Текст книги "Песни китов"

Автор книги: Владимир Шпаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

6

Лето вступило в свои права незаметно, по сути, границы между маем и июнем не было. Вот только школа не кончилась, потому что после седьмого класса полагалась практика, то есть еще десять дней ходи в те же классы и крась подоконники.

– Тебе, Мятлин, спортзал доверяю, – говорил одноногий трудовик, вручая ведро с краской и кисть. – Оправдаешь доверие?

– Доверие… – с тоской отзывался Женька. – Зал же большой очень!

– Так и практика не завтра заканчивается. Иди, короче, работай. Только нормально – не так, как автомат делал…

Борис Сергеич намекал на Женькин «шедевр» – деревянный автомат Калашникова, который он делал вместе со всеми в первом полугодии. Худо-бедно ему удалось выстругать цевье, ствол и закругленный магазин; вот только соединяться вместе отдельные части отказывались. Точнее, соединялись, но целое напоминало, скорее, оружие для стрельбы из-за угла (ствол основательно уводило влево). Когда трудовик поднял Женькино изделие над головой, класс грохнул от хохота. Потом, говорили, испорченную заготовку отдали Рогову, тот в два счета довел автомат до ума, только от этого было не легче. Вот уж кто ухохотался, наверное; еще и Лорке потом наверняка рассказал, этого Севка не упустит…

Радовало одно: он работал в одиночку, значит, мог сколько угодно воображать и сочинять, разделывая недоброжелателей под орех. Трудовика он представил одноногим пиратом Джоном Сильвером; тому разве что попугая не хватало, только вместо слова «пиастры» он бы орал: «Работай! Работай!» Себя же он воображал Томом Сойером, хитроумным и находчивым, между прочим, сумевшим с легкостью увильнуть от обязанности красить забор. Вот если сейчас кто-то войдет в зал, он сделает так, что тот будет красить вместо него. Размазывая вонючую краску, Женька поглядывал на вход, но никто в дверях не показывался.

Оставив подоконник недокрашенным, он вышел в коридор, чтобы вскоре оказаться у двери, на которой висело мультяшное изображение зайца с волком и табличка: «Живой уголок». Из-под двери тянуло животным запахом, и Женька затормозил, размышляя: зайти? Или ну его? Среди четвероногих (а также летающих и плавающих) друзей проходила практику Лорка, но пахнет в этом уголке… «Ладно, перехожу Рубикон!» – подхлестнул он себя крылатыми словами.

Ни Лорки, ни еще кого-то за дверью не оказалось. Жевали клевер кролики, щелкали крючковатыми клювами клесты, а вот люди отсутствовали.

Лорка появилась внезапно, с прикрытой материей клеткой в руках.

– Привет. Тебя уже отпустили?

– Ушел на перерыв. А ты скоро заканчиваешь?

– Не скоро, – ответила озабоченно. – У нас хамелеон заболел.

– Хамелеон?!

Когда она сдернула материю, взгляду открылась травяная подстилка, на которой лежала странного вида серая ящерица. Она сохраняла неподвижность, огромные в сравнении с тщедушным тельцем глазницы были прикрыты, из-за чего складывалось ощущение, что рептилия приказала долго жить.

– Он живой вообще-то?

– Живой, но болеет. Я его на солнце сейчас греться носила: это же южная ящерица, ей тепло нужно…

Поставив клетку на подоконник, Лорка постучала по ней пальцем, но хамелеон не среагировал. А Женьке почему-то вспомнился рассказа Чехова. В принципе, можно было блеснуть – Лорка-то «Хамелеона» только в будущем году будет проходить, он же осваивал школьную программу с упреждением. Только форс был вроде не к месту, ее явно другое заботило…

– А чего он серый? – спросил Женька. – Хамелеон должен цвет менять.

– Это здоровый хамелеон цвет меняет. А больному не до того.

Эврика! Он расскажет о своей способности представлять разные цвета, когда видел буквы или цифры! Например, буква «Л» была желтой, а цифра «2» вызывала стойкую ассоциацию с лиловым цветом. Когда математичка или физик Гром влепляли Женьке двойку, перед глазами плыло лиловое марево, даже стены в классе обретали сиреневый оттенок. Если верить «БСЭ», такая способность именовалась: «синестезия». И было очень жаль, что учителям она до лампочки, им главное учеников мучить, уж это Женька знал, как никто…

– Надо же… – качнула головой Лорка. – А буква «Ж» какого цвета?

