Текст книги "Керенский"

Автор книги: Владимир Федюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 37 страниц)

ЛЬВОВ

Савинков вернулся из Могилева в Петроград днем 25 августа. К этому времени он постарался отогнать тяжелые мысли. Главное дело было сделано – компромисс с Корниловым найден. Теперь оставалось одно: необходимые бумаги должен был подписать Керенский. Сразу по возвращении Савинков доложил о результатах своей поездки премьеру, а потом по требованию министра путей сообщений П. П. Юренева – и всему составу правительства.

В тот же день Савинков дважды обращался к Керенскому с просьбой подписать наконец привезенные из Ставки бумаги, но тот оба раза отказывался под какими-то надуманными предлогами. Та же ситуация повторилась и на следующий день. С Керенским явно что-то происходило. Он очнулся от транса предыдущих дней и опять прибег к своей любимой манере затягивать и откладывать неприятные ему решения. Серьезных оснований не верить Корнилову у Керенского, по его же собственному признанию, не было. Скорее здесь сработала его пресловутая интуиция: он нюхом чувствовал приближающиеся перемены, хотя вряд ли мог сам сформулировать, в чем они состоят.

Впрочем, некоторая информация, неизвестная Савинкову, у Керенского все же была. 22 августа, когда Савинков выехал в Могилев, в кабинете премьера побывал посетитель, которому было суждено сыграть роковую роль в бурных событиях последующих дней. Это был бывший обер-прокурор Святейшего синода В. Н. Львов. Мы уже много раз упоминали его имя на страницах этой книги, но сейчас настало время познакомиться с ним поближе.

Как и Керенский, Львов был депутатом Четвертой думы, как и тот, в марте 1917 года вошел в состав Временного правительства. В Думе Львов был известен как специалист по делам русской церкви. По этой причине и в кабинете, возглавляемом его однофамильцем князем Г. Е. Львовым, он занял должность главы духовного ведомства.

По свидетельству людей, близко знавших его, Львов был человеком искренним, но в то же время экспансивным и увлекающимся. Он "был одушевлен самыми лучшими намерениями и также поражал своей наивностью, да еще каким-то невероятно легкомысленным отношением к делу". [319]319
  Набоков В. Временное правительство // Архив русской революции. Т. 1. Берлин, 1922. С. 43.


[Закрыть]Львов был верным сторонником Керенского и всячески поддерживал его при любых разногласиях в правительстве. Тем не менее при формировании второго коалиционного кабинета его фамилия выпала из списка министров. Скорее всего, Керенский просто пожертвовал им, чтобы социалисты не кричали о преобладании в составе кабинета цензовых элементов.

Для Львова отставка стала громом среди ясного неба. Потом ему припомнили, что в пылу гнева он называл Керенского своим смертельным врагом. Однако это были не более чем слова, гнев у Львова мог почти мгновенно смениться таким же удушающим обожанием. Не прошло и нескольких дней, как он снова повсюду начал кричать о своем восхищении Керенским, которого именовал не иначе как своим близким другом.

Как бывший депутат Думы, Львов принимал участие в работе Государственного совещания. Даже на него, человека не слишком прозорливого, увиденное произвело гнетущее впечатление. У другого это могло вызвать тревогу, страх за будущее. Львов, с его сверхэмоциональным восприятием окружающего, едва не заболел. Для него навязчивой мыслью стало примирение Керенского и Корнилова.

То, что произошло дальше, на первый взгляд кажется невероятным, совершенно фантастической чередой ошибок. Это очень точно заметил Ф. А. Степун: "Подробное изучение злосчастной путаницы, которую Львов внес в развитие и без того сложных взаимоотношений между Корниловым и Керенским, может привести в полное отчаяние не только социолога, верящего в законы исторического развития, но и всякого человека, не считающего, что мир – сумасшедший дом". [320]320
  Степун Ф. А. Бывшее и несбывшееся. С. 433.


[Закрыть]На деле события, развернувшиеся в последующие дни, были порождением того взаимного недоверия, которое заставляло Керенского, Корнилова, Савинкова и всех других, вовлеченных в эту историю, подозревать друг друга в смертных грехах.

