Текст книги "Внешняя политика России эпохи Петра I"

Автор книги: Владимир Бобылев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

В сражении у Лесной русские войска одержали первую крупную победу над численно превосходящими силами противника, что имело огромное морально-психологическое значение для русской армии. Победа при Лесной была исключительно важна и в военном отношении, подготовив условия для нового более величественного успеха русского оружия под Полтавой. Недаром Петр называл «викторию» при Лесной «матерью Полтавской баталии» и ежегодно торжественно отмечал ее годовщину.

Почти одновременно войска под командованием Ф. М. Апраксина сорвали попытку шведов овладеть Петербургом и Кронштадтом, нанеся им чувствительное поражение в районе Которского залива.

Поражения шведов в октябре при Лесной и под Петербургом во многом изменили соотношение сил в пользу русской армии. Но еще более страшным ударом для Карла XII явился провал его замыслов превратить Украину в военную и продовольственную базу своей армии, что резко ухудшило общестратегическое положение интервентов. Вместо обещанного Мазепой широкомасштабного и массового антимосковского восстания на Украине и присоединения к шведским войскам 20-тысячной казацкой конницы, гетман привел в октябре в лагерь Карла XII лишь две тысячи казаков своей личной гвардии. Обращение Мазепы к населению Украины с призывом встать под знамена шведского короля было встречено гробовым молчанием. Существенную роль в этом сыграли манифесты Петра, в которых широко разъяснялось о целях шведских захватчиков и перешедшего на их сторону Мазепы. В них особо выделялся факт соглашения Мазепы с Лещинским «Малороссийскую землю поработить по-прежнему во унию». И это, как ни парадоксально, отражало действительное положение вещей. Дело в том, что Карл XII, стремясь привлечь к Лещинскому широкие массы польской шляхты, заставил Мазепу подписать универсал, в котором тот объявил Левобережную Украину составной частью коронных земель Речи Посполитой. Этот документ, благодаря умелым действиям русской разведки, оказался в руках Петра, который широко использовал его в пропагандистских целях, активно привлекал к этому украинскую и русскую православную церковь. Страшная перспектива вновь оказаться под гнетом польских панов и униатской церкви вызвала взрыв ненависти к Мазепе, полякам и шведам, поднимая и сплачивая на борьбу с ними самые разные социальные слои населения.

Украинский народ не пошел за изменником, он остался верен союзу с братским русским народом и стал грудью на защиту своей Родины. Вместо колокольного звона и хлеба с солью украинские города встретили захватчиков и их новоявленных союзников артиллерийским и ружейным огнем. Широкий размах приобрело и партизанское движение. Очевидец тех событий писал, что «малороссияне везде на квартирах и по дорогам тайно и явно шведов били, а иных живых к государю приводили, разными способами бьючи и ловлячи блудящих от чего много войска шведского уменьшилося». В районах, занятых шведами, крестьяне уничтожали все запасы хлеба и фуража, покидали деревни и уходили в леса, забирая с собой скот и лошадей. Колоссальные же запасы провианта и боеприпасов, заготовленные для шведской армии в гетманской резиденции в Батурине, были захвачены, а то, что нельзя было вывезти, сожжено конным отрядом А. Д. Меншикова.

Озлобленные неудачами и сопротивлением населения, шведы и мазепенцы сжигали целые города и села, поголовно истребляя их жителей, не щадя стариков, женщин и детей. Однако ни угрозы, ни зверства не смогли остановить освободительную борьбу украинского народа.

После того, как Карлу XII стало ясно, что в лице Мазепы он приобрел не союзника, обладающего реальной военной силой, а лишь политического беженца, он начал связывать свои надежды с поддержкой Лещинского и крымского хана.

После поражения корпуса Левенгаупта при Лесной, король настойчиво призывал Лещинского и генерала Крассау идти на Украину. Но выступить они не могли, так как были связаны активностью войск Сандомирской конфедерации. Русско-польский союз начал приносить реальные результаты. Летом 1708 г. войска А. Сенявского и Г. Огинского нанесли армии Лещинского сокрушительное поражение под Конецполем, а ее остатки оттеснили на север Польши, куда отошел и корпус Крассау. В связи с этим Карл XII уже не мог рассчитывать на их помощь и все свои надежды теперь связывал с антирусскими настроениями крымского хана и правящих кругов Османской империи.

