Текст книги "Жуков"
Автор книги: Владимир Дайнес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 42 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]
Смена командования 57-го корпуса произошла 12 июня. В тот же день нарком потребовал от Жукова осуществить ряд оперативных мер по уничтожению истребительной и бомбардировочной авиации противника.[109]
16 июня новый командир корпуса докладывал Ворошилову: «В своих действиях мы руководствуемся только вашими указаниями, и без вашего утверждения ни одно важное решение в жизнь не проводится». Подобное заверение говорит о том, что в этот период Жуков, как и его предшественник, был лишен инициативы и возможности самостоятельно принимать неотложные меры в соответствии со складывающейся обстановкой. Кроме того, в оперативные распоряжения часто вмешивался находящийся в Монголии заместитель наркома обороны Г.И.Кулик.
Приняв корпус, Жуков сразу же сосредоточил внимание на сборе разведданных. Значение разведки он оценил еще на заре командирской деятельности, ставил во главу угла при проведении и учебных, и боевых операций, всегда открыто благоволил к тем, кто служил в разведке. В препроводительной записке к разработанному плану разведывательных мероприятий в районе Халхин-Гола Георгий Константинович сообщает наркому: «…До сих пор все виды и средства разведки не были увязаны в единую систему, работали без взаимодействия, а такие виды, как подслушивание через землю, совершенно не применялись. Из-за неорганизованности в разведке командование корпуса не имело и не имеет полной ясности о противнике. Вследствие плохой разведки сосредоточение и действия противника являлись почти всегда неожиданностью, чего мы в дальнейшем допустить не можем.
…Доложенный на Ваше утверждение план разведки имеет целью определить основную цель, объекты и задачи разведки. Все это определено в пределах лежащих на нас задач и без глубокого наземного вклинения на территорию противника… не далее 10–15 км от линии наших застав. Все это направлялось на то, чтобы лучше знать о противнике и лучше подготовить уничтожение всей самурайской гадости…
Если мы не будем вести хорошо организованную разведку, особенно агентурную, авиационную, и захватывать пленных, мы не сможем заранее раскрыть замысел действий и сосредоточение сил противника.
В случае внезапного удара противника по нашей обороне мы можем опоздать с выводом главной группировки из района Тамцак-Булак».[110]
Анализируя причины первых крупных потерь и поражений, Жуков первым делом распорядился использовать временное затишье на фронте для выучки командного состава и бойцов ведению ближнего боя. «хорошему владению гранатой, штыком, умению скрытно переползать и при малейшей остановке зарываться в землю», во-вторых, категорически запретил любые атакующие действия без серьезной артподготовки.[111]
Но поначалу заметных изменений в обстановке не происходило. 20 июня Ворошилов выговаривает Жукову: «По Вашим донесениям видно, что Вы вместо поисков и разгрома авиации ближайших к границе аэродромов производите никому ненужные и бесполезные штурмовые налеты по неизвестным объектам, отдельным машинам и военным городкам. Такие налеты по пустому месту с большим количеством авиации приводят к напрасному сжиганию моторов и могут дать совершенно обратные ожидаемым результаты… Предлагаю прекратить ненужные штурмовые налеты по неизвестным объектам и ограничить деятельность авиации постоянным наблюдением в полосе до 5–10 км от границы исключительно с разведывательными целями».[112]
24 июня в районе Депден-Суме произошел неудачный бой между 149-м стрелковым полком и японцами. «Бой, по моему мнению, – сообщал 26 июня начальнику политуправления РККА руководитель бригады работников этого управления Абрамов, – бессмысленный и явившийся следствием распущенности командира полка майора Ремизова и бездеятельности военкома Кабанова, бой, повлекший за собой 10 человек убитыми, из коих 4 человека оставлены на территории противника, 87 человек ранеными и потерю одного танка БТ-5, 4 бронемашин и 1 грузовой машины, из которых танк, 3 бронемашины и грузовая машина оставлены на территории противника».[113] Правда, позднее И.М.Ремизов полностью реабилитировал себя, проявив недюжинную командирскую смекалку и героизм, за что посмертно был удостоен звания Героя Советского Союза.