В Москве Львов остановился в гостинице "Националь". Здесь он случайно встретил некоего Добрынского, с которым когда-то был шапочно знаком. Тот имел репутацию авантюриста и пустослова. Патологическая хвастливость была главной чертой Добрынского, а для того, чтобы создавать впечатление о себе как о человеке значащем, он постоянно должен был вращаться в "кругах". Под страшным секретом он рассказал Львову, что недавно был в Ставке, где присутствовал на тайном совещании, которое решило объявить генерала Корнилова диктатором. В Ставке, по его словам, все ненавидят Керенского. На него уже готовится покушение, и премьера специально пригласили в Могилев, для того чтобы арестовать, а то и убить.

Надо сказать, что Добрынский действительно накануне побывал в Ставке, но ездил он туда по частным делам и ни с кем из высшего начальства не контактировал. Но Львов поверил собеседнику и страшно разволновался. Он действительно восхищался Керенским и теперь испугался за него. Львов решил немедленно ехать в Петроград, для того чтобы предупредить Керенского о грозящей опасности. По приезде в столицу он сразу же отправился в Зимний дворец и немедленно был принят Керенским. Уже это выглядит странно – премьер нередко отказывал во встрече и действующим министрам. По словам Керенского, он полагал, что Львов зашел "попросту поболтать". [321]321
  Дело генерала Л. Г. Корнилова. Т. 2. С. 151.


[Закрыть]Примем это объяснение – Керенский знал, что Львов его боготворит, и мог позволить себе получить удовольствие от сеанса восторженного поклонения.

Но разговор с самого начала далеко ушел от публичного признания в любви. Львов начал путано говорить о том, что Керенский теряет авторитет в стране, что против него настроены не только крайне левые, но и правые. Правительству, по его словам, нужно иметь более прочную опору и для этого необходимо ввести в состав кабинета политических деятелей, стоящих правее кадетов. При этом он постоянно говорил так, что создавалось впечатление, будто бы он действует от чьего-то имени.

Керенский попытался уточнить, кого Львов представляет, но тот ответил, что не может этого сказать. Тем не менее Керенский не прервал разговор, не выставил Львова вон. По его словам, он подумал, что Львов действует от имени "родзян-ковской группы", то есть умеренно правых политиков, оставшихся после революции не у дел. [322]322
  Керенский А. Ф. Россия на историческом повороте. С. 238.


[Закрыть]Расстались Львов и Керенский почти дружески. Львов пообещал при следующей встрече рассказать о том, кто стоит за ним. Керенский дал обещание ответить на вопрос о перспективах расширения правительства за счет представителей правого политического крыла. Львов задом пятился к двери, повторяя, что у тех, кого он представляет, есть серьезные силы и влияние. Керенский, улыбаясь, провожал его к выходу. Похоже, он искренне получал удовольствие от этой бестолковой беседы.

Разумеется, никого кроме себя самого Львов не представлял. Возвратившись в Москву, он связался со своим старшим братом Н. Н. Львовым. Тот тоже в недавнем прошлом был депутатом Думы, но, в отличие от младшего брата, имел характер более трезвый и рациональный. Львов-старший входил в руководство Торгово-промышленного союза и обладал прочными связями в деловом и финансовом мире. При встрече братьев младший сообщил старшему, что он только что приехал из Петербурга, куда его вызывал Керенский. По его словам, Керенский пришел к убеждению, что для борьбы с большевизмом необходимо привлечь к управлению общественных деятелей правого толка, и эту задачу премьер поручил ему. [323]323
  Дело генерала Л. Г. Корнилова. Т. 2. С. 233.


[Закрыть]В воображении Львова-младшего всё успело перепутаться. Инициированный им самим визит к Керенскому стал поездкой по приглашению последнего, те предложения, которые высказал он на этой встрече, теперь были вложены в уста премьера. Всё это важно понять, чтобы разобраться в причинах позднейшего конфликта Керенского и Корнилова.

