Текст книги "Честь и бесчестье нации"

Автор книги: Владимир Бушин

Романовы и Ельцин

В памяти потрясенного человечества надолго сохранятся все подробности грандиозного церемониала погребения в Петропавловском соборе Ленинграда многострадальных и уже несколько замусоленных экспертами и телевизионщиками «екатеринбургских останков». И под сводами собора, и на наших телеэкранах все было величественно, впечатляюще, проникновенно…

Правда, как во всяком грандиозном деле, не обошлось, конечно, без двух-трех промашек. Так, телерепортер, движимый благородным желанием еще более наддать по части величавости, вдруг трагическим голосом прочитал известные строки Ахматовой:

 
Когда погребают эпоху,
Надгробный псалом не звучит…
 

Это было несколько странно, ибо, во-первых, эпоха Николая погребена еще в феврале 1917 года; во-вторых, «надгробный псалом» как раз внятно звучал, – настоятель собора о. Борис усердствовал как мог.

Последующие строки четверостишья удручали еще больше:

 
Крапиве и чертополоху
Украсить ее предстоит.
 

Ну как же так! Кругом такая лепота, на лицах участников действа – скорбь, в их сердцах – благоговение, – и вдруг во весь голос упоминание о столь непрезентабельных представителях флоры! Еще хорошо, если Галина Старовойтова, появлявшаяся на экране раз пять в прозрачной траурной шляпе с явным намерением посильно украсить церемониал, не приняла эту «крапиву» на свой счет, а Эдуард Радзинский, мелькнувший с тем же намерением только разок, не посчитал, что «чертополох» адресуется именно ему…

Мне показалось странным, лишним и то, что тележурналист счел возможным и нужным заявить, будто за всю нашу долгую историю только один Николай из всех русских правителей получил в народе прозвище Кровавый. Право, уж в такой-то день могли бы удержаться, промолчать, как промолчали же, допустим, о Распутине, о его хотя бы записочках царю и в таком духе: "Папа милай надо пособить человечку назначь его министром кланяюсь и целую ручки маме Григорий".

Интернационализм или идиотизм?

Есть в мировой истории, пожалуй, лишь один аналог мистической верности русских царей немецкому выбору. Это – столько же мистическая приверженность советских руководителей первого поколения к еврейкам. Еврейками были жены не только Троцкого, Зиновьева, Каменева, Кагановича, Литвинова, Ягоды, Ярославского, редактора «Правды» Мехлиса, редактора «Известий» Стеклова (Нахамкиса), начальника политуправления Красной Армии Гусева Сергея Ивановича (Драбкина Якова Давидовича), его преемника Гамарника и других высокопоставленных руководителей, которые сами были евреями, что, право, не свидетельствовало об интернационализме наших верхов. Ленин и Сталин, женатые на русских, были едва ли не исключением.

И это объясняет многое. В частности, если после поляков Дзержинского и Менжинского во главе ВЧК – ОГПУ встал Ягода, бывший до этого долгое время заместителем, а вслед за ним – женатый на еврейке Ежов, у которого заместителем был еврей Фриновский, то чего ж удивляться обилию евреев во всей системе карательных органов.