В начале 1709 г. Девлет-Гирей II заверил короля в готовности своих войск, в состав которых, помимо татар, входили отряды запорожцев и бежавших в Крым булавинцев под командованием атамана Некрасова, выступить весной на соединение с главными силами шведов. Однако подобные планы крымского хана не встретили позитивного отклика со стороны султана Ахмеда III, который целиком придерживался политики нейтралитета по отношению к русско-шведской войне. Отказ турок от активности в момент, когда представлялась редчайшая возможность на длительное время ослабить Россию и отбросить ее к рубежам Оки, казалось, противоречит здравому смыслу. И все же смысл в этих «турецких странностях» был. Разумеется, такие акции Петра, как сожжение кораблей азовского флота на глазах представителя султана при ханском дворе и вручение ему крупной суммы денег, демонстрировавшие твердую склонность России к миру, а также успехи русского оружия в кампании 1708 г., благодаря чему, как отмечал австрийский посол в Константинополе И. Тальман, «очень вырос авторитет царя в глазах Турции», не остались без внимания султанского правительства. И все же не эти факторы определили позицию нейтралитета правящих кругов Блистательной Порты.

На протяжении XVI–XVII вв. Османская империя в своей политике по отношению к России и Польше придерживалась стратегической линии достижения ослабленного равновесия между двумя славянскими государствами как необходимого условия дальнейшего крымско-турецкого экспансионизма в юго-восточном регионе и экономического существования Крымского ханства, паразитировавшего за счет грабежа славянских народов. Разжигание перманентного военного соперничества между северными державами являлось основным рычагом практической реализации данной программы. А приводился он в движение, главным образом, Крымским ханством, которое Порта наделила имитированным ореолом полной его независимости от Константинополя. Поэтому можно представить, каким страшным ударом по этой программе стал русско-польский союз, достигнутый в конце XVII в., и какую радость вызвало в Турции известие об избрании на польский престол Лещинского, известного своими антимосковскими настроениями.

Однако вторжение шведов в Россию было встречено правящими кругами империи очень настороженно. В султанском дворце не сомневались в победе Карла XII, но одновременно предвидели и то, что эта победа с неизбежностью приведет к возрождению Великой Польши в границах более обширных, чем границы 1618 г., с включением в ее состав на правах коронных земель Левобережной и Правобережной Украины. Это представляло для Турции не меньшую угрозу, чем движение России к Черному морю. Наиболее отчетливо эту перспективу, в отличие от великого везира Али-паши и Девлет-Гирея II, живших эмоциональными порывами однодневной политики, видел султан Ахмед III. Поэтому он в категорической форме запретил им «работать» на планы польского короля, о которых султан был в достаточной степени информирован. Остались без внимания и заверения Мазепы, пытавшегося, по словам Тальмана, убедить султана, что шведский и польский короли якобы заинтересованы в том, чтобы «казаки были снова укреплены в своих старых правах и тем самым, как свободный народ между Москвой и Турцией, представляли собой прочный барьер». Ахмед III знал истинную цену этим словам.

Русский посол в Турции П. А. Толстой, обладавший тонкой политической интуицией, довольно быстро уловил эту тенденцию в позиции османского правительства. В начале 1709 г. он доносил в Москву: «Извольте быть безопасны от турок и татар на будущую весну; разве татары какие-нибудь малые набеги сделают воровски. Уповаю, что вор Мазепа не может здесь ничего сделать к своей пользе». Эта информация стратегического характера имела огромное значение для русского командования при составлении планов летней кампании 1709 г. Спустя несколько месяцев П. А. Толстой за заслуги перед Отечеством был награжден царским портретом в бриллиантах.

