Текст книги "Керенский"

Автор книги: Владимир Федюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 37 страниц)

ВОЗВЫШЕНИЕ КОРНИЛОВА

Фронт рушился, как карточный домик. Отступавшая русская армия превратилась в толпу погромщиков и мародеров. На своем пути она творила кровавые бесчинства. В воспоминаниях генерала П. Н. Врангеля мы находим страшную картину этих дней: «Город горел в нескольких местах, толпа солдат, разбив железные шторы, громила магазины. Из окон домов неслись вопли, слышался плач. На тротуаре валялись разбитые ящики, сломанные картонки, куски материи, ленты и кружева вперемешку с битой посудой, пустыми бутылками из-под коньяка. Войсковые обозы сплошь запрудили улицы. На площади застряли артиллерийские парки. Огонь охватывал соседние дома, грозя ежеминутно взрывом снарядов». [269]269
  Врангель П. Н. Записки. Кн. 1. М., 1991. С. 35.


[Закрыть]В данном случае речь идет о галицийском городке Станиславов, но так было повсюду. 10 июля без боя был сдан Тарнополь, где противнику достались гигантские запасы снарядов и продовольствия на общую сумму больше 3 миллиардов рублей.

Накануне, 8 июля, Корнилов отправил Брусилову телеграмму, одновременно адресовав ее копию Керенскому. В телеграмме говорилось, что фронт продолжает разваливаться, хотя на одного солдата противника приходится пять русских. В создавшихся условиях Корнилов считал "безусловно необходимым обращение Временного правительства и Совета к войскам с вполне откровенным и прямым заявлением о применении исключительных мер, вплоть до введения смертной казни на театре военных действий, иначе вся ответственность ляжет на тех, которые словами думают править на тех полях, где царит смерть и позор предательства, малодушия и себялюбия". [270]270
  Там же. С. 553.


[Закрыть]

В тот же день, когда телеграмма ушла в Могилев и Петроград, Корнилов отправил распоряжение командующим армиями и корпусами. В нем говорилось: "Самовольный уход частей я считаю равносильным с изменой и предательством, поэтому категорически требую, чтобы все строевые начальники в таких случаях, не колеблясь, применяли против изменников огонь пулеметов и артиллерии. Всю ответственность за жертвы принимаю на себя, бездействие и колебание со стороны начальников буду считать неисполнением служебного долга и буду немедленно таковых отрешать от командования и предавать суду". [271]271
  Русское прошлое. Т. 1. СПб., 1991. С. 110.


[Закрыть]Фактически этим распоряжением Корнилов еще до получения ответа из Петрограда санкционировал введение на фронте смертной казни. За подобную инициативу было очень легко поплатиться должностью. На это вряд ли решился бы кто-то из других командующих фронтами, даже главковерх Брусилов. Корнилов сделал выбор, и, зная его, можно было понять, что идти он будет до конца.

Вечером 9 июля в штабах армий и фронтов был получен ответ Керенского. Опираясь на 14-й пункт "Декларации прав солдата", премьер санкционировал применение оружия для наведения порядка среди отступающих войск. В ответе указывалось на недопустимость вмешательства комитетов в оперативные решения, а также смену и назначение командного состава. Однако вопрос о введении смертной казни в телеграмме Керенского был обойден.

По приказу Корнилова на Юго-Западном фронте были сформированы особые ударные отряды для борьбы с дезертирством, мародерством и насилием. 9 июля в расположении 11-й армии было расстреляно 14 погромщиков, схваченных на месте преступления. Объявляя об этом по армиям фронта, Корнилов сообщил, что им отдан приказ "без суда расстреливать тех, которые будут грабить, насиловать и убивать как мирных жителей, так и своих боевых соратников, и всех, кто посмеет не исполнять боевых приказов в те минуты, когда решается вопрос существования Отечества, свободы и революции". Корнилов заявлял: "Я не остановлюсь ни перед чем во имя спасения родины от гибели, причиной которой является подлое поведение предателей, изменников и трусов". [272]272
  Там же. С. 111.


[Закрыть]

Позиция Корнилова нашла полную поддержку у Савинкова и Филоненко. Это получило отражение в телеграмме, посланной за их подписями 11 июля на имя Керенского. Телеграмма, а точнее обращение, была составлена почти в эпическом стиле. Сделано это было не случайно, ибо предназначалась она не только конкретному адресату, но прежде всего для широкого ознакомления. Савинков патетически обращался к премьеру: "Как я отвечу за пролитую кровь, если не потребую, чтобы немедленно были введены с железной решимостью в армии порядок и дисциплина, которые бы не позволили малодушным безнаказанно, по своей воле, оставлять позиции, открывать фронт, губить этим целые части и товарищей, верных долгу, покрывая незабываемым срамом революцию и страну? Выбора не дано: смертная казнь тем, кто отказывается рисковать своей жизнью для родины за землю и волю". В том же духе ему вторил Филоненко: "Я могу заявить одно: смертная казнь изменникам; тогда только будет дан залог того, что не даром за землю и волю пролилась священная кровь". [273]273
  Милюков П. Н. История второй русской революции. М., 2001. С. 244–245.


