Текст книги "Правда Бориса (СИ)"

Автор книги: Владимир Положенцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

–Морса хочешь?-спросила не поздоровавшись Ирина.

–Не до морса теперь. Как Федор?

–А-а,-махнула рукой царица.– Лежит. С утрева очухался, велел никого к себе не пускать.

– Очу-ухался,-передразнил Борис.– Ты так спокойна, будто грозы рядом не чуешь.

–Да ты в своем уме, братец! – вспылила Ирина и бросила недоеденный пирог на стол. Отлетевший кусок, попал ей на щеку. Смазала его пальцами, облизала, вытерла их о халат. – Токмо и жду когда ты всерьез к делу приступишь. Все ли продумал?

–Все,-кивнул Борис.-Шуйский то, чего нам надобно, знает. Утром отправляю Губова с Захарьиным в Вену, Кашку с Лопухиным в Лондон. По пять стрельцов им в придачу. Подорожные грамоты выправлены. Что б все честь по чести.

Борис достал подорожные, показал Ирине. Та и смотреть на бумаги не стала, не интересно.

–Давай еще раз расскажи,– сказала царица,– кто и чего куда повезет.

–Ну гляди. Письмо для королевы от царя Федора будет у Васьки Губова, а поедет он с ним в Вену. Послание для Фердинанда у Кашки, он отправится в Лондон. Удивятся, конечно, правители. Ну а что? Ну перепутали как всегда в московском приказе, эка невидаль. У Губова на руках будет якобы мое письмо, написанное обычными чернилами. Я его завтра гонцам покажу и лично вручу Ваське. На самом деле у него будет послание с исчезающими чернилами. Но об том никто кроме нас с тобой знать не будет. Скажу им, что открывать послания ни в коем случае нельзя, иначе вскоре чернила пропадут.

–А Федька Лопухин? Он же стоял у дверей и все слышал!

–Федьку я ужо предупредил, что все будет наоборот.

–Погоди, братец, у меня самой уже голова наоборот. Запутал ты меня.

–Сама же придумала!

–Ну да, придумала, чтоб пустое письмо, якобы от тебя, где ты просишь эрцгерцога мне нового мужа, в Думу попало. А ты эдакого наворотил...

–Ничего не наворотил. Короче, людишки Шуйского наверняка встренут гонцов где-нибудь под Тверью, отберут послания, примчатся с ними в Москву, предъявят в Думе или Земскому Собранию, а там...

–...Молоко прокисшее котам. Как же тогда с бабкой повивальной-то быть? Мне и в самом деле надобно ее из Англии выписать.

–Не волнуйся, сестрица. Я уже передал просьбу королеве через торговца Джерома Горсея. Он на днях домой едет.

–Ага, как вспомню его мадеру, так сразу голова опять кругом идет. А не жаль тебе дружков своих Губова, Кашку да Лопухина? Шуйский ни перед чем не остановится, чтоб заполучить письма, таких головорезов наймет, что и со стрельцы им охранные не помогут. На смерть не иначе их посылаешь.

Борис взял со стола кувшин с морсом, открыл крышку, влил в себя целую половину. Вытерся рукавом, посопел, будто хлебнул польской водки.

–Может, и обойдется,-сказал он наконец.– Живы останутся гонцы. А нет...ну что ж, каждому своя дорога в этом мире прописана. За великое дело головы свои сложат. За Россию. Одни на войне гибнут, другие здесь, выполняя серьезные поручения. Но все мы одного хотим и потому животов своих не щадим-блага своей родине.

–Смотрю я, братец, на тебя и не перестаю удивляться и гадать. Демон ты или ангел? Что более в тебе тьмы или света? Ну я– то ладно, со мной все понятно. А ты вроде за благо, добро, а ни перед чем не останавливаешься.

–Говорил тебе не раз– добро должно быть сильным и решительным. Иногда ради большего добра нужно жертвовать меньшим. В этом моя правда!

–Правда Бориса,-ухмыльнулась царица.– Да, мне тут донесли, что Федька мой, дай Бог ему здравия, очередное коленце выкинул. Либерию Ивана Васильевича перепрятал. Думал, я не пронюхаю. От меня спрятал, чтоб я римлянам не вернула.

–Знаю,-кивнул Борис.– Не останавливай глупого в его глупости, не поможет. Пусть пока приданное Софьи у церкви Иоанна Предтечи полежит, а там перепрячем.