– «Ж» – зеленого. Точнее, темно-зеленого.

– А буква «С»?

– А-а… При чем тут «С»?

– Просто спросила.

– Нет, при чем тут «С»?! – загорячился он.

– Притом. Хвастаться вы любите – что ты, что Сева… Он недавно про черного охранника со свалки рассказывал, ну, вроде тот мертвец, но все равно ловит ребят. Так вот Севка хвастал, что нисколько его не боится. А чего тут бояться? Это ведь выдумки, не может мертвый живых ловить. Живое – это живое, а мертвое – это мертвое.

Она взглянула на клетку с хамелеоном.

– Гляди, глаз открыл! Видишь? Он еще поправится!

– Куда он денется… – пробормотал Женька.

Полудохлая ящерица мало интересовала, а вот черный мухобой… О нем трепали языком те, кто любил ковыряться в заводских отходах. Мол, ближе к ночи тот выходит через заводские ворота (запертые на замок!) и бродит по свалке, выискивая припозднившихся искателей сокровищ. И если солнце зашло, хватает ротозея и утаскивает с собой. Сказка? Это с какой стороны посмотреть. Выдуманная кем-то история постоянно обрастала подробностями, тех, кто видел черного охранника, становилось все больше; был даже случай, когда исчез отправившийся на свалку подросток. Получалось, что выдумка оживала, история превращалась в реальность, и оставалось только сожалеть, что выдумал это не Женька.

Договорить не дал трудовик, заглянувший в живой уголок.

– Вот он где! – воскликнул. – Смотрю: ведро стоит, а маляра след простыл! Давай-ка, отправляйся работать!

После окончания выпускных экзаменов матери потребовалось съездить в Каменск-Уральский, Женьку же отправляли в лагерь.

– Не хочу в лагерь! – заныл Женька, только мать была непреклонна. Иногда она уезжала в этот самый Каменск-Уральский, к какой-то родне, сына с собой не брала, и тому приходилось отбывать смену в пионерском лагере.

Всучивание запретной книжки произошло незадолго до автобуса. Книга была изъята с верхней полки несколько дней назад, и, поскольку изъятия не заметили, можно было смело отдавать Мопассана на прочтение. Понятно, Женька подстраховался: впихнул книгу в кожаную суперобложку, надежно скрывавшую имя автора и название.

– Что за книжка? – поинтересовалась Лорка, когда встретились возле грибка.

– Да так… Если хочешь, могу дать почитать.

Женька замер: вдруг откажется? Но Лорка молча взяла книгу и сунула в сумку (она шла из магазина).

– Значит, через месяц вернешься?

– Через месяц… – вздохнул Женька.

Она могла сказать: а давай я к тебе приеду! Ты сбежишь после обеда, мы пойдем на пруд, будем купаться до самого вечера и говорить, говорить…

Но Лорка этого не сказала.

Спустя два часа он уже стоял в строю на стадионе лагеря «Костер». Шло распределение по отрядам, и Женьку по какому-то недоразумению отправили в третий, где все были на год (а то и на два) младше. Отойдя с чемоданом вместе с отобранной группой, Женька озирал строй, флагшток, суетящихся вожатых, представлял дурацкие выкрики на линейке: «Наш отряд… Наш девиз…» и все больше погружался в тоску. Отчасти успокаивало то, что в лагере имелась неплохая библиотека. Он уже прикидывал: можно сымитировать болезнь, попасть в изолятор и, обложившись книжками, провести там полсмены. Тогда линейки, пение у костра и прочая пионерская фигня будут побоку.

В первый же день их заставили убирать территорию. Лагерь был выстроен в сосновом лесу, сверху постоянно сыпались шишки, значит, очищай территорию, пионер! Женька лениво наклонялся и бросал шишки в корзину, прибавляя темп, лишь когда появлялся вожатый Вазген Микаэлович, чернявый и шустрый.

– Как дела, Еугений? – хлопал тот по плечу. – Нормално? Смотри, ты тут старший!