[Закрыть]Конечно, Савинков не был заговорщиком или сторонником диктатуры. Он был, как это ни удивительно для недавнего подпольщика, в первую очередь государственником, приверженцем твердой власти. В Корнилове Савинков увидел человека, который сумеет обеспечить эту твердую власть, не посягая на завоевания революции.

На все послания в свой адрес Керенский не давал ответа. Молчание премьера было связано с тем, что он в это время был занят уже известными нам переговорами по формированию нового состава правительства. Руки Керенского оказались развязаны лишь после того, как ВЦИК принял резолюцию, объявлявшую Временное правительство "правительством спасения революции". Этим премьеру фактически были предоставлены неограниченные полномочия для восстановления порядка и дисциплины в армии и борьбы "со всеми проявлениями контрреволюции и анархии".

12 июля Временное правительство (а фактически единолично Керенский, так как кабинет в это время еще не был сформирован) приняло постановление о восстановлении смертной казни через расстрел за следующие преступления: измену, побег к неприятелю, бегство с поля сражения, уклонение от участия в бою, за подстрекательство или возбуждение к сдаче, бегству или уклонению от сопротивления. Одновременно создавались военно-революционные суды, в состав которых на паритетных началах должны были входить офицеры и солдаты.

В социалистических газетах немедленно появились самые мрачные пророчества. Авторы их пугали началом контрреволюционного террора. На практике применение смертной казни широкого распространения не получило, так как бóльшая часть воинских начальников попросту боялась брать на себя ответственность за конфирмацию приговоров.

Еще 11 июля 1917 года, за день до того как правительство официально приняло решение о восстановлении смертной казни на фронте, Керенский по телеграфу поспешил сообщить Корнилову о том, что его требования приняты. Это не помешало Корнилову в тот же день отправить в адрес правительства новый ультиматум. Приводить здесь полностью это многословное послание значило бы слишком утомить читателя, поэтому мы процитируем лишь наиболее важные его фрагменты: "Армия обезумевших темных людей, не ограждавшихся властью от систематического развращения и разложения, потерявших чувство человеческого достоинства, бежит. На полях, которые нельзя назвать полями сражений, царят сплошной ужас, позор и срам, которых русская армия не знала с самого начала своего существования… Выбора нет: революционная власть должна встать на путь определенный и твердый. Лишь в этом спасение родины и свободы. Я, генерал Корнилов, вся жизнь которого от первого дня сознательного существования доныне проходит в беззаветном служении родине, заявляю, что отечество гибнет, и потому, хотя и не спрошенный, требую немедленного прекращения наступления на всех фронтах, в целях сохранения и спасения армии для ее реорганизации на началах строгой дисциплины".

Корнилов призывал к скорейшему введению военно-полевых судов и смертной казни на фронте. Завершалось послание словами: "Довольно. Я заявляю, что если правительство не утвердит предлагаемых мною мер и тем лишит меня единственного средства спасти армию и использовать ее по действительному назначению – защиты родины и свободы, то я, генерал Корнилов, самовольно слагаю с себя полномочия главнокомандующего". [274]274
  Там же. С. 247–248. Милюков ошибочно датирует эту телеграмму 7 июля.


[Закрыть]Телеграмму сопровождала приписка Савинкова: «Я, со своей стороны, вполне разделяю мнение генерала Корнилова и поддерживаю высказанное им от слова до слова».

Этот комментарий многое объясняет. Очевидно, что за всеми инициативами Корнилова стоял в ту пору Савинков. Без его поддержки Корнилов, быть может, не решился бы на открытое нарушение субординации, к тому же сильно отдававшее шантажом. Однако Корнилов и Савинков по-разному подходили к своему сотрудничеству. Для Корнилова Савинков был союзником, для Савинкова Корнилов скорее являлся орудием. Писатель В. Б. Шкловский, хорошо знавший всех основных участников этих событий, полагал, что Корнилов был нужен Савинкову для того, чтобы пугать Временное правительство. [275]275
  Шкловский В. Сентиментальное путешествие. М., 1990. С. 77.