Тем временем шведская армия двинулась на Полтавщину в район, где проходила так называемая «черная сакма» – путь набегов татар в центральные области России. В Стокгольм шла бодрая депеша: «Мы стоим на пути, по которому татары обычно ходят на Москву. Теперь они пойдут туда с нами!» Именно полная уверенность шведского короля в том, что его вскоре поддержит Девлет-Гирей II, явилась важным моментом в составлении им плана летней кампании 1709 г. Карл XII предполагал соединиться с 40-тысячной крымской конницей в Полтаве, а затем развивать наступление через Харьков и Белгород на Москву. Вполне возможно, что «крымский фактор» сыграл решающую роль и в отказе Карла XII начать мирные переговоры, о чем он был извещен русским правительством 2 апреля. Петр соглашался заключить мир со Швецией на условиях уступки России части Карелии и Ингрии с Петербургом на основе денежной компенсации. Но шведский король увидел в этом проявление слабости и страха перед шведско-крымской 70-тысячной армадой. Поэтому ответом на русские предложения стал артиллерийский обстрел Полтавы, которую шведы осадили в середине апреля.

В течение апреля, мая и июня войска Карла XII безуспешно пытались овладеть Полтавой, которую героически оборонял 5-тысячный отряд под командованием А. С. Келена. А известие о подходе татарской конницы так и не пришло и не могло прийти. Существенные просчеты в оценке внешнеполитической независимости Крыма от Турции и явное преувеличение остроты русско-турецких противоречий привели Карла XII и его ближайшее окружение к серьезным ошибкам в области внешнеполитического планирования, в результате чего шведы оказались в полной изоляции накануне решающих сражений.

В этом отношении деятельность русской дипломатии оказалась более эффективной. Петр прекрасно понимал, что вопрос о военной активности Крымского ханства решается не в Бахчисарае, а в Константинополе, где и были сосредоточены усилия русской дипломатии, поддержанные значительными денежными средствами. И хотя мы знаем, что нейтралитет Турции по отношению к русско-шведской войне определялся во многом не русским золотом и мирными демонстрациями Москвы, но, тем не менее, эти акции тоже сыграли свою позитивную роль в том, что Порта так и не «опустила с цепи» рвавшегося в бой Девлет-Гирея II.

Уверенность царя в прочности внешнеполитической парализации Крыма придала ему смелость и решительность в действиях по отношению к его казацким союзникам. После того как в марте 1709 г. кошевой запорожцев Гордиенко поднял антимосковский мятеж, он вскоре заключил соглашение с Карлом XII и ханом, твердо пообещав вместе с ними «идти Москву воевать». Русское правительство сделало все возможное, чтобы мирными средствами удержать казаков от измены, но в ответ Сечь обратилась к Девлет-Гирею II с просьбой принять ее в подданство, а банды Гордиенко стали нападать на отдельные отряды русской армии. Тогда по приказу Петра в мае того же года Запорожская Сечь была взята штурмом. Ее укрепления были взорваны, а все речные суда и плоты, предназначавшиеся для переправы казаков и крымских войск через Днепр, – сожжены. Правда, полного разгрома мятежников достичь не удалось. Часть запорожцев ушла в Крым, а сам кошевой с восьмитысячным отрядом явился в шведский лагерь под Полтавой, что, однако, не привело к изменению соотношения сил в регионе в пользу Швеции.

Индифферентная реакция Крыма на установление русского контроля над Сечью и запрещение Девлет-Гирею II султаном принять запорожцев в свое подданство подвели, наконец-то, шведских политиков к осознанию того факта, что командный пункт внешней политики ханства находится не в его столице, а в Константинополе. Шведы попытались в спешном порядке исправить положение, но все их акции в Турции оказались запоздалыми.

Провал шведского блицкрига и серьезные военные и дипломатические неудачи в борьбе за Украину и в создании шведско-турецко-крымского союза, а также боевые успехи войск Сандомирской конфедерации ослабили международные позиции Швеции в Центральной Европе. Это не замедлило сказаться на действиях бывших участников Северного союза, которые постепенно сбрасывали с себя психологические оковы страха перед Карлом XII и начинали делать первые, пока еще робкие и подчас непоследовательные шаги в сторону активизации своей антишведской политики. Наиболее ощутимым ее результатом явилось подписание в Потсдаме в июле 1709 г., еще до поступления известия о результатах Полтавской битвы, оборонительного договора между Данией, Саксонией и Пруссией. Важнейшим его положением стало обязательство прусского короля Фридриха I не пропускать через свою территорию шведские войска генерала Крассау, если тот направится в Померанию. И хотя договор в целом носил рекомендательный характер, он вызвал в Стокгольме определенную тревогу и сыграл существенную роль в решении Государственного совета Швеции оставить корпус Крассау и войска Лещинского в Польше, несмотря на неоднократные приказы Карла XII прорываться им на Украину.

