Текст книги "Звездный огонь"

Автор книги: Владимир Серебряков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Я мог с ходу представить себе три или четыре способа преодолеть защитный пояс незаметно для радаров.

– Вы сказали «для начала», – подбодрил я его. – Что еще?

– Еще я не могу представить, чтобы кому-то могло понадобиться убивать Сайкса столь хитроумным способом, – заметил Этьенс. – Он пробыл в Бэйтауне или в окрестностях Башни три дня. За это время он мог пасть жертвой десятка несчастных случаев – столь же правдоподобно.

– Например?

– Например, мог позабыть про дыхание, – хмуро предположил Адит. – Или отравиться солью. Или умереть от обезвоживания. Или утонуть… нет, снимаю – он ведь хорошо плавал?

– Как рыба, – подтвердил я вслед за досье.

– А в нашем море трудно не удержаться на поверхности, – закончил индус. – Даже и против своей воли. Два случая, впрочем, было, но то по глупости. Продолжим…

– Все, что вы перечислили, – заметил я, – имеет нечто общее. Мы имели бы на руках труп. А сейчас – не имеем, причем вас этот факт даже не обеспокоил.

– После дранг-бури тела не остается… – заметил было Адит и осекся. – А что столь важного в его трупе?

– Понятия не имею, – признался я. – Но эта деталь меня тревожит.

Воцарилось молчание.

– Так, – нарушил я тишину. – Мне потребуются логи всех радарных станций. Мне нужны досье на соперников Сайкса в восхождении. Это для начала. И… господин директор, я бы просил выделить мне комнату. Полагаю, Академия располагает комнатами дли гостей?

– Разумеется. – Этьенс только обрадовался возможности выставить незваного столичного гостя из своего кабинета. – Рават, проводите, пожалуйста…

– Нет нужды, – прервал я его. – Только выделите мне временный допуск. Я, разумеется, могу обойтись без него, но пользоваться сверхсекретными кодами, чтобы слить воду в клозете, – это уже стрельба по воробьям из пушек, не находите?

Ага. Из гразерных притом.

Директор с кислой миной передал моему секретарю еще один опознаватель – для перемещений по территории Академии. Не Башни, как я заметил. Допуск открывал дорогу на полигон. Надеется, что я сверну себе шею на склонах пика Сикорского?

Вряд ли дождется, решил я про себя. Потому что события разворачивались явно не так, как следовало из отчета местной СБ. Я пока не мог объяснить, на чём основывалась эта уверенность, но ближайшие часы я потрачу не на просмотр безмерно увлекательных логов – интересно, сохранились ли на планете птицы, или в отсутствие нарушителей радар вообще ничего не улавливает? – а на то, чтобы обосновать её… домыслами. Если ничего другого нет.

На объемной карте Башни перед моим вторым зрением полыхала яркая зеленая точка – квартира. Думаю, в жилфонде Пенроузовского института достаточно свободных мест и я никого не стесню. Ноги несли меня сами, желтая искорка на плане методично пожирала изумрудный волосок оптимального маршрута, а во взбаламученном моим шествием киберпространстве кипела работа. Если не зарываться, можно включить в работу изрядную долю простаивающей интелтроники здания, да так, что рават Адит даже серьгу не подергает, недоумевая, отчего стали подтормаживать неприхотливые бытпрограммы. А массивы данных здешней библиотеки по необходимости содержали все мне потребное. Две минуты спустя аннотированный список уже проплывал у меня перёд глазами, накладываясь на бирюзовый костяк Башни, наискось пробитый огрызком моего маршрута.

Планета Ашкелон (вторая в системе Малки), континент Перушт, объект Большой эскарп. Средняя высота – 5340 метров. Средняя скорость ветра в разломе – 23 м/с. Среднегодовая температура – +42° по Цельсию. В попытках восхождения погибло 72 альпиниста-экстремала. (Нескончаемый палящий ураган сметает с отвесной стены фигурки в пестрых облегающих комбинезонах.) Удача улыбнулась шестерым, причем в одном случае – весьма условная, потому что счастливчик до сих пор отбывает под ярмом срок за убийство: чтобы выбраться, он обрезал трос своего напарника, что бесстрастно подтвердили судейские камеры.

