кто был бит в прежней, они вам ответят, кто вы будете, укажут вам место и определят паёк. Так что не презирайте их сейчас, и тогда вам будет честь возле них и часть со стола их. Это и пытается внушить сейчас, в этой игре, как и в любой другой, что была или будет, текущий Бог – не оттолкни, не презирай, не подставляй подножку, терпи, люби. Он старается не для Себя, а для нас, старается, хотя знает, что Скоро Ему быть внизу, в глубине, куда не достаёт свет. На глубине моря сияет алмаз...