Текст книги "Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого - 2"

Автор книги: Владимир Высоцкий

Соавторы: Валерий Перевозчиков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

Ну а в театре это сделать намного сложнее, поэтому в «Современнике» в спектакле «Свой остров» Игорь Кваша выходит со сцены, чтобы как-то себя «отрубить» от действия, уходит в угол и начинает отдельно, с гитарами, петь эти песни. Вот две песни из этого спектакля я вам покажу. Одна называется «Я не люблю».

Сейчас… Что такое случилось у меня с гитарой?..

Я не люблю фатального исхода…

Там же, в этом спектакле, звучала одна шуточная песня. Там идет разговор по ходу действия о том, что один молодой человек хочет жениться на девушке, против которой сильно возражают родители. А в это время Игорь Кваша выходит и начинает петь такую песню (вы ее тоже, может быть, знаете):

В желтой, жаркой Африке…

У многих песен, у многих стихов очень странная судьба. Например, они написаны просто так, потом попадают в спектакль или в кино или попадают на пластинку. Так случилось с одной из моих песен, которая называется «Песенка о переселении душ, или Об индуизме». Вот такая есть шуточная песня.

Κто верит в Магомета, кто – в Аллаха, кто – в Исуса…

Старенькое не хотите? А зачем приходите? Надо меньше магнитофоны слушать. Тогда все будет новенькое.

Когда приглашают в кино, то очень часто предлагают вместе с тем, чтобы исполнять роль, еще и писать песни и стихи. Я почти все время раньше соглашался на это дело, да и до сих пор продолжаю соглашаться, но у моих песен довольно сложная судьба, даже в кино. Потому что я обычно никогда не пишу вставных номеров. Иногда, редко, если я сам играю и моему персонажу нужно по ходу взять гитару и что-то исполнить, я пишу – для себя.

Так что есть такой прием, когда во время действия вдруг человек берет гитару и начинает петь. И вот я хотел бы, чтобы сейчас вам показали один маленький фрагмент. Я вообще не работаю с фрагментами фильмов никогда, потому что все-таки от этого попахивает такой… ленью. Потому что человек вышел на сцену– он должен делать то, что он может: говорить, петь, читать стихи, верно? А то, что снято, – это уже раньше было сделано. Но для маленькой паузы – себе – и для того, чтобы восстановить у вас в памяти фильм, я вам покажу маленький фрагмент из «Хозяина тайги». Этот кусок, когда мы с нашим актером Валерием Золотухиным разговариваем в палатке и даже вместе поем. Вот, это один из немногих опытов, когда – просто вставной номер. Посмотрите, пожалуйста.

На реке ль, на озере…

Вот здесь персонаж сам исполняет песню, она не звучит за кадром.

Я очень люблю, когда мои песни, которые я пишу специально для фильмов, звучат на титрах, или в конце картины, или на каких-нибудь видах, чтобы действие, то, что происходит на экране, не отвлекало вас от содержания песни. Потому что я всегда пишу песни, чтобы они могли жить и самостоятельно, не только на сцене или на экране.

Было у меня в жизни большое радостное событие, когда я впервые написал песни для фильма. Это был фильм «Я родом из детства», фильм о войне. Играл я там капитана-танкиста, горевшего в танке. Песню из этого фильма «Братские могилы» я вам спел в самом начале. Но в этом кино вообще очень интересно поступили с моими песнями. Например, песня «В холода, в холода», которую вы тоже, наверное, знаете, на пластинках она была…

В холода, в холода…

Эта песня звучит на пластинке, которая играет во время сцены. А потом песню «Братские могилы» поет Марк Бернес, с которым мы дружили, когда он был жив. Он был замечательный певец, великолепно работал с песней… И мы хотели, чтобы был голос, узнаваемый еще со времен войны.

Я пишу очень много военных песен, и меня часто спрашивают: «Почему все время ты возвращаешься к военной теме, когда сам не воевал?» Мы просто дети военных лет, мы как бы довоевываем, и я продолжаю писать эти песни. А вот о воздействии поэтической песни в кино на людей я хочу вам рассказать эпизод, связанный с этим фильмом.