Примеры, когда командиры и бойцы проявляли недисциплинированность и неумелые действия, были не единичны. Меры воздействия и наказания – самые суровые. Так, 27 июня военный трибунал приговорил к расстрелу командира отряда капитана М.П.Агафонова, командира взвода лейтенанта С.Н.Дронова и красноармейца Д.Я.Лагуткина. Двигаясь ночью, они сбились с пути и наткнулись на японскую заставу. Все трое после обстрела противником «в панике бежали в тыл». Осужденные имели право обратиться в вышестоящие судебные органы для смягчения приговора. Однако Жуков и Никишев были иного мнения. В своем обращении в Президиум Верховного Совета СССР, к наркому обороны и начальнику Генерального штаба они писали: «В связи с боевой обстановкой и особой опасностью этого преступления, в порядке статьи 408 УПК РСФСР, ходатайствуем о непропуске кассационных жалоб Агафонова, Дронова и Лагуткина и немедленном приведении приговора в исполнение».[114] Скорее всего, такой шаг был предпринят в целях наведения порядка и усиления дисциплины по принципу «чтоб другим неповадно было».
Японское командование, находясь под впечатлением первых успехов, пришло к мнению, что необходимо поставить последнюю точку в споре за Халхин-Гол. Командующий Квантунской армией генерал Уэда утвердил 20 июня новый план наступления, который предусматривал подготовку и проведение «тыловой операции» с целью «уничтожить армию Внешней Монголии, перешедшую границу». Замысел противника состоял в том, чтобы главными силами 23-й пехотной дивизии обойти левый фланг советско-монгольских войск, переправиться через Халхин-Гол, отрезать пути отхода на запад и ликвидировать попавшие в окружение части. В район Хайлара были дополнительно переброшены пехотный полк и отряд полевой зенитной артиллерии. В районе Халун-Аршан сосредоточивалась 1-я танковая группа (танковый полк, танковый полевой отряд, отдельный полк боевой артиллерии, подразделения обеспечения и обслуживания) под командованием Ясуока, который назначался командиром сводного отряда. Всего противник сосредоточил для удара более 10 тысяч штыков, около 100 орудий и До 60 противотанковых орудий.
Японское командование настолько уверовало в успех операции, что пригласило в район боевых действий иностранных корреспондентов и военных атташе наблюдать предстоящие победные действия.
Первоначально все шло так, как и планировал противник. Перед рассветом 3 июля части японских войск, сумевшие ночью скрытно переправиться через Халхин-Гол, атаковали подразделения 6-й кавдивизии МНР, захватили гору Баин-Цаган и прилегающие к ней участки местности. При этом противостоящие врагу немногочисленные силы – чуть более тысячи штыков и порядка 50 орудий – были явно не способны преградить ему путь для удара во фланг и тыл основной группировки наших войск.
В сложившейся, поистине критической, ситуации требовалось принять неординарное решение, которое позволило бы не допустить прорыва основных сил противника на противоположный берег Халхин-Гола. В этой обстановке командир корпуса мог только рассчитывать на свой резерв: 11-ю танковую и 7-ю мотоброневую бригады, которые насчитывали до 150 танков и свыше 150 бронемашин. Кроме того, в его распоряжении находился бронедивизион 8-й монгольской кавалерийской дивизии, оснащенный сорокапятимиллиметровыми пушками.
По приказу Жукова резерв был немедленно поднят по боевой тревоге и начал выдвижение к горе Баин-Цаган. 11-я танковая бригада (комбриг М.П.Яковлев) получила задачу во взаимодействии с 24-м мотострелковым полком (полковник И.И.Федюнинский), усиленным артиллерийским дивизионом, с ходу атаковать противника и уничтожить его. 7-й мотоброневой бригаде (полковник A.Л.Лесовой) предстояло нанести удар по врагу с юга.