После этого вожатый исчезал, а Женька, хочешь не хочешь, должен был играть роль «старшего». Оттащив две собранных корзины шишек к помойке, он посчитал роль исполненной. Библиотека еще не работала, и он, прихватив бинокль, уединился на лесной проходной. Главная проходная была открыта, там постоянно торчали дежурные, лесной же пост был на замке, и будка без стекол пустовала, представляя собой идеальный наблюдательный пункт.

На стадионе гоняли мяч ребята постарше, похоже, из первого отряда. Среди играющих выделялся один – длинный, с блондинистыми волосами, он умело обводил соперников и то и дело посылал мяч в ворота. Посмотрев игру, Женька перевел бинокль на изолятор, куда так желал попасть. Желтое строение с красным крестом на стене стояло на отшибе, с задернутыми занавесками и запертой дверью. «Ничего, – думал Женька, – еще не вечер. Будут и отравившиеся, и простудные, и повредившие суставы на футболе, так что отопрете двери, как миленькие…» Третьим объектом наблюдения оказалась столовая, благо, дело двигалось к ужину, и под ложечкой уже сосало. Отсюда просматривалась ее тыльная часть: там стояли тележки, фляги для молока и большие алюминиевые котлы.

Неожиданно возле черного дверного проема возникла фигура вожатого. Скрывшись в проеме, Вазген Микаэлович вскоре появился со стаканом компота и с рыжей раздатчицей (в обед именно она расставляла по столам кастрюли с гороховым супом). Попивая компот, вожатый что-то ей говорил, она же хихикала, прикрывая рот ладонью. А Женька почему-то подумал, что с таким начальником отряда хорошей жизни не жди…

Вечером он играл с Вазгеном Микаэловичем в пинг-понг.

– Опа! Опа! – азартно кричал тот, нанося удары. – Почему такой медленный, Еугений?! Как вареный, честное слово, прямо смотреть на тебя не могу!

– Я шишки собирал! – отбояривался Женька. – Устал очень!

– Пионер не должен уставать! Он это… Всем пример! Опа!

Дважды выиграв, вожатый в очередной раз похлопал его по плечу.

– Можешь называть меня просто Вазген. Вижу, ты парень умный, так что будешь мне помогать. Скоро отбой, значит, в десять все должны лежать в кровати. Проследишь, хорошо? А я тебе разрешу не спать на тихом часу!

После этого он опять исчез, чтобы появиться уже после отбоя, в компании с рыжей раздатчицей. Они сидели под окнами, тихо смеялись, потом надолго ушли гулять. А Женьке пришлось успокаивать почуявший волю отряд. Окрики не действовали, и он решил утихомирить разбушевавшуюся шантрапу байками.

– Кто-нибудь читал «Квентина Дорварда»? – задал он вопрос в темноту, полную гвалта и хихиканья. В ответ раздалось нестройное «не-ет».

– Тогда всем по койкам, и слушать меня!

Этот рыцарский роман Вальтера Скотта был прочитан еще год назад, но почему-то застрял в памяти. Шантрапа, навострив уши, тут же успокоилась, а Женька, когда закончил болтать, в очередной раз отметил для себя великую силу историй. Это как масло на воду лить, или, допустим, дудеть в дудочку Крысолова, который сумел получить власть над целым городом.

Следующим вечером история была продолжена. По ходу Женька умудрился плавно перескочить на Марка Твена, вспомнив «Янки при дворе короля Артура», причем подмены почти не заметили. Кто-то из темноты спросил: это тот же роман? И Женька без труда уверил, мол, тот же самый, только речь уже о других рыцарях, увиденных глазами человека будущего.

Вазген Микаэлович действительно разрешил не спать на тихом часу, даже уходить за территорию позволял. Это были минуты свободы: Женька тут же срывал постылую «селедку», то бишь, галстук, и превращался в обычного подростка. Бывало, он прятался от местных пацанов в кустах, даже драпал однажды от многочисленной кодлы, но выходить за ограду все равно продолжал.

Во время тихого часа не спал не он один, первому отряду тоже делалось послабление. Однажды возле станции он наткнулся на старших ребят, тащивших к магазину большую сумку. Один, в синей футболке с номером 99, остановился и подозвал Женьку.

– Привет… Гуляешь?

– Ага, мне вожатый разрешил.

– Вазген, что ли? Ничего мужик… А ты, говорят, травишь классно?