И в конце концов дело дошло до таких катастрофических интернационалистов, как В. Бакатин, признававшийся, что всю жизнь стыдился спрашивать людей об их национальности, словно это неприличная болезнь. В многонациональной-то стране! Вероятно, из-за стеснительности своей Бакатин не знал и того, что американцы-это американцы, граждане другой страны. Возможно, только этим и объясняется тот непостижимый факт, что, будучи председателем КГБ, он выдал американцам схему наших подслушивающих устройств в их московском посольстве. Многие, к сожалению, уже напрочь забыли и сам факт выдачи, и то, какой высоконравственный и гордый довод выдвинул он при этом в обоснование своей неандертальской акции. Как же!" Я сэкономил американским налогоплательщикам огромную сумму, которую пришлось бы потратить на разыскание наших устройств!" Вы только полюбуйтесь на эту вершину интернационализма и идиотизма: радеет и тревожится не о своих налогоплательщиках, а о чужеземных. Бедняга свихнулся на почве обожания Горбачева, который уверил его, что с того дня, как он, лучший в мире немец на русском троне, провозгласил "новое мышление", у нас не стало в мире ни врагов, ни противников, ни даже конкурентов, а одни только пламенные друзья да почитатели… И сделал это Бакатин в полной уверенности, что американцы непременно предпримут ответный жест в таком же неандертальском духе. Стал ждать. Дабы скоротать время, сочинил книгу "Избавление от КГБ". Наверняка рассчитывал, что и его коллега в Америке напишет книгу "Избавление от ЦРУ". А за ней появится и "Избавление от ФБР". Если его назначили бы министром здравоохранения или сельского хозяйства, то он и там повел бы дело так, что в результате получил бы полную возможность выпустить книги "Избавление от медицины" и "Избавление от сельского хозяйства". А время шло. Увы, американцы не ответили беззаветному интернационалисту…

А забытый всеми призыв Горбачева "Больше социализма!" трансформировался в недавно оглашенный Чубайсом девиз "Больше наглости!" – такова эволюция этой демократии. Ее творцы в своих лакейских снах и наяву все мечтают о "вхождении в мировую цивилизацию". Так вот, со своими суперклассными подслушивающими устройствами в американском посольстве мы вполне входили в эту цивилизацию. Бакатин нас оттуда вывел. А Чубайс со своим девизом вновь загоняет нас туда. Но это к слову.

Бирон, Немцов и Левка Задов

Да, Анна Иоанновна была «беспримесно русской», но оказалась едва ли не самой свирепой в нашей истории ненавистницей всего русского. Такой сделали ее то ли долгая жизнь в Курляндии, то ли многолетняя связь с Бироном. Не с Густавом Бироном, не с Карлом Бироном, не с Магнусом Бироном, не с Петром Бироном – вот какая туча наползла их на Русь при ней! – а с Эрнстом Иоганном, сыном придворного служителя герцогов курляндских. Немка Екатерина I поручала ему, как знавшему в этом толк, покупку лошадей, русская же Анна для начала произвела лошадника в высокий сан обер-камергера, а немного попозже сделала его вершителем всех дел империи.

Кроме этого курляндца за русский спиной племянницы Петра Великого удобно расположились еще Бурхард Миних, уроженец Ольденбурга, лет под сорок перешедший на русскую службу и ставший тут графом, генерал-фельдмаршалом, президентом Военной коллегии и, наконец, первым министром; Андрей (!) Иванович (!!) Остерман, уроженец Вестфалии, тоже ставший у нас графом и членом Верховного тайного совета; тут же и куча Левенвольдов: Карл Густав, Фридрих Казимир и Рейнгольд Густав, самый могущественный из них. Ну такая картина нам тоже хорошо знакома. Кто ж не знает этих левенвольдов, что толпятся, мельтешат за русской спиной всенароднообожаемого и учат нас жить.

Надо признать, что, в противоположность Бирону и Левенвольдам, Остерман и Миних, служившие еще при Петре, были далеко не бесталанны. Но, как пишет С. М. Соловьев: "Вместе с толпой иностранцев, Бироном и Левенвольдом поднятых и им подобных, и они оказались теми паразитами, которые производили болезненное состояние России в царствование Анны" (книга X, с. 269). Тут нельзя не подчеркнуть одно существенное различие веков: среди левенвольдов, копошащихся и жирующих за спиной Ельцина, нет ни одного Остермана и Миниха, а одни только паразиты в чистом виде. Самое большее, на что они способны, – это приползти на пузе в Международный валютный фонд и выцыганить там еще одну подачку, расплачиваться за которую будут не их, а наши внуки, до которых им дела нет. Много ли для этого ума надо?.. И тем не менее они живут в полной уверенности, что их уважают, им верят. Когда, например, схватили за лапу известного Альфреда Коха, Чубайс тотчас примчался на телевидение и пропел арию: Я знаю Коха много лет. Честнее Коха в мире нет!