Когда пустили фильм «Я родом из детства»… Там есть такой эпизод: стена, и возлагают венки на могилы неизвестных солдат. Сорок пятый год, только что освободили Минск, подходят какие-то женщины, кладут венки, и звучит песня «Братские могилы». И вот, мы получили письмо на студию: одна женщина, потерявшая память, когда у нее на глазах расстреляли двух сыновей, у нее было очень плохо со здоровьем и т. д. – она посмотрела фильм и написала нам: «Я вдруг узнала место, где произошло это страшное событие», к ней вернулась память.

Конечно, этого места не было, мы его построили, это была стена, выложенная из старых кирпичей, вся выщербленная снарядами и пулями, звучала эта песня голосом Бернеса – и ей показалось, что это то самое место.

Еще я хотел вам показать одну песню, которую я совсем недавно написал. Вот, кто просил новую. Я сейчас спою новую. Эту песню я написал для спектакля «Звезды для лейтенанта». Я часто пишу о погибших друзьях, хотя у меня не было друзей, которые погибли в войну. Но я обычно пытаюсь писать песни изнутри, от имени людей, которые были во время этих событий. Вот послушайте песню о летчике.

Всю войну, под завязку, я все к дому тянулся…

Благодарю вас за то, что вы так принимаете серьезные песни. Вы знаете, у меня всегда как-то на душе тепло от этого, я готов петь сколько угодно, когда людей интересуют и серьез и шутки. Я обычно всегда перемешиваю это и в рассказах своих, потому что можно так построить рассказ, чтобы вы и не очень устали, и не очень успели отдохнуть.

Я чуть-чуть вернусь к театру. Мы продолжали наши поэтические спектакли и сейчас снова к ним вернулись. Мы сделали спектакль о Маяковском, в котором пять человек играют разные его грани. Я играл одного из Маяковских, его поэзию протеста, где он сердился и ругался. Там был лирический Маяковский и т. д. Там тоже было очень много музыки, которую мы сами написали в спектакль.

Наконец, недавняя премьера театра – спектакль «Товарищ, верь!» – по произведениям Пушкина. Причем опять несколько человек играют Пушкина – это же мы придумали, так что сами у себя и украли. Четыре или пять человек, причем не играют его, а вот начинается спектакль так: выходят с двух сторон сцены несколько актеров, идет такая освещенная полоса посредине сцены, мы выходим и все кидаем в эту полосу письма, и письма летят, как осенние листья, и в это время звучит песня Булата Окуджавы:

А все-таки жаль, что нельзя с Александром Сергеевичем

поужинать в «Яр» заскочить хоть на четверть часа…

А потом каждый из актеров поднимает письмо, раскрывает, начинает читать. Мы не пытаемся играть Пушкина, никого в гриме Пушкина нет, а все, со своими лицами, отдаем дань этому самому великому поэту русскому – Александру Сергеевичу Пушкину.

Мы делали спектакль по произведениям Евтушенко, он назывался «Под кожей статуи Свободы», даже задумали спектакль сделать по моим песням. Как он будет называться, я еще не знаю, во всяком случае, придумаю оформление в театре, и там будет двадцать или тридцать вещей, которые будут связаны, чтобы прошло лет двадцать времени. Скажем, с конца пятидесятых годов до теперешнего времени охвачено песнями. Когда это будет, вы, наверное, об этом узнаете: тогда я буду его возить во все места, может быть, доведется приехать к вам и показать его.

Ну вот, я закончил с театром, и только еще несколько слов о кино. Недавно я написал несколько песен в фильм «Бегство мистера Мак-Кинли». Но к сожалению, то, что вы увидите на экране, ничего общего не имеет с тем, что было в самом начале. У меня из-за того, что я пишу песни отдельные, песни-баллады, которые могут существовать отдельно от фильма, иногда случается так, что они не монтируются с фильмом. И вот, я написал девять баллад. Написано вот такими буквами, что я их пою, люди, которые любят, идут смотреть фильм и разочаровываются, потому что я – как черт из бутылки вначале и потом так же – в конце, через два с половиной часа. Я был очень этим расстроен и даже одно время сказал, что совсем не буду писать ничего для кино.