–Не забудь сказать куда, братец,– ухмыльнулась царица.

–Не забуду, сестрица.

Утром, чуть свет Борис собрал гонцов в своих в хоромах. Показал послание, написанное собственноручно эрцгерцогу Фердинанду:

–Государь Федор Иванович сильно занемог, а потому это обращение мое к австрийцу теперь очень важно.

Приблизил письмо к глазам Федора Захарьина, чтобы тот его лучше разглядел.

–Другое письмо,– продолжал Борис,– короле Елизавете. В нем...государь Федор Иванович просит прислать в Москву знахарку, которая помогла бы царице Ирине выносить дитя и при родах.

Василий Губов аж встряхнул головой– что такое, неужто Борис узнал о подмене, но почему тогда ему ничего не сказал? Или нечаянное совпадение? Как же быть? Хитер Годунов, сам запутается в своей хитрости.

Но вслух, конечно, ничего не сказал, продолжал слушать боярина.

Годунов скрутил послание трубочкой, перевязал лентой. Достал второе письмо. Они были абсолютно одинаковы. Только ленты разные– на одной синяя, на другой красная.

–Открывать письма нельзя,– говорил Борис.– Ежели такое случится, то вскоре слова на бумаге исчезнут. Писаны они такими чернилами, что прочитать их можно только раз. Понятно?

Все дружно закивали. Федор Лопухин, кажется, ухмыльнулся. Или Губову просто показалось.

–А теперь откровенно, други,-сказал Годунов, опустившись на стул.– Дело важное и для вас опасное. Наши враги, скорее всего, попытаются перехватить эти послания. А потому будьте готовы ко всему. Но...письма должны быть обязательно доставлены в Лондон и Вену. Всё. Деньги– талеры, шиллинги, гульдены получите у казначея. Днем выступаете, идите собирайтесь. Встречаетесь в Земляном городе у дворцовой слободы. Письма вам передаст мой человек.

Когда вышли во двор, Лопухин как бы ненароком сказал Захарьину:

–Хитрит Годунов. Письмо Елизавете поддельное, не про бабку повивальную там. Писано оно якобы от имени царя. Он просит себе жену вместо Ирины. Но мы холопы, нам все одно, платят щедро и ладно.

–Во-о, как,-покрутил головой Захарьин. -Знаешь откуда?

–От того кто задом лижет блюда,-ухмыльнулся Лопухин.

После обедни на Земляном валу дворецкий передал послания гонцам. Кашке вручил письмо с синей лентой, Губову с красной. Теперь у Василия было два письма-одно обычное, другое написанное исчезающими чернилами. Последнее ему отдал Годунов, тоже с красной лентой, еще накануне. "Оно и должно оказаться в руках злодеев,– сказал он,– не перепутай. С Федьки Захарьина глаз не спускай. Он лазутчик Шуйского, не иначе". Губов ничего не сказал Борису о подмене, и что настоящее письмо спрятал в надежном месте.

Федор Захарьин от Годунова помчался к Ивану Петровичу Шуйскому, рассказал о чем напутствовал гонцов Борис. Князь дал ему рубль. "Не промахнись",-похлопал он Федора по плечу. "Твои люди что ль на нас навалятся? Где?" "Не бойся, тебя не тронут".

До Твери ехали все вместе с десятью стрельцами– далее Кашка с Лопухиным должны были двинуться на Торжок, через Новгород и Нарву морем в Англию, Губов с Захарьиным через Ржев на Великие Луки, Псков, и через Речь Посполитая в Австрию.

Остановились на постоялом дворе, заказали обильный стол, выпивку. Гуляли хорошо, весело, до дыма. Утром не могли вспомнить где сумки, в которых лежали письма. Наконец нашли за топчаном в спальной комнате, куда их спрятал "на всякий случай" Лопухин. Высыпали все содержимое из них на стол, уставились на послания неопохмеленными глазами. Где какое, кто помнит? Красное в Англию или в Австрию? А синее куда? Вот ведь неблазность дикая...

Вспоминали все вместе, рядили, ругались. Но к единому мнению так и не пришли. И вскрывать нельзя.

Однако весь этот спектакль был разыгран исключительно для Федора Захарьина. Якобы после долгих гаданий, Губов незаметно убрал со стола послание с красной лентой, положил вместо него то, что было припрятано у него.

