Текст книги "Родословная большевизма"

Автор книги: Владимир Варшавский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

Существуют, конечно, разновидности демократии, то есть разные способы ее осуществления. И способы эти могут быть более удачными или менее удачными, лучшими или худшими. Поэтому поиски новых форм и путей нисколько демократам не заказаны. Наоборот, парламентаризм, плебисцитарная система, региональная система, наконец, иерархическая система – все это суть разные способы, но не сама демократия. Их оценка – особая тема. Сейчас наша задача – схватить сущность, то общее, что присутствует в каждой форме. В конечном итоге, демократия – динамический идеал, цели которого – свобода в ее общественном аспекте.

Понятия свободы и демократии неотделимы одно от другого. И неслучайно демократия тесно переплелась с христианским гуманизмом. Для человека свобода нужна как воздух, то есть до и больше хлеба.

Совершенно несправедливо демократии приписывать анархичность. Анархия – отрицание свободы, а не максимальное ее осуществление. Если и в демократиях свобода еще недостаточно обеспечена, – вина в этом демократов, а не демократии…

Сейчас ради хлеба люди отказываются от свободы. Напрасная жертва. Свободу они теряют, но хлеба не приобретают. Ибо оказывается, что и для материального благосостояния прежде всего нужна свобода.

Революции имеют смысл в недемократических странах, когда надо клин клином вышибать. А там, где демократия уже есть, дилемма ставится так: или социальное углубление и экономическая реформация демократии, или тоталитарные и прочие опыты».

Сотрудники «Русского временника» защищали не только демократию, но и орден русской интеллигенции. Это было совсем уж удивительно со стороны молодых монархистов, воспитанных в кругу, где интеллигентов винили в гибели России и за это ненавидели и презирали. Мы, несомненно, имеем тут дело с примером так редко, к сожалению, встречающейся духовной и нравственной независимости, которая необходима, чтобы не поддаться давлению «генеральной линии», в той или иной мере существующей в любой среде. «Русский временник» не боялся иметь собственное мнение, противоречащее общепринятому. Это делает чтение журнала необыкновенно отрадным. Во всей эмигрантской публицистике не найти такого страстного исповедания демократического идеала и такой убежденной защиты интеллигенции, как в этом органе «революционной монархической мысли». Вместе со статьями Закутина и Горбова я поместил бы в антологию публицистики эмигрантских сыновей и статью Николая Вадвича «Русская интеллигенция». Привожу несколько выдержек из этой статьи, написанной не очень искусно, но проникнутой добрым и благородным духом, которого так не хватает нашей общественной жизни, – духом человеческой дружбы.

«Факты, которыми я позволю себе занять внимание читателей в настоящей статье, общеизвестны.

Тем не менее, на страницах «правой» печати, а в особенности в откровенных беседах, к ним зачастую относились с предвзятой враждебностью. Поэтому мне и показалось полезным к ним вернуться, чтобы в меру моих сил способствовать пересмотру мнений, приносящих русскому делу неисчислимый вред.

Эти ходячие мнения можно формулировать так: русская интеллигенция, интернациональная по духу и – слюнявая и бездельная по натуре, изменила Государю и погубила Россию. Опыт показал, что подпускать ее к делу государственного строительства нельзя на пушечный выстрел. Согласно этому пониманию, самое слово интеллигент есть бранное слово.

Нет, русская интеллигенция не «интернациональна». Она создана историей своей страны и обнаружила в своем развитии качества своей нации – как хорошие, так и дурные. Она выдвинула ряд мировых имен во всех областях человеческого творчества. Наконец, она поставила перед всем миром проблему социальной справедливости, принеся в жертву исканию истины самоё себя, потому что грандиозный обман коммунистической партии рассеется, но раз поставленная Россией перед человечеством задача не будет оставлена не разрешенной.

Слюнява ли русская интеллигенция? – Трудно это доказать. Начиная с декабристов и кончая думскими кадетами, не проявила ли она стойкости в отстаивании своих политических верований? Стены русских тюрем и каторга могли бы многое рассказать о том, как крепок был дух этих людей, как стойки их убеждения. И если духовная сила интеллигенции растрачивалась так бесплодно, во всяком случае для сегодняшнего дня, то разве можно было ее в этом обвинять?

Легенда о бездельности русской интеллигенции также связана с общественными условиями жизни. Трудно было найти область, кроме всевозможных путей искусства, в которой общественной деятельности интеллигенции не ставилась бы препона.

Но разве русское земство, школа, больница, суд – не великолепные памятники ее деятельности?

Разве теперь, ознакомившись на практике с постановкой этих институтов в Европе, мы имеем моральное право осудить тех, кто в суровых условиях России сумел осуществить подобное чудо?

