Текст книги "Честь и бесчестье нации"

Автор книги: Владимир Бушин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 37 страниц)

Кто куда удрал

А что в это время делал Сталин, как вел себя? Разумеется, сообщает нам историк, он ничем не отличался ото всей столицы, охваченной ужасом, и от армии, опрометью бежавшей от немцев: «В первые дни войны, согласно стойкой легенде, Сталин, потрясенный гитлеровским нападением, совершенно растерялся, впал в прострацию, а затем попросту уехал из Кремля на Ближнюю дачу, где продолжал пребывать в совершенном бездействии». Да, эта «легенда» хрущевского изготовления очень стойко – аж до самой его смерти – держалась в портативной черепной коробке главпуровского историка Волкогонова; она, поди, до сих пор гнездится и в мозговых извилинах драматурга Михаила Шатрова, по данным справочника «Евреи в русской культуре», удравшего в Америку. По телевидению говорливый Эдвард с наслаждением повторил: «Есть общеизвестная версия, что нападение немцев повергло Сталина в шок, он был совершенно растерян, предался панике и в первые дни бежал из Кремля…» Даже не уехал, а бежал! И куда – на Ближнюю дачу, т. е. в Кунцево, которое, как известно, – запиши, мыслитель! – находится к западу от Москвы. Иначе говоря, человек был в такой панике, что бежал очертя голову навстречу наступавшим немцам. Подумать только! Бездарные и самонадеянные правители Польши и то бежали из Варшавы лишь 13 сентября 1939 года, на исходе второй недели войны, когда немцы уже подошли к столице, и французские правители в июне 1940 года бежали из Парижа лишь через две с половиной недели после фашистского вторжения, когда вражеские танковые дивизии были уже в пятидесяти километрах от Елисейских полей, а тут – в первые же дни!.. Когда агрессор находился еще за тысячу верст от Москвы.

Для обоснования своей легенды-побрехушки Радзинский обращается к уже известному нам документу: "Да, Сталин бежал из Кремля. Я проверял по журналу посетителей. Все так: целых три дня Сталин отсутствовал в своем кабинете". Со знакомой нам настойчивостью долголетнего обитателя дурдома автор продолжает внушать читателям и телезрителям, что коли нет записей в журнале, то, значит, и не было Сталина ни в кабинете, ни в Кремле, ни в Москве. Однако заглянем и мы опять в этот журнал. Вот они, эти "первые дни". И что же мы видим? В самый первый день войны с 5.45 утра до 16.45 Сталин принял 29 человек. Во второй день – с 3.20 утра до 1.45 ночи уже третьего дня, 24 июня, – 21 человека. В третий день с 16.20 до 21.30–20 человек. И в таком же ритме дальше. 27 июня, в шестой день войны, он принял 30 человек. Пожалуй, это больше, чем зрителей на иных спектаклях драматурга Радзинского… Что же получается? Исследователь с ученым видом для обоснования своей "легенды" дает ссылку на архивный документальный источник, но при этом делает заявление прямо противоположное по смыслу тому, что в этом документе содержится, т. е. там есть обильные записи самого выразительного характера, а он, глядя вам с экрана в глаза, говорит: никаких записей! ни одной записи! клянусь честью моей мамы!.. Как видим, перед нами не простой, а выдающийся по своему бесстыдству шельмец и шулер, во все лопатки удирающий от правды, которая ему не нравится.

Но вот что особенно для шулера характерно. В книге он изображает некоторое сомнение относительно "стойкой легенды": "Это показалось мне очень странным". Более того, там он заявляет для начала: "Нет, этот железный человек не повел бы себя, как нервная барышня". А по телевидению уже безо всяких сомнений, без малейших колебаний объявил: "Бежал Сталин из Кремля!" Почему такое вроде бы расхождение? О, здесь тонкий расчет! Вполне достойный лжеца первой гильдии… Книга-то вышла тиражом лишь 50 тысяч экземпляров, да еще найдется ли хоть 10 тысяч охотников прочитать 640 страниц невежественной злобной тягомотины. Другое дело – телевизионная аудитория. Это десятки миллионов человек, у которых нет под руками ни журнала посетителей сталинского кабинета, ни других исторических документов. Да, порой Радзинский может сказать кое-что и правдиво, справедливо, но – лишь тиражом районной газеты, чтобы потом многомиллионным тиражом опровергнуть это и внушить вам совсем другое.