Отметим еще одно обстоятельство: ложь всегда остается ложью, но поведение Добрынского и Львова принципиально различалось по своей природе. То, что у Добрынского было откровенной "хлестаковщиной", у Львова звучало настолько искренне, что вполне могло убедить собеседника. Львов-стар-ший показал на следствии по "корниловскому делу": "Считаю нужным прибавить, что брат мой Владимир благодаря глубоко пережитым душевным потрясениям, связанным с революцией 1917 года, отличался крайней неуравновешенностью характера и порывистостью принимаемых решений". [324]324
  Там же. С. 224.


[Закрыть]Менее деликатные современники прямо писали, что Львов серьезно повредился рассудком. В его мозгу фантазии и реальность настолько переплетались, что различить их не мог и он сам.

Из Москвы Львов выехал в Ставку и 24 августа уже был в Могилеве. Как раз в это время Корнилов провожал в столицу Савинкова. Генерал П. А. Половцев, ехавший тем же поездом, вспоминал, что видел Львова на перроне, но не придал этому значения. [325]325
  Половцев П. А. Дни затмения. С. 192.


[Закрыть]Вечером того же дня Львов отправился к Корнилову. Имя бывшего министра сыграло роль пропуска, и Корнилов согласился принять его. Встреча, однако, длилась всего несколько минут. Ссылаясь на поздний час, Корнилов попросил Львова прийти наутро.

На следующий день в десять часов утра Львов был в кабинете Корнилова. Прежде всего Корнилов спросил, от чьего имени Львов ведет переговоры. Тот совершенно определенно ответил, что действует по инициативе Керенского. На вопрос о письменных полномочиях Львов отвечал, что в таком деликатном деле не может быть лишних бумаг, а лучшей гарантией его полномочий может служить его статус бывшего члена правительства. По его словам, он является "интимнейшим другом" Керенского и потому избран для этого поручения.

Всё сказанное звучало вполне убедительно, и Корнилов попросил гостя перейти к сути дела. Львов начал с того, что в крайне мрачных красках описал происходящее в стране. Единственным выходом из этой ситуации, по его мнению, могла быть только коренная реконструкция власти. Перейдя на пафосный тон, он заявил, что его друг Керенский уполномочил его предложить Верховному главнокомандующему три возможных варианта дальнейшего развития событий: 1) Корнилов становится главой правительства, а Керенский возвращается к частной жизни; 2) Корнилов возглавляет правительство, а Керенский занимает один из министерских постов; 3) правительство делегирует Корнилову полномочия единоличного диктатора. [326]326
  Там же. С. 100.


[Закрыть]

В ответ Корнилов сказал, что положение на фронте критическое. По данным контрразведки, в Петрограде готовится выступление большевиков. Для предотвращения катастрофы необходима твердая власть. "Не думайте, – сказал он, – что я говорю для себя, но для спасения Родины. Я не вижу другого выхода, как передача в руки Верховного главнокомандующего всей военной и гражданской власти". Львов уточнил: "И гражданской?" Корнилов твердо ответил: "Да, и гражданской".

Главковерх заявил, что не может гарантировать жизнь и безопасность Керенского и Савинкова где-либо, кроме Ставки, и потому просит их как можно скорее приехать в Могилев. Он добавил, что предлагает Савинкову пост военного министра, а Керенскому – министра юстиции.

На станцию Львова провожал ординарец Корнилова – прапорщик Завойко. Один из самых приближенных к главковерху лиц, он был в курсе большинства его дел. В разговоре с ним Львов вспомнил о предмете своего обожания. Он спросил: "Корнилов гарантирует жизнь Керенскому?" – "Ах, как может Верховный главнокомандующий гарантировать жизнь Керенскому?" – "Однако же он это сказал?" – "Мало ли что он сказал! Разве Корнилов может поручиться за всякий шаг Керенского? Выйдет он из дома и убьют его". – "Кто убьет?" – "Да хоть тот же самый Савинков, почем я знаю кто…" – "Но ведь это же ужасно!" – "Ничего ужасного нет. Его смерть необходима как вытяжка возбужденному чувству офицерства". – "Так для чего же Корнилов зовет его в Ставку?" – "Корнилов хочет его спасти, да не может". [327]327
  Милюков П. Н. История второй русской революции. С. 358.