Нечто подобное можно было встретить разве что в знаменитом Гуляй-Поле. Ведь песенка Чубайса так похожа на охранную грамоту, что выдал в свое время бандит Махно своему подручному и верному махновцу, начальнику Екатеринославского гарнизона, т. е. такому же бандиту Скальдицкому: "Я знаю Скальдицкого как честного человека. Всякий, кто ему не верит, – подлец. Батько Махно".

А Борис Ефимович Немцов! Он всегда напоминал мне начальника махновской контрразведки, знаменитого своей жестокостью Левку Задова, прекрасно сыгранного в кино народным артистом СССР В. Белокуровым. Напоминал и напоминает. Судите сами. Левка собственноручно душил попавших в плен и белых, и красных командиров. А Немцов недавно изрек: "Тем рабочим, которые блокируют железные дороги, мы денег не дадим". Вы только подумайте. Они потому и пошли на отчаянный шаг, что месяцами, годами им не выдают заработанные деньги, а он, сверкая бриллиантовой россыпью своего ума и сердца, лепит им в глаза: вот именно вам мы и не заплатим! Кто эти люди? Активисты рабочих коллективов, в сущности, их командиры. И Борька собственноручно душит этих командиров и их семьи, попавших в плен махновской системы.

Для духа бироновщины очень показателен такой эпизод. Вскоре по восшествии на престол Анна решила сформировать новый гвардейский полк, назвав его Измайловским. Полковником (командиром полка) царица назначила упоминавшегося Карла Густава Левенвольда, подполковником (заместителем командира) – шотландца Кейта и поручила остальных офицеров подобрать "из лифляндцев, эстляндцев, курляндцев и прочих наций иноземцев, а также из русских" (там же, с. 263). Полное впечатление, что русских кто-то дописал в последний момент, возможно, сам Бирон, спохватившись, что ведь живет в России. Есть веские основания полагать, что подобное поручение Ельцин давал и Карлу Гайдару, и Густаву Черномырдину, и Рейнгольду Кириенко. Русские наверняка тоже стояли там после "прочих наций", если вообще стояли. А уж при формировании телевизионных полков, это видит каждый, рекрутируют исключительно курляндцев: даже прогнозом погоды занимается теперь курляндец, и передачу "Спокойной ночи, малыши" ведет тоже россиянец курляндского происхождения.

Однако нельзя сказать, что при Анне вовсе не приближались ко двору, не выдвинулись русские. Нет, имели место и такие факты. Но, как отмечает Б. Г. Пашков, царица приближала среди них лишь "знатных, но неопасных": князей Головиных, Салтыковых, Черкасских… Как теперь приближаются и выдвигаются фигуры, подобные гоф-маршалу Сергееву, обер-прокурору Скуратову, лейб-камергеру Ястржембскому. С той, правда, поправкой, что это люди не только неопасные, но и готовые ради принципала на все, может быть, даже – сожрать друг друга.

Во мне, в советском русском, природа не заложила такого чувства, чтобы я был решительно против присутствия евреев в нашем правительстве или в других высоких инстанциях. Совсем наоборот! Я считаю совершенно естественным, чтобы там, разумеется, при русском большинстве, были и евреи, и татары, и чуваши, да хоть японцы! Лишь бы не Хакамада. Лишь бы любили Россию и знали свое дело. Но ведь Ельцин-то вытворяет черт знает что! Кто только ни побывал у него в правительстве, кого только там нет из числа самых достослезных представителей еврейской нации! И потому мне гораздо ближе слова Льва Рохлина, который, как известно, был наполовину еврей: "Я не понимаю, почему национальное меньшинство в России руководит страной, а русских почти нет в правительстве". Так сказал он в интервью "Народному радио" 2 июля этого года за несколько часов до гибели…

Анна Иоанновна умерла 17 октября 1740 года. После ее смерти под прикрытием имени малолетнего Иоанна VI Брауншвейгского страной продолжали верховодить все эти карлы, густавы и Рейнгольды. Но долго это продолжаться не могло. 25 ноября 1741 года гвардия, совершив переворот, объявила императрицей дочь Петра. Историк свидетельствует: "Елизавета была возведена на трон поднимавшимся национальным движением, направленным против правительства, проводившего антирусскую, антинародную политику". С карлами Елизавета обошлась милостиво: всего лишь отправила в ссылку. Думается, что с нынешними карлами и Карловичами, включая известного Николая Карловича, история обойдется не столь милостиво.