Однако беснование продолжается: "29 и 30 июня записей в журнале нет. Сталин отсутствовал в Кремле и вернулся только…" Только через месяц? Нет, "только 1 июля", т. е. на другой день после 30 июня. Выходит, если и отсутствовал, то лишь один-единственный день. Но, как ни крути, и этого не получается. 29 июня записей действительно нет. Но в этот день, по воспоминаниям Жукова, "И. В. Сталин дважды приезжал в Наркомат обороны" (т. 2, с. 40). Значит, был в Москве, но другие неотложные дела не позволили ему принимать посетителей. Ведь как просто и естественно, однако писатель-сердцевед опять ничего не соображает! И право, ничего удивительного, если он с извечным апломбом заявит: "Это не Сталин приезжал, а его двойник. Мне один железнодорожник рассказывал".

И 30 июня тоже записей нет. Но достоверно известно, что в этот день был создан Государственный Комитет Обороны во главе со Сталиным. Мог он быть создан без участия его главы? Вспомни, Эдик: даже собрание дачного кооператива, где мы оба состоим, не может состояться без его председателя… Кроме того, из воспоминаний Жукова видно, что именно 30 июня Сталин позвонил ему в Генштаб и приказал вызвать командующего Западным фронтом генерала армии Д. Г. Павлова (т. 2, с. 42). А еще, по тем же воспоминаниям, в тот же самый день 30 июня назначил начальником штаба Северо-Западного фронта Н. Ф. Ватутина. Только в состоянии собачьей старости можно все это назвать "совершенным бездействием".

Странно, что в доказательство "стойкой легенды" автор не указал еще и на то, что именно в первые, самые трагические дни войны вдобавок к тем высшим должностям Генерального секретаря ЦК партии и Председателя Совета Народных Комиссаров, которые он уже занимал, Сталин взвалил на себя еще важнейшие обязанности председателя ГКО, народного комиссара обороны и Верховного Главнокомандующего, т. е. принял полную личную ответственность за все. Что стоило Радзинскому заявить, что это, мол, он в паническом беспамятстве и в шоковом безрассудстве хватал высокие должности, не соображая, что делает. Где видано, дескать, такое поведение среди нормальных цивилизованных людей. Вон царь-то наш Николай, воспитанный человек, как только запахло жареным, так тотчас и скинул с себя безропотно должность не только Верховного Главнокомандующего, но и государя-императора да еще помазанника Божьего. Скинул и удрал от них…

А чем еще занимался Сталин в первые дни войны, кроме паники, хватания высоких должностей и укрывательства на Ближней даче? А еще, уверяет сердцевед, в редкие минуты просветления он на всех орал, обвинял в неудачах, грозил расправой. Это откуда ж известно? Должно быть, папа Радзинского гулял под кремлевскими окнами и сам все слышал своими ушами. Но вот что писал знаменитый авиаконструктор А. С. Яковлев:

"В первые месяцы войны мы находились под впечатлением неудач, наши войска отступали, все было очень тяжело. Но Сталин никогда не показывал вида, что ему тяжело. Я никогда не замечал у него растерянности, наоборот, казалось, что настроение у него доброе, отношение к людям терпимое". Кому же верить – литературному налетчику или человеку, чья репутация безупречна?