Политическая сдержанность Потсдамских алиаторов, а также нежелание Дании, Саксонии и Пруссии идти на союз с Россией, явились отражением их выжидательной позиции, которая, в свою очередь, определялась отсутствием, по их мнению, радикальных изменений на шведско-русском фронте в течение первой половины 1709 г.

Разумеется, из окон королевских дворцов Дрездена и Копенгагена трудно было установить реальное соотношение сил на восточном фронте накануне решающих сражений. Да и сам Карл XII не видел или не хотел видеть, как изо дня в день ухудшается его военно-стратегическое и внешнеполитическое положение. И тем не менее он с необъяснимым упорством продолжал претворять в жизнь свою военно-политическую концепцию, которая уже не соответствовала объективным реальностям июня 1709 г.

Итак, внешняя политика России за первую половину Северной войны проделала длинный, сложный и противоречивый путь. Расчеты союзников разгромить Швецию за один-два года оказались несостоятельными. Поражение под Нарвой не только показало неготовность вооруженных сил России к борьбе со шведской армией, но и предопределило стратегическую линию русской дипломатии не допустить в ближайшие несколько лет шведского вторжения в пределы страны. Огромными финансовыми инъекциями и военной помощью ей удалось поддерживать борьбу Августа II против основных сил Карла XII в течение пяти лет, которые были использованы для создания оборонной промышленности и реорганизации вооруженных сил. Значительные успехи в этой области позволили освободить от шведов к концу 1705 г. часть Балтийского побережья, выполнив тем самым программу-минимум, сформулированную в 1700 г. Однако разгром саксонской армии и полная капитуляция Августа II поставили страну перед угрозой шведского вторжения. В связи с этим Петр и возглавляемая им дипломатия развернули беспрецедентную активность с целью создания политического барьера на пути Карла XII в Россию. При этом использовался весь известный набор дипломатических средств, политических вариантов и комбинаций, подчас диаметрально противоположных друг другу. Но достичь поставленной задачи русской дипломатии не удалось. И главной причиной этого явилось несоответствие данной программы реальной расстановке сил на европейской политической арене и ее подкрепленность успехами русского оружия над основными силами шведов. Не на высоте оказалась русская разведка и дипломатия в выявлении истинных намерений гетмана Мазепы и запорожского старшинства. Но были у нее и значительные успехи, одним из которых явился русско-польский союз, сыгравший исключительно важную роль в предполтавский период, а также мирная дипломатическая атака на Константинополь, которая с учетом других факторов способствовала нейтрализации Турции и Крымского ханства.

Крупным военным успехом стратегического значения явилось проведение в жизнь Жолкиевского плана, сорвавшего замыслы Карла XII покончить с Россией в течение летней кампании 1708 г. Исходя из реального соотношения сил, русская армия некоторое время уклонялась от генерального сражения, изматывая противника арьергардными боями и создавая на пути своего отступления безжизненную зону. Постепенно накапливая силы и боевой опыт, русские войска готовились нанести решающий удар. Безуспешные попытки 30-тысячной шведской армии овладеть Полтавой указывали Петру, что время для нанесения такого удара настало.

Полтавская победа и внешняя политика России в 1709–1715 гг.

В начале июня Петр прибыл с Дона в армию, которая располагалась на левом берегу реки Ворсклы, напротив Полтавы. Ознакомившись с обстановкой и состоянием войск противника, царь принял решение дать генеральное сражение 20 июня 1709 г. основные силы русской армии, переправившись на правый берег Ворсклы, заняли позиции в восьми километрах севернее Полтавы. Как только об этом стало известно Карлу XII, он понял, что Петр собирается устроить ему «Нарву наоборот». Поэтому, чтобы не оказаться зажатым между бастионами Полтавы и главными силами русских, король решил начать на следующий день генеральный штурм крепости Однако отчаянные попытки овладеть Полтавой, предпринятые шведами 21 и 22 июня, ничего, кроме колоссальных потерь, им не принесли. Видя, что без артиллерии Полтавой не овладеть, король приказал прекратить атаки крепости и готовиться к генеральному сражению.