– Кто говорит?

– Твои маломерки. Зайди-ка к нам завтра, Белый с тобой познакомиться хочет. Спросишь Потапа – это я.

Женька хотел было дернуть плечом, мол, знать не желаю вашего Белого (равно как и Потапа), но передумал. Белым называли того самого белобрысого футболиста – за цвет волос. Он был переростком, попавшим в пионерлагерь то ли по недосмотру, то ли по блату, и ставшим тут королем. В сумке, судя по стеклянному перезвону, находились пустые бутылки, собранные в окрестностях лагеря; их должны были сдать, чтобы купить в станционном магазине всяких вкусностей и сигарет. Белый, как замечал Женька, курил почти открыто, общался в основном с вожатыми и физруком, короче, был абсолютно вольным человеком.

На следующий день Женька оказался в палатке первого отряда. Шел тихий час, но все были одетые – кто раскидывал карты, кто просто базарил, Белый же в паре с Потапом склонился над настольным футболом.

– А вот тебе! Еще! Получи! Го-ол!

Девяносто девятый держал оборону, однако опыт и напористость побеждали. При появлении Женьки Потап оставил игру.

– Явился, значит?! Ну, иди сюда… Белый, это он. Который травить умеет.

– Вижу, не слепой…

Белый смотрел на Женьку с прищуром, вроде как оценивал.

– Курить хочешь?

– Не курю, – ответил Женька.

– И не пьешь?

– Нет, не пью…

– Тогда, наверное, дрочишь. Дрочишь ведь, а?

Насельники палаточного жилья дружно захохотали, а Женька почувствовал, как щеки заливает краска.

– Ладно, садись… И расскажи нам чего-нибудь.

– Чего рассказывать-то? – выдавил Женька, сожалея о своем визите.

– Да чего хочешь. Ты же всякие байки знаешь, так поделись с пацанами…

Белый улегся на койку, остальные тоже устроились поудобнее. Можно было уйти, вряд ли его удерживали бы. Но если он сумеет завладеть вниманием…

Вряд ли этих обалдуев увлек бы Вальтер Скотт, а «Графа Монте-Кристо» они могли видеть в кино. Он остановился на истории, которую стопроцентно не знали: «Могила Таме-Тунга». Гости с других планет, таинственное племя, необъяснимые способности… Одна из способностей, к слову сказать, как раз и заключалась в возможности выстраивать жизнь по своему хотению. Для этого члены племени высекали на камне письмена на языке, которому обучили пришельцы; затем камень летел в бурную реку, исчезая в волнах, а жизнь выстраивалась так, как было начертано на каменных скрижалях. Любая война, даже с превосходящими силами противника, выигрывалась племенем без особых усилий, лишь благодаря освоенной магии. И повествуя в красках о всесильных обитателях джунглей и могиле их вождя Таме-Тунга, Женька ощущал себя одним из них. Молотил языком так, будто высекал письмена на камне, даже вспотел от усилий, так что в финале почувствовал, как по спине сбегает теплая струйка.

– Складно базлаешь! – крутанул головой Потап. Он взглянул на Белого, вроде как ища поддержки.

– Годится… – осклабился тот, после чего замершие обитатели палатки задвигались, тоже выражая одобрение. На завтра его пригласили опять, попросив страшное. Он пересказал «Падение дома Эшеров» Эдгара По, да только палатка старших, похоже, жила другими интересами.

По окончании на физиономии Белого вдруг заиграла сальная ухмылка:

– Видели, как медсестра Лидка за физруком бегает? Вчера на танцах прямо висла на нем, сучка!

– Не светит ей, – скептически отозвался Потап. – Физрук на старшую вожатую глаз положил.

– А я бы засадил этой Лидке! Только не даст же, дура!

Женька одеревенел. Вроде пройдя теоретический курс «науки страсти нежной», на практике он был неопытным юнцом, и ему совсем не хотелось слушать о том, как армяшка Вазген таскается в березняк со столовской раздатчицей. Чем они там занимаются?! Да уж не соловьев, бля, слушают! Бараются они, на весь лес крики слышны!

В тот раз он сбежал, чтобы не поддерживать тему, но спустя пару дней гром таки грянул.