Солженицынский подпевала

Впрочем, Радзинский не отрицает, что в те дни Сталин занимался и военными делами: «В его мозгу уже формировалась (несмотря на жуткую прострацию. – В. Б.) кровавая мысль восточного полководца: приберечь резервы, сохранить свежие дивизии». Да… Прав был тот, кто сказал: «Мудрость имеет свои пределы, а ее противоположность безгранична». Наш баталист прожил жизнь в полной уверенности, что западные цивилизованные полководцы никогда и в уме не держали кровавую мысль о том, чтобы беречь резервы, сохранить свежие силы, а бросали в сражение сразу все, что имели. В этом их великое превосходство над восточными полководцами, не способными обойтись без кровавых мыслей о резерве. И то сказать, что решило исход знаменитого Ледового побоища 1242 года? Засадные дружины, которые Александр Невский в надлежащий момент битвы пустил на ливонских рыцарей. А знает ли Радзинский, что это за князь Владимир Андреевич, получивший прозвание Храбрый? Запиши, Эдик: Владимир Храбрый – командир засадного полка, сыгравшего важнейшую роль в Куликовской битве 1380 года. И так – до многих сражений Великой Отечественной. Они неисправимы, эти кровавые восточные полководцы. И только у Ельцина, великого стратега с Осенней улицы, не нашлось резерва, чтобы окончательно повергнуть противника в Чечне, когда тот удирал босиком в горы.

Что еще поделывал Сталин? Оказывается, всю войну "он создавал образ немца-зверя". А они, фашистские захватчики-то, были очень славные ребята, такие покладистые, деликатные. Об этом и у Солженицына, любимого писателя Радзинского, прочитать можно. Уж этот их разукрасил в своем полубессмертном "Архипелаге"!.. Гитлер в свое время обещал: "Мы воспитаем молодежь, перед которой содрогнется мир". И воспитал, да не только молодежь. И мир содрогнулся перед такими делами их, как Освенцим и Бабий Яр, Красуха и Хатынь… Но разве это для Солженицына и Радзинского основание, чтобы думать о немцах плохо. А вот Сталин, видите ли, думал и даже говорил об их зверствах. У деликатного же Радзинского всего несколько строк об этом, причем весьма странных. Например: "Истребление евреев мобилизовало против Гитлера эту динамичную группу населения". Да, сказано очень странно. Выходит, что если бы Гитлер не тронул евреев, то они и не "мобилизовались" бы против него, не встали бы вместе со всем народом на защиту Советской Родины. Автор клевещет на своих соплеменников. Тем более что здесь же у него сказано: "Фашисты восстановили против себя и тех, кто им сочувствовал". За такие намеки или оговорочки бьют канделябрами по физиономии.

Имея в виду начальную пору войны, Раздинский пишет: "Главная задача Сталина – заставить Запад открыть второй фронт. Как он ему (!) был нужен страшной зимой 1941/42 года!" Этот выкормыш демократии, как все тот же Солженицын, не может смотреть на войну иначе, как на личное противоборство Гитлера и Сталина, ибо сам он никогда не чувствовал ответственности за родную страну. Так вот, милок, второй фронт был нужен армии, обливавшейся кровью, всему советскому народу, также тебе самому и твоим родителям, которых фашисты уничтожили бы в первую очередь, доведись им взять Ташкент. А что касается той зимы, то она была не столько страшной, сколько радостной, ибо в самом ее начале, 5 декабря, началось наше первое большое наступление, завершившееся разгромом немцев под Москвой. Уж такие-то вещи надо бы знать историку.

"Однако открывать второй фронт Черчилль не торопился, – продолжает мурлыкать спасенный от душегубки вольнодумец, – он давал Красной Армии изойти кровью. Что ж, Сталин его понимал. На его месте он действовал так же". Право, Радзинский может претендовать на звание абсолютного чемпиона бесстыдства в деле поношения своей родины. "На его месте" Сталин оказался, например, в январе 1945 года, когда англо-американские войска трещали по швам и откатывались под мощными ударами немцев в Арденнах, и Черчилль отчаянно воззвал к Сталину о помощи, о спасении. И что же Сталин? Давал союзникам исходить кровью? Нет, он приказал начать 12 января, на восемь дней раньше намечавшейся даты, грандиозную Висло-Одерскую наступательную операцию, и этот "второй фронт" был спасением для союзников. А наше вступление в войну против Японии? Мы и там не ждали, а объявили войну 9 сентября 1945 года, ровно через четыре месяца после победы над Германией, как и было условлено на Ялтинской конференции.