16 и 61

Тут самое время вернуться к тому, с чего мы начали… Да, надгробный псалом гремел иерихонски. Правда, не было в соборе ни патриарха, ни одного хотя бы митрополита, но зато мы зрели скорбный лик академика Лихачева, пребывающего в истинно патриаршьем возрасте. Не прибыла английская королева Елизавета (все-таки родственница Романовых!), но вместо этого мы наслаждались зрелищем порхания под сводами собора уже упомянутого белокрылого ангела в черной шляпе от Диора по имени Галина Старовойтова. Не порадовал своим присутствием немецкий канцлер Коль, но на наших глазах лил горючие слезы вице-канцлер Немцов Борис Ефимович. Неудивительно, если на похоронах объявился бы один из самых лютых антисоветчиков в мире – Згибнев Бжезинский, но и он манкировал великим историческим событием. Зато перед нами красовалась вполне равноценная замена отечественного производства – Эдвард Радзинский, которого мы тоже упоминали и еще упомянем. Наконец, поскольку Николай был верховным главнокомандующим, то можно было ожидать, что на похороны явится министр обороны Сергеев. И этот увильнул! Зато заливался слезами отставной генерал Лебедь, которому где бы ни красоваться, лишь бы не сидеть в Красноярске в губернаторском кресле…

Но уж особенно-то сильное впечатление во время погребального шоу оставил, конечно, президент. Начать хотя бы с того, с каким изяществом он в самый последний момент вскочил на подножку катафалка, уже набиравшего скорость. Все высоколобые его верноподданные залепетали в экстазе: "Какой сильный ход! Какой героический жест! Как беспощадно он обнажил все лицемерие и трусость этих вельмож, которые тотчас кинулись за ним в Питер!" Я безответно спрашивал близлежащих мыслителей, кто же именно кинулся? Строев, принародно усмехнувшись "там не известно, кого хоронят!", сказал, что не поедет и не поехал; Лужков сказал, что не поедет и не поехал; Россель сказал, что не поедет и не поехал… А что раньше говорили прибывшие на похороны Старовойтова, Явлинский и Радзинский (говорят, они шли от Москвы пешком), никому не известно. Есть основания полагать, что они с пионерских лет мечтали принять участие в такой торжественной линейке по случаю закрытия лагеря…

Но глубже всего меня проняли вот эти слова из надгробной речи президента: "С именем Романовых связаны многие славные дела в истории России". На них почему-то никто не обратил внимания, а ведь это святая правда, столь редкая в сих велеречивых устах…

Действительно, многие славные дела. Вспомним хотя бы родоначальника династии – Михаила Федоровича.

Его жизнь и дела заслуживают пристального внимания, а ныне – особенно. И не только для сопоставления с последним Романовым. На этом мы и остановимся пообстоятельней…

Михаила избрали царем 21 февраля 1613 года на Земском соборе. В тот же день посланцы разных земель Руси – архиепископ рязанский Феодорит, архимандрит Новоспасский Иосиф, келарь Троице-Сергиевой лавры Авраамий Палицын и московский боярин Василий Морозов – взошли на Лобное место и спросили народ, заполнивший Красную площадь, кого он хочет в цари. И вся площадь как один человек выдохнула: "Михаила Романова!" Так что и раньше водились у нас правители всенародноизбранные, причем безо всякого телевидения и американских спецов по одурачиванию электората.