Планета Энки (вторая в системе Шамаш), континент Хурр, объект Колодец Тиамат. Глубина – около 4 км (меняется в зависимости от уровня лавы в кратере). (Жуткая вдавлина на лице планеты, будто пальцем промяли горный кряж – до основы, до живого, лавоточащего камня.) Разрешения на спуск экстремалам до сих пор не выдавались, однако заявок подано за три сотни.

Планета Нифльхейм (четвертая в системе иоты Персея, иначе Хель), Северный континент, объект Большая гряда, пик Недоступности. Максимальная высота (зубец Альфа) – 15 872 метра от уровня моря. Температура вблизи вершины – около – 110° С. Попыток восхождения – 15, удачных не было. (Белая мгла. Густой воздух неторопливо несет клубы ледяного праха, и негреющие солнечные лучи причудливо преломляются, будто кракен-альбинос игриво поводит щупальцами. Некуда поставить ногу, некуда бросить взгляд – всюду белизна, и белое пламя на белом, и хрупкие пласты осевшей морозной пыли.) Флаг Доминиона установлен на зубце Дельта путем суборбитального десантирования (бойцами местного гарнизона, на спор).

Дальше я просматривать не стал. Пик Сикорского, как выяснилось, был далеко не самым интересным для профессионального рискуна объектом в Доминионе. Есть и другие – поближе к дому, понедоступнее и поэкзотичнее. Значит, выбрать именно Габриэль у Б.Б.Сайкса имелась также иная причина. Что такого любопытного есть на планете? Кроме Пенроузовской Академии, конечно – но все данные по разработкам Башни любопытный прознатчик из метрополии мог получить, не покидая директорского кабинета, допуск-то имеется.

Хм… На миг мне пришло в голову, что какие-то результаты попросту отсутствуют в локальной сети, но такую нелепицу я отбросил тут же. Не спорю, возможно создать физически выделенную группу мейнфреймов, отсечь от массивов данных… да только стоить это будет очень дорого. Расходы на ТФ-исследования в бюджете Службы не ограничены, но контроль за отгрузками через лифт все же ведется, и Этьенсу пришлось бы долго объяснять круто наращенным ревизорам, зачем ему нестандартное киборудование. И правда – зачем? Гораздо проще воспользоваться информационными барьерами – паролями, фильтрами, – которые вскрывает даже мой, не самого высокого уровня, допуск.

Еще на Габриэле имелся второй институт – прекурсологии. Но никаких артефактов Предтеч. В особенности мобильных, запредельно дорогих на «черном рынке» инопланетных редкостей. Собственно колония, занятая обслуживанием институтов и неторопливой ассимиляцией новоприбывших. И все! Население планеты не дотягивало и до пяти миллионов.

Я чувствовал, что мысли мои начинают ходить по кругу. От постоянного напряжения болели мышцы. Тело повиновалось с трудом; ноги пытались отстать, а голову клонило вперед, будто бы именно мозг рвался к месту долгожданного отдохновения. Двери комнаты приветливо распахнулись передо мной. Я швырнул сумку в угол, рухнул на кровать и только приказал секретарю заблокировать все устройства слежения – микрофоны, камеры, датчики, – прежде чем позволить аптечке впрыснуть наконец в стынущую от ожидания кровь столь желанную порцию препарата.

Фуга.

Мелкая рябь на силастовой пленке, покрывающей потолок. Отражения. Комната превращается в чертеж световых лучей. Медленные аккорды звучат в ушах, рассыпаясь отдельными колебаниями воздуха. Я долго экспериментировал с различными мелодиями, прежде чем выбрать несколько, но предпочитал не знать заранее, какую именно выберет из списка секретарь. Музыка подсказывала содержание бреда даже громче, нежели голоса певцов. Вот и сейчас давно умерший солист пел о нирване, а гитара стонала от боли, погружаясь в черные воды медленно, неотвратимо текущей мимо реки, и вместе с нею тонул я, и ледяные струи, омывая каждый синапс, уносили с собой память…

Когда фаза закончилась, я несколько минут еще лежал, не шевеля ни единой мыслью, приводя в порядок разбежавшиеся воспоминания. Как всегда, процедура нарушила их распорядок, и если не проиндексировать их сразу, то через пару дней я могу оказаться убежден, будто беседовал с Этьенсом до прибытия на планету. Или до ухода с Земли.