И все-таки мы рабы своих привычек, и человек, который вступил на путь писания стихов для пьес и кино, уже с него сойти не может. И у меня недавно опять была большая потеря. Я написал шесть баллад для фильма «Робин Гуд», который только что снят на Рижской киностудии, написал музыку к этому фильму. И когда посмотрел фильм… Правда, мне-то сказали, что фильм хуже, чем баллады, поэтому баллады надо убрать – фильм-то не уберешь. Ну это лестно все, но очень печально, потому что я очень много вложил в эти баллады. Время другое, мне хотелось отдать дань своим юношеским впечатлениям: мы видели Эррола Флина, американского актера, который играл Робин Гуда, скакал на коне, одной стрелой десятерых пронзает, попадает в чужую стрелу, и вообще удивительный был артист. Но мы это уже видели, а хотели сделать кино немножко другое: да, стреляют, но ведь это – смерть, и кровь льется, и не от хорошей жизни они в лесу скрывались, все эти вольные стрелки, и т. д.

Я написал несколько песен, если хотите, я одну из них вам покажу. Называется она «Баллада о погибших лебедях». После сцены, когда выходят десять лет не видевшиеся влюбленные, только что их обвенчали, – они вышли, а их застрелил оскорбленный рыцарь. И они лежат с двумя стрелами в груди, и звучит такая песня:

Трубят рога, скорей, скорей!..

Это был опыт написания лирических песен, я их почти никогда не писал, и вот в этом фильме они были. Но я думаю, что они не пропадут – я сделаю обязательно пластинку, обязательно выпущу их, они будут звучать, и вы их услышите.

Но я все-таки надеюсь и дальше сниматься в кино, сейчас я снимаюсь в фильме «Арап Петра Великого». Ну и так как уже грешно, если я снимаюсь, не использовать меня как человека, который пишет песни, то и здесь мне предложили написать две баллады – для более полного, что ли, раскрытия человека, которого я играю. Сценарий написали замечательные драматурги Фрид и Дунский. Я работал по их сценарию в фильме «Служили два товарища», они много написали: «Красную площадь», «Жили-были старик со старухой»… И в этом фильме я играю роль именно арапа Петра Великого, Ибрагима, прадеда Пушкина. Я в черном цвете там, меня красят. Иногда видно, что я черный, иногда – нет, свет все съедает, Должен вам сказать, что самое неприятное во время съемок – и на морозе мы там раздетые, но все можно перетерпеть, но вот в этой черной ваксе сниматься – это мука, потому что она смывается очень трудно, потом ее и губкой трешь, лицо до крови почти…

Но скоро уже кончится, я думаю, что скоро вы увидите фильм и услышите, там я пою одну песню. А «Разбойничью» – может быть, я буду петь, может быть, Золотухин, который вместе со мной снимается, играет моего слугу. Вот со мной вы встретитесь на экране, я думаю, что летом, потому что сейчас как раз мы заканчиваем съемки этого фильма.

Теперь я спою вам несколько песен, которые я исполняю в концертах, они звучали и в спектаклях и в фильмах. Например, судьба такой песни, как «Москва– Одесса», тоже очень интересна. Я писал ее для спектакля «Последний парад», и она там была, а потом она появилась на пластинке.

В который раз лечу «Москва – Одесса»...

Спасибо. Я не ухожу, я еще не ухожу.

Так как я много работал для кино, и писал для кино, и снимался в кино, и песня мне всегда помогала, а не мешала, то кино меня натолкнуло на одну такую песню. Я ее исполняю обычно тогда, когда меня киношники просят выступить вместе с ними во время праздников кино – как шутку.

Себя от надоевшей славы спрятав...

Спасибо.

Песня называется «Дальний рейс». Я написал две песни для фильма Одесской киностудии о дальнорейсовиках. Так, к сожалению, только одна вошла, я вам спою – «Случай на дороге».