Вечером 26 июля Карлу XII сообщили, что Петр ждет подхода своей 40-тысячной нерегулярной конницы, которая должна с юга и запада замкнуть кольцо окружения шведской армии. В этом случае перевес русских будет столь значительным, что они «всю армию его королевскую могут по рукам разобрать». Поэтому, желая упредить столь нежелательное развитие событий, он отдал приказ атаковать противника на рассвете.

В девятом часу утра шведы перешли в наступление, но в результате ожесточенного штыкового боя были вначале остановлены, а затем опрокинуты на всем фронте сражения. Оставив на поле боя более девяти тысяч убитых, остатки шведской армии бежали к Переволочне, где были пленены конными полками А. Д. Меншикова. Шведская армия перестала существовать. Карл XII и Мазепа укрылись в Турции, где последний, по некоторым сведениям, вскоре покончил жизнь самоубийством.

Полтавская победа предопределила победоносный для России исход Северной войны. Швеция не смогла уже оправиться от понесенного поражения. «Карл XII, – писал Ф. Энгельс, – сделал попытку вторгнуться в Россию; этим он погубил Швецию и воочию показал неприступность России»[15]15
  Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 22. С. 17.


[Закрыть].

Значение «приславной виктории» для будущего России прекрасно осознавал и Петр. В письме к Ф. Ю. Ромодановскому он отмечал, что «ныне уже без сумнения желание ваше, яже резиденцию вам иметь в Питербурхе, совершилось чрес сей упадок конечной неприятеля». Естественно, что царь отклонил согласие Карла XII подписать мирный договор на условиях, которые выдвигались русской стороной в апреле 1709 г. После Полтавы он справедливо требовал, кроме Ингрии, уступить России часть Карелии с Выборгом и Ревель, намекая при этом, что в противном случае он будет вынужден пойти на восстановление Северного союза со всеми вытекающими отсюда последствиями для интересов Швеции.

Принятие этих условий Карлом XII положило бы конец войне, поскольку без России ни Дания, ни Саксония на ее возобновление, разумеется, не отважились бы. Однако король отверг эти, на первый взгляд, весьма умеренные требования Дело заключалось в том, что после Полтавы апрельские предложения царя в какой-то мере его устраивали, так как, во-первых, это давало ему временную передышку, а во-вторых, сохраняя контроль над Выборгом и Ревелем, Швеция в любой момент могла силами своего флота блокировать горловину Финского залива и закрыть для России «окно в Европу» Кроме того, шведские войска с плацдармов в Карелии и Эстландии могли держать под прицелом Петербург, Псков и Новгород Но это положение вещей ясно видел и Петр. Весь предыдущий исторический опыт борьбы России за Восточную Прибалтику указывал, что только с решением проблемы Ревеля и Риги она может стать полноценной балтийской державой. Однако о том, чтобы выдвигать эти требования в предполтавский период, не могло быть и речи, в связи с чем царь ограничивался в своих мирных предложениях лишь территориальным минимумом.

Отказ Карла XII пойти на переговоры с Россией был обусловлен и причинами иного порядка. Шведский король со свойственной ему парадоксальной нелогичностью во взглядах на некоторые вещи рассматривал полтавскую катастрофу всего лишь как временную тактическую неудачу, которую можно быстро исправить, опираясь на группировки шведских войск в Польше, Померании, Лифляндии, Эстляндии, Финляндии, Швеции и ее мощный военно-морской флот. К тому же Карл XII надеялся в ближайшее время все же толкнуть Турцию на войну с Россией, что позволило бы ему сконцентрировать свои усилия на петербургском направлении.

Однако в европейских столицах и Константинополе воспринимали ситуацию, сложившуюся на востоке после Полтавы, в совершенно ином свете, чем Карл XII. Постепенно освобождаясь от шокового оцепенения, вызванного известием о гибели шведской армии, политические круги европейских держав и Турции все больше утверждались во мнении, что Полтава привела к резкому изменению соотношения сил в Восточной и Северной Европе в пользу России. Так, советник Людовика XIV герцог Сен-Симон писал, что 1709 год «принес полное изменение положения на севере: упадок, чтобы не сказать, уничтожение Швеции, которая так часто приводила в трепет весь север и не раз заставляла дрожать Империю и австрийский дом, и необычайное возвышение другой державы, доселе известной лишь по названию и никогда не влиявшей на другие страны, за исключением своих ближайших соседей».