Повествуя далее о ходе войны, Эдвард даже не упоминает о таких важнейших ее событиях, как битва на Курской дуге, освобождение Киева, взятие Варшавы, Кенигсберга, Будапешта, Праги, других столиц Европы и даже самого Берлина. Поэтому когда он констатирует: "И вот пришла Победа", то читателю совершенно непонятно, откуда она взялась. Действительно, рассказу о том, что киносценарист Алексей Каплер по кличке Люся завел шашни с дочерью Сталина, автор, будучи прославленным специалистом по "клубничке", отвел четыре страницы, а рассказу о разгроме немцев под Москвой – полстраницы, о Сталинградской битве – 14 строк. Ну еще бы! Ведь Каплер, говорит, "был другом моего отца". Это, впрочем, не помешало любящему сыну назвать покойного папиного друга главным бабником столицы, присовокупив сальный анекдотец о нем, "тучном и некрасивом". К тому же "и писал он не лучше других". Очень интересная характеристика!.. Однако если волокитские наклонности папиного кореша подкреплены конкретным примером (действительно, ему было под сорок, а Светлана Сталина еще бегала в белом передничке в школу), то аттестация его литературного дарования звучит как-то уж слишком отвлеченно. Ее можно было бы конкретизировать, допустим, так: "Да и писал он не лучше моего папы, тоже сценариста…"

Геббельс мог бы лишь мечтать о таком помощнике

Но, может быть, строки о победах под Москвой и Сталинградом хоть и скупы, кратки, а тем не менее очень глубоки, весомы, правдивы? Увы… Автор твердит старую басню битых гитлеровских воителей: «Генерал Мороз помогал России». Словно мороз костенил немцев, но согревал русских. Приводит высказывание из воспоминаний генерала Блюментритта: «Уже 12 октября ударили настоящие морозы». Это какие же – настоящие?

Оказывается, сочувственно сообщает сочинитель, 3 ноября температура понизилась до минус восьми. Ну, если это для немцев такой страшный мороз, то чего ж они не поторопились взять Москву до 12 октября или хотя бы до 3 ноября? Вон же Наполеон-то, как уже отмечалось, с его конной тягой да пехтурой уже в начале сентября припожаловал в Белокаменную. Баталист, однако, продолжает налегать на беспощадность и коварство нашего могучего союзника генерала Мороза: "Встали пораженные жестокими холодами танки Гудериана. И вся двухсоткилометровая дуга немецкого охвата Москвы застыла на лютом морозе". Из этих слов можно понять, что баталист никогда не видел карту Московской битвы. Во-первых, танки Гудериана были остановлены под Тулой, примерно в 180–200 километрах от Москвы, Во-вторых, никакой "дуги охвата Москвы", в отличие от Тулы или позже – Курска, не существовало. В-третьих, уж если назвать "дугой" линию фронта от Калинина до Тулы, то это не двести километров, а раза в два больше, О битве на Волге нам сообщается: "Великой вехой в войне Сталин сделал (!) битву за город своего имени – Сталинград…" Как просто: захотел и сделал из сугубо личных соображений. "Город был превращен в пустыню, начиненную железом и трупами, – но он не позволил его отдать". Кто-то, дескать, хотел отдать, но Сталин, разумеется, из тех же личных соображений не позволил.