Никогда не обращайтесь к гипнургам без лицензии. Мои родители могут это подтвердить. У меня нет причин быть им благодарным даже за то, что меня вообще поволокли на кресло – вряд ли подростковое свинство суть веская причина для коррекции поведения, – но если бы я остался тихим и послушным было бы лучше. Тогда бы я был вполне доволен жизнью. На первые фуги я тоже никому не жаловался, решил, что бесполезно, – но, когда потерял сознание на уроке, меня поволокли в клинику. Компенсировать повреждения не удалось ни тогда – по госстраховке, – ни позднее, когда я стал зарабатывать достаточно, чтобы врачи сами звонили мне с вопросом: «Не могу ли я вам чем-то помочь?»

Проклятый коновал лишил меня сна. Кора мозга не отзывалась не только на утомление, но и на искусственно наведенный ритм сна, удерживая мое сознание в полубреду, на краю яви. А так как без сна мозг долго работать не может, то неудивительно, что я едва не отбросил коньки, покуда под ругань врачей в клинике не получил запредельную дозу нейрипротекторов пополам с ГАМК. Тогда я пережил такой ужас, что меня пришлось лечить по новой – уже от психотравмы. Проклятая смесь позволяла нервным клеткам утрамбовать в долговременную память все, пережитое за последнее время, но те не переставали при этом работать. Назвать это состояние «кошмаром наяву» язык отказывался: не во всяком бреду доведется испытать, что твой мозг превратился в надтреснутую чашу с песком, который медленно-медленно сыплется в щелки.

Позднее удалось составить менее вредный коктейль – из пяти компонентов, – и, когда начинались спонтанные фуги, когда сознание помимо воли начинало меркнуть, уплывая в искаженную реальность, мне достаточно было найти укромное место и переждать наплыв галлюцинаций, заменявших сны. Состояние это мало отличалось от наркозависимости, и я едва не лишился места при Службе, когда кому-то пришло в голову внимательно проанализировать медкарту… хотя чем, с другой стороны, лучше сахарный диабет?

Кроме того, болезнь давала мне ряд профессиональных преимуществ. На меня не действуют никакие снотворные – наркоз в том числе. И умиротворяющие дротики-стрелки, и сонный газ. Пару раз меня это очень выручало. И мне не приходится треть суток проводить в безмысленном оцепенении, как всему человечеству. Хочется думать, что именно способность просиживать ночи напролет в обучающем вирте, а потом с помощью пары инъекций надежно усваивать полученные знания помогла мне вырваться из рижского гетто в местный анклав Ядра, а там – устроиться на Службу.

Ладно, порефлексировали – и будет. Вернемся к нашим альпинистам.

Личные дела соперников уже покоились в моем секретаре-компьютере. Но было их не два, как сказал Адит Дев. Их было три. Я даже усомнился в крепости взбаламученной медикаментами памяти, вызвал запись беседы – нет, все верно. О третьем фигуранте раджпут не упомянул. Даже маршрут его восхождения не был указан на карте плато. Что за притча? Если нестыковки находятся с первого взгляда – это уже не расследование, а цирк. Тем не менее я постарался зафиксировать хотя бы имена всех троих в биологической памяти. Мне показалось интересным, что каждый представлял свою грань габриэльского общества и свою зону юрисдикции – колонию и оба института.