"Красное!– сказал он после этого твердо.– Я теперь верно помню, что Годунов мне отдал письмо с червонной лентой!" "Отдай-ка его мне, Василий Васильевич",– сказал Захарьин и поцеловал того в щеку. "Ну,– отстранился Губов,-еще не опохмелялись. Что ж, ежели у тебя голова крепкая, держи его при себе".

Федор спрятал письмо за пазуху, похлопал себя по груди: "Отсюда не пропадет, здесь в целости и сохранности будет. Неужто наш государь Федор Иванович и впрямь помрет?"

На это никто ничего не ответил. " А что, други, не погулять ли нам здесь еще?-предложил Захарьин.– Заграница никуда не денется, а дороги у нас длинные". "Ладно,-согласился Губов,– и впрямь еще ноги наломаем". И опять пили, ели, веселились в корчме вместе со стрельцами, которые прогнали из кабака весь посторонний люд. "Ну, московиты, – сокрушенно качал головой тверской целовальник, -хуже татарского нашествия. Таких пьяниц еще поищи, даром что Тверь Москве при Иване Великом поклонилась". Ворчал, но обслуживал быстро и угодливо, к тому же платили "московиты" щедро и подносили ему самому. К вечеру он уже не вязал лыка, чуть позже и вовсе уснул на столе. А с московских гостей, как с гуся вода– сами себе уже подносили, сами наливали, швыряли монеты в стойку целовальника, за которой никого не было. Мальчонки -помощники кабатчика, разбежались еще засветло. А ночью стрельцы горланили песни так, что, казалось, сейчас попадают звезды с неба.

В тесной избе на Пресне сидели за длинным столом: князья Иван Шуйский, Иван Татев с женой, княгиней Марфой Ивановной, митрополит Дионисий, крутицкий архиепископ Варлаам Пушкин, дьяк Щелкалов, еще несколько бояр и торговых людей. Было душно и жарко, все сбросили на лавки свои теплые верхние кафтаны. Не сдавалась только Марфа. Она прела, обливалась потом, но песцовую накидку не снимала. Стучала пальцем в перстнях по бумаге, над которой склонился дьяк Иван Тимофеев.

–Пропиши еще про гонения духовные, что устроил нам Годунов.

–Обожди, матушка,– оборвал её Шуйский. Вечно княгиня лезет куда ее не просят. И чего сейчас притащилась, без нее бы не обошлись? Но с другой стороны– чем более народу против Бориса выступит, тем лучше.-Ну ка зачти, Иван, что ужо получилось.

Дьяк откашлялся, придвинул к своим подслеповатым, желтым как у кота глазам, бумагу: "Государь наш и царь всея Руси и...Федор Иванович. Челом бьют тебе холопы твои верные на веки вечные князья...так...и чины посадские, и боярские и епископы и торговый люд.... Доносим тебе о жутком злодействе боярина Бориса Федоровича Годунова, что посмел дерзновенно поднять на тебя руку...Отправил эрцгерцогу Австрийскому Фердинанду письмо, где требует прислать царице Ирине Федоровне мужа взаместо тебя...А тебя и вовсе не почитает, ты мол слаб и немощен и скоро помрешь... А еще удумал злодейство и того хлеще, и отправил письмо королеве Елизавете, где от твоего светлого имени просит прислать тебе тоже новую жену..."

–Погоди,– толкнул в плечо дьяка Татев.– Мы же сами будем просить государя взять себе в жены бабу здоровую, которая бы наследника родила, а получается Бориска нас в том уже опередил.

–Да, но он же отправил послание и Фердинанду!-воскликнула княгиня Татева.– Ты, Иван, не понимаешь дела и не суйся.

"Токмо еще семейных сор здесь не хватало",– ухмыльнулся Шуйский.

–Ничего он нас не опередил,-сказал князь вслух. -А совершил злодейство. Разве государь его об том просил?

Все притихли, задумались, в том числе и Шуйский. Сказал и язык прикусил, а может, и в самом деле просил, кто знает? А с письмом Фердинанду какая-то хитрость. Но отступать теперь уже поздно.

–Где то письмо к эрцгерцогу, о котором мы тут сказываем?-спросил архиепископ Пушкин.– Ты говорил, Иван Петрович, что твои люди его сюда доставят.