Жуков в беседе с Симоновым так объяснял свое решение о нанесении контрудара силами подвижного резерва: «На Баин-Цагане у нас создалось такое положение, что пехота отстала. Полк Ремизова отстал. Ему оставался еще один переход. А японцы свою 107-ю дивизию уже высадили на этом, на нашем, берегу. Начали переправу в 6 вечера, а в 9 часов утра закончили. Перетащили 21 тысячу. Только кое-что из вторых эшелонов еще осталось на том берегу. Перетащили дивизию и организовали двойную противотанковую оборону – пассивную и активную. Во-первых, как только их пехотинцы выходили на этот берег, так сейчас же зарывались в свои круглые противотанковые ямы. Вы их помните. А во-вторых, перетащили с собой всю свою противотанковую артиллерию, свыше ста орудий. Создавалась угроза, что они сомнут наши части на этом берегу и принудят нас оставить плацдарм там, за Халхин-Голом. А на него, на этот плацдарм, у нас была вся надежда. Думая о будущем, нельзя было этого допустить. Я принял решение атаковать японцев танковой бригадой Яковлева. Знал, что без поддержки пехоты она понесет тяжелые потери, но мы сознательно шли на это».[115]
Впоследствии генерал армии И.И.Федюнинский писал: «Оценивая сейчас смелое по замыслу решение Г.К.Жукова, нельзя не заметить, сколь точно и правильно определил Георгий Константинович, что главным нашим козырем были бронетанковые соединения и что, только активно используя их, можно разгромить переправившиеся японские войска, не дав им зарыться в землю и организовать противотанковую оборону».[116]
Жуков шел на огромный риск, не только принимая решение о вводе в сражение 11-й танковой бригады, но и оставив на восточном берегу реки артиллерию, которая поддерживала часть сил второго эшелона. Это вызвало неудовольствие у заместителя наркома обороны Кулика, который потребовал отвести артиллерию с восточного берега, чтобы она не досталась врагу. Однако Жуков твердо заявил, что он не оставит пехоту без артиллерии, и сумел отстоять свою точку зрения перед Ворошиловым.
Поставив задачи резервам, Георгий Константинович с оперативной группой немедленно выехал на командный пункт, находившийся в районе горы Баин-Цаган. Адъютант командира корпуса М.Ф.Воротников вспоминал: «Свой командно-наблюдательный пункт Г.К.Жуков разместил вблизи самой горы, в районе которой уже шел жаркий бой. Он занял небольшой малонадежный блиндаж в три наката бревен. В нем до начала сражения находился командир 36-й мотострелковой дивизии. Сюда был подведен телефон для связи с частями, ведущими бой на правом берегу Халхин-Гола. Из этого блиндажа Г.К.Жуков управлял сражением, четко и решительно реагировал на все изменения в боевой обстановке, проявляя удивительную работоспособность».
Сразу же по прибытии на командно-наблюдательный пункт Жуков приказал тяжелому артиллерийскому дивизиону 185-го артиллерийского полка выбросить разведку к горе Баин-Цаган и открыть огонь по противнику. Мощный удар по горе нанесла артиллерия, расположенная за рекой. Одновременно по тревоге была поднята в воздух вся авиация корпуса.
Решительность, суворовские быстрота и натиск. События по военным меркам развивались молниеносно. В 7 часов утра 3 июля первые группы бомбардировочной и истребительной авиации нанесли удары с воздуха по наземным частям противника и переправе через Халхин-Гол. Артиллерия также держала вражескую переправу под непрерывным обстрелом. Около 9 часов начали подходить передовые подразделения авангардного батальона 11-й танковой бригады.
Вместе с комбригом Яковлевым было решено вызвать всю авиацию, ускорить движение танков и артиллерии и не позже 10 часов 45 минут атаковать противника.
«В 10 часов 45 минут, – вспоминал Георгий Константинович, – главные силы 11-й танковой бригады развернулись и с ходу атаковали японские войска… Бой продолжался день и ночь 4 июля. Только к 3 часам утра 5 июля сопротивление противника было окончательно сломлено, и японские войска начали поспешно отступать к переправе. Но переправа была взорвана их же саперами, опасавшимися прорыва наших танков. Японские офицеры бросались в полном снаряжении прямо в воду и тут же тонули, буквально на глазах у наших танкистов.