– А про е…лю слабо? – ехидно ухмыльнулся Белый. – Читал, небось, такие книжки? Вижу: читал! А тогда – базлай! – Он заполз под одеяло. – Давай, давай! Хоть вздрочнем, если уж Лидка не дает…

Женькин язык буквально замерз. Да, в запасе был и Боккаччо, и Мопассан, только «сказитель» просто не владел речью, к которой привыкли насельники палатки. Да и Белый, шаривший руками в паху, был так омерзителен…

– Не знаю я ничего такого!

Он вскочил с табуретки и пулей вылетел на воздух, успев услышать взрыв хохота за спиной.

Пришлось отсиживаться в будке лесного поста. Попав во власть игры воображения, он пытался подзывать дятлов, дробно стучавших по стволам, говорить с лисицей, на которую наткнулся однажды, да вот беда – лесная живность шарахалась от него и тут же убегала или улетала. Похоже, лес жил своей жизнью, о которой Женька имел слабое представление. Представление имела Лорка, и если бы та была рядом… Они вообще могли бы навеки поселиться в лесной глуши, в стороне от гнусных людишек. Лорка научила бы его общаться с братьями меньшими, собирать дары леса, и они бы сделались лесными властителями.

Однажды на полянке в березняке он едва не налетел на Вазгена: тот лежал на клетчатом одеяле, какое выдавали пионерам третьего отряда, и обнимал рыжую раздатчицу. Женька тут же шмыгнул за куст. На карачках отполз подальше, потом встал в полный рост, пошагал прочь, – и вдруг остановился. Происходящее за спиной притягивало, настойчиво требуя: вернись и досмотри! Поколебавшись, он решил взобраться на дерево, благо с собой был бинокль. Выше, еще выше, и вот, наконец, удобная развилка, где можно устроиться.

Приложив к глазам бинокль, он разглядел сквозь ветви клетчатое одеяло, полуголого Вазгена и раздатчицу, что возилась с молнией на юбке. Откидывая ее, рыжая тряхнула полной ногой, но тут подул ветер, ветви заколыхались, и картина исчезла. Усмирив дрожь в руках (еще бы!), Женька прильнул к окулярам, чтобы вскоре увидеть волосатую спину, ходившую ходуном. Рыжие локоны были разметаны по одеяльным клеткам, треугольником торчал запрокинутый белый подбородок, а спина двигалась все чаще.

И тут снизу прозвучало:

– Как там, клево бараются?

– Что?! – очнулся Женька.

– Во что! Я спрашиваю: вставил ей армяшка? Расскажи, тебе ж оттуда виднее…

Внизу под деревом торчали Потап и еще парочка ребят из первого отряда. Троица ухмылялась, запрокинув головы, и как-то сразу стало ясно – Женька пропал. Его несостоявшийся рассказ был мельчайшей мелочью в сравнении с этим позором, уж лучше было умереть…

– Как, большой у Вазгена? – похохатывал Потап. – Наверное, с полметра ялда!

– Ты уж приди, расскажи обо всем! – подпевали приятели. – Сам-то подсекать любишь, а рассказывать – не хочешь!

– А потом мы тебе «пять на пять» устроим! Да, пацаны?

– Такому подсекальщику – обязательно!

А Женька выискивал площадку для приземления. Не хотел сползать по стволу, лучше было сигануть подальше, чтобы перелететь через головы и скрыться в лесной чаще.

Он так и сделал. Но отсиживаться в лесу не стал: возвращаться-то придется, а тогда первоотрядники наверняка устроят публичную порку.

Вернувшись в отряд, Женька вытащил из-под койки чемодан, быстро покидал туда содержимое тумбочки. После чего рванул к ограде. Перекинуть чемодан, перелезть самому, и – бегом к автостанции.

7

В начале июня, когда школа закончилась, а впереди, переливаясь всеми цветами радуги, маячили три длиннющих месяца, его заловил во дворе Мурлатый.

– Слышь, шкет… Дело к тебе есть.

– Какое дело?

– Такое… На сто рублей.

Оценивающе оглядев Севку, Мурлатый цвиркнул слюной.

– Хотя не знаю, потянешь или нет?

– Почему не потяну?

– Ты же ссыкун!

– Я ссыкун?!

– Конечно! Почему на махаловки не подписываешься?

– Мне Зема говорит, чтоб драться не ходил…

– Зема говорит! Короче, подходи завтра за столик, базар будет.