А вот что если бы сегодня, допустим, кремлевский келарь Ястржембский, саратовский губернатор Аяцков и писатель Радзинский взошли бы на Лобное место и спросили народ, хочет ли он, чтобы Ельцин продолжал сидеть в Кремле? Думаю, никто из них не решился бы на это из опасения тут же быть растерзанным в клочья. Как эрудит и знаток русской поэзии Радзинский наверняка вспомнил бы слова Маяковского: "Место Лобное для голов ужасно неудобное…"

В отличие от Ельцина, который стал всенародноизб-ранным при 33 процентах голосов избирателей в 61 год, Михаилу было 16 лет. Он жил с матерью в костромском монастыре, хорошо знакомом Борису Николаевичу и, возможно, бросающим его в дрожь названием – Ипатьевский. Когда прибывшее из Москвы посольство объявило юноше о его избрании на царство, он "с великим гневом и плачем" стал отказываться и согласился, говорят, только под прямой угрозой. О Ельцине тут бают разное. По одним сведениям, он тоже рыдал и отбрыкивался, ссылаясь, как Василий Иванович Чапаев, на незнание иностранных языков, и согласился только под угрозой американского президента: "Заставим вернуть все деньги, что в тебя вложили!" По другой версии, пожалуй, более достоверной, дело обстояло не совсем так. Но здесь я позволю себе небольшое отступление. Когда второй Романов, Алексей, задумал жениться, то собрали со всей Руси 200 первостатейных девушек и учинили конкурс красоты. В последний тур прошли шестеро. Царь выбрал дочь боярина Федора Всеволожского. Мисс Московия-1647! Но красавицу так потряс царский выбор, что бедняжка тут же упала в обморок. Члены жюри заподозрили, что Божьему помазаннику хотели подсунуть припадочную, и ее, сердешную, вместе со всей семьей сослали в Сибирь, благо изрядная часть ее тогда уже была освоена. Вернулись Всеволожские только через шесть лет. Так вот, говорят, что при известии об избрании Ельцина президентом он тоже от потрясения грохнулся замертво. Тут бы безо всякого импичмента простым решением Избиркома и сослать его вместе с Наиной Иосифовной и дочерью Татьяной лет на 6-10 в Сибирь – он еще и сейчас пребывал бы в тех прекрасных краях. Но куда там! Падая в обморок, Борис Николаевич успел одной рукой так железно схватить "черный чемоданчик", а другой – вцепиться в президентское кресло, что даже и теперь весь народ оторвать его не может, а тем, кто хочет законно лишить его власти, он орет: "Сметем!" И действительно сметает…

Гор и горе

Когда Михаил Романов принял корону, положение в стране после всех этих лжедмитриев было крайне тяжелым. Народное хозяйство, оборонка, здравоохранение, просвещение остро нуждались в деньгах, а казна – пуста! И что же? Царь послал Чубайса в Международный валютный фонд клянчить доллары? Нет, у этого царя даже в первичном комсомольском возрасте было то, о чем и не подозревают как престарелые, так и молодые нынешние правители, – национальное достоинство, державное чувство.

А премьер Кириенко, среди человеческих добродетелей которого не подлежат сомнению только две – резвость и улыбчивость? Помните, будучи не так давно во Франции, с каким восторгом и умилением говорил он о том, что вот, мол, во всем мире финансовый кризис – и у нас тоже. Значит, мы вошли наконец в мировую цивилизацию, приобщились к ее благодати. Но дело ведь не только в финансовом кризисе. С большим успехом премьер мог бы продолжить убийственный перечень: безработица, нищета, преступность, заразные болезни, падение культуры – все как в цивилизованном мире. Ликуй, Исайя!..