В колониях… простите: согласно указаниям свыше, Земля не является единым государством и уже потому не может иметь колоний. Правильно и политкорректно говорить «домены». Но в быту этим архаичным словечком пользуются исключительно вскормленные на сетевках и патриотических сенз-фильмах производства «Луна-Голдвин-Майер» образчики молодого поколения – и то потому, что связывают со словом «Доминион». Даже само наименование могущественной Службы раскрывает секрет Полишинеля. Так что – в колониях кибернизация обычно захватывает лишь административные центры, и местные глосы из киберпространства поначалу выглядят как офиура-змеехвостка: туловище с ноготок и длинные тонкие щупальца. Постепенно на концах щупалец нарастают такие же узлы-монетки, пускают ростки, и система начинает напоминать корни травы. Габриэль и здесь выбивался из общего ряда. Глобальной опсистемы здешняя сеть не поддерживала; ирреальность распадалась на три достаточно компактные области, соединенные едва видными гейтами. Чем-то картина мне напомнила негатив земной Сети: там в сплошной огневой ткани, в три-четыре слоя намотанной на глобус, зияли прорехи малонаселенных или выпавших из цивилизации регионов, здесь – три факела горели посреди пустыни. Похоже было, что визуализаторы моего секретаря не до конца сочетались с условностями институтского лоса: изображение расплывалось, будто от слез, и все время хотелось сморгнуть, хотя глаза я держал закрытыми.

Так. Интересно, о ком же забыл упомянуть Адит Дев? Я бы поставил на пенроузовца. Уже потому, что на это место удобно было бы поставить бравого парня с роскошными раджпутскими усами. Вряд ли Сайкс-младший разберет, кто взялся с ним биться об заклад.

Однако, к моему удивлению, институтский экстремал оказался женщиной. Доктор Дебора Фукс, сорок три стандартных года, три ученых степени и груда шоколадных медалек. Степень аугментации – семнадцать процентов. Негусто. Опыт восхождений – Швейцарские Альпы и Непреклонный хребет – уже на Габриэле. Опять-таки небольшой. В Башне работает двенадцать лет, на Земле за это время не бывала ни разу. Возникло искушение полюбопытствовать – чем конкретно занимается доктор Фукс, – но я подавил его. Отношение Службы к новейшим ТФ-разработкам изрядно смахивает на паранойю.

Кандидат в покойники номер два: Тадеуш Новицкий, тридцати лет, инженер коммунального хозяйства Бэйтауна. Эмигрировал с метрополии четыре года назад. Степень наращения в досье не указывалась, из чего я заключил, что она близка к нулю. Чип-вшитик, фарфоровые зубы да, может быть, искусственный хрусталик – все, чем может похвастаться подавляющее большинство землян. Никакая экономика, даже в странах Ядра, не выдержит тотальной аугментации населения, особенно когда весь излишек уходит на строительство лифтоносцев, сбрасывающих людскую пену в колонии. Мне показалось значительным отсутствие у поляка альпинистского опыта до переезда. Впрочем, на Земле он занимался подводным экстримом в Балтийском море. Я содрогнулся, представив, что кому-то придет в голову по доброй воле нырять в бурлящий ядовитый ил. Серьезный парень.

И третий самоубийца-неудачник, из Института прекурсологии: доктор Лайман Toy, тридцати пяти лет. При взгляде на его видеоснимок я в первый миг не поверил глазам. Менее спортивной фигуры мне не доводилось видывать. Не то чтобы он был несоразмерно жирен, или, наоборот, тощ до прозрачности, или изувечен загадочными артефактами Предтеч (в действительности профессиональной болезнью прекурсологов является вывих шеи – слишком высоко они задирают нос). Но не размятый нагрузкой жирок, манера двигаться порывисто и неточно, рохлистая мягкость выдавали в нем кабинетного ученого… для тех, кто не мог заглянуть в досье. Степень аугментации доктора Toy достигала пятидесяти семи процентов – уровень полевых агентов Службы. Больше искусственных органов только в телах боелюдей. Экстремальным туризмом до сих пор не занимался.

Способность удивляться у меня к этому моменту уже отнялась. Зачем тогда прекурсологу упрочненные связки и дублирующие мышечные тяжи? Мудры корчить? Или перешел из активного состава… нет, в досье об этом ни слова.