Я вышел ростом и лицом…

Спасибо. Жалко время терять на это дело, поэтому…

Я хочу вам спеть песню, которая называется «Диалог в цирке». Эта песня сейчас очень популярна и, наверное, опять зна… Да что ж это такое, не успеешь написать– а уж все… Очень сложно работать, знаете, дорогие, когда приходишь, а все тебе текст подсказывают. Ну что ж, значит, так: «Диалог у телевизора», а по телевизору – цирк.

Ой, Вань! Смотри, какие клоуны...

Хотел я вам показать небольшой ролик из «Вертикали», а потом подумал, что не стоит – зачем ролик, когда самому можно работать. Поэтому я сейчас спою песню, она тоже довольно давно написана, но, может быть, вы ее не знаете – другая песня о горах. Называется она – «Ты идешь по кромке ледника».

Ты идешь по кромке ледника…

Спасибо. Благодарю вас!

Дорогие зрители, прекрасные, как всегда, – потому-то для вас и работаем. А я ведь на бис никогда не пою. Знаете почему? Потому что это обман. Все знают, сколько артисты споют, просто они уходят раньше времени, а потом появляются, чтобы вы сказали: «Какой он милый, симпатичный, мы его просили – он остался».

Я никогда не недовыполняю план, я всегда перевыполняю. Или – норму. Я все закончил, все рассказал вам. Тема моей лекции неисчерпаема, о ней можно разговаривать очень много, и много раз, и по-разному. Поэтому я еще, наверное, к вам приеду.

Спасибо вам большое!

ДОЛГОПРУДНЫЙ (21 февраля 1980 г.)

Добрый вечер!

На братских могилах не ставят крестов...

Я начал сразу с песни, чтобы у вас исчезли последние сомнения в том, что перед вами тот, кого вы ждали. А то объявят – и не приедет. Теперь несколько слов о том, как мы сегодня построим нашу встречу, потому что я свои выступления не называю концертами. Как вы понимаете, это совсем не похоже на эстрадный концерт. И хорошо было бы еще зажечь свет в зрительном зале, чтобы я видел глаза. Можно попросить свет зажечь?

Спасибо. Почему я всегда прошу зажечь свет? Потому, что я занимаюсь авторской песней, а не эстрадной. Эстрадная песня – это когда большой оркестр, когда меняются певцы, когда меняются номера, свет мигает, выступают акробаты… И вообще не поймешь: что это, вечер песни или просто эстрадный концерт? Авторская песня – тут уж без обмана. Тут будет стоять перед вами человек весь вечер, один, с гитарой, и рассказывать вам. В общем, ведь это не песни – это стихи, которые положены на ритмическую основу, исполняются под гитару или другой какой-нибудь бесхитростный инструмент. И расчет в авторской песне только на одно – на то, что вас беспокоят так же, как и меня, какие-то проблемы, судьбы человеческие, что нас с вами беспокоят одни и те же мысли и точно так же вам рвут душу или скребут по нервам какие-то несправедливости, горе людское. И так же, вероятно, вам будет интересно посмеяться, как и мне, над теми историями смешными, которые я вам сегодня покажу.

Короче говоря, все рассчитано на доверие. Потому что когда я начинал писать свои песни – это было уже давно, – я никогда не рассчитывал на то, что у меня будет такая колоссальная аудитория в будущем, что будут залы, дворцы, даже стадионы, и не только Здесь, но и в других странах. Я рассчитывал только на очень маленькую группу, маленькую компанию своих близких друзей. Вы многих из них знаете… Ну, некоторых. Мы жили полтора или два года у нашего друга на Большом Каретном, была там такая компания, из которой уже некоторые не живут, – вот Вася Шукшин рано очень ушел, был такой Лева Кочарян, человек, который снял всего один фильм. Он поднялся от ассистента по реквизиту до режиссера без всякой учебы во ВГИКе и т. д. А из ныне живущих, здравствующих и работающих – это Тарковский Андрей, писатель Артур Макаров… Вот в этой компании мы прожили вместе нашу всю молодость, и, в общем, я писал для них.