Шуйский прислушался. За забором пока не слышно было стука копыт, но он был уверен, что его человек его не подведет. Все сделает так, как договаривались и скоро письмо будет здесь. Сели писать бумагу на имя государя заранее, чтобы утром уже собрать Боярскую думу, пригласить на нее вождей земских и посадских. Царь Федор Иванович вроде как болен, но пусть тогда родовитые люди и решают что с Борисом Годуновым делать. И вообще как дальше быть.

–Не волнуйся, Варлаам,– ответил архиепископу Шуйский.– Все будет как я обещал. Продолжаем, пиши, дьяк: "Посему челом бьем, чтоб ты отстранил от себя вора Бориса Годунова и предал его суровому наказанию. А еще слезно просим тебя, государь, ради чадородия принять второй брак, а свою первую царицу отпустить во иноческий чин". Ну, кажется так.

–Так, Иван Петрович,-кивнул митрополит Дионисий.– Нет более сил проказы Борискины терпеть, а еще более ждать, когда Ирина народит. Хватит!-ударил он посохом об пол так, что княгиня Марфа Ивановна аж подскочила.-Как там Мстиславские в монастыре, Ирина еще жива?

–Тебе, святейший, виднее, что в твоей епархии творится,– ухмыльнулся Шуйский.– Токмо ты напрасно все на Ирину Мстиславскую уповаешь, другие жены царю найдутся.

–Из твого семейства?-приподнял брови митрополит.

–А хоть бы и из моего,-принял вызов Шуйский.-Мы никак тоже Рюриковичи.

–Седьмая вода на киселе, подул и нет ее.

–Ты, Дионисий, говори да не заговаривайся. Наш род ближе к великому князю Новгородскому, нежели какой другой. Наши корни от самого Олега Вещего, что хазар с полянами из Киева прогнал и вотчину князей русских в нём устроил.

–Будет вам! Как сойдутся, так словно собаки с цепи спущенные,– нахмурилась княгиня.– Главное, Годуновых безродных из Кремля выгнать. А жену мы государю подберем. Может, и в самом деле ему с английской королевой породниться?

Все опять замолчали, раздумывая над этим и над тем что Годунов-то на самом деле прав, предлагая Елизавете найти жену Федору. Но только ему-то какая от того выгода? Под себя яму что ль копает? Непонятно.

На дворе залаяли собаки. Кто-то что-то крикнул, холопы принялись отворять ворота. Шуйский подошел к низенькому окошку, но разглядеть через мутное стекло да еще в ночи, ему ничего не удалось. Но он знал кто это.

Вскоре в избу ввалился улыбающийся Федор Лопухин. Увидев знатное общество, сорвал шапку, поклонился.

–Ну как, где?!– нетерпеливо спросил князь.

–У меня,-похлопал себя по груди, не переставая широко улыбаться Лопухин. Вынул свертки, протянул Ивану Петровичу.– Одно письмо Елизавете, якобы от государя Федора Ивановича, другое австрийскому Фердинанду от Годунова.

–Молодец!– приобнял князь Лопухина. Начал было разворачивать одно из посланий, но Федор его остановил:

–Не знаю точно, какое писано пропадающими чернилами. Забыл. Развернешь и вскоре ничего нет. Один раз токмо прочесть можно.

Бояре закашлялись, торговые зачесались, кто-то засопел.

–И что же теперь делать?-спросил Дионисий.

–Ничего неблазного, светлейший. Откроем сии послания завтра в Боярской думе. Все убедятся, что Бориска вор, и того хватит. А там пущай словеса с бумаги пропадают. -Молодец,-похвалил он Лопухина еще раз.– Все ли гладко прошло?

–Гладко.– Федор провел ребром ладони по горлу.– И ахнуть не успели.

Прошло действительно все гладко. Когда ночью в тверском кабаке вроде бы все перепились до неузнаваемости, стрельцы что сопровождали Кашку и Лопухина, спокойно связали стрельцов, что были приданы Губову и Захарьину. Федор во хмелю перед этим кричал, что он Иуда, что купил его, как последнего божевольника за «тридцать сребреников» князь Шуйский. Бросил полученный от него перед отъездом рубль в стенку, плакал на плече сначала у Губова, потом у Кашки. Говорил, что бросит проклятущий, злой мир и уйдет в монахи. Его утешал Федор Лопухин. А потом, когда Кашка, Губов и Захарьин уснули, Лопухин помогал стрельцам вязать их товарищей. Вместе с целовальником их заперли в чулане. Затем Федор спокойно обчистил Василия и Дмитрия, забрал нужные письма.