Я вызвал карту часовых поясов планеты. Все поселения, редкими бусинами разбросанные вдоль меридиана, жили по. местному времени Бэйтауна, но пик Сикорского располагался добрыми сорока градусами западнее. Если на долготе Башни солнце уже касалось горизонта, то к тому времени, когда я доберусь до места преступления, оно едва начнет клониться к закату. А фронт дранг-бури следует за линией терминатора, постепенно отставая – это значит, что в моем распоряжении будет добрых десять часов на поиски. Не то чтобы я собирался в одиночку выполнить работу целого раджпутского клана – думаю, на самом деле Адит Дев поставил всех своих родственников просеивать песок в том ущелье – но после стольких нестыковок в его рассказе я не удивился бы, обнаружив неуловимый труп лежащим на белой простыне под проблесковым маячком.

– Рават Адит? – бросил я вслух, устанавливая через лос канал звуковой связи с начбезом.

– Слушаю. – Голос раджпута прозвучал неожиданно тихо.

– Мне потребуется коптер. Я хочу лично осмотреть место преступления.

– М… Полагаю, вам подойдет машина, которую мои подчиненные брали на поиски. Химдетектор в багажном отделении, – отозвался Адит, проявив не свойственную сипаям прозорливость. – Я сброшу вам карту опасных зон на сегодняшний вечер.

– А что, – осведомился я, – планируются эксперименты?

– Разумеется. – Мне показалось, что индус пожал плечами. – Основная тема институтских разработок – создание аннигиляционного двигателя. До сих пор стабильной работы опытных моделей добиться… не удалось.

Об этом я знал. Название, строго говоря, не было точным: А-привод питался не антиматерией. Теоретически, преобразуя вещество в энергию, можно было создать двигатели гораздо более эффективные, чем обычные стеллараторы, с трудом позволявшие разогнать лифтоносец до половины «с». Практически все попытки воплотить благородную мечту кончались очередным кратером посреди бескрайних пустынь.

– Благодарю за предупреждение. – Я склонил голову, забыв, что рават не видит меня. По краю век выстроились чередой иконки принятых файлов. – Вы сможете обеспечить меня постоянным аплинком?

Я опасался, что индус ответит «нет». Мой секретарь, при всем богатстве функций, все же не был оснащён спутниковой антенной.

– Да, ваш коптер оборудован передатчиком, – проговорил Адит. – Что-то еще?

– Нет, спасибо. – Я прервал связь.

Гараж для воздушного транспорта располагался не в самой Башне, а в невысоких пристройках, ступенями покрывавших крутой склон. Пользуясь указаниями секретаря, я без труда нашел новенький «Черномор» местной лицензионной сборки и, наспех прогнав диагностическую программу, поднял машину в воздух.

Автопилот направил коптер прямо в печь склонившегося к самому горизонту солнца. Даже цепляясь лучами за искристый каток Узкого моря, пламенный Адонай не терял бешеного блеска, и видеофильтр предупредительно заслонял его темным пятном, расплывавшимся по обзорному экрану. Я проверил путевую программу и, когда машина начала набирать крейсерскую высоту, позволил себе отрешиться от предстоящих часов полета. Вместо этого я снова вышел в локальную опсистему института, с которой связан бортовой компьютер, и начал обзванивать свидетелей.

Глава 3

Джинн Деборы Фукс сообщил, что хозяйка занята; пришлось успокоить его паролем. Я закрыл глаза, изображение над роговицей приобрело отчетливость и яркость.