Я приезжал откуда-то из другого города – и была уже традиция, что я обязательно им привезу новую песню. Они так и ждали. Ну вот, мы собирались вместе, я пел, и я был абсолютно уверен, что их интересует то, что я делаю, что они это слушают, ну если не с удовольствием, то с интересом. У меня было ощущение раскованности, и вообще была атмосфера дружественности, атмосфера доверия, свободы и непринужденности. ·

Ну другое дело, что мы сидели за столом. К сожалению, здесь не поставишь большой стол, но я бы очень хотел, чтобы все-таки эта атмосфера встречи – как будто вы пришли в гости ко мне за песнями, а я к вам приехал в гости их спеть – у нас установилась. Вот что нужно для авторской песни: ваши глаза, уши и мое желание вам что-то рассказать, а ваше желание– услышать. Тогда все будет нормально.

Теперь Меня часто спрашивают, почему я так много пишу военных песен и пою их. Это, конечно, не по той причине, что я прошел войну… Хотя меня часто спрашивают, не воевал ли я, не плавал ли, не сидел ли, не летал ли, не шоферил ли и т. д. Нет, не поэтому. Я просто пишу от первого лица, часто говорю «я», и, вероятно, это вводит в заблуждение людей, они считают, что если я пою «я» от имени шофера, то я был шофером, если какая-нибудь песня про тюрьму, то, значит, я обязательно там был. Все это не совсем так. Во всех этих вещах есть большая доля авторского домысла, фантазии – а иначе не было бы никакой ценности: видел своими глазами, взял да зарифмовал.

Конечно, я очень многое из того, о чем вам пою, придумал. Хотя вот некоторые говорят, что они это знают, эти ситуации знают, бывали в них и даже людей, про которых я пою, они очень хорошо знают. Ну что же, это приятно.

А пишу я о войне так много не потому, что это – песни-ретроспекции. Вы знаете, ведь нечего вспоминать, потому что я этого не прошел. Мы все воспитаны на военном материале, у меня военная семья, есть погибшие в семье – как, впрочем, каждого человека у нас обязательно война коснулась. Это была великая беда, которая покрыла страну на четыре года, и это будет помниться всегда. И пока еще есть люди, которые занимаются писанием и могут сочинять, конечно, они будут писать о войне. Но я пишу о войне не ретроспекции, а ассоциации. Если вы в них вслушаетесь, то увидите, что их можно сегодня петь, что люди – из тех времен, ситуации – из тех времен, а в общем, идея, проблема – наша, нынешняя. А я обращаюсь в те времена просто потому, что интересно брать людей, которые находятся в самой крайней ситуации, в момент риска, которые в следующую секунду могут заглянуть в лицо смерти, людей, у которых что-то сломалось, надорвалось, короче говоря, людей на самом краю пропасти, на краю обрыва. Шаг влево… Или шаг вправо… Как по какому-то узкому канату. У меня даже последняя пластинка, которая вышла, называется «Натянутый канат». И я таких людей в таких ситуациях нахожу чаще в тех временах. Вот поэтому я много пишу о войне. Пусть это вас не обманывает. Я считаю, что это нужно петь теперь, сегодня, да и продолжать в будущем.

Еще одна песня, называется «Тот, который не стрелял»,

Я вам мозги не пудрю, уже не тот завод…

Спасибо. Ну еще одна песня. Действие происходит теперь, а разговор идет о тех временах.

Я сегодня буду вам показывать и прежние вещи, так что даже для любителей они будут казаться новыми, потому что я их давно не пел. Когда я их написал, тогда еще не было такого обилия магнитофонов, такой современной аппаратуры, и поэтому они забыты. Я буду их вытаскивать с нижних полок, отряхивать с них пыль, заменять какие-то слова, куплеты, петь на другую мелодию – и даже для любителей они будут казаться новыми. И так мне тоже будет интересно, я их буду вспоминать. И конечно, я вам буду показывать новые вещи, которых вы еще не знаете.