Вскоре после возвращения из Франции, 24 июля, юный премьер принимал американского вице-премьера Гора, одного из самых нежных и пламенных друзей нашего всенароднообожаемого и его реформаторской артели "Эй, ухнем!". Эта встреча дала возможность Кириенко – и он радостно ею воспользовался – показать любимому народу еще раз свою близость к мировой цивилизации и прогрессу. Блаженно улыбаясь, он поведал соотечественникам о многих знаменательнейших совпадениях в биографии Гора и своей. Представьте себе – оказывается, оба познакомились со своими будущими женами еще в школе, сейчас и той и другой очень нравится, когда муж хорошо выбрит; у обоих есть сыновья, им по четырнадцать лет, и американца звать Гога, и россиянина – Магога, у них одинаковое хобби (кажется, дергать кошек за хвост) и т. д. И этим наш премьер хотел нам понравиться! Ну можно ли помыслить, чтобы самый захудалый удельный князек времен татарского ига, приехав в Москву за колбасой, взошел бы на Лобное место и стал хвастаться, что он с ханом Тохтамышем познакомились с будущими женами, участвуя в телепередаче "Любовь с первого взгляда", что жены носят колготки одного размера, а сыновья любят колбасу, один – телячью, другой – конскую… Ах, Сергей Владиленович, если бы у вас была хоть одна черта общая не с заморским гостем, а с царем Михаилом: допустим, густая шевелюра. Увы, ведь даже тут глубокое расхождение!.. Горе ты наше, лыком подпоясанное…

Так вот, будучи подлинно русским человеком с чувством национального достоинства и зная, что иноземные займы – это кабала, царь Михаил не князя Воротынского послал за океан, а написал письмо купцам и промышленникам Строгановым с просьбой дать государству взаймы денег, хлеба и других товаров. И сейчас, когда в июле 1998 года Чубайс от имени России ползал на брюхе перед МВФ и скулил, чтобы дали 15–20 миллиардов долларов на покрытие преступной деятельности "черной банды" (А. Солженицын), была возможность такого решения. На это прямо указал мужественный коммунист Виктор Илюхин. Все слышали его предложение: "Зачем ползать? Ведь у нас теперь есть свои Рокфеллеры, Ротшильды, Строгановы: Потанин, Березовский, Черномырдин, Гусинский. Пусть эти шустрые ребятки скинутся для любимой родины – и все дела".

Строгановы-то помогли тогда царю Михаилу и стране, как помогали и потом. Недаром через сто лет трое из их рода стали баронами, а позже среди уже графов Строгановых были видные дипломаты, губернаторы, деятели просвещения. Александр Сергеевич (1733–1811) возглавлял Академию художеств, Сергей Григорьевич (1794–1882) основал в 1825 году знаменитое Строгановское училище, до сих пор живое, был членом Государственного совета… А происходили Строгановы из поморских крестьян, никогда не забывали о своем простонародном происхождении и любили родину. В этом все дело.

А эти нувориши? Никто и не ворохнулся в ответ на призыв Илюхина. Ни один барон в законе, ни один граф с большой дороги… Какого происхождения Потанин? Из бесстыжего племени комсомольской элиты брежневской эпохи. Чем занят Черномырдин после вышибона из Дома Советов? Тем, как бы теперь в Думу попасть. Что основал Гусинский? Синагогу на срытой Поклонной горе. Что возглавил Березовский? Субсидирование избрания Лебедя, который даже после того, как Ельцин употребил его и выбросил, все еще корчит из себя Бонапарта.

Какой след они оставят в жизни России? Чем вспомнят их наши внуки? Им давно было сказано:

 
А вы на земле проживёте,
Как черви слепые живут:
Ни сказок про вас не расскажут,
Ни песен о вас не споют…
 

Атаман Заруцкий, министр Степашин и мадам Дементьева

После экономики вторая важная задача, вставшая перед царем Михаилом, была организованная преступность тех дней. Б. Г. Пашков пишет: «Не было ни одного места в стране, где бы казаки не грабили и не опустошали дома россиян» (с. 321). Особенно отличались атаманы Баловень и Заруцкий. Против первого послали князя Алексея Лыкова. Он разбил казаков и три тысячи их во главе с атаманом привел пленными в Москву. Казнили только Баловня, остальных царь простил и, как видно, зря, ибо «еще и в 1616 году шли вести из Владимира, Суздаля, Мурома, Нижнего Новгорода о казацких грабежах».