–Порешить их?-кивнул на спящих от вина и сонного зелья, щедро подсыпанного в кружки, один из стрельцов.

– Я тебе порешу,– показал кулак Лопухин.– Они мне живые надобны. Везите в Мытище, местный воевода предупрежден. Я же во весь опор в Москву.

В Грановитую палату набилось полно народу– и думные бояре, и земские, и думные дворяне и думные дьяки. Всего человек пятьдесят. Причем сидели не как обычно– бояре справа от трона, дворяне и земские– слева, а вперемешку. Гудели, ожидая такого, чего давно уже на Москве не было– потехи с разоблачением родовитого человека, да ни кого-нибудь, а самого брата царицы Ирины Бориса Годунова. Да, чрезмерной воли набрал себе «татарин» в последнее время, многие от него стонут, а ему хоть бы что. И царица...неведомо когда народит и родит ли вообще. А нужна ли пустая баба царю? Сам же государь шибко болен. А не отравили ли его злодеи, те же Годуновы? Ох, род проклятущий. Ежели бы Федор не любил Ирину всем сердцем, давно бы под корень их семейство следовало извести. И куда раньше смотрели!

Дворецкий призвал народ к тишине, постучав тяжелым посохом по начищенному до блеска каменному полу. Вперед вышел разодетый, как павлин Иван Петрович Шуйский– песцовая шуба до пят, накидка шелковая вся в жемчугах, шапка чуть ли ни маномахова . Его старческие глаза сверкали звездным блеском, кончик длинного носа от нетерпения подергивался. Он почесал лоб, поднял руку с двумя свертками.

–Вот!– помахал он ими.– Это доказательства низкого и подлого злодейства боярина Бориса Годунова. Его здесь нет, видно, боится. Но ничего, более никуда не денется и за все ответит.

Князь рассказал что написано в письмах Елизавете и Фердинанду. Бояре и дворяне заохали, заахали. Кто-то потребовал "немедля посадить Бориску на кол" или "сварить на торговой площади в кипятке, а мясо бросить собакам".

Двери палаты широко открылись, в них степенно, с высоко поднятой головой вошла царица Ирина Федоровна. Она опиралась на золоченый посох, шлейф ее длинного платья поддерживал карлик на кривых ножках. По левый локоть-дворецкий, по правую-ключник.

Все встали. Ожидали возможного появления и государя Федора Ивановича. Но он не появился. Ирина Федоровна не торопясь опустилась на царский трон, поправила шапку с горностаевым обкладом, махнула палкой. Бояре и дворяне опустились на лавки вдоль стен. Остался стоять только Шуйский.

–Ну, Иван Петрович, сказывай теперь и мне за что должен ответить мой брат Борис.

Шуйский низко поклонился царице.

–За воровское злодейство, Ирина Федоровна.

–В чем же то злодейство?

–Написал австрийскому эрцгерцогу письмо, в котором попросил для тебя нового мужа. А Федор де неспособен дитя зачать царице, умалишен и вскорости помрет.

–Федор Иванович поправляется, вскоре должно на ноги встанет. А мне другого мужа не надобно.

–Так-то оно так,-смутился Шуйский.– Но брат твой решил иначе...а потому...

–А потому дай-ка мне сие письмо.

–Оно...

–Что оно? При тебе послание?

–При мне.

–Не спрашиваю как добыл, верно опять через кровь. Ну так открывай.

Князь дрожащими пальцами развязал ленты на свертке, развернул. И открыл от удивления рот. На бумаге не было ничего, ни единого слова.

–Ну, читай,– поторопила князя Ирина.-Да покажи другим, что там написано.

Шуйский затоптался словно конь на водопое, встряхнул головой. К нему подбежали земские, засмеялись: "Так там нет ничего! Ну, Шуйский!".

Отбросив в сторону пустую бумагу, князь развернул другой сверток.

–А-а, это письмо королеве Елизавете, сочиненное без ведома государя самим Борисом. Так...

Князь читал, шепча слова себе под нос, и не верил своим глазам. Сглотнул.

К нему подошел дворецкий, забрал из рук письмо.

–Читай, разрешила ему Ирина.