Следующая песня, прежняя песня моя, называется она «Случай в ресторане».

В ресторане по стенкам висят тут и там…

Спасибо. Ну вот, сейчас пришла пора нам с вами улыбнуться. Я не буду вас сегодня потчевать только серьезными вещами. Песня называется «Песенка о переселении душ». Такая маленькая преамбула: дело в том, что все религии дают нам надежду на какое-то будущее, на хорошее или плохое, в аду или в раю, а вот индуизм – это более изощренная философия. Они считают, что душа наша переселяется после смерти в животных, предметы, растения, насекомых, камни… В общем, кто куда сможет, тот туда и переселяется – это зависит от того, как ты себя вел в этой жизни…

Кто верит в Магомета, кто – в Аллаха, кто – в Исуса…

Спасибо. Вы знаете, вот иногда напишешь песню и вдруг видишь: ну что же, я песню написал, а сам веду себя несоответственно. Вот я, например, после того, как написал эту песню, стал приглядываться совсем по-другому к собакам, к псам, думаю: «А вдруг это какой-то бродячий музыкант раньше был?» Или там кошек каких-нибудь увидишь, думаешь: «Это какие-то дамы определенные были раньше…» Ну вот тоже, значит, с ними ведешь себя по-другому.

Короче говоря, все эти песни воспитывают любовь к животным, я так надеюсь.

Я возьму сегодня географический уклон, и мы сейчас с вами поедем южнее, в Африку. Песня называется «Песенка ни про что, или Что случилось в Африке?». Это – детская народная песня, под нее хорошо маршировать в детских садах и санаториях. Она в маршевом ритме написана. Это если я пою ее для детей, а если для взрослых, то она называется «О смешанных браках».

В желтой, жаркой Африке, в центральной ее части...

Спасибо. Я этому попугаю потом написал биографию. И вот у меня в детской пластинке «Алиса в стране чудес», где написано двадцать шесть или двадцать семь музыкальных номеров и песен, есть история попугая, которой рассказывает, как он дошел до такой жизни, как он плавал, пиратом был и т. д. и т. д. Вот если вас заинтересует, найдите эту пластиночку и послушайте. Там я за попугая пою сам. И это в принципе снимает вопрос, был ли я тем, от имени которого пою. Попугаем я не был. Ни в прямом, ни в переносном смысле.

Если говорить серьезно, я на самом деле никогда никому не подражал и, в общем, считаю это занятием праздным. Просто, когда я услышал песни Булата Окуджавы, я увидел, что можно свои стихи усилить еще музыкой, мелодией, ритмом. Вот и я стал тоже сочинять музыку к своим стихам.

Теперь столько есть подделок, что я сам с трудом отличаю только по каким-то маленьким нюансам. Удивительно! Есть, например, такой человек, который называется Жорж Окуджава. Он взял фамилию Булата, а поет моим голосом. Считается, что это очень несложно. Надо, дескать, выпить лишку, подышать в холодную форточку– и будет уже «под Высоцкого». Это не совсем так. Я вам должен сказать, что они срывают нарочно голоса, делают их больными, а у меня голос не больной, он всегда был таким. Даже когда я был вот таким малолеткой и читал стихи взрослым людям, они всегда говорили: «Надо же! Такой маленький, а как пьет!» У меня всегда был такой глухой голос, это уже от папы с мамой, никуда от этого не деться. Я его, конечно, подорвал немножечко, но все-таки он такой был.

Есть искусство пародии – это ладно, но вообще я считаю, что, когда человек подражает, он просто сам не может ничего и поэтому пытается «под кого-то» делать. Лучше. «под себя», как говорил Маяковский. Это будет правильнее. И вообще, я призываю всех людей, которые владеют этим бесхитростным инструментом и тоже пробуют свои силы в сочинительстве: пытайтесь лучше – сами, как сами можете, как сами видите, как сами понимаете. Вот тогда будет замечательно.