[Закрыть]

Разумеется, было бы ошибкой думать, что Савинков сам стремился к премьерскому креслу. Организованное им с помощью Корнилова давление на Керенского было, в понимании Савинкова, предпринято в интересах самого Керенского. Оно должно было заставить того прекратить колебания, встать на позиции твердой власти. Савинков действовал методами, к которым привык за годы подполья, – хитростью и интригой. По-другому он просто не умел. Сам он при этом оставался в тени, а на первый план выдвигал Корнилова.

Савинков не учел изменившейся ситуации. Революция превратила политику из кулуарного занятия в публичное. Корнилов всё больше превращался в самостоятельное действующее лицо. Лишь немногие посвященные различали за ним Савинкова. Большинство же тех, кто читал в газетах телеграммы Корнилова, видели только его. В качестве командующего армией Корнилов был одним из десятков генералов того же ранга. Встав во главе фронта, он превратился в одного из пяти главнокомандующих. Предпринятое же им давление на Керенского сделало его фигурой, равной самому Керенскому.

НОВЫЙ ГЛАВКОВЕРХ

К середине июля 1917 года обстановка на основных фронтах по-прежнему оставалась напряженной. В Галиции немцы и австрийцы продолжали теснить русские войска, и хотя паника первых дней улеглась, конца отступлению было не видно. В этой ситуации Керенский назначил на 16 июля совещание в Ставке для выработки неотложных мер. Чрезвычайный характер этой встречи подчеркивался участием в ней отставных военачальников. Персональные приглашения получили М. В. Алексеев и бывший главнокомандующий Северным фронтом генерал Н. В. Рузский.

Брусилов от своего имени пригласил на совещание генералов В. И. Гурко и А. М. Драгомирова. Еще недавно они командовали соответственно Западным и Северным фронтами, но были смещены по настоянию Керенского. Вопрос об их участии спровоцировал неприятный инцидент. Узнав о приглашении Драгомирова и Гурко, Керенский заявил категорический протест. Брусилову пришлось спешно посылать телеграммы, отменяя свое приглашение. Генерала Гурко телеграмма не нашла, он прибыл в Ставку, но демонстративно не был допущен на заседания.

Еще одна скандальная история произошла непосредственно в день заседания. Поезд Керенского должен был прибыть в Могилев в половине третьего дня, но появился на станции на час раньше. В это время Брусилов слушал доклад своего начальника штаба генерала А. С. Лукомского. Брусилов решил не прерывать встречу и послал на вокзал своего генерала для поручений сообщить о том, что главнокомандующий извиняется и будет ждать премьер-министра в час, назначенный для начала заседания. По словам очевидцев, это вызвало страшное возмущение Керенского. Он почти кричал своим спутникам, что при царе генералы такого себе бы не позволили, что Брусилов еще недавно заискивал перед ним, а теперь позволяет себе игнорировать главу правительства.

Через полковника Барановского Керенский потребовал, чтобы Брусилов немедленно явился к нему в вагон. Брусилов вспоминал: "Когда я вошел в вагон министра, он мне лично не высказал своего неудовольствия и упреков не делал, но сухое, холодное отношение сразу же почувствовалось. Он потребовал доклада о положении на фронте, что я немедленно вкратце исполнил… Подробно говорить я не мог, ибо время приближалось к 4 часам, а заседание было назначено на 3 часа. Нас ждали, и я принужден был задать вопрос: не благоугодно ли ему будет отложить заседание или поторопиться ехать? На последнее он согласился, и мы поехали в генерал-квартирмейстер-скую часть, где все чины совещания уже были собраны". [276]276
  Брусилов А. А. Мои воспоминания. М., 1983. С. 241.


[Закрыть]

Помимо Керенского и Брусилова на совещании присутствовали генералы Алексеев, Рузский, Лукомский, оба генерал-квартирмейстера Ставки – И. П. Романовский и Ю. Н. Плю-щевский-Плющик. Правительство представлял приехавший вместе с Керенским министр иностранных дел М. И. Терещенко. На совещание были приглашены главнокомандующие Северным фронтом генерал В. Н. Клембовский и Западным – генерал А. И. Деникин (последний приехал вместе со своим начальником штаба генералом С. Л. Марковым). Главнокомандующие Румынским фронтом генерал Д. Г. Щербачев и Юго-Западным – генерал Л. Г. Корнилов не присутствовали ввиду сложной обстановки на вверенных им участках. Отсутствие Корнилова в какой-то мере восполнял комиссар Юго-Западного фронта Савинков, единственный из комиссаров, принимавший участие в заседании. В зале присутствовали еще несколько бессловесных молодых людей из свиты Керенского и двое штабных офицеров, которым было поручено вести протокол.