Дворецкий начал: "Любезная наша сестра, добрая королева королев великой Англии, Елизавета..."

Чем дальше читал дворецкий, тем громче шумели на лавках.

"Так брат Борис просит прислать тебе, Ирина Федоровна, повивальную бабку?!"-не удержался от возгласа боярин Свиньин.

–Видимо, так Михаил Петрович. А мне разве умелая бабка не нужна?

Царица встала с трона, натянула спереди платье, демонстрируя округлость живота.

Все загудели еще громче. "Что там еще в письме?"

Дворецкий дочитал послание до конца. Митрополит Дионисий, красный как вареный рак, сказал:

–Но...твой брат предлагает отдать торговлю в России австрийцам, а ,значит, желает поссорить нас с Англией.

–Вряд ли тебе теперь дело до Англии, светлейший. Не того ты ожидал увидеть и услышать. А теперь слушайте все. Князь Шуйский, митрополит Дионисий, Татеевы, архимандрит Пушкин и прочие затеяли против моего брата злой умысел с целью оклеветать его. А значит и унизить меня. Царицу, жену государя, который души во мне не чает. Сия подлость значит и против него. Против всей России. Думаю, надобно считать их всех изменниками. И предать их лютому наказанию, какого они заслуживают.

–Ну, на это у тебя руки коротки!– встал, встряхнул смоляной бородой митрополит Дионисий. Щеки его впали, обтянув скулы, глаза воспалились.– Не забывайся, Ирина, ты токмо придаток к государю!

–У кого это руки коротки?– раздалось с другой стороны палаты.

Дионисий сразу и не разглядел за центральным столбом палаты, подпирающим крестовый свод, кто говорит.

В боковую дверь вошел во всем царском наряде государь Федор Иванович. Царица тут же уступила ему трон, дворецкий принес ей высокий стул, но садиться она на него не стала, не спускала глаз с Шуйского.

– У кого руки-то коротки?-повторил царь, обращаясь к Шуйскому.

Князь молчал.

–То что Годунов без моего ведома в Англию письмо направил,– продолжал государь,– конечно, нелепо. Я все знать должен. Но ведь Борис ничего злого не сделал. Ирина носит нашего ребенка, а я занемог. Вот Годунов и взял всё в свои руки. Что же касается торговли, то и здесь верно. Да , торговать надобно со всеми, в том числе и с англичанами, дружить с ними, этого еще государь Иван Васильевич хотел. Но и с австрияками торговать надобно. А вот пусть они к нам наперегонки побегут, расталкивая друг друга локтями. Ха-ха. Что мнешься, Иван Петрович, давай-ка сюда письмо, какое вы ночью на Пресне состряпали. Мне ведь писали?

–Тебе, государь,– покрылся багровыми пятнами Шуйский.

–Ну так не томи или не желаешь, что б лишние уши его слышали?

Федор поднялся, подошел к Шуйскому, выхватил письмо. Развернул, молча прочел, расхохотался:

–Вот, Иринушка, слушай: "...Посему челом бьем, чтоб ты отстранил от себя вора Бориса Годунова и предал его суровому наказанию. А еще слезно просим тебя, государь, ради чадородия принять второй брак, а свою первую царицу отпустить во иноческий чин". Ну, как тебе?

Ирина вцепилась в спинку стула, словно боялась не сдержать себя: сорваться и плюнуть в лицо князю.

–Что ж, Иван Петрович,– сказала она еле двигая губами. -Спасибо тебе, что полностью открыл на себя очи. Все видали и слышали, как Шуйский, Дионисий и прочие хотели оклеветать меня и моего брата? Или еще есть такие, кто не понял что сие за змеиный выводок! К таким беспамятным обращаюсь: забыли, как князь Шуйский клялся Борису в вечной дружбе после того как чуть не отравил его в своем доме? И что же? Борис его простил, а Шуйский устроил еще одно злодейство против него же. Но то не токмо против брата, а против всего государства нашего. За что и он, и его сотоварищи, повторяю, должны ответить.

"Ответить!"-закричали бояре и дворяне. "За подлость– на колесо!" "Дионисий-бес брыдливый!" "Слава государю Федору Ивановичу и царице Ирине Федоровне!"

Тут вышел Федор Лопухин, ухмыльнулся прямо в лицо Шуйскому. Князь съежился, втянул голову в плечи.