Мой звонок застал почтенного доктора в тренировочном зале. Камеры стояли неудачно, видеотекторы не могли создать убедительной имитации присутствия, так что мне приходилось взирать на обнаженное тело Деборы Фукс сверху. Первое впечатление подтверждало тот образ, что сложился у меня под влиянием краткого досье. Эта баба завтракала живыми крокодилами. Мышцы резко выделялись под смуглой кожей, сухой, тонкой и плотной, как пергамент; в сплетении тугих жил угадывался неожиданно массивный костяк – широкие плечи, тощий зад. Я прищелкнул пальцами, разбрасывая по изображению иконки-лупы: двойные шрамы от лапароскопии внизу живота, смутное пятно вживленной аптечки выше левого запястья, едва заметная биотатуировка за ухом – сдвоенные зеркальца Венеры. Чего и следовало ожидать. Полная перестройка гормонального фона. Такая может влезть на пик Сикорского без страховки. Я попытался прикинуть – сумею ли без помощи имплантов поднять штангу, которую доктор выжимала с натужным шипением; выхолило, что нет. Единственным предметом одежды на ней была цепочка с медальоном; даже максимального увеличения не хватало, чтобы разобрать черты девичьего лица под блескучим пластиком.

– Меня нет! – рявкнула немка, когда стопоры подхватили штангу в верхней точке и груз мягко заскользил на гидравликах обратно.

– Боюсь, доктор, что мне придется настоять. – Я сбросил ей свои верительные грамоты.

Лицо Деборы на миг оцепенело, как бывает, когда человек приглядывается вторым зрением.

– Хорошо, герр Михайлов, – процедила она. – Что вас интересует?

Штанга легла ей на грудь; я потянулся через ирреальность к контрольным схемам тренировочного снаряда, задействовал фиксатор.

– Меня интересует ваше неудавшееся восхождение, – пояснил я.

– Все, что можно, я уже сообщила равату Адиту, – бросила немка. – Теперь, может быть, оставите меня в покое?

Она раздраженно шлепнула ладонью по неподатливому стержню.

– Нет, – отрубил я. – Меня интересуют две веши, Во-первых – маршрут, по которому двигались вы.

– Он должен быть в отчете СБ.

– Допустим, его там не было, – улыбнулся я.

Дебора Фукс напряглась.

– Адельфрау, если вы ответите на мои вопросы достаточно полно, я, может быть, позволю вам поднять эту штангу, – подбодрил я ее. – Или вы думаете, что сможете разломать снаряд?

Надо отдать старой кобыле должное – прежде чем ответить, она надавила на штангу всей мощью усиленных мышц. Ничего не вышло – в трензалах всех ветвей Службы снаряды рассчитаны на то, что у кого-то ненароком сработает боевая аугментация. А у полевых агентов мускулы питает не биохимический реактор, а электричество от топливных элементов.

– Хорошо, герр Михайлов, – проговорила немка, убедившись, что сопротивление бесполезно. – Я отвечу на ваши вопросы.

– Благодарю. Но теперь их будет три. Повторяю первый – каким маршрутом вы поднимались на пик Сикорского?

Сам я ничего не понял в потоке ориентиров, но секретарь анализировал данные быстрее – на карте горы на глазах прорисовывалась прерывистая черта.

– Очень хорошо, – похвалил я, когда Дебора закончила. – Теперь второй вопрос: когда вы познакомились с господином Сайксом и как ему удалось вас уговорить…

– Он меня не уговаривал, – перебила меня немка. – Меня пригласил Тадеуш.

– Новицкий?

– Да. Он неплохой человек… для мужчины, и мы пару раз залезали вместе на обрыв Ласточек.

– Куда? – невольно изумился я.

Доктор Фукс отвела взгляд.

– Это неофициальное название. Почти отвесный склон в сорока километрах южнее Башни, между километром и тремя от воды. Здешние экстремалы источили его костылями до такой степени, что стена похожа на сито. Когда Тадеуш увидел его впервые, то сказал: «Самое большое в Галактике гнездовье ласточек». Вот и прилипло.

Мне не приходило в голову, что Бэйтаун может похвастаться большим числом любителей рисковать собой, но не показывать же этого при свидетеле!

– Значит, господин Сайкс вышел на местный клуб зкстремалов, а уже Тадеуш связался с вами? – уточнил я.

– Именно так.

– Тогда третий и последний вопрос, – медленно проговорил я и обратил внимание, как напряглась немка. – Почему вы отнеслись ко мне с такой неприязнью?