[Закрыть]

Позднее Завойко всячески открещивался от этих кровожадных слов. Он говорил, что мог сказать такое только в шутку. "У меня есть отвратительная черта характера – в том случае, когда я вижу перед собой исключительного дурака, отлить ему в разговоре с самым серьезным видом какую-нибудь пулю, идущую вразрез со всем сказанным до того времени". [328]328
  Дело генерала Л. Г. Корнилова. Т. 2. С. 104.


[Закрыть]Но на Львова сказанное произвело сильнейшее впечатление. Он буквально впал в транс. Львов боялся за Керенского, боялся за себя, боялся неправильно передать сказанные ему слова. Из-за этого страха в его помутненном сознании родились какие-то бредовые фантазии.

РАЗРЫВ

Пока Львов трясся в поезде, дела в Ставке шли своим чередом. О визите бывшего обер-прокурора Синода почти никто не вспоминал. Лишь Лукомский, узнав о беседе Корнилова с Львовым, выразил свои опасения по этому поводу. Корнилов ответил, что у Львова репутация порядочного человека. Лу-комского это не убедило: «Что он высокопорядочный человек – в этом и у меня нет сомнений, но что у него репутация путаника – это тоже верно. Но, кроме того, мне вообще это поручение Керенского, передаваемое вам через Львова, не нравится. Я боюсь, не затевает ли Керенский какой-нибудь гадости. Все это очень странно. Почему Савинков ничего не знал или ничего не сказал? Почему дается поручение Львову, в то время как в Ставку едет Савинков? Дай Бог, чтобы я ошибался, но мне все это очень не нравится, я опасаюсь Керенского». [329]329
  Лукомский А. С. Из воспоминаний. С. 115.


[Закрыть]

В тот же день главковерх подписал приказ, в котором говорилось, что постановлением Временного правительства Петроградский военный округ, за исключением самой столицы, переходит в его непосредственное подчинение. В силу этого создавалась Отдельная Петроградская армия в составе войск Петроградского военного округа, Кронштадта, Нарвских позиций и Балтийского флота. Имени главнокомандующего армией в приказе названо не было, хотя секретным распоряжением на эту должность был назначен генерал Крымов. Корнилов помнил о просьбе Савинкова не прибегать к услугам Крымова, но рассчитывал в итоге добиться согласия на его кандидатуру.

Крымов в эти дни находился в Ставке, куда он прибыл еще 13 августа. Вечером 25 августа с ним случайно встретился До-брынский, знавший генерала и раньше. Крымов ему сказал: "Иду в распоряжение военного министра по просьбе Савинкова, 27-го выступают большевики, если будет восстание, отобью охоту его повторять…" Добрынский спросил: "А как будет с Советом рабочих и солдатских депутатов?" – "О них не знаю.

Впрочем, если кто из них словом или делом поддержит большевиков, то я исполню долг перед родиной…" [330]330
  Дело генерала Л. Г. Корнилова. Т. 2. С. 233.


[Закрыть]В тот же день Кры-мов составил приказ, в котором в качестве главнокомандующего Отдельной Петроградской армией объявлял Петроград, Кронштадт, Петроградскую и Эстляндскую губернии, а также Финляндию на военном положении. На этих территориях вводился комендантский час, запрещались забастовки, митинги и собрания, восстанавливалась предварительная цензура печатных изданий. Население было обязано немедленно сдать имеющееся у него оружие. Виновные в злостных нарушениях, а также уличенные в грабежах и насилиях должны были расстреливаться на месте. Параграф десятый содержал прямую угрозу: «Предупреждаю всех, что на основании повеления Верховного главнокомандующего войска не будут стрелять в воздух». [331]331
  Революционное движение в России в августе 1917 г. С. 434.