А еще позорнее было то, что иные казачьи атаманы выступали против царя вместе с врагами Москвы. Так, помянутый донской атаман Иван Заруцкий, бывший наперсником еще и Лжедмитрия Первого (Гришки Отрепьева) и Лжедмитрия Второго (тушинского вора), который даровал ему боярство, теперь объединился с Иштреком, ханом Ногайской орды, и они задумали захватить Самару и Казань. Царь сулил прощение в случае добровольной сдачи. Заруцкий и слушать об этом не хотел. Дело кончилось тем, что воевода Василий Хохлов разбил изменника, он бежал на Яик вместе с польской авантюристкой Мариной Мнишек, доставшейся ему по наследству от Лжедмитриев, и там 25 июня 1614 года был схвачен, привезен в Москву. И уж тут сердобольный царь не стерпел: приказал предателя посадить на кол. А Марина умерла в темнице.

Пройдет много лет, а забот не уменьшится. В 1632 году Михаил вернул России много наших старых городов: Рославль, Невель, Себеж, Трубчевск, Стародуб, Пропойск… (О, русская планида!.. Через триста с лишним лет, в 1943 году, нам снова пришлось отбивать эти города. Помню я и Пропойск тех дней. Тогда Сталин начал давать воинским частям почетные наименования по освобожденным городам, и мы опасались, что наша 50-я армия станет Пропойской. Пронесло. А Симонов написал "Сказку о городе Пропойске".

 
Когда от войны мы устанем,
От грома, от пушек, от войск,
С друзьями мы денег достанем
И выедем в город Пропойск.
Должно быть, название это
Недаром Пропойску дано.
Должно быть, и зиму и лето
Там пьют беспробудно вино…
 

Да, триста лет лилось вино и лилась русская кровь за свою землю…

Но когда воеводы Михаил Шеин и Артемий Измайлов осадили Смоленск, то одновременно с поляками выступили против Москвы крымские татары и донские казаки. И тогда под Смоленском нас постигла большая неудача. Вину за это возложили на воевод, и у обоих в самом прямом смысле полетели головы…

Вот какая строгость за ущерб государству. А ведь и ныне есть воеводы и другие деятели такого рода, что одних следовало бы посадить на кол, а другим отрубить головы. Да хотя бы те ельцинские воеводы, что грозились разделаться с мятежными чеченцами за два часа, а на деле опозорили нашу армию. Шеин-то имел немалые заслуги: почти два года возглавлял героическую оборону Смоленска, заслуживал сочувствия за восемь лет польского плена, успешно возглавлял пушкарский приказ, а вот же не пощадили за тот урон и позор, в чем оказался он виновен позже. А у этих-то какие заслуги, кроме паркетных? Кто из них, что оборонял, кроме, разве что своих жен от посягательства сослуживцев?.. Да нет, никто не жаждет крови, ибо Грачев и Степашин без голов ни в чем не уступают Грачеву и Степашину с головами. Но судить вояк чеченской войны – обязанность и долг любой уважающей себя власти. А их президент-главнокомандующий пожаловал орденами "За заслуги перед Отечеством" да повысил иных в должностях и званиях.

Еще одной большой заботой царя Михаила являлись самозванцы. Ведь после того как одного Лжедмитрия растерзали в Москве, другого в Калуге, самозванцы не перевелись. Был еще Илейка Муромец, которого казаки объявили царевичем Петром, был Сидорка, псковский вор – его двигал на престол все тот же казачий атаман Заруцкий, который позже и себя объявил царевичем Дмитрием, а свою сожительницу Марину Мнишек – Марией Нагой, последней женой Ивана Грозного, матерью Дмитрия. Потом в Крыму объявился еще один Лжедмитрий – Иван Вергуненок, а в Константинополе – сын царя Василия Шуйского. И надо ж было постараться всех изловить, разоблачить и кого повесить, кого четвертовать, кого посадить на кол, кого хотя бы выпороть публично… Словом, это была настоящая эпидемия самозванства.