– Шпиков нигде не любят, – отозвалась доктор Фукс. – Вряд ли вы можете серьезно навредить мне… но. когда вы представились, я сразу поняла, о чем зайдет речь. Мне бы не хотелось, чтобы что-то случилось с Тадеушем, а за него вы возьметесь непременно. Если уже не взялись.

– Решил начать с вас, – признался я. – А что – СБ подняла большой шум из-за гибели Сайкса?

– Это уже четвертый вопрос, – педантично заметила немка. – Не слишком. Конан…

– Кто?! – выпалил я, не сдержавшись.

– Би-Би Сайкс, – объяснила она. – Старая шутка. Би-би, барбариан, Конан… ассоциативный ряд.

Я хмыкнул.

– Конан был осторожен, но… этого мало. Нужна удача. Его запас вышел.

– Благодарю вас, адельфрау Фукс. Вы мне очень помогли, – пропел я и отключил видеосвязь. Выждал три секунды и только тогда отключил фиксатор штанги.

Не верю в удачу. Вот в несчастье – верю. Но, проведя на Габриэле всего пять часов, я почти убедился, что гибель Конана Сайкса не была случайной – версия, которую сам решительно отвергал на Земле. Отвергал на основании отчета институтской СБ.

Отчет врал. Недоговаривал, но так, чтобы намеренно создать ложное впечатление. Зачем? Что связывает равата Адита Дева… или его начальника с… племянником главы ОВР? Невозможно представить себе убийство, с большей вероятностью привлекающее внимание Сайкса-старшего.

За герметичными стенками кабины трепетал ветер – белый шум турбулентных потоков звучал слишком низко, чтобы восприниматься ухом, но тревожил разум, требуя добавить в кровь транквилизатора. Я вздохнул и приготовился пробираться узкими воротцами киберпространства, чтобы поговорить с доктором Лайманом Toy. Ассенизатор Новицкий стремительно сползал в последние строки списка подозреваемых.

«Внимание, – пробубнил секретарь. – Маршрут пролегает в виду зоны, закрытой для полетов. Установлен контакт с наземными радарными станциями».

Отпаузив вызов, я припал к экрану. Зона лежала за холмами справа, но коптер летел так высоко, что их сглаженные вершины не заграждали обзора. Ничего особенного я не увидел – полигон занимал такую площадь, что немногочисленные бункера терялись в пустынных просторах. Я ожидал почему-то, что вся поверхность Габриэля походит на рыжий стол. Ничуть не бывало; машина уже миновала зону пересохшего шельфа, а материк – за неимением лучшего слова – сохранил следы былого рельефа. Вились темноватые русла мертвых рек, изжелта-серые холмы, будто палые листья, покрывали землю до самого горизонта, кроме здоровенной проплешины, оставшейся чуть позади. Там расплескался камень, обнажив сверкающее зеленоватым обсидианом дно. В отсутствие привычных ориентиров трудно было осознать масштаб, но секретарь подсказал, что в оставленную бушующей флазмой яму уместилась бы институтская Башня. Я запросил у него дату и место проведения следующего опыта; оказалось – в ста двадцати километрах севернее, через шесть часов.

– Хорошо, – произнес я неизвестно зачем вслух. – Теперь соедини меня с Лайманом Toy.

Связь налаживалась долго – так, что я успел заметить паузу. Потом под закрытыми веками вспыхнул свет, и передо мной соткалось пухлощекое лицо доктора Toy.

Прекурсолога я поймал на рабочем месте. Доктор Toy распластался на полетном ложе мертвой лягушкой; пальцы его чуть приметно шевелились, сплетаясь в командные мудры, и в такт их трепету менялись изображения на полутора десятках экранов, занимавших две стены напротив ученого. Я кивнул про себя – с такими объемами информации действительно лучше работать на внешних видеосистемах. Роговичные проекторы или индукционные шлемы просто не дают нужного качества картинки. Разве что глазное яблоко полностью менять и подключаться к нейроптическому интерфейсу…

Некоторые изображения я узнавал – это были самые известные следы Предтеч. В том смысле, что самые большие. Полная масса Королевского улья составляла миллионы тонн, колоссы и Маска Сфинкса ненамного ему уступали. На остальных экранах в пулеметном темпе сменялись диаграммы, внятные только для своего создателя.