Радикальные изменения в расстановке сил на севере Европы с неизбежностью привели к усилению роли и значения России в европейской международной политике. Важнейшим показателем этого явилась та легкость и быстрота, с какой был восстановлен и расширен Северный союз на исключительно выгодных для России условиях.

Как только в Дрездене стало известно о результатах Полтавской битвы, Август II тотчас двинул свою 14-тысячную армию в Польшу. Корпус генерала Крассау и отряды Лещинского, который бросил на произвол судьбы польский трон, поспешно отошли в шведскую Померанию. После вступления русских войск в Люблин Август II в одностороннем порядке денонсировал Альтранштедтский договор и выразил желание возобновить русско-саксонский союз, прекрасно понимая, что в этом случае ему будет гарантировано возвращение польской короны. К этому времени Петр уже принял решение вновь возвести на польский престол Августа II, как наиболее зависимого от него претендента. Переговоры Августа II и царя в Торуне завершились подписанием 20 октября договора, по которому стороны обязались совместно действовать против шведов и сторонников Лещинского и привлечь к союзу Данию и Пруссию. Секретным артикулом определялось, что по окончании войны Лифляндия перейдет в качестве наследственного владения к Августу II, а Эстляндия с Ревелем к России.

Русско-саксонской дипломатии не пришлось, однако, вести борьбу за возвращение Дании в Северный союз, так как уже в конце июля правительство Фредерика IV приняло решение открыть в сентябре боевые действия против шведов и вступить в союз с Россией. И основой для этого решения была, конечно, Полтава. До этого времени, выбитая из Северного союза Травендальским миром, Дания категорически отказывала России возобновить войну против Швеции, несмотря на крайне заманчивые условия, предлагаемые русской стороной. Так, в октябре 1706 г. Петр, помимо крупных субсидий, обещал датскому королю, что «ежели оной в войну вступит, то мы отдадим ему Дерпт и Нарву». Даже разгром шведов под Лесной не изменил позицию Фредерика IV, хотя русский посол в Дании В. Л. Долгорукий обещал ему 300 тыс. талеров единовременно и по 10 тыс. ежегодно до окончания войны, а также значительное количество материалов для флота и 10-тысячный пехотный корпус. После Полтавы русская сторона сняла данные условия, и датскому правительству ничего не оставалось как согласиться с этим. Подписав 22 октября 1709 г. русско-датский договор, Долгорукий с триумфом доносил: «Не дал ни человека, ни шелега!» По договору Дания обязалась в том же году осуществить десантную операцию в Сконе, а Россия – действовать против шведов в Восточной Прибалтике.

Более скромным по своей военной и политической значимости был заключенный 21 октября в Мариенвердере русско-прусский оборонительный договор, согласно которому король Фридрих I обязался не пропускать войска Крассау из Померании в Польшу, за что Петр согласился в ходе будущих мирных переговоров настаивать на передаче Пруссии Эльбинга.

Существенной особенностью всех этих договоров, как и Потсдамского соглашения, составлявших международно-правовую основу вновь воссозданного Северного союза, являлось отсутствие в них положений, предусматривавших ведение боевых действий против шведов на территориях, входивших в состав Германской империи. И это обстоятельство было отнюдь не случайным и имело со стороны русской дипломатии свое логическое продолжение.