Совещание, которое Алексеев назвал "консилиумом врачей у постели тяжелобольного", затянулось до полуночи. На правах председателя его открыл Брусилов. Его корсп кая речь была составлена в выражениях осторожных и неопределенных. Брусилов еще не успел закончить, как его бесцеремонно прервал Керенский. Он сказал, что совещание должно выработать конкретные шаги по восстановлению боеспособности армии, и просил высказываться именно в этой связи. Началось обсуждение. Слово было предоставлено генералу Деникину как младшему из присутствовавших. Свое выступление он начал словами: "С глубоким волнением и в сознании огромной нравственной ответственности, я приступаю к своему докладу; и прошу меня извинить: я говорил прямо и открыто при самодержавии царском, таким же будет мое слово теперь – при самодержавии революционном". [277]277
  Деникин А. И. Очерки русской смуты. Т. 1. С. 428.


[Закрыть]

Долгая речь Деникина изобиловала фактами и цифрами, он цитировал донесения командиров частей и резолюции солдатских митингов. Досталось от него и главковерху Брусилову, и премьеру Керенскому. Деникин говорил: "У нас нет армии. И необходимо немедленно, во что бы то ни стало, создать ее. Новые законы правительства, выводящие армию на надлежащий путь, еще не проникли в толщу ее, и трудно сказать поэтому, какое они произвели впечатление. Ясно, однако, что одни репрессии не в силах вывести армию из того тупика, в который она попала". С точки зрения Деникина, Временное правительство должно было открыто признать свои ошибки. Власть в войсках должна была быть возвращена Верховному главнокомандующему. Армию необходимо оградить от политики, комиссары и комитеты подлежат упразднению. Деникин предлагал создать в резерве отборные части в качестве орудия для наведения дисциплины и предотвращения военных бунтов.

Выступление Деникина едва не вылилось в скандал. Брусилов писал: "Керенский начал резко оправдываться, и вышло не совещание, а прямо руготня. Деникин трагично махал руками, а Керенский истерично взвизгивал и хватался за голову". [278]278
  Брусилов А. А. Мои воспоминания. С. 241.


[Закрыть]В конечном счете Керенский встал и пожал Деникину руку:

– Благодарю вас, генерал, за ваше смелое искреннее слово!

Это отнюдь не означало, что Керенский согласился с программой Деникина. Скорее всего, это был очередной случай игры в "демократического премьера", которую так любил Керенский. Правительство и генералитет, как и прежде, по-разному представляли себе выход из кризиса.

Что касается Деникина, то он, по словам Алексеева, стая "героем дня". [279]279
  Алексеева-Борель В. Сорок лет в рядах русской императорской армии. Генерал М. В. Алексеев. СПб., 2000. С. 536.


[Закрыть]Выступавшие вслед за ним генералы Клембовский и Рузский по сути лишь в более мягкой форме повторили то, что уже было сказано. В заседании был объявлен перерыв, после чего Савинков огласил телеграмму Корнилова. В ней говорилось о необходимости восстановления дисциплины в войсках и в качестве условия этого – запрещении митингов и деятельности политических агитаторов. Корнилов предлагал распространить постановление о смертной казни и военно-революционных судах на тыловые округа, с тем чтобы пресечь разложение в поступающих на фронт пополнениях. Но в отличие от Деникина Корнилов признавал целесообразность института военных комиссаров. Более того, он предлагал учредить должности комиссаров не только в армиях, но и в корпусах, предоставив им право утверждать приговоры военно-революционных судов. В числе предложений Корнилова было и проведение чистки командного состава с целью удаления тех, кто проявил нерешительность и неспособность руководить в новых условиях.

Закончилось совещание речью Керенского. Он попытался оправдаться от высказанных ему упреков и, в свою очередь, обвинил генералитет в непонимании требований революционного времени. Никаких решений на совещании принято не было, общего языка стороны так и не нашли.

В полночь поезд премьер-министра отбыл из Могилева в Петроград. Керенский пригласил в свой вагон Савинкова и Филоненко. Всю ночь он развивал перед ними планы переустройства власти. Речь шла о формировании нового состава правительства с участием авторитетных для всей страны лиц. В этой связи Керенский предложил Савинкову пост управляющего военным министерством, то есть фактически военного министра, поскольку формально эту должность премьер решил оставить за собой. Савинков не колеблясь принял эту должность. Во время ночного разговора встал вопрос и о новом Верховном главнокомандующем.