Что ж, и это нам хорошо знакомо. Разве, вытащив из недр МИДа никому не ведомого Козырева и назначив его министром иностранных дел, то есть объявив весьма крупным дипломатом, Ельцин не создал некое подобие Илейки Муромца? А извлеченный из глубин журнала "Коммунист" Гайдар, известный лишь в кабинетах этого журнала и вдруг ставший главой правительства страны, – чем не Сидорка, псковский вор? Тем паче что он и впрямь обокрал весь народ. А писатель-взяточник Чубайс, призывающий своих собратьев к расцвету наглости и причисленный к лику великих реформаторов, отличим ли от Ивана Вергуненка? А мадам Дементьева, министр, видите ли культуры, в январе этого года при закладке памятника художнику Сурикову заявившая, что "раньше памятники ставили истуканам, а теперь – истинным героям", разве не Марина Мнишек с ее ненавистью ко всему русскому, в частности и к памятникам, поставленным "раньше", в том числе и в советское время, множеству замечательных людей от Юрия Долгорукого до героев Великой Отечественной войны?.. Ведь это к ним ко всем обращен призыв поэта "Надо жить без самозванства!".

Венец и честь

Было в царствование первого Романова немало и других как славных, так и, увы, скорбных дел. Как не вспомнить сейчас, что имели место тогда и царские похороны: в 1635 году погребли Василия Ивановича Шуйского, умершего в 1612-м, то есть за двадцать с лишним лет до этого. История эта драматическая.

17 июля 1610 года Захарий Ляпунов и князь Воротынский, как спустя почти триста лет Гучков и Шульгин, явились к царю и озвучили, как ныне говорят, решение Думы, что он должен отречься от престола и уехать в Нижний Новгород. Услышав это, царь с криком "Как ты смеешь!" кинулся было на здоровенного Ляпунова с ножом. Вот она, русская кровь! А можно ли представить себе, что Николай Второй 3 марта 1917 года в своем салон-вагоне во Пскове решился бы на что-то хоть отдаленно похожее, ну, допустим, залепил бы пощечину Шульгину, человеку довольно деликатного сложения (в 1967 году в Гаграх я его знавал). Нет, это представить невозможно. А ведь еще вопрос, чье положение было трудней. Да, свержения обоих царей требовали не только Думы, но и народ, это так. Однако в июле 1610 года Лжедмитрий Второй стоял уже в Коломне, а поляки после трагической для нас Клушинской битвы захватили Царево-Займище, другие города и даже подмосковный Можайск. В марте же 1917-го немцев не было ни под Петроградом, ни в Ревеле, ни в Минске, ни в Киеве, ни в Одессе… Конечно, не только этим определялось положение, но все же.

Через два дня, 19 июля, Ляпунов с тремя князьями снова явились к царю и объявили, что он должен постричься в монахи. Тот встретил пришельцев так же гневно, как в первый раз, но его схватили и, несмотря на отчаянное сопротивление, постригли, а князь Тюфяков при этом "озвучил" за невольника слова монашеского обета. Потом постригли и царицу, и обоих свезли в Чудов монастырь, где позже поляки и захватили Шуйского… А какое сопротивление Гучкову, Шульгину или генералу Рузскому оказал Николай? Кто за него писал или оглашал обет отречения? Пусто! Он вел себя совершенно так же бездеятельно, как в 1991 году трусливый Горбачев при известии о Беловежском сговоре, по которому он становился уже не президентом СССР.

А в польском плену царь Василий держался так достойно, что о нем говорили: "Лишенный венца, он стал честью России". Так сказать о Николае не было оснований ни после отречения, ни после смерти, хотя и мученической. А что уж сказать о том, кто после свержения стал рекламировать пиццу!

В плену Шуйский и умер. И вот спустя двадцать три года по договоренности с польским королем Владиславом останки бывшего царя перевезли в Москву. 10 июня 1635 года московский люд устремился к Дорогомиловскому монастырю навстречу гробу. Радзинский в беседе со Сванидзе по телевидению уверял, что 17 июля сего года вот так же и ленинградцы рванули в Пулковский аэропорт навстречу екатеринбургским останкам, что иные даже ползли на коленях. Однако на телеэкранах, увы, этих пронзительных картиночек не было. Знать, снова цензура залютовала… Гроб с останками Василия Шуйского, прожившего "бедственную, но не бесславную жизнь", установили в Успенском соборе Кремля. Там его и погребли. Свергнутого, но не отрекшегося…