Севка действительно не ходил махаться с кладбищенскими, с которыми враждовали испокон веку. Жили заклятые враги за кладбищем, отделявшим Новый Городок от обширного квартала разномастных частных домов, где прогуливаться было смертельно опасно. Из-за любого штакетника могла высыпать кодла с пиками и кастетами и, опознав чужака, избить или подрезать (бывало, и до смерти забивали). Городок отвечал по принципу «око за око», с его улиц кладбищенские тоже попадали когда в больницу, а когда и на то самое кладбище. Если же градус вражды подскакивал до кипения, районы схлестывались стенка на стенку, и тут уж в ход шли цепи, заряженные гвоздями «поджиги», даже обрезы. Севка сделал, наверное, десятка полтора «поджиг», используя прочные металлические трубки, что слямзил со сталелитейного. Хотя дело было не столько в трубках, сколько в том, как сделана самодельная стрелялка. Севка знал особую пропорцию расплава свинца и олова, которым заливалась сплющенная с одного конца трубка; и отверстие для запала он делал особым образом. Поэтому его самопалы были безотказны, стреляли кучно, а вот другие «поджиги», случалось, разрывались прямо в руках, увеча незадачливых стрелков.

С самого утра Севка пребывал в тревоге. За столиком, как он видел из окна, в карты не играли, там страстно о чем-то базлали. Когда Севка вышел во двор и приблизился к компании, взрослые подвинулись, освобождая место.

– Ну что, выручишь? – спросил Зема.

– А чего делать-то?

– Сейчас покажем. Ну-ка, достань!

Оглядевшись, Мурлатый вытащил из стоявшей в ногах сумки ржавый предмет обтекаемой формы и выложил его на стол.

– Вот эту х…вину надо распотрошить. Сможешь?

Севка быстро опознал мину-крылатку, в местном лесу они попадались часто. В оставшихся еще с войны минах находился тол, который можно было при желании оттуда достать. По идее, тол без взрывателя – не опаснее кирпича, его можно было даже в костер кидать, все равно не взорвется. Но порой ни с того, ни с сего он детонировал, и тогда…

Взяв в руки тяжелую крылатку, Севка вдруг почувствовал, как пересохли губы. Внутри мины было что-то тревожащее, какое-то нарушение имелось под этой ржавой сталью, но какое именно – Севка не понимал. Может, взрывчатка сместилась, или еще что, главное – в нее нельзя было лезть. То есть можно, только опасно очень, все ж таки минометный заряд, рванет – мало не покажется!

Севка осторожно положил мину на стол.

– Нельзя ее развинчивать. И пилить нельзя, лучше обратно в лес отнести или отдать этим… Саперам!

– Еще скажи: ментам подарить… – усмехнулся Мурлатый. – Не можешь, так и скажи! Без тебя достанем, понял?

Когда крылатка исчезла в сумке, Зема закурил.

– Хотелось бы, конечно, взрывпакетов парочку. Но если пацан говорит, что не стоит…

– Что ты его слушаешь, Зема?! Шкет маломерный, что он понимает?! Я сам достану тол. Если все сделаем, кладбищенским хана!

Идея сводить Лорку на танцы возникла внезапно. В клетку, огораживающую округлый дощатый помост, пускали только взрослых; публика «до шестнадцати» глазела на танцующих сквозь решетку. Но Севка был знаком с гитаристом Жорой Красиным, игравшим на танцах, что давало шанс на попадание внутрь.

– Нас же не пустят, – сказала Лорка, выслушав предложение. – А стоять и прутья обнимать – не хочу!

– Мы внутрь пройдем, – кашлянув, проговорил он.

– Как?!

– Это неважно. Ты, главное, к семи во двор выйди.

Севкин гардероб был не предназначен для «выхода в люди». Какие-то неказистые ковбойки, серые неклешеные брюки, хотя кое-кто из ровесников уже разгуливал в Levis и Super Rifle. Однажды он тоже заикнулся насчет джинсов, но глаза Рогова-старшего, когда озвучили сумму, полезли на лоб. Зарплату за штаны?! И думать забудь! Только Севка не отказался от мечты. Ему уже предлагали за починку техники деньги, и он теперь не станет отказываться. Зачем быть олухом? К примеру, Клыпа давно фарцовкой занимается, морда толстая; а Севка этой семейке чинил стереомагнитофон «Астра» бесплатно!