Остатки японских войск, захвативших гору Баин-Цаган, были полностью уничтожены на восточных скатах горы в районе спада реки Халхин-Гол. Тысячи трупов, масса убитых лошадей, множество раздавленных и разбитых орудий, минометов, пулеметов и машин устилали гору Баин-Ца-ган».[117]
Приведем свидетельство и со стороны противника. «Через р. Халху переправились приблизительно в 5 часов, – отмечал в своем дневнике один из участников тех событий Накамура из 1-го батальона 71-го полка 23-й пехотной дивизии. – Благодаря хорошим переправам, наведенным нашими саперами, мы быстро форсировали р. Халху, не вступив в бой с противником… Наши резервные части, двигавшиеся рассыпным строем и прикрывавшие наступление главных частей, столкнулись более чем с десятью танками противника, из них почти все уничтожены. Во второй раз резервные части были атакованы десятью танками противника, из которых 6–7 танков было уничтожено. Третье нападение произошло как раз во время большого привала. Несколько десятков танков противника внезапно напали на наши части. У нас произошло странное замешательство – лошади заржали и разбежались, таща за собой передки орудий, автомашины помчались во все стороны. Однако и в этот раз было уничтожено около 20 танков противника… Во время этого боя в воздухе было сбито два наших самолета. Как только закончился бой с танками, снова начался интенсивный обстрел артиллерии противника. Весь личный состав упал духом. Снаряды ложились очень густо и уничтожали все на своем пути…»[118]
В ходе сражения, получившего название «Баин-Цаганское побоище», японцы потеряли все танки, значительную часть артиллерии, 45 самолетов и около 10 тысяч человек.
Велики были и потери 11-й танковой бригады: убита и ранена почти половина личного состава. Жертвы на алтарь победы. Сколько их еще придется принести в предстоящих сражениях…
Противник явно не хотел смириться с поражением. 7–8 июля он предпринял попытку взять реванш, но, потеряв более пяти тысяч человек, отказался от своей затеи. Генерал-лейтенант Камацубара был вынужден признать: «… Несмотря на то, что противнику по всему берегу реки Халхин-Гол был дан отпор, все же, исходя из обшей обстановки, мы были вынуждены вторично отступить в свое прежнее положение».
Отход японских войск вдохновил Жукова на более решительные действия. «Действующие части корпуса от бессонных ночей и непрерывных боев со 2 по 8 июля чувствуют усталость, – сообщал он 8 июля Ворошилову, – но полны решимости и готовности уничтожать самурайскую сволочь…»[119]
Для уничтожения «самурайской сволочи» была сформирована ударная оперативная группа в составе двух танковых, трех мотоброневых бригад и стрелковой дивизии. Она получила задачу нанести «короткий удар по противнику с целью разгрома», «занять главными силами свои прежние оборонительные позиции и выйти передовыми частями на государственную границу». Одному из полков 82-й стрелковой дивизии предстояло «нанести решительный удар в направлении: северный берег реки Хайластын-Гол и далее на северо-запад и выйти на прежние оборонительные позиции, выставив на государственной границе передовой отряд». Левее в том же направлении должен был наступать 149-й стрелковый полк. Остальным частям корпуса предписывалось активными действиями сковать противника и тем самым обеспечить наступление ударной группы. Частям 11-й танковой бригады предстояло занять исходное положение на песчаных буфах в 6 километрах восточнее реки Халхин-Гол и разгромить противника, его огневую систему и ближайшие резервы. Наступлению должна была предшествовать артиллерийская и авиационная подготовка.
Однако наступление 57-го особого стрелкового корпуса, предпринятое 9 июля, как и последующие его действия, успеха не имело – Жуков после «Баин-Цаганского побоища» явно переоценил состояние и настроение своих частей. Японцы вновь овладели инициативой, нанося чувствительные удары по советским войскам, которые с 8 по 12 июля потеряли около 3 тысяч человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести. Тяжелые потери отрицательно сказались на моральном духе красноармейцев. Дело порой доходило и до прямого неповиновения командирам. Так, в ночь с 11 на 12 июля два батальона 603-го полка 82-й стрелковой дивизии без приказа дважды уходили с позиций. Полк пытался даже бунтовать. Не лучше обстояли дела и в других частях дивизии. Поэтому Жуков был вынужден заменить в этой дивизии командиров полков, батальонов, рот и даже взводов, призванных недавно из запаса, на командиров из состава хорошо зарекомендовавшей себя в предыдущих боях 36-й мотострелковой дивизии.
Командир корпуса не ограничился только заменой командиров, но и предпринял более жесткие меры по наведению порядка в войсках. 11 июля он подписал приказ, в котором говорилось:
«§ 1. За проявленную бездеятельность при организации переправы, за бездеятельность при организации управления для боя – командиру полка т. Степанову, военному комиссару т. Мусину, начальнику штаба т. Нерот – объявляю выговор и предупреждаю, что если полк не будет организован, если командование и штаб будут бездействовать, буду ставить вопрос перед народным комиссаром обороны о предании суду военного трибунала.