Полтавская победа принесла России не только выдающиеся дипломатические успехи, но и внешнеполитические сложности. Политические круги западноевропейских стран увидели в «приславной виктории» крушение стратегического равновесия на Севере Европы, что явилось страшным ударом по доктрине баланса сил, которую в основном проводили в жизнь державы Великого союза. Самой горячей сторонницей данной концепции являлась Англия. В ее основе лежало стремление не допустить монопольного утверждения в Северной Европе какой-либо державы, так как это поставило бы под угрозу вывоз Англией из прибалтийского региона стратегических материалов и сырья для кораблестроения, что имело бы для нее, как островного государства, катастрофические последствия. А после Полтавы таким «монополистом», по мнению британских правящих кругов, могла стать только Россия. Поэтому уже в конце июля в английском правительстве утвердилась внешнеполитическая линия, которая, по словам британского дипломата У. Стаффорда, заключалась в том, что «Англия никогда не потерпит, чтобы шведская корона обессилела и рухнула. Английское влияние должно восстановить прежний баланс между северными державами».

Отправным пунктом проведения в жизнь данной программы стала борьба дипломатии морских держав против восстановления Северного союза, которую они с особой активностью вели в Копенгагене. В Лондоне и Гааге понимали, что после Полтавы дальнейшая судьба Швеции и ее владений в Южной и Восточной Прибалтике будет во многом решаться в борьбе на море, а реальными военно-морскими силами из всех участников Северного союза располагала лишь Дания. В. Л. Долгорукий доносил в октябре, что во время приема в русском посольстве зашел разговор о перспективах датского десанта в Сконе и в тех «разговорах английский и голландский министры явно говорили как им то начинание войны противно». Представители морских держав угрожали датскому правительству новым Траеендалем, если оно возобновит союзный договор с Россией. Но на дворе европейской политики стоял не июль 1700 г., а октябрь «полтавского» 1709 г., о чем незамедлительно и в довольно жесткой форме напомнило правительство Петра. В Гааге А. А. Матвеев публично заявил, что если державы Великого союза отважатся на какие-либо враждебные акции по отношению к Дании, то «царское величество, будучи в союзе с королем датским, воздаст им от своея стороны взаимно за такое от них зло, ежели это увидит». Характерно, что в текст русско-датского договора вошло положение, гласившее, что если некие третьи страны предпримут военное вмешательство в дела Северного союза, то договаривающиеся стороны обязуются поступать с ними «как с общими неприятелями».

Твердая позиция России в датском вопросе объясняется не только изменением соотношения сил в Северной Европе В Петербурге понимали, что в данный момент, когда война за Испанское наследство достигла своего апогея, а решительного безусловного перевеса не наблюдалось ни у одной из сторон, морские державы вряд ли пойдут на конфликт с Северным союзом. Но положение могло измениться в случае заключения мира в Западной Европе, который наступил бы раньше, чем закончилась Северная война. Поэтому, парировав силовой нажим Англии и Голландии аналогичными контрприемами, Петр не стремился к дальнейшему обострению отношений с морскими державами, демонстрируя свою готовность к развитию с ними экономических, политических связей и к мирному диалогу со Швецией.

В своих стремлениях не допустить дальнейшего ослабления Швеция правящие круги Англии не ограничивались лишь приемами силовой дипломатии. В ход пускались и более тонкие средства, одно из которых и предстало в облике «доброго посредничества» Англии в деле достижения мира между Россией и Швецией, предложенного королевским кабинетом в октябре 1709 г. При этом Англия соглашалась принять за основу предложения России, выдвинутые ее правительством во время переговоров А. А. Матвеева в Лондоне в 1707 г Но эти условия после Полтавы уже не соответствовали новой внешнеполитической программе России. Идти же на предварительные переговоры не имело смысла, так как на них, по сообщению Долгорукого, морские державы собирались выступить со Швецией единым фронтом и «все то, что король шведской во время сия войны потерял, Англия и Голландия без наименьшего труда и убытку Швеции возвратить по генеральному миру обещают». Поэтому Петр, демонстрируя высокое политическое искусство, тактично ушел от дипломатических сетей, расставленных ему английским правительством. Царь заявил Витворту, что он не отказывается от услуг королевы, но желает заключить мир «на условиях, способных обеспечить безопасность и потребности его государства» и добавил, что вступление в Великий союз «ему больше по душе, чем посредничество». Этим ответом Петр не только похоронил попытку Англии под видом «медиации» приостановить утверждение России в Прибалтике, но и в сущности предложил морским державам вступить …в Северный союз! Попытки англо-голландской дипломатии свести к минимуму политические последствия Полтавы по ее горячим следам, так и не принесли ей каких-либо позитивных результатов.