Все эти мысли будоражили голову, на которой никак не хотели укладываться светлые непослушные вихры. Севка сделал челку налево, потом подумал: как у Гитлера из кино, и перечесал направо. Наряд получился компромиссным: брюки серые, зато футболка ярко-желтая, с черными «битлами» на груди. «Битлов» он напечатал сам, нитролаком через трафарет. Итогом был очередной скандал с родичами (новую футболку изгваздал!), но Севка эту обновку ценил более всего.

В парк отправились по Бродвею, залитом светом фонарей. В светлом летнем сарафане, с распущенными волосами и в босоножках на каблуках, Лорка выглядела взрослой, на нее даже оглядывались парни. Что, с одной стороны, было лестно, с другой – заставляло мучиться: а он-то как выглядит? Достоин ли он такой девчонки? Ко всему прочему из-за каблуков Лорка стала выше него, так что приходилось вытягиваться вверх, чтобы не позориться. Лишь когда оказались в парке, Севка вздохнул с облегчением. Темнота сделала всех одинаковыми, тут что брюки (даже без клеша), что джинсы – один фиг. Главное, он сможет провести Лорку на танцы!

В клетке бурлила людская масса: играли быстрый рок, и наполнявшая помост молодежь ритмично колыхалась, как единый организм. Севка провел подружку туда, где прутья кончались, и начиналась деревянная стена. За стеной находилась эстрада, поэтому музыка слышалась здесь особенно громко.

– Джордж импровиз выдает! – прокричал он в ухо Лорке, когда начала солировать Жоркина гитара.

– Кто-кто?!

– Жора Красин! Он мой друг! Он нас проведет, когда перерыв будет!

Пришлось ждать две песни, пока объявили перерыв, и музыканты вышли перекурить. Среди патлатых, одетых в джинсы и одинаковые кожаные куртки парней Красин выделялся высоким ростом.

– Привет! – подкатил к нему Севка.

– Привет… – Гитарист всмотрелся в его лицо. – А-а, это ты! Электроник, мальчик из чемоданчика?

– Никакой я не Электроник, – пробурчал Севка, забыв, что вполне спокойно отнесся к прозвищу, которым наградили музыканты. Он был один, когда ремонтировал им фузз, а сейчас – с Лоркой, и такое обращение…

– А Леннон у тебя – прямо как живой! – указал Жора на черный силуэт на футболке. – Фирма?

– Не, по трафарету делал. А мне это… Пройти надо.

– Надо так надо. Ты, я вижу, с девушкой?

– Ага, мы вдвоем.

– Что ж, пошли!

Севка повеселел. Они миновали черный ход, эстраду, спустились по ступеням и растворились в толпе. Чтобы не потеряться, Севка держал Лорку за руку, но та вскоре освободилась. Пройдя к решетчатой ограде, она с любопытством озирала публику, курившую в ожидании музыки. Севка вдруг подумал: было бы здорово, если бы Лорка станцевала то, чему научилась в своем хореографическом кружке. Все рты поразевали бы, потому что сами умеют только на месте топтаться, как придурки. А это разве танец?!

Когда на эстраде опять показалась группа, танцплощадку огласили звуки блюза. Севка застыл, косясь на Лорку. Пока он играл роль лидера, проводившего в запретную зону, все было нормально; а тут что делать? По идее, надо пригласить на танец, но Севка, никогда не танцевавший, пребывал в ступоре.

– Можно вас?

Напротив возник долговязый хлыщ в джинсе. Почему-то Севка был уверен, что Лорка откажет, однако та протянула руку, даже не взглянув на своего «кавалера». Встав неподалеку, пара сблизилась и начала медленно, в такт аккордам раскачиваться. Танец отличался от того, что Севка видел поверх матовых стекол, как небо от земли. Тут, собственно, и танца-то не было: люди просто прижимались друг к другу и для виду наклонялись влево-вправо.

«Почему она на нем виснет?! – с досадой думал Севка. – Козел ведь, за километр видно!» Только приказать подружке он не мог; да и права, похоже, не имел.

– Чего толкаешься, корова?!

Задевшая его полная рыжая девица резко обернулась.