§ 2. Несмотря на ряд предупреждений о бережном израсходовании огнеприпасов, по-прежнему продолжается преступное расстреливание огнеприпасов, особенно в этом отличается артиллерия, которая бесцельно и по маловажным целям расстреливает тысячи снарядов, забыв свою обязанность экономно вести войну и накапливать снаряды для решительного удара.
Под личную ответственность командиров, комиссаров, политработников – прекратить вести бесцельный и неорганизованный огонь, расстреливая маловажные и мелкие цели ружейно-пулеметным огнем и малокалиберной артиллерией, подпуская противника на ближние дистанции, на верный выстрел. В случае появления перед фронтом крупных частей противника организовать сосредоточенный огонь всех видов оружия, чтобы противник был наверняка уничтожен системой огня».[120]
Некоторые бойцы были преданы суду военного трибунала. Среди них красноармейцы Никитин и Мальцев, которые 9 июля «в силу трусости, умышленно, с целью уклониться от военных обязанностей военной службы в боевой обстановке, выстрелом из винтовки легко ранили себя в левую руку. Причем Никитин, направившись после саморанения в тыл, перед переправой через реку бросил винтовку, 120 штук боевых патронов и все свое обмундирование». 13 июля оба красноармейца были приговорены военным трибуналом к высшей мере наказания – расстрелу с конфискацией всего принадлежащего им личного имущества.
«Тов. красноармейцы, командиры и политработники соединений и частей корпуса! – отмечалось в приказе Жукова по корпусу от 13 июля. – На нас, сынов славного 170-миллионного народа, выпала высокая честь защиты трудовых масс МНР от презренных захватчиков, на нас возложена почетная задача разгрома самураев, попирающих мирный труд свободного народа МНР. Призываю вас к отваге, мужеству, смелости, храбрости и геройству.
Смерть презренным трусам и изменникам!
Суровая рука революционного закона и впредь будет беспощадно сметать с лица земли трусов и изменников. Честь и слава храбрым и смелым воинам нашей славной РККА!
Приказ довести до каждого бойца».[121]
О том, что в частях 57-го особого стрелкового корпуса не все обстоит благополучно, неоднократно сообщал наркому обороны командарм первого ранга Кулик. Особо тяжелая обстановка сложилась 12 июля, когда при организации разгрома прорвавшейся группы противника погиб командир 11-й танковой бригады комбриг М.П.Яковлев. «…36-я стрелковая дивизия понесла значительные потери, – писал Кулик, – 11-я танковая бригада осталась только в составе одного батальона, бронебригады имеют по одной стрелковой роте, 30–40 бронемашин, 3-й (правильно 603-й. – В.Д.) стрелковый полк и 5-я бригада малоустойчивы и абсолютно не сколочены и не обучены. Кроме того, от ведения 12-дневных боев кадровые части были сильно потрепаны и требовали пополнения». В донесении также подчеркивалось: «Управление в бою штабами батальонов и полков слабое, в ротах еще хуже. Организовать взаимодействие в масштабе батальона и полка комсостав и штабы не умеют. Части совершенно не подготовлены к ночным действиям». Кулик считал, что «12 июля являлось критическим днем и могло кончиться для нас потерей техники, артиллерии, а также значительной части людского состава, если бы противник повторил контратаку, потому что мы занимали кольцеобразный фронт, уцепившись за западные скаты бугров, и наступление противника на переправу грозило полным пленением и разгромом наших сил, так как никаких резервов Для парирования удара не было».[122]
Недовольны действиями корпуса были и в Москве. Ворошилов 12 июля телеграфировал Жукову:
«Ваше мнение о положении противника на фронте считаю правильным. Из этого нужно сделать правильный вывод для себя. Вывод заключается в следующем:
Первое. Японцы в бою действуют организованнее и тактически грамотнее, чем вы. Будучи потрепанными, понеся значительные потери, они, прикрывшись сильными заслонами, окопавшимися на удобных позициях, главные силы оттянули к границе для отдыха и приведения в порядок.
Второе. Противник выставляет вперед стрелков-снайперов и снайперские орудия, которые наносят нам большой вред.
Третье. Японцы своими непрерывными мелкими наскоками днем и ночью изматывают наши войска.
Четвертое. Японцы держат инициативу в своих руках, пользуются ею умело.