И, наконец, разве не П. Н. Милюков, – лидер кадетской партии, объединившей цвет российской интеллигенции, – настаивал на принятии великим князем Михаилом Александровичем царской власти? Это ли измена Государю?

Затем, – затем крестный путь Белых армий – подвиг в значительной степени той же интеллигенции.

Дворянство умерло, но интеллигенция в революционном застенке осуществила то единение с народом, к которому прежде так безнадёжно стремилась.

И те остатки ее, которые переживут лихолетье, должны быть бережно хранимы нацией, ибо в них не угас Прометеев огонь свободной культуры».

В своей прекрасной, глубокой и волнующей статье «И. И. Фондаминский в эмиграции» Г. П. Федотов высказывает мнение, что из попытки Фондаминского втянуть Монпарнас в творческую общественную деятельность ничего не вышло. «Он пробовал отобрать в «Круге» маленькую группку людей, разделяющих идеи «Нового Града» и готовых работать для них, но с самого начала в ядре будущего ордена не оказалось единства. Когда грянула война, группа разбрелась в разные стороны».

Это утверждение Федотова мне представляется неверным и несправедливым. Маленькая группа людей, отобранная Фондаминским в «Круге», в соединении с группой «Русского временника» могла бы стать средоточием для объединения эмигрантских молодых людей, веривших в правду демократии. Но было уже поздно – началась война. Все годные к службе в строю участники этого ядра будущего ордена пошли во французскую армию. Владимир Алексинский, уже после демобилизации, поступает в Марокко добровольцем в Войска Свободной Франции, участвует в боях в Африке, Италии, Франции. А. А. Угримов становится организатором и главой русской группы Сопротивления. Был расстрелян по приговору немецкого военного суда Борис Вильде, о котором Г. П. Федотов даже не упомянул.

Между тем смерть Вильде, такая же героическая и мученическая, как смерть Фондаминского и матери Марии, убедительно свидетельствует, что Фондаминский достиг своей цели – сумел передать эмигрантским сыновьям мистический дух орденского жертвенного подвижничества. В созданной им ячейке нового ордена, как в некой волшебной реторте, произошло чудо восстановления оборвавшегося преемства. Фондаминский – представитель «отцов»; мать Мария – представительница «литературного поколения, получившего зарядку в старой писательской среде Петербурга» (в этой среде мать Мария, в миру Е. Ю. Скобцова, по первому мужу Кузьмина-Караваева, была известна как декадентская поэтесса, автор «Глиняных черепков»); Б. Вильде – представитель младшего «денационализованного» эмигрантского поколения. Все трое умерли одинаково, как умирали всегда лучшие орденские люди, и эти три смерти говорят: «отрыв» был только на поверхности, а когда пришло настоящее испытание, эмигрантские сыновья, даже перешедшие с русского «на подобие арго», оказались на деле такими же хорошими «русскими мальчиками», какими были старшие их братья.

Я говорил уже, что настоящий Монпарнас слышал слова, с которых начиналась вся русская интеллигенция: «Я взглянул окрест меня – душа моя страданиями людей уязвлена стала». Когда же пришли годы войны и оккупации, многим «эмигрантским сыновьям» стали внятны и другие вдохновляющие русскую интеллигенцию слова Радищева:

«Если бы закон, или государь, или какая-либо на земле власть подвизала тебя на неправду и нарушение добродетели, пребудь в оной неколебим. Не бойся ни осмеяния, ни мучения, ни болезни, ни заточения, ниже самой смерти… Ярость мучителей твоих разобьётся о твердь твою, и если предадут тебя смерти, осмеяны будут, а ты поживешь на памяти благородных душ до скончания веков».

Чем непоправимее Европа, расколотая на два гигантских, торопливо вооружавшихся лагеря, приближалась к катастрофе войны, тем резче обозначалось разделение на два лагеря и среди русской эмиграции.

Легко составить реестр доводов, при помощи которых каждый объяснял сделанный им выбор. Но большей частью эти доводы разума задним числом подгонялись для обоснования уже принятого сердцем трудного и мучительного решения. Одни говорили: Гитлер меньшее зло, чем Сталин. Против Сталина хоть с чёртом. Сначала нужно освободить Россию от большевистского ига, а с Гитлером потом «легко» будет справиться. Но были и такие, кому Гитлер был просто по душе. Они оправдывали свою к нему любовь тем, что он против коммунизма, но продолжали любить его и после того, как он заключил пакт со Сталиным. Они чувствовали родственность идей национал-социализма их собственным идеям. Какие бы ни заключались пакты, они «знали», что гитлеровская Германия защищает «добро» – священное национальное начало – против погубивших Россию и правящих Англией и Францией темных сил интернационального иудео-масонства.