[Закрыть]

Петроград был поделен на три части по числу дивизий, предназначенных для того, чтобы занять город. К приказу были приложены копии плана Петрограда, на которых были отмечены казармы и фабрики с приблизительным указанием численности расквартированных там солдат и вооруженных рабочих. Приказ был составлен только в семи экземплярах (трех машинописных и четырех переписанных от руки). [332]332
  Дело генерала Л. Г. Корнилова. Т. 2. С. 65.


[Закрыть]Объяснялось это желанием сохранить в тайне детали операции до ее начала. Ни Крымов, ни Корнилов не скрывали сам факт продвижения армии к Петрограду, поскольку были убеждены, что действуют в полном согласии с Керенским.

Крымов выехал из Могилева около полудня 26 августа. В тот же день вечером в кабинете Корнилова собрались Фи-лоненко, Завойко и некоторые другие лица из ближайшего окружения главковерха. Назначение Корнилова главой правительства рассматривалось присутствующими как само собой разумеющееся, разговор шел о конкретных формах реорганизации верховной власти. Установление единоличной диктатуры было признано нежелательным, а потому было решено создать орган диктатуры коллективной – Совет народной обороны. Председателем его должен был стать Корнилов, а Керенский занять пост его заместителя. В совет планировалось также включить Алексеева, Колчака и известных политических деятелей от умеренных социалистов до представителей старой бюрократии. После совещания Корнилов остался работать над бумагами, а Завойко, Аладьин и полковник Голицын за вечерним чаем обсуждали технические детали ожидавшегося приезда Керенского. С этим обитатели губернаторского дома и разошлись спать, не подозревая о том, что маховик будущих трагических событий уже раскрутился вовсю.

В Петрограде утро 26 августа тоже не предвещало ничего необычного. В первой половине дня Савинков дважды обращался к Керенскому с просьбой подписать документы, привезенные им из Ставки. Керенский по привычке уходил от ответа, но наконец согласился заслушать доклад Савинкова о его поездке в Могилев на вечернем заседании правительства. К этому времени, подчиняясь распорядку премьера, кабинет перешел на ночной режим работы. Заседание было назначено на десять вечера, что было далеко не самым поздним временем. Но за оставшиеся часы все планы изменились кардинальным образом.

Поезд, в котором ехал Львов, прибыл в столицу в два пополудни. С вокзала Львов позвонил во дворец, но Керенский назначил ему аудиенцию лишь вечером. Остававшееся до этого время Львов провел на квартире у Милюкова. Показательно, что сам Милюков ни словом не обмолвился о деталях этой встречи, хотя можно быть уверенным, что Львов не утерпел и передал хозяину какие-то подробности своего поручения. Так или иначе, но в шестом часу Львов перешагнул порог кабинета Керенского.

Керенский встретил его приветливо. Он спросил: "Вы опять по тому же делу?" Львов ответил: "Нет. Тут обстоятельства изменились". Он сбивчиво начал говорить о том, что Керенскому грозит опасность, что он приехал предупредить об этом. Видя, что собеседник на это не реагирует, Львов наконец собрался с духом: "Я должен передать вам формальное предложение". – "От кого?" – "От Корнилова". Суть рассказа Львова сводилась примерно к следующему: в ближайшие дни в Петрограде готовится выступление большевиков, предупредить это можно единственным способом – передать всю полноту власти в руки Корнилова. В новом правительстве Керенскому будет предоставлен пост министра юстиции, пока же ему необходимо ради собственного спасения срочно выехать в Ставку.

Сначала Керенский не поверил: "Бросьте шутить, Владимир Николаевич!" Но Львов взволнованно убеждал его в том, что единственный выход для него – это принять требования Корнилова. Керенский бегал взад и вперед по огромному кабинету. В голове у него уже рождался план. Он предложил Львову, если тот ручается, что действительно передаст поручение Корнилова, записать его требования. Львов сел за стол и тут же написал короткую записку:

"Генерал Корнилов предлагает:

Объявить г. Петроград на военном положении.

Передать всю власть, военную и гражданскую, в руки Верховного главнокомандующего.