– Слушаю, – проговорил Лайман Toy в пространство, не прекращая работы.

Я обратил внимание, что ученый ассимилировался в Ядре куда меньше, чем можно было судить по его имени. В речи его явственно слышался акцент, но я не мог с ходу определить, откуда родом прекурсолог Вряд ли материковый китаец. Сянган?

– Доктор Toy, мне нужно поговорить с вами. – Я передал ему свои проксы, тут же высветившиеся на одном из экранов.

Пару мгновений Toy раздумывал.

– Ладно, – бросил он с таким видом, словно делал мне одолжение. Экраны погасли. – О чем?

– О гибели господина Сайкса, – ответил я.

Toy поднял брови,

– Вряд ли вы станете обвинять в этом меня, – заметил он, – учитывая, что нас в тот момент разделяло несколько десятков километров.

– Именно этот факт я и намерен подтвердить в первую очередь, – отозвался я. – Или опровергнуть… Пожалуйста, сбросьте мне карту вашего маршрута.

Toy пожал плечами. На фоне его колен вспыхнула почтовая иконка; я развернул карту и хмыкнул про себя. Маршрут… совпадал с одним из тех, что демонстрировал в кабинете Этьенса начбез. Выходило, что за рамки отчета выпал Тадеуш Новицкий. И это было более чем странно.

– Благодарю, – промолвил я. – И еще один вопрос. Как вы познакомились с Би-Би Сайксом и почему решили принять участие в восхождении?

Прекурсолог отвел взгляд.

– Собственно… я не был знаком с господином Сайксом лично. О восхождении я узнал от миз Фукс и договаривался тоже с нею.

– Вы никогда прежде не занимались альпинизмом, – напомнил я. – Но полезли на самую внушительную гору планеты. Зачем?

– Сейчас вы спросите, почему у меня такая степень аугментации, – хмыкнул Toy совершенно по-европейски. – Видите ли… вы знаете, чем я занимаюсь?

Я покачал головой.

– Поисками артефактов в системе Адоная, – ответил китаец.

– На Габриэле нет следов Предтеч, – напомнил я вежливо.

Toy радостно закивал. В раскосых глазах его я с ужасом заметил отсвет фанатизма.

– Именно! А почему? – Он развел руками. – Это противоречит всякой логике. Девяносто процентов планетарных систем у звезд спектральным классом выше К5 несут следы посещения внеземными цивилизациями в последние двести миллионов лет. Так почему их нет здесь?

Я пожал плечами.

– Не повезло.

– Везение тут ни при чем, – фыркнул китаец. – Я могу статистически доказать, что следы Предтеч в этой системе можно искать только на Самаэле. Это было ясно мне еще пятнадцать лет назад, когда я впервые увидал карту системы. А в последние годы мне улилось добиться впечатляющих результатов. Я прошел пятнадцать аугментируюших операций, чтобы выдержать этот рейс. И до сих пор я не могу добиться разрешения администрации переоборудовать и использовать баржу! Всего восемьдесят тысяч человеко-часов, и мы сможем добавить свою лепту в копилку знаний о нечеловеческих цивилизациях… но я, похоже, единственный на планете, кого это интересует!

Он снова развел руками. Меня его тирада не впечатлила. Статистически можно доказать что угодно, были бы критерии. И администрацию колонии можно понять: за три месяца, работая в две смены, две бригады ремонтников приведут в порядок брошенную за ненадобностью с запуском орбитального лифта грузовую баржу… а что еще они могли бы сделать за это время?

– И? – подбодрил я замолчавшего прекурсолога.

– Я надеялся, познакомившись с господином Сайксом, воспользоваться влиянием его семьи, – без особого смущения признался Toy. – Увы…

По-моему, он больше горевал по сорвавшемуся полету на Самаэль, нежели по усопшему Конану.

– Эта идея вам самому пришла в голову? – полюбопытствовал я и, когда Toy кивнул, спросил: – А откуда вы знакомы с адельфрау Фукс?