Вообще, интересно в жизни иметь дело с человеком, который – личность, который имеет свое мнение и суждение о тех вещах, о которых он говорит. Я уже не говорю о том, что когда человек пишет, то это же ответственность… Конечно, интересно людям услышать что-то, что им никто другой не расскажет со сцены. Ну представляете, в наш век, когда тебе выплескивают в уши и в глаза потоки информации – телевидение, с экрана кино, телефон, сплетни… Столько информации, что хочется прийти в зрительный зал, чтобы тебе о чем-нибудь новом и интересном рассказали со сцены. А если тебе начинают показывать каких-нибудь других людей – ну в пародии, ладно. Некоторые делают это смешно, другие – менее смешно, но, в общем-то, это такое вторичное искусство, верно?

Ну хорошо. Теперь поехали еще южнее. Мы поедем на острова Новой Гвинеи, и песня называться так будет: «Одна научная загадка, или Почему аборигены съели Кука». Кук – мореплаватель известный, он открыл Новую Зеландию, массу островов… И, по свидетельствам современников, очевидцев и историков, к нему аборигены-дикари относились прилично. Вообще, любили его, даже, говорят, они плакали, когда узнали, что он погиб. Но все-таки съели. Вот – любили и съели. Это бывает, что любят, а съедят, поэтому ничего нового я вам не расскажу. Хотя, если вас интересует… Я спрашивал у смотрителя полинезийского музея, почему у них так долго в силе были законы каннибализма. У них антиканнибальские законы вышли только шестнадцать лет назад. Он говорил: «Ну, в общем, это был вопрос питания, как нету мяса – так настреляем, сколько надо… Что же – на одной рыбе… А вообще, – говорит, – это поверья, традиции, которыми аборигены пользовались тысячелетиями». О том, что, например, если тебе враг храбро сопротивлялся и ты его убил, нужно немедленно съесть его печень – тогда к тебе перейдет его храбрость. Есть и другое, более сложное– тут уже для раздумий: если ты хочешь быть таким же хорошим и приличным человеком, как твой друг, надо съесть его сердце. И вот тут – как же? Как оставаться приличным, убив своего друга? Или дожидаться, когда кто-нибудь другой его убьет, да? Подкарауливать и не мешать это сделать? Ну, короче говоря, считается у них: чтобы самому стать лучше, надо съесть пару хороших людей. Что, в общем, мы часто делаем. Есть еще, конечно, спортивные нюансы. Например, что нужно обглодать коленную чашечку у хорошо при жизни бегавшего человека. Или так: высосать глаз – будешь лучше стрелять и т. д. Я рекомендовал даже некоторым тренерам. Они говорят: «Да, это мы делаем часто – товарища по команде съедим… Но ничего не помогает, результаты не растут от этого». Итак, «Почему аборигены съели Кука…»

Не хватайтесь за чужие талии…

Теперь – немножечко севернее, поедем в Париж. Песня называется «Письмо к другу, или Зарисовка о Париже». Почему «зарисовка»? Потому, что на песню она не тянет, в ней нет второго дна, в ней нет подтекста никакого. Это то, на что упал взгляд в тот момент, когда я там был. Вот такое письмо, послание другу:

Ах, милый Ваня! Я гуляю по Парижу…

Вы знаете, в отличие от других песен, в которых, я повторяю, большая доля вымысла, здесь – чистая правда. Я сам видел эти надписи, читал. Я сначала думал, что это французы, что это какая-то преемственность культуры, а потом понял, что это просто те, которые по «культурному обмену» ехали, там оставили память о себе. И внизу написали: «Здесь был Миша».