Действия корпуса за последние дни были неправильными…
Об отдыхе людей вы не заботитесь, а это один из главнейших факторов успешных действий на фронте. Отдохнувший противник в ночь с 7 на 8 июля вновь атаковал, и вам нужно было отбить противника на основном рубеже обороны. Вместо этого 9 июля вы перешли в общее наступление, невзирая на мое предупреждение этого не делать. Я предупреждал вас также не вводить в бой головной полк 82-й стрелковой дивизии прямо с марша; вы и этого не выполнили, хотя и согласились с моими указаниями. Я понимаю ваше желание вырвать инициативу у противника, но одним стремлением „перейти в атаку и уничтожить противника“, как об этом часто пишете, дело не решается.
Считаю недопустимо легкомысленным использование наших танков. Танки – могучее средство при правильном их использовании и легкая добыча, если их бросать ротами и батальонами на закрепившегося противника, что вы делали неоднократно.
Сочетать оборону и короткие удары по слабым местам противника мы не умеем. Совершенно неизвестно, что делает наша противотанковая артиллерия, которая способна не только губительно поражать танки, бронемашины, но и снайперские гнезда противника.
Вы жалуетесь на неподготовленность 5-й мотомехбригады и головного полка 82-й стрелковой дивизии, но ведь вы ничего не сделали, чтобы исподволь ввести их в бой, „обстрелять“, дать комначсоставу и бойцам „принюхаться“ к бою, обстановке. Вы эти части бросили наряду с другими в атаку, на них сделали ставку и хотели с их помощью „уничтожить“ противника.
Вы жалуетесь, что не спите седьмые сутки. Это тоже один из элементов дезорганизации и непонимания обстановки. Вы обязаны спать столько и тогда, сколько и когда это нужно и возможно, иначе вы оставите войска без командования.
Мы несем огромные потери в людях и матчасти не столько от превосходства сил противника и его „доблестей“, сколько оттого, что вы все, командиры и комиссары, полагаете достаточным только желание и порыв, чтобы противник был разбит. Этого далеко не достаточно, хотя и важно. Необходима выдержка, организованность, продуманность действий.
Мы слабо используем нашу артиллерию. Снарядов расходуем много, а боевого эффекта от этого мало.
Взаимодействие родов войск почти отсутствует, особенно слабо увязана работа авиации с наземными войсками. О мероприятиях и ближайших тактических задачах договоритесь с т. Куликом… Предупреждаю еще раз, что всякая часть, и кадровая тоже, требует некоторого времени, чтобы освоиться с боевой обстановкой. Командование должно уметь ввести новую часть в бой, дать ей почувствовать, что она может бить противника.
…Японцы из кожи лезут, чтобы показать свою силу. Мы должны быть умнее их и спокойнее. Поменьше нервничайте, не торопитесь „одним ударом“ уничтожить врага, и мы разобьем противника с меньшей затратой своей крови».[123]
О том, что взаимодействие родов войск было организовано плохо, наркому обороны было известно и от тех, кто своей кровью расплачивался за ошибки командиров. В подтверждение приведем выдержку из письма К.Е.Ворошилову красноармейцев 175-го артиллерийского полка Костерина, Первухина, Глекина: «Фронт нашей авиацией не прикрыт, благодаря чему авиация противника самым настоящим образом задерживает всю деятельность наших войск, тем самым вызываются большие потери нашей стороны. Из-за недостатка авиации очень много погибло танков, еще не успевших вступить в бой… С первых дней открывшихся боев и до настоящего времени очень большие потери несет наша пехота и за последние дни ухудшается положение с доставкой боеприпасов и горючего».[124]
Тем временем Главный военный совет РККА, пытаясь улучшить управление войсками дальневосточного региона, принимает решение об образовании в Чите нового руководящего военного органа – фронтовой группы. Возглавил ее командарм 2-го ранга Г.М.Штерн, на которого возлагалась задача по объединению и направлению «действий 1 и 2 краснознаменных армий, Забайкальского военного округа и 57 особого корпуса».[125]
Штерн, вступив в командование фронтовой группой, немедленно выехал в район боевых действий, чтобы на месте ознакомиться со сложившейся обстановкой. Обнаружив крупные сосредоточения вражеских сил, он 13 июля докладывал в Наркомат обороны: «По-видимому, противник, заслонившись охранением и прощупывая разведкой наши слабые места, готовит в ближайшие дни сильный удар с целью отбросить наши части в реку». Одновременно Штерн предложил Кулику: «…пока подойдут новые части и подтянутся слабые, уменьшить число наших частей на восточном берегу, но прочно занять два небольших плацдарма, обеспечивающие переправы, которые использовать в последующем для перехода в наступление». Следовало оценить сложившуюся обстановку и донести наркому обороны или самому принять решение.