И что же дальше? А дальше, говорит, "к декабрю 1942 года было подготовлено наступление". Это почему же к декабрю и всего лишь подготовлено? Наступление, как известно, подготовлено было к 19 ноября, и в этот же день началось. Но просветителю неймется: "С севера, юга и востока войска (сказать "советские" у него язык не поворачивается. – В. Б.) охватили немецкую (сказать "фашистскую" он не в силах. – В. Б.) 6-ю армию, в рождественские праздники заставили ее медленно погибать от голода и морозов. Какая нецивилизованность – в рождественские праздники! Но странно! Если Красная Армия "охватила" фашистов лишь с трех сторон – с севера, юга и востока, то почему же, вместо того чтобы глупо погибать в радостные рождественские дни от голода и морозов, не рванули они на запад? Опять ничего не понимает наш баталист! Начав 19 ноября силами трех фронтов контрнаступление, наши войска уже 23 ноября замкнули кольцо, и фашистам не оставалось ничего другого, как сдаться в плен или попробовать вырваться. Попробовали 12 декабря – не получилось. А уж как старались! И снаружи кольца, и изнутри. И тут действительно начали они медленно погибать от голода, морозов, а главное – от нашего огня. А потом и в плен сдались – более 90 тысяч оставшихся в живых…

Почему высоколобый хохотун Эдик не стал генералиссимусом

Можно было бы еще долго любоваться весьма экзотической картиной Великой Отечественной войны, укоренившейся в черепной коробке Радзинского, но все-таки война – это не главное в его книге «Сталин» и в его потрясающих телесериалах. Главное – сам Сталин. Как личность, как государственный деятель, как историческая фигура. И тут биограф начинает издалека – с прадеда Зазы Джугашвили, деда Вано, отца Виссариона, матери Екатерины, с рождения своего героя, а кончает его женой, детьми, и не забыта даже теща! Все они конечно же были не чем иным, как скудельными сосудами ужасных пороков. Дотошность автора в исследовании помянутых пороков поистине изумляет.

Вот мать Екатерина Георгиевна. Казалось бы, какое имеет значение, в каком возрасте она вышла замуж. Рой Медведев, в своей брошюре "Семья тирана" иногда правильно указывающий даты, пишет там: "В 1874 году 19-летняя Екатерина Геладзе вышла замуж". "Нет! – оглашает просторы державы Радзинский. – Грубейшее искажение исторической правды! В результате многолетних архивных изысканий я установил, что ей было 16!.." Тот же Медведев пишет: "17-летняя Надежда Аллилуева соединила свою судьбу с судьбой Сталина". "Ложь! – снова испускает вопль правдолюбивый историк. "Ей было 16!.."

И тут, право, хочется сказать: "Хорошо, мусье Эдвард, пусть обеим женщинам было по 16, только успокойтесь. Лучше подумайте вот о чем. По одной из легенд, что витают вокруг семьи знаменитых писателей Радзинских, ваша матушка Розалинда Гавриловна вышла замуж за вашего батюшку Станислава Адольфовича, когда ей было под шестьдесят. И как вы думаете, когда лучше рожать, когда дети родятся крепче, умнее, талантливей – в 16–17 или в 60? Не кажется ли вам, что если бы ваша мама родила вас в том возрасте, в каком Екатерина Джугашвили родила Иосифа, то, глядишь, и вы стали бы генералиссимусом, а не телевизионным поденщиком? Вот вопрос!"

Пристальное внимание аналитика привлекли и сами обстоятельства рождения Сталина. Оказывается, он был не первым ребенком у родителей – два старших брата умерли в младенчестве. Казалось бы, тут можно лишь пожалеть сильно запоздалой жалостью несчастных родителей, а потом порадоваться, что в конце концов Бог послал им ребенка. Но нет, не таков наш прозорливец. Хотя в другом месте он пишет, что Гитлер тоже был третьим ребенком и два его старших брата тоже умерли в младенчестве, но это его ничуть не интересует, а вот в обстоятельствах рождения Сталина увидел нечто глубоко символическое: "Сама природа противилась рождению этого человека!" Умри, Денис, и я буду безутешно рыдать на твоей свежей могилке… Ловко! И ведь не сразу сообразишь, что если природа и противилась, то она успешно сделала это в случаях со старшими братьями, а в третьем случае, коли все обошлось благополучно, значит, она, природа-то, приветствовала, благословила рождение младенца, наделив его такими качествами, благодаря которым он стал поистине великим человеком. А между тем как раз приходу в этот мир самого Эдика природа явно противилась, если мама родила его чуть ли не на седьмом десятке…