Другие говорили: Гитлер хочет разрушить историческое русское государство, на востоке ему нужна земля, а не население. Поэтому, несмотря на большевиков, нужно Россию защищать. Большевистская власть пройдет, а Россия останется, нельзя допустить, чтобы она погибла. В победоносной войне произойдет преображение: армия, вернувшись домой, заставит власть пойти на реформы. Участники же собраний у Фондаминского принадлежали к тем русским эмигрантам, которые выбирали лагерь демократий, так как были демократами по убеждению. В грозный и трагический час начала войны они почувствовали инстинктом, совестью, всем существом, что, если даже разговоры об английском империализме и о влиянии лондонского Сити правда, мир демократий, несмотря на все его недостатки, все-таки по сравнению с миром тоталитарным – человеческий мир, который во что бы то ни стало надо отстоять.

«По мере того, как надвигается война, русские эмигранты занимают свои места – многие и в чисто военном смысле – по разным линиям фронта. Всякое единство эмиграции при этих условиях перестает существовать. Между русскими гитлеровцами и нами такая же пропасть, как между нами и коммунистами».

Эти слова из редакционной статьи «Нового Града» (№ 14) выражали чувство не только новоградцев, но и всех эмигрантских сыновей, которых Фондаминский старался объединить вокруг «Нового Града».

Последние собрания «Круга» перед войной и в начале войны проходили с настоящим подъёмом.

Патриотическое возбуждение – обычное явление в первые дни войны, но ведь Франция все-таки не была родиной, даже для тех из эмигрантов, кто понимал её единственность и её значение для всего человеческого дела на земле. Да и в самом французском обществе в начале Второй мировой войны не было и тени воодушевления 14-го года. Теперь все знали, что война, даже победная, не несет ничего, кроме разорения, страданий и смерти, и на фронт уходили не с песнями и цветами, а со слезами и проклятьями. Откуда же тогда это оживление в «Круге», какая-то почти радостная готовность идти с французами «умирать за Данциг», за который сами французы вовсе не хотели умирать?

Мне кажется, тут возможно только одно объяснение. Приглашение участвовать в войне против Гитлера открывало перед эмигрантскими сыновьями после долгих лет беженской отверженности, одиночества и скуки возможность принять участие в жизни окружающего общества, в жизни человечества. Они были нужны, их звали на помощь, звали спасать всё, что придает жизни значение: свободу, идеал равенства и братства, всё священное наследие христианской и гуманистической культуры. В первый раз в жизни они могли доказать на деле, что, несмотря на всю свою многолетнюю оторванность от России, они были русскими интеллигентами, воспитанными в противном здравому смыслу убеждении, что цель жизни не в счастьи и успехе, а в отдаче себя делу борьбы за правду.

Русская идея, умиравшая в билибинском кокошнике на днях русской культуры и в разных переводных с немецкого романтических национально-почвенных идеологиях, еще была жива на этих собраниях у Фондаминского и волновала сердца монпарнасских «огарочников» таинственным призывом, побеждающим инстинкт самосохранения.

После известия о Бородинском сражении Ростову «все стало скучно, досадно в Воронеже, все как-то совестно и неловко» и он заторопился в армию. Так же «все как-то совестно и неловко» стало многим на Монпарнасе после объявления войны: чувство беспокойства и тоски соединялось с неясным сознанием, что уклонение от надвигающегося испытания, отказ разделить судьбу окружающих людей, судьбу Франции и всей демократии означали бы измену полуночным монпарнасским разговорам о свободе и справедливости, «о Боге вообще».

Вот почти символ – в первые же дни войны глава «парижской школы» Г. В. Адамович, скрывая порок сердца, в 45 лет записывается добровольцем во французскую армию. Адамович был не один. В дни трагических испытаний, обнаруживших, кем каждый из людей был на самом деле и что на самом деле думал, многие завсегдатаи антисоциального, «морально разложившегося», презираемого добродетельной общественностью Монпарнаса доказали, что, кроме стихов декадентских поэтов, они затвердили и стихи Некрасова: «поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан».

Движение Сопротивления было начато участником «Круга» и монпарнасским поэтом Борисом Вильде.

Библиография

Бердяев Н. А.:

Истоки и смысл русского коммунизма. YMCA-PRESS, Paris, 1955.

О рабстве и свободе человека. YMCA-PRESS, Paris, 1939.

О социальном персонализме. «Новый Град», № 7, П., 1933.

Русская идея. YMCA-PRESS, Paris, 1946. Христианство и революция. «Н. Г.», № 12, П., 1937.

Булгаков Сергий. Душа социализма. «Новый Град», №№ 1, 3, П., 1933.

«Былое». Журнал, посвященный истории освободительного движения.

Вадвич Николай. Русская интеллигенция. «Русский временник», № 2, П., 1938.

Волк С. С. Народная Воля. «Наука», М.-Л., 1966.