3. Отставка всех министров, не исключая и министра-председателя, и передача временного управления министерств товарищам министров вплоть до образования кабинета Верховным главнокомандующим". [333]333
  Революционное движение в России в августе 1917 г. С. 442.


[Закрыть]

Именно этот документ позднее везде фигурировал как "ультиматум Корнилова". Уточним некоторые детали: написан он все-таки был Львовым, хотя и от имени Корнилова. В записке говорилось о предложениях, а не безусловных требованиях. Первый пункт "ультиматума" был уже давно согласован с Керенским. Что же касается второго и третьего пунктов, то они могли удивить Керенского, но никак не стать основаниями для паники. Но Керенский уже сделал для себя выбор: ему нужны были доказательства готовящегося переворота, причем в как можно большем количестве, для того чтобы компенсировать их слабую убедительность.

Львов закончил свою записку и, подавая ее Керенскому, сказал: "Это очень хорошо, что все кончится мирно. Там считали очень важным, чтобы власть от Временного правительства перешла легально. Ну, а вы, что же, поедете в Ставку?" Керенский держал в руках заветный листок. Теперь он мог уже не притворяться: "Конечно же нет, неужели вы думаете, что я могу быть министром юстиции у Корнилова?" Неожиданно Львов просиял: "Конечно, не ездите. Ведь для вас там ловушка готовится. Он вас там арестует. Уезжайте из Петрограда… А там вас ненавидят". [334]334
  Керенский А. Ф. Россия на историческом повороте. С. 241.


[Закрыть]Как видно, Завойко излишне переусердствовал, пугая Львова. Зато у Керенского теперь появился новый мотив для того, чтобы действовать. Он договорился с Львовым о встрече в восемь вечера в особняке военного министра на Мойке. Там стоял аппарат Юза и можно было связаться с Корниловым по прямому проводу.

Керенский был на месте даже раньше назначенного часа. В качестве свидетеля он пригласил с собой товарища министра внутренних дел В. В. Вырубова. Тот опоздал, перепутав место встречи, задержался и Львов. Однако Керенский не стал никого дожидаться. Не исключено, что он поступил так преднамеренно, поскольку незадачливый посланец Корнилова мог бы стать помехой в задуманном плане. Напомним, что аппарат Юза – это усовершенствованный телеграфный аппарат, позволяющий передавать не только точки и тире, но и печатать текст буквами на длинной ленте. Идентифицировать собеседника, находящегося на другом конце провода, в этом случае крайне сложно. Этим-то обстоятельством и воспользовался Керенский.

Керенский заявил Корнилову, что рядом с ним у аппарата стоит Львов, и попросил подтвердить привезенные им сведения. Корнилов ответил, что он вновь готов повторить сказанное им Львову для передачи Керенскому: "События последних дней и вновь намечающиеся повелительно требуют вполне определенного решения в самый короткий срок". Из этих слов было совершенно неясно, о чем идет речь. Тогда Керенский вторично, на этот раз от имени Львова, попросил Корнилова подтвердить его предложение. На этот раз Корнилов был более конкретен: "Да, подтверждаю, что я просил вас передать Александру Федоровичу мою настойчивую просьбу приехать в Могилев". Керенский не унимался:

– Понимаю ваш ответ как подтверждение слов, переданных мне Владимиром Николаевичем. Сегодня это сделать и выехать нельзя. Надеюсь выехать завтра. Нужен ли Савинков?

Корнилов отвечал:

– Настоятельно прошу, чтобы Борис Викторович приехал вместе с вами. Сказанное мною Владимиру Николаевичу в одинаковой степени относится и к Борису Викторовичу. Очень прошу не откладывать вашего отъезда позже завтрашнего дня. Прошу верить, что только сознание ответственности момента заставляет меня так настойчиво просить вас. [335]335
  Революционное движение в России в августе 1917 г. С. 443.