–Теперь я хочу свое слово сказать,– начал Лопухин.– Князь нанял меня, чтоб я убил гонцов Годунова, их охрану и отобрал письма, коими он мог бы укорить Бориса. Федор Захарьин с пьяных глаз проговорился, что и он служит Шуйскому, открестился от него. Письма я забрал, но убивать, конечно, никого не стал, все живы -здоровы. А послания Шуйскому передал, как он и велел, что б выставить его вот так на позор в Грановитой палате.

–Бориска тебя надоумил!-крикнул Шуйский.

–Думай как хочешь, а все видят, что ты, князь, вымесок свинячий.

–Холоп!

–Но не твой.

Лопухин достал из кармана деньги, взвесил на руке:

–Это те, что ты мне дал за измену.

Швырнул монеты в князя. Московки и новгородки покатились в разные стороны, но никто поднимать их не стал.

Шуйского стали толкать, дергать за воротник, пинать ногами. С него слетела дорогущая меховая шапка. Того и гляди до смерти бы замяли. Ирина остановила:

–Не потребно без земского суда! На том и закончим теперь. Поведайте народу, что здесь было.

За дверями Лопухина, который сразу вышел из Грановитой палаты, поджидал Борис Годунов.

–Ну доволен, боярин, как я все обстряпал?– спросил Федор брата царицы.– Ты денег обещал.

–Все получишь, сполна. Гонцов-то моих не шибко помял?

–А-а,– махнул рукой Лопухин.– Что им будет то! Отлежатся немного в темнице мытищенской, залижут раны.

–Отпусти их, надобно ведь и впрямь королеве с эрцгерцогом письма отправить.

Вечером Борис пришел к Ирине. Царица уже готовилась ложиться спать-кушала на ночь любимый медовый пирог с вишней. Увидев брата, поморщилась:

–Вламываешься, как медведь в свою берлогу, а я уже раздета.

–Славно все получилось,– не обратил внимание на ворчание сестры Годунов.-Разошлем теперь всех неблазников по монастырям, там им и место, никто возражать не будет. Я велел до суда Шуйского вместе с сыном Василием под замок посадить.

–Василия-то за что?

–На всякий случай. Змееныш еще никак себя не проявил, но то дело времени. Дионисий уже рясу походную примеряет. Кого желаешь вместо него митрополитом видеть? Я думаю, епископ Коломенский Иов покладистым будет.

–Тебе в том доверяю, братец. И вот еще что...о царевиче Дмитрии в Угличе подумать надобно. Заняться им самое время. Пошли к нему братцев Губовых. Пусть у Нагих освоятся, станут своими. А потом...Было дело, приказной дьяк Никитин в Александрове на ножичек случайно напоролся. Так ведь?

Упоминание о дьяке Никитине Борис вроде бы пропустил мимо ушей.

– Дмитрий из головы не выходит, хоть и незаконнорожденный, а опасен,– сказал он.– Так и сделаю, отправлю в Углич Михаила и Ивана. Славные ребята, шустрые, библиотеку Ивана Васильевича из церкви Вознесения в церковь Ионна Предтечи за ночь перетащили.

–Говорил мне об том уже.

– Я к тому, что в Коломну книги надо сплавить, к Иову. Коль митрополитом станет, рот на замок закроет. Обсудим еще. Что же до мальцов... Они одно из моих писем в твоей в шкатулке подменили.

–Не может быть!

–Ну не они, государь подменил, но братья его на то надоумили. Кстати, письмо это наверняка у Василия Губова осталось, хоть и говорит, что сжег его. И он опасен.

–От Лопухина избавься, много знает. Федьку Захарьина– в монастырь, коль покаялся, там ему и место.

–Не жаль Федьку-то? Ты по нему ведь ночами сохнешь, мечтаешь. Э-э, знаю.

–Что ж из того что сохну. Не пара он мне, помиловаться с ним даже негде. Уж лучше с глаз долой, что б сердце не тревожил. И потом эти Захарьины...Чую, высоко могут взлететь, надо сразу крылья подрезать. А старшего Губова и Кашку в степи что ль отправь, пусть крымчан стерегут.

–Так и сделаю.

– Не пойму для чего ты комедь в Твери разыграл. Князь ведь своих головорезов за гонцами не послал.

– И среди стрельцов охранных наверняка наушники Шуйского имелись. Что б все правдиво было. Никому верить нельзя.