Вышеславцев Б. Социальный вопрос и ценность демократии. «Новый Град», № 2, П., 1932.

Геллер М. Концентрационный мир и советская литература. London, 1974.

Герцен А. И. Былое и думы. Огиз, Ленинград, 1946.

Горбов Л. Н. В защиту монархии. «Русский временник», № 1, П., 1937.

Гуль Роман. Дзержинский. «Мосты», Нью-Йорк, 1974. Одвуконь. «Мосты», Нью-Йорк, 1973.

Достоевский Ф. М. Братья Карамазовы. Собрание сочинений в 10 томах. М., 1958, тт. 9, 10.

Закутин Лев. Фашизм, Монархия, Социализм. «Русский временник», № 1, П., 1937.

Спор о демократии. «Русский временник», № 2.

Карпович М. М. Русский империализм или коммунистическая агрессия? «Континент», № 13, П., 1977.

Козьмин Б. П. Н. Ткачев и революционное движение 1860-х годов. «Новый мир», М., 1922.

Лацис М. Возникновение Народного Комиссариата внутренних дел. «Пролетарская революция», № 2, 1925.

Ленин В. И. См. указатель к собранию сочинений.

Лосский H. H. Bergson. Les deux sources de la morale et de la religion. «Новый Град», № 5, П., 1932.

Маркс К., Энгельс Ф. См. указатель к собранию сочинений.

Мартов и его близкие. Сб. статей. Нью-Йорк, 1959.

Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. The Hague, Mouton et Co, 1964.

«Новый Град». Редакционная статья. № 1, П. 1931.

Платонов Андрей. Чевенгур. YMCA-PRESS, Paris, 1972.

Самосознание. Сб. статей. «Хроника», Нью-Йорк, 1976.

Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛаг. YMCA PRESS, Paris, 1973, 1974, 1976.

С родины и на родину. Изд. Группы старых народовольцев. Женева, 1893.

Степун Ф. А.

Задачи эмиграции. «Новый Град», № 2, П., 1932.

О человеке «Нового Града». «Н. Г.», № 3, П., 1932.

Еще о человеке «Нового Града». «Н. Г.», № 4.

Ткачев П. Н. Избранные сочинения. М., 1933.

Федотов Г. П.

Христианин в революции. Сб. статей. Paris, 1957.

Сумерки отечества. «Новый Град», № 1, П., 1931.

Демократия спит. Ответ Н. А. Бердяеву. «Н. Г.», № 7, П., 1933.

Основы христианской демократии. «Н. Г.», № 8, П., 1934.

Христианин в революции. «Н. Г.», № 12, П., 1937.

Эсхатология и культура. «Н. Г.», № 13, П. 1938.

Чернявский В. Предсказание Казота. «Грани», № 104, 1977.

* * *

Aron Raymond. Les désillusions du progrès. Essai sur la dialectique de la modernité. Calmann-Lévy, 1969.

Bergson Henri. L'énergie spirituelle. Presses Universitaires de France, 1946.

Buonarotti. La Conspiration pour l'Égalité dite de Babeuf. Paris, 1957.

Camus Albert. L'homme révolté. Paris, 1951.

Cohn Norman R. The pursuit of the Millenium. London, 1957.

Delumeau Jean. Le Christianisme va-t-il mourir? Hachette, 1977.

Glucksman André. La Cuisinière et le Mangeur d'hommes. Seuil, Paris, 1975.

Grilland Paul. Trait' de la torture.

Janouch Gustav. Conversations with Kafka. New York, 1953.

Lefebvre Henri. Pour connaître la pensée de Lénine. Bordas, 1957.

Lévy Bernard-Henri. La barbarie à visage humain. Grasset, Paris, 1977.

Le Manuel des Inquisiteurs. Nicolau Eymerich. Francisco Pea. Mouton Editeur, Paris, 1973.

Marx Karl. A World without Jews. Philosophical Library, New York, 1959.

Meun Jean de. Le roman de la rose. Paris, 1973.

Robespierre. Textes choisis. Paris, 1974.

Rousseau Jean-Jacques. Du contrat social. Paris, 1966.

Saint-Just. Discours et rapports. Paris, 1957.

Soboul Albert. Mouvement populaire et gouvernement révolutionnaire de l'An II, 1793–1794.Paris, 1973.

Szamuely Tibor. The Russian Tradition. Martin Secker & Warburg Ltd, London, 1974.

Talmon J.-L. The Origins of Totalitarian Democracy. London, 1955.

Tocqueville Alexis de. The Old Regime and the French Revolution. Doubleday & Co., Inc., 1955.

Toynbee Arnold. Civilization on Trial and the World and the West. Meridian Books, Inc., New York, 1958. Viereck Peter. The Roots of the Nazi Mind. New York, 1961.

Vovelle Michel. Religion et Révolution. Hachette, 1976.