Мысль сменить Брусилова появилась у Керенского еще раньше. Будучи вовлеченным в политику, Брусилов был вынужден колебаться между линией правительства и настроениями высшего генералитета. Это в равной мере раздражало и тех и других. Но у Керенского не было кандидатуры на место Брусилова. Из присутствовавших на совещании генералов (если не считать Брусилова и Алексеева) Керенский лучше других знал Деникина. Он много раз бывал у него на Западном фронте и в общем-то относился к Деникину с симпатией. Даже много лет спустя он писал, что Деникин был "одним из самых способных" и либерально мыслящих военачальников. [280]280
  Керенский А. Ф. Россия на историческом повороте. С. 201.


[Закрыть]Но Керенский понимал, что попытки Деникина провести в жизнь изложенную им на совещании программу спровоцировали бы массовое недовольство в солдатской среде.

Когда Савинков предложил кандидатуру Корнилова, Керенский встретил ее без особого энтузиазма. Корнилова он знал плохо. Если не считать эпизода, имевшего место в детские годы Керенского, они с Корниловым почти не пересекались. Керенский и Корнилов контактировали весной в Петрограде; позднее, уже в качестве военного министра, Керенский бывал в 8-й армии, но всё это были очень короткие встречи. Не слишком благоприятное впечатление на Керенского произвела настойчивость Корнилова в деле введения смертной казни. Но так был настроен не один он, а и другие старшие генералы. С другой стороны, на фоне резкого выступления Деникина требования Корнилова казались даже умеренными. По словам Керенского, они "как будто показывали, что человек немножко шире смотрит на это". [281]281
  Дело генерала Л. Г. Корнилова. Т. 2. М., 2003. С. 131.


[Закрыть]Выбора у Керенского не было, и он поддался настояниям Савинкова. 19 июля Брусилов был откомандирован в распоряжение правительства, а новым Верховным главнокомандующим назначен Корнилов.

Далее, однако, начали происходить странные вещи. Не отказываясь от назначения, Корнилов обставил вступление в новую должность целым рядом условий. В телеграмме, отправленной в тот же день в адрес правительства, он требовал "ответственности перед собственной совестью и народом", невмешательства в назначение высшего командного состава и принятие его предложений, изложенных на совещании в Ставке. Началось трехдневное "бердичевское сидение". К этому времени Брусилов из Могилева уже выехал, а Корнилов туда не прибыл. Новый Верховный главнокомандующий продолжал сидеть в Бердичеве, в штабе Юго-Западного фронта, и фактически шантажировал правительство.

Для уговоров Корнилова в Бердичев был командирован Филоненко. Корнилов и сам был готов к компромиссу, и потому Филоненко довольно быстро удалось найти с ним общий язык. Было решено, что "ответственность перед народом" предполагает ответственность перед Временным правительством. Правительство не будет вмешиваться в назначения на высшие командные должности, но оставляет за собой право контролировать их. Что касается требований, изложенных на июльском совещании в Ставке, то они не могут быть приняты скоропалительно. Правительство, по словам Филоненко, сочувствует Корнилову и обещает в скорейшем времени реализовать основные положения его программы. В результате Корнилов, наконец, согласился принять новый пост. Главнокомандующим Юго-Западным фронтом через некоторое время был назначен генерал Деникин.

Много позже, когда уже не было в живых большинства участников этих событий, восьмидесятилетний Керенский пытался подвести итоги своей деятельности на посту премьер-министра революционной России. Среди главных своих ошибок он указал то, что не сместил Корнилова сразу же после того, как тот начал выдвигать свои требования правительству. [282]282
  Новиков Г. Н. Об архиве А. Ф. Керенского в Техасе // Новая и новейшая история. 1993. № 1. С. 212.


[Закрыть]Действительно, обстоятельства назначения Корнилова Верховным главнокомандующим фактически означали капитуляцию Керенского. Капитуляцию уже вторичную, так как первой можно считать уступку в вопросе о введении смертной казни. Керенский всё, или почти всё, понимал, но он побоялся сместить главковерха на другой же день после назначения. У Керенского не было других кандидатур, а у Корнилова были влиятельные сторонники.

Керенский недооценил Корнилова. За предыдущие месяцы он привык к тому, что рядом с ним нет человека, равного ему по масштабу. Тем более он не ожидал найти такового среди генералитета. До сих пор генералы и адмиралы послушно принимали любые распоряжения правительства и его главы. Но Корнилов был не просто генералом. Он стремительно превращался в политическую фигуру. Пост Верховного главнокомандующего ставил его вровень с премьером, а учитывая, что Россия была воюющей страной, в чем-то даже и выше. Может быть, другой на его месте и смог бы оставаться в рамках "технического назначения", но Корнилов уже думал о большем.