[Закрыть]

Даже при крайней степени предвзятости в этом разговоре невозможно увидеть доказательства какого-то преступного умысла со стороны Корнилова. Он просит, а не требует. Что касается Керенского, то его поведение явно пахнет провокацией. Он обманул Корнилова, выступив от имени Львова, да и к тому же всячески подбивал своего собеседника на необдуманные высказывания. Правда, делал он это без особого успеха. Из беседы было ясно только то, что Корнилов просит Керенского и Савинкова спешно приехать в Ставку. Делать на этом основании выводы о мятеже более чем рискованно.

Керенский с Вырубовым спускались из аппаратной в вестибюль, когда на лестнице их встретил запыхавшийся Львов. Первым делом он спросил: "Что же, Александр Федорович. Я верным другом оказался, не обманул вас?" В этих словах столько детского и непосредственного! Так и видишь, как Львов спрашивает Керенского, заглядывая ему в глаза снизу вверх. Он доверился старшему другу (неважно, что "старший друг" был на девять лет моложе Львова), но тот его безжалостно обманул.

В Зимнем дворце Керенский встретил оказавшегося здесь по своим делам помощника начальника Главного управления милиции С. А. Белавинского. Премьер оставил Львова ждать в приемной, а сам провел Белавинского в свой кабинет и спрятал в углу за шторой. Затем он вновь пригласил к себе Львова и попросил вновь прочесть вслух свою записку и подтвердить ее содержание. Измученный Львов сказал, что он четыре ночи не спал, но послушно сделал всё, что от него просили. Он даже подтвердил содержание телеграфного разговора с Корниловым, хотя сам при этом не присутствовал. Тогда торжествующий Керенский вывел из-за шторы Белавинского и объявил Львову, что тот арестован. [336]336
  Дело генерала Л. Г. Корнилова. Т. 2. С. 363.


[Закрыть]Львов был помещен под стражу здесь же во дворце. К нему приставили двух часовых, причем находились они не снаружи у дверей, а в самой комнате, ни на секунду не выпуская арестованного из виду.

Тут же Керенский продиктовал телеграмму в Ставку. В ней говорилось, что Корнилов отрешается от должности Верховного главнокомандующего. Ему предписывалось немедленно прибыть в Петроград, а обязанности главковерха временно возлагались на генерала Лукомского. Телеграмма была без номера и подписана просто: "Керенский". Тем временем в Малахитовой гостиной стали собираться министры. Керенский явился на заседание с опозданием. Он был очень оживлен и явно доволен собой. Почти все, видевшие его в этот вечер, вспоминают, что премьер был в необыкновенно приподнятом настроении.

Керенский рассказал другим членам правительства о визите Львова, прочел "ультиматум" и телеграфную ленту разговора с Корниловым. Премьер потребовал себе исключительные полномочия для борьбы с мятежом и право формирования кабинета министров по своему усмотрению. После минутного молчания первым поднялся государственный контролер Ф. Ф. Кокошкин. Он сказал, что в такой ситуации не считает возможным оставаться в составе правительства и просит принять его заявление об отставке. Его единодушно поддержали все другие члены кабинета. Керенский заявил, что он принимает отставку правительства, но просит министров вплоть до назначения их преемников оставаться на своих местах. С этим согласились все, за исключением Кокошкина.

Заседание затянулось допоздна. Лишь около четырех часов ночи Керенский вернулся к себе. Находившийся в соседней комнате Львов вспоминал, что Керенский еще долго пел в своем кабинете арии из опер. [337]337
  Милюков П. Н. История второй русской революции. С. 371.


[Закрыть]Человек, способный распевать среди ночи оперные арии, либо окончательно сошел с ума, либо пребывает в крайней степени радостного возбуждения. Керенский действительно ликовал, от прежней его апатии не осталось и следа. Мучившие его в предшествующее время вопросы разом разрешились сами собой. Теперь не нужно было поддаваться напору Савинкова, не нужно было идти на соглашение с Корниловым, рискуя своей репутацией «героя революции». Он снова стал Керенским мартовских дней, человеком, на которого затаив дыхание будет смотреть вся Россия. В том, что все будет именно так, Керенский не сомневался.