Далее, заимствуя и это у того же Медведева, но делая вид, что раскопал в архивах, Радзинский пишет, что и родился-то Сталин не 21 декабря 1879 года, а на целый год раньше. Действительно, в дате рождения есть путаница. Ну и что? Да пусть! Кто от этого пострадал? В газетах писали, что, по новейшим исследованиям, сам Христос родился на целых семь лет раньше, чем принято считать. Почему это так, неизвестно. А у Сталина жена была гораздо моложе, вот, может быть, и решил скосить хотя бы один годок. Э нет, опять взывает к бдительности Эдвард, судя по хватке, едва ли не служивший в КГБ вместе с Евгением Киселевым, тут, мол, дело не так просто: Сталин сознательно старался сбить с толку, запутать своих биографов, напустить туману. Да какую же корысть можно было из этого извлечь, кроме помянутого эффекта в глазах молодой жены? Уж не хотел ли Сталин в свое время увильнуть от службы в армии таким путем? Вон папа-то Радзинского лет десять протрубил то ли в танковых войсках, то ли в военторге, и сам Эдвард, вероятно, лет пять прослужил в армейском ансамбле песни и пляски, и нежная супруга три года ишачила на флоте водолазом. А Сталин не хотел. Ни в военторге, ни в ансамбле, ни водолазом. Наверняка так и есть…

При виде столь напряженного внимания автора к вопросу о рождении его героя невольно закрадывается мысль: а все ли тут в порядке у него самого, у этого корифея антисталинизма. Действительно, уверяет, что родился 23 сентября 1936 года. Значит, в прошлом году был юбилей – шестидесятилетие. Но если так, то почему же 1996 год был объявлен годом Шостаковича, годом Жукова, но никто не догадался провозгласить его еще и годом Радзинского? Более чем странно. Ведь такая глыба!.. И даже Ельцин не почтил юбиляра какой-нибудь двуглавой медалькой. Он же так любит выдавать медальки…

Говоря о внешности Сталина, почти все его ненавистники твердят, что он был маленького роста. Д. Волкогонов, например, без конца урчал: "Физический и нравственный пигмей". Возможно, это и оказалось последней каплей, переполнившей чашу терпения Всевышнего, и Он прибрал генерала-философа вместе с его сочинениями. Действительно, как можно было дольше терпеть такое глумление над правдой. Ведь в книге самого Волкогонова "Триумф и трагедия" приведена тюремная фотография Сталина, сделанная в 1908 году, и на ней указано: рост 174 сантиметра (ч. I, между страницами 64 и 65). Нормальный мужской рост. Да ведь и по кинохронике видно: средний рост. Но Волкогонов и на том свете, поди твердит чертям, поджаривающим его: "пигмей! пигмей! пигмей!"

Увы, печальный пример главпуровского философа не послужил уроком ни для Окуджавы, ни для Медведева, ни для нашего проказника, вслед за ними причитающего: "маленький хозяин"… "тщедушный человек"… "крошечный тиран" и т. п. А ведь самому, по данным Центральной поликлиники Литфонда, Бог дал только 166 сантиметров, обувь носит с надувными подошвами. Впрочем, спасибо уже и за то, что не повторяет вслед за Окуджавой, что Сталин был еще и рябоват, а за Медведевым – будто у него был такой низкий лоб, что "не только художники, но и фотографы увеличивали его на парочку сантиметров". Такой, мол, приказ был, за нарушение – расстрел. А у самого Медведева лоб – как сковорода. И что?.. Такого рода убогие доводы свидетельствуют лишь об убожестве самих клеветников, ибо русские люди говорят: мал золотник да дорог…