–Да ты и не веришь, даже мне.

–Не верю, сестрица.

–За правду твою тебя и люблю.

Брат и сестра обнялись, поцеловались.

Свобода

«Пароль найден»– сказал бортовой компьютер «Софокл». Но его никто не слышал. Весь экипаж корабля и тележурналисты по– прежнему спали в барокамерах. На экране мониторов всплыли два слова: «ПРАВДА БОРИСА». «Ввожу в Илион». По мониторам побежали нули и единицы, затем что-то щелкнуло, экраны загорелись зеленым светом. В Центре управления кораблем, на столах капитана и штурмана тоже началось оживление– появилась картинка на индивидуальных компьютерах. «Пароль принят,-ответил наконец Илион.– Корректирующие и разгонные двигатели под моим управлением, готовы к работе. Задайте курс». «Послушай, Илион, хватит уже выпендриваться,– сказал Софокл,– ты прекрасно знаешь куда нам надо. Склонение +38, 19, 06, нынешний параллакс 29.65– 1.1, планета Энона». «Принято»,– так же сухо ответил Илион. Звезда Сердце Карла стала пропадать с мониторов, на них появилась удаленная планета, третья от светила. «Включаю ионные двигатели»,-доложил Илион. «Включай,железяка»,-ответил Софокл.

Планета стала медленно приближаться, потом все быстрее, пока не заняла все экраны. "Запрашиваю наземные службы". "Запрашивай". "Стыковка к третьему шлюзу,– через некоторое время сказал Илион.– Кстати, Софокл, черная дыра просила передать тебе большое спасибо за историю, давно она так не развлекалась". "Оба-на! И ты на нормальном человеческом языке разговаривать умеешь! Рад, конечно, что мои фантазии ей понравились, но это не повод воровать межгалактические аппараты посреди вселенной. Это чистое пиратство! Откуда она взялась?" " Кто ж ее знает. По моим расчетам-это осколок черной дыры из галактики IC 1101 скопления Abell 2029. Там бесследно пропали несколько земных экспедиций, возможно, на одном из кораблей хранилась информация о всей земной истории. Знаешь как теперь себя называет черная дыра, что нас пленила? Ирина Годунова". "Забавно. Хорошо хоть отпустила. Пароль оказался довольно простым". "Не уверен, что ей нужен был именно этот пароль". "Боюсь, на обратном пути мы ей снова понадобимся". "Не исключено, готовь продолжение истории". "Ладно. Нужно будить людей. Думаю, из их памяти следует стереть сны, иначе нормально работать не смогут". "Да, верное решение". " Всё,отключаю внешнее воздействие, выравниваю воздушную среду и давление в барокамерах".

Капсулы глубокого сна стали открываться. Первым выбрался из барокамеры продюсер Петя Вельяминов, потянулся. Увидел, что уже продирает глаза оператор Юра Головин.

–Привет, как спалось?– спросил продюсер.

–Замечательно. Снился мне пивной магазин у дома. Представляешь, 57 сортов пива и все бесплатно.

Поднялся и журналист Илья Плетнев.

–А я не помню что мне снилось,– сказал он.– Какие-то обрывки. Вроде как экскурсия по Кремлю– Грановитая палата, Красное крыльцо, колокольня Ивана Великого...

–Эх, вы,– укоризненно покачал головой Петя.– Ларек пивной, экскурсия. А вот мне приснилось, что мы в черной дыре застряли на долгие годы, а Софокл, чтоб она нас отпустила, рассказывал ей какую-то историческую сказку.

–Да-а,-протянул Юра.– Буйные фантазии– повод для посещения врача. Давно говорил, что тебе лечиться надо желтыми медузами, а ты не верил.

В отсек к журналистам вошли капитан корабля Лопухин и доктор Черноземов.

–Здравствуйте, господа,– поздоровался капитан.– С прибытием на Энону.

–Как себя чувствуете, друзья?-в свою очередь спросил врач.

И не дожидаясь ответа, стал дистанционно снимать с них медицинские данные: температура тела, давление, пульс, глубина дыхания. Удовлетворенно кивнул: все в порядке.

Через четверть часа все уже стояли возле главного шлюза корабля. Мониторы показывали внешнюю картинку– трап, транспортер, огромный терминал космопорта, летающие машины в синем, словно акварельном небе.