Кулик, не дожидаясь указаний свыше, приказал Жукову ночью 13 июля вывести главные силы, технику, артиллерию на западный берег реки Халхин-Гол для приведения в порядок, оставив на противоположной стороне по одному усиленному батальону для обороны переправ. В создавшейся обстановке такое решение представлялось наиболее правильным, и Жуков сразу же отдал соответствующий приказ по корпусу.
Но в Москве думали иначе. Днем 14 июля Шапошников срочно вызвал Жукова к прямому проводу и в жесткой форме потребовал восстановить положение частей. Вслед за этим Жуков получил и распоряжение наркома:
«Ваш приказ об отводе главных сил с восточного берега Халхин-Гола на западный, как неправильный, отменяю. Приказываю немедленно восстановить прежнее положение, то есть снова занять главными силами пункты, которые были ослаблены отводом большей части войск.
Приведение в порядок и отдых войск организуйте на восточном берегу, поскольку противник не активен. Восточный берег должен быть удержан за нами при всех обстоятельствах. Подготовку ведите с учетом этого непременного условия».[126]
Не помогло и заступничество Кулика, которому был объявлен «выговор за самоуправство, выразившееся в отдаче без ведома и санкции Наркомата обороны директивы командованию 57-го стрелкового корпуса об отводе главных сил с восточного берега реки Халхин-Гол». Ворошилов считал, что только ничем не оправданный отход наших войск спровоцировал японцев на новые, хотя и слабые, активные действия. Поэтому он от имени Главного военного совета обязал Кулика «впредь не вмешиваться в оперативные дела корпуса, предоставив заниматься этим командованию корпуса и тов. Штерну…».
Была ли в отводе частей 57-го особого стрелкового корпуса с восточного берега реки Халхин-Гол на ее правый берег острая необходимость? Сейчас судить об этом трудно. Например, исследователь В.Г.Краснов считает, что «скорее всего, нет: в результате 12-дневных боев японцы потеряли свыше 15 тысяч человек и не были готовы к немедленным эффективным ответным действиям. А вот оставленный на восточном берегу Халхин-Гола для охраны переправы деморализованный 603-й полк 82-й стрелковой дивизии, достаточно японцам было обозначить наступление силами лишь одной роты, в панике стал отступать к переправе, не приняв даже боя. Противник использовал это и попытался на плечах бегущего полка захватить переправу. Несмотря на противодействие охраны, бойцы полка прорвались через мост, часть их бросила оружие и переправилась через реку вплавь. Жукову удалось остановить бегущих, отбить противника и восстановить положение восточнее реки Халхин-Гол. В результате паники в полку осталось 856 человек, 4 станковых и 3 ручных пулемета. 15 июля было собрано две машины брошенного вооружения».[127] А ведь этого, как считает Краснов, могло и не случиться, не отведи Жуков по приказу Кулика основные силы корпуса на западный берег Халхин-Гола.
Здесь надо отметить одно очевидное обстоятельство: Жукову приходилось очень трудно, в этом сомнения нет. Сложность его положения являлась не только следствием масштабов военного конфликта и далеко не идеального состояния частей, но и результатом крайне громоздкой схемы управления войсками в районе боевых действий. Командиру корпуса приходилось одновременно выполнять приказы и указания наркома обороны Ворошилова, его заместителя Кулика и командующего фронтовой группой Штерна, постоянно всем им слать донесения. Во многих случаях сложившееся положение сковывало инициативу Жукова, но иногда предотвращало и возможные ошибки.
При этом отдадим должное и Кулику, и Штерну, да и Другим командирам. Изучение архивных документов показывает, что заместитель наркома обороны Г.И.Кулик, прибывший на Халхин-Гол в основном с инспекторскими функциями, со знанием дела анализировал боевую деятельность стрелковых, танковых и броневых соединений и частей, давал объективную оценку действиям авиации и органов управления войсками, выдвигал конкретные и аргументированные предложения по улучшению боевой подготовки войск и их материально-техническому обеспечению, сам активно участвовал в практическом осуществлении этих мероприятий.