– Это кто корова?!

– Сама знаешь, кто…

Севка отреагировал грубо, очень уж хотелось выместить на ком-нибудь обиду. Но извиняться было западло, этому в пряжских компаниях не учили.

– Вы посмотрите на этого шибздика! Ты как сюда попал?! Кто тебя пустил, сопляка?! Сейчас контролерам скажу, тебя вообще отсюда вышвырнут!

– Да пошла ты!

Махнув рукой, Севка перебрался в другое место, чтобы продолжить наблюдение за слипшейся парочкой. Он вдруг почувствовал, что Лорка отдаляется, уходит туда, куда он не может (пока, во всяком случае) попасть. Вот этот хлыщ может, а Севка не дорос, и «по блату» сюда раньше времени не пропустят…

Он дождался конца и помахал рукой, мол, я здесь! Лорка приблизилась, румяная, с блестящими глазами, и тут же обернулась на толпу. Ее взгляд, похоже, выискивал очередного партнера, в теле чувствовалась жажда движения, а может, какая-то другая жажда – в общем, мучения только начинались. Севка уже жалел о необдуманном приглашении, только как теперь уйдешь?

Внезапно рядом возник Зема и полдесятка блатных. Физиономии были суровыми, парни отрывисто переговаривались, и к этой группе подходили новые и новые люди.

– Что-то случилось? – обернулась Лорка.

– Сейчас узнаю. Не уходи никуда, ладно?

Как выяснилось, блатную публику возбудило известие о гибели Мурлатого. Он таки взялся пилить мину ножовкой, распил поливал водой, как положено, но тол непредсказуем, в итоге половину черепа, говорили, снесло. Все это Севка узнал, внедрившись в возбужденную толпу, внутри которой бродила темная, пока что безадресная энергия.

– Он же это… Ну, за нас… – проговорил кто-то неуверенно.

– Точняк, за всех пострадал! – отозвался другой. – Он же кладбищенским мочилово готовил!

– А они тут? – резко спросил Зема.

– А то! Каждую субботу приходят, суки…

Кладбищенским позволялось ходить на танцы в Новый Городок, по негласной договоренности их не трогали, но пришедшим в этот вечер не повезло. Парни уже выискивали глазами врагов, из карманов вытаскивали кастеты и ножи, а на входные ворота отряжались собственные «контролеры».

– Чтоб ни одна падла не выскользнула, ясно? – приказал вожак. – Из клетки не разбегутся!

Дело пахло керосином. Музыка на эстраде замолкла, осведомленная публика потянулась к выходу, подальше от кровавых разборок, а Севка заспешил назад. Схватил Лорку за руку и потащил к эстраде, чтобы убраться тем же путем.

– Мы уходим?! – спрашивала та. – Но почему?!

– Так надо!

Выскочив за пределы «клетки», Севка тут же приник к прутьям. Он опять стал лидером, значит, Лорка должна была подчиняться, разделять его чувства и выслушивать то, что он сбивчиво проговаривает.

– Знаешь, из-за чего это?!

– Понятия не имею.

– Отомстить хотят за одного нашего! Ну, который погиб!

– Его убили?

– Да нет, сам подорвался, по дурости!

– И за это хотят других побить?!

– Ну да! Может, даже насмерть кого забьют…

Было что-то притягательное в этом кружении парней со сведенными скулами и мстительным огнем в глазах. Они передавали друг другу бутылки с портвейном, прихлебывали из горлышка, поигрывая оружием, выточенным или отлитым на пряжских заводах. Севка знал, что кастеты выплавляли из дюралюминия, а заточки изготавливались из закаленной стали. У одного мелькнула в руках «поджига» (не Севкой ли изготовленная?), еще кто-то вытащил из кармана и спрятал под куртку винтовочный обрез.

Чуя расклад, противник начал кучковаться. Внезапно одного, не успевшего влиться в кодлу, сбивают подсечкой и пинают ногами. Потом окружают второго, стоявшего с девушкой, которую тут же выкидывают из круга (женский пол в драках не при делах). Девушка визжит, а парня долбят со всех сторон, и явно не одними руками. Ну, а теперь стенка на стенку. Кладбищенские отошли к решетке, поскольку их стенка малочисленная, зато Новый Городок представляла, можно сказать, вооруженная толпа.