Теперь я хочу вам спеть песню, которая, может быть, тоже с географическим уклоном… Сначала опять предисловие небольшое. Последнее время очень много разговоров о различных чудесах, которые существуют вокруг нас. Это, конечно, летающие тарелки, которые многие видели, а некоторые в них даже летали. Один господин сказал, что он там пару лет провел и был на Венере – господин Адомский… Это, конечно, чудовище лох-несское. И вы знаете, что у нас ведь тоже в одном из озер где-то в Якутии было такое чудовище, и человек девять защитили кандидатские, человек шесть – докторские, – как это в пресной воде могла оказаться касатка, да еще живет там. Выяснилось, что это один человек, которому не дали защититься, поселился там, и, как только приезжала экспедиция, он выезжал на резиновой лодке, вот так ставил весло… Это чистую правду я вам рассказываю, он морочил головы всем желающим защититься в течение нескольких лет. И правда, были диссертации по этому поводу с очень важными догадками, даже – где располагалось море, куда оно отступило. Считали, что там море было. Потому что как иначе туда касатка попала – что, ее принес кто-нибудь, что ли? Ну вот, оказалось, что это не касатка – это была резиновая лодка надувная, с веслом. Этот человек жив до сих пор, здравствует. Он прислал письмо в академию по поводу того, что он мистифицировал. Ну, в общем, диссертации в силе.

И конечно, из чудес – Бермудский треугольник, в котором вот уже не один десяток лет исчезают самолеты и корабли и никто не знает – как? Потому что если находят там очевидцев, то они уже все «сдвинуты» и – кандидаты в «желтый дом», как, впрочем, и мы с вами тоже, если будем так сильно увлекаться этими самыми необъяснимыми загадками.

Вот «Письмо в редакцию телевизионной передачи «Очевидное – невероятное» из сумасшедшего дома (с Канатчиковой дачи)».

Дорогая передача! во субботу, чуть не плача…

Я задумал написать большую такую песенную поэму, а может быть… Я даже не знаю, как это будет называться по жанру. Во всяком случае, там будет очень много песен, которые поют лошади. Лошади великих людей, лошади различных профессий – и водовозы, и лошади, которых впрягают в катафалки, и лошади верховые, скаковые, и лошади, повторяю, знаменитых людей Потому что мы знаменитых-то людей помним, а на ком они ездили – в прямом, конечно, смысле – не помним. В переносном смысле, они ездили на народе, это мы знаем, а вот в прямом смысле – на каких лошадях? Я пока собираю материал, потому что я даже не знаю, как этих лошадей зовут. Есть вступление к этой поэме, оно выглядит так:

Мы верные, испытанные кони…

Такое будет вступление. Ну у меня несколько песен есть уже, которые исполняет лошадь. Вот одну из них я вам спою, называется она «Бег иноходца».

Я скачу, но я скачу иначе…

«Песенка о фатальных датах и цифрах»…

Ребята! Зачем вы стоите и беседуете? Обидел вас кто-нибудь? Ну выведите из зала или оставьте, пускай люди слушают. Если уж так случилось, прорвались!

Мы тоже прорывались, когда были студентами. Я на французский театр через крышу лазал, так же прорывались. А потом я уже видел, как прорываются студенты к нам в театр. Когда у меня была премьера «Гамлета», я не мог начать минут пятьдесят. Сижу у стены – хол-лодная стена! – у нас еще отопления не было. А я перед началом минут пять сижу у стены. И вот – не могли начать, потому что пришли студенты, нормальные, прекрасные ребята, прорвались и не хотели уходить. Я бы на их месте сделал то же самое.

Итак, «О фатальных датах и цифрах». Песня посвящена друзьям моим – поэтам.

Кто кончил жизнь трагически, тот – истинный поэт…

Спасибо. Вы извините, что я прерываю ваши аплодисменты, просто я всегда краду время у аплодисментов для песен.

…Вы знаете, это же поразительно. Мне показывали ребята – они записали на многих, многих выступлениях подряд даже те же самые песни, которые я пел. И я совсем не собираюсь петь по-другому. Я пою или рассказываю, исполняю, как в данный момент хочется, и у меня никогда не получается совпадений. Даже мне кажется иногда, что я попал точно в десятку, и так удачно получилось, думаю: я на следующем повторю– и никогда не выходит. Видимо, это настолько живое дело… Ведь вы же сразу становитесь единым организмом, как только попадаете в зал, и пульс этого организма мне, видимо, передается. Я всегда пою по-другому, даже иногда бывает, что на ходу меняешь мелодию, иногда даже некоторые смешные вещи начинают звучать трагичнее и наоборот. Это все зависит от нас с вами.