Перейдя от внешности Сталина к его манерам, Радзинский уверяет, что Иосиф Виссарионович, "как все маленькие люди", был очень подвижен, суетлив и притом, как сам Эдвард, – ужасный хохотун, "то и дело прыскал в усы". Так и говорит – "прыскал". Ну, это подлинное открытие! И как жалко выглядят после него фальшивые слова в воспоминаниях Жукова: "Невысокого роста и непримечательный с виду, И. В. Сталин производил сильное впечатление. Лишенный позерства, он подкупал собеседника простотой общения… Смеялся он редко, а когда смеялся, то тихо, как будто про себя. Но юмор понимал и умел ценить остроумие и шутку". Интересно, как бы он в данном случае оценил остроумие юмориста Радзинского? Не сослал бы в Туруханский край? Я лично полагаю, что за такой юмор следовало бы…

Дальше мы узнаём, что, когда Сталину надоедало "прыскать в усы", он начинал орать и рявкать. Орал и рявкал, а то и матерщинничал, чем приводил в восторг Бернарда Шоу, на всех, не исключая американского президента Трумэна. Тот на Потсдамской конференции попытался протащить выгодную для США идейку относительно Польши. И что же услышал в ответ на это? Рявкающее "Нет! Нет!.. Туды твою мать!.. Нет! Нет!" Здесь нельзя, конечно, не видеть бесстрашного намека на то, что вот, мол, а ныне наш глава государства ни по какому поводу не смеет даже шепотом сказать "нет!" не только американскому президенту, но и своему прихлебателю Чубайсу, грабителю-миллиардеру, объявленному на всю страну "вором в законе" и "рыжей смертью". Молодец юморист Эдвард, просто герой! Черный, но блестящий юмор тирана Сталина автор вовсе не отрицает, наоборот, констатирует с восторгом: "Иногда его юмор был блестящ!" И в подтверждение рассказывает такую историю. Приехала в Москву французская правительственная делегация, ее поселили в гостинице "Москва", "где стояли и стоят подслушивающие устройства". Всезнающий Эдвард говорит об этом так уверенно, словно сам и устройства эти устанавливал, и делегацию размещал. А простодушные французы, говорит, ничего не подозревая о подслушивании, только тем и занимались, что злобно поносили Сталина, называли его чудовищем, ничтожеством, тираном и т. п. Ну, совершенно в духе покойного Волкогонова или здравствующего Роя Медведева. В назначенный день делегацию принял Сталин, которого автор с обворожительной улыбкой орангутана, частенько появляющегося ныне в качестве заставки между передачами первой программы телевидения, называет здесь "победителем Гитлера". Значит, дело было уже после войны.

Переговоры шли довольно трудно, но в конце концов был подписан дружественный советско-французский договор. После этого Сталин дал в честь такого события обед. Вот здесь-то вождь и блеснул своим юмором. Он провозгласил несколько тостов, и один из них был таким: "Выпьем за товарища Кагановича! Он у нас хорошо руководит железными дорогами. Но если будет плохо руководить, то мы его расстреляем". И еще несколько тостов в этом духе. Таким образом Сталин тонко высмеял французов за их болтовню о нем как о чудовище и тиране. Разве это не здорово? Прав Радзинский: блестящий юмор!

Однако мы должны тут кое-что уточнить. Да, приезжала делегация самого высокого уровня: де Голль, министр иностранных дел Бидо, генерал Жюэн и другие ответственные лица. Но, во-первых, это было не после войны, а в декабре 1944 года, когда наша армия еще находилась за сотни километров от Германии (кроме Восточной Пруссии), еще предстояло почти полгода упорнейших сражений, и потому еще нельзя было назвать Сталина "победителем Гитлера". Во-вторых, никому, разумеется, и в голову не приходило поселить высокую делегацию союзнической страны в гостинице "Москва", в этом подобии суматошного Казанского вокзала, никто не предлагал поселить французов даже и в изысканном "Национале" или в аристократическом "Метрополе". Конечно же делегация жила в своем собственном роскошном посольстве. Это подтверждает хотя бы профессор Н. Н. Молчанов в своей известной книге "Генерал де Голль", которую эрудит Эдвард и в глаза не видел: "Де Голль простился со Сталиным и вместе с Бидо уехал во французское посольство. В Кремле остались Морис Дежан и Роже Гарро. Они продолжали переговоры. Де Голль ждал в посольстве. Наконец, в два часа ночи в посольство явился Дежан…" (с.

254). Были ли и есть ли во французском посольстве наши подслушивающие устройства, мы, откровенно говоря, не знаем, ибо у нас никогда не было столь доверительных отношений с КГБ, чтобы нас, как Радзинского, извещали, где такие устройства поставлены, а где нет.

В-третьих, в отличие от титана и корифея, мы не можем поверить, будто французы оказались такими мерзавцами, что, приехав к нам для заключения очень важного для них договора, злобно поносили руководителя нашей страны, Верховного Главнокомандующего армии, только благодаря доблести которой они и обрели снова свою прекрасную Францию – после того как немцы за пять недель разнесли их армию в прах и поставили на колени. Взгляд на французов как на подонков мы, естественно, оставляем на совести корифея и титана.

В-четвертых, да разве мог Сталин своими насмешливыми тостами дать французам ясно понять, что за ними, если бы это так было, следят, их подслушивают и докладывают ему? Невозможно поверить, что страной руководил такой же олух царя небесного, как скоротечный глава КГБ Вадим Бакатин, который по доброй воле и с одобрения таких же олухов Горбачева и Ельцина, придя на Лубянку, первым делом выдал американцам схему наших подслушивающих устройств в здании их посольства в Москве. Посол Р. Страусс при виде столь грандиозного государственного идиотизма тогда сам едва не спятил. А олух до сих пор живет надеждой на "адекватную акцию" со стороны американцев, вместо того чтобы ожидать сурового суда за государственное преступление. За это время успел накатать книгу с радостным заглавием "Избавление от КГБ". Если он был бы министром сельского хозяйства, то написал бы "Избавление от сельского хозяйства", был бы министром здравоохранения, написал бы "Избавление от медицины" и т. д. Такова порода этих обкомовских паразитов, среди коих особо выделяются почти все нынешние президенты. Наконец, в-пятых, не мог товарищ Сталин поднять тост за Кагановича и сказать, что "он у нас руководит железными дорогами", ибо в ту пору ими "руководил" не Каганович, а генерал-лейтенант И. В. Ковалев, разумеется, не имеющий никакого отношения к нынешней ораве Ковалевых, включая того, что любит ходить по субботам в женскую баню.

Сталин в 41-м и Гитлер в 45-м

Тут уместно будет заметить, что у самого-то Радзинского, несмотря на всю грандиозность его талантов, с юмором и вообще с чувством смешного не все благополучно. Ну, действительно, вот он заявляет, что Сталина называли «левая нога Ленина». Кто называл из всех его ненавистников – от Троцкого до Оскоцкого? Неизвестно. Но что за уровень сарказма! Во-первых, это тупоумно и лживо: Сталина можно обвинить в чем угодно, только не в отсутствии самостоятельности. Во-вторых, нет ничего легче, как фабриковать ярлыки такого пошиба.

Или вот наш герой, давясь от смеха, выражает недоумение, как это Сталину удавались до революции нелегальные поездки в Берлин, Лондон, Стокгольм. Смех тут, как говорится, совершенно без причины. Если отцу Радзинского, умевшему лишь перелопачивать чужие романы для кино, удалось пробраться в Союз писателей, если его сын при таких-то данных изловчился стать одной из главных фигур на телевидении, то почему же Сталину, по общему признанию, гениальному конспиратору, умнейшему человеку, великому организатору, могли не удаться его заграничные поездки?

Помирая со смеху, рассказывает наш хохмач и о том, что Сталин шесть раз бежал из ссылки. Вот так ссылка, ха-ха! Вот так охрана, хи-хи! Конечно, человеку, который в страхе перед папой никогда не убегал даже со школьных уроков, а позже – из вытрезвителя, невозможно представить, что в другом так велика жажда свободы, что он может убежать даже из сибирской ссылки, даже зимой. Ну так хоть бы не потешался над недоступной ему чужой смелостью, ловкостью, свободолюбием. Нет, они без этого не могут, ибо это их единственное оружие.