Текст книги "Вдох Прорвы"

Автор книги: Владимир Орешкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

– Да согласен я, чего тут думать, – перебил меня Иван.

– Теперь слушай меня внимательно… – сказал я. – Квартиру мою нужно сдать как можно надольше, лет на пятьдесят, если получится. Главное, предоплату взять как можно большую, за полгода, если выгорит, в крайнем случае, месяца за три, не меньше… Жить у тебя мы будем втроем, потому что с нами будет еще один человек, девушка. Она – сумасшедшая…

– Сумасшедшая и припадочный… – бросил с оттенком некоторого восхищения Иван.

– Ее послезавтра мы выкрадем из сумасшедшего дома… Подъедем туда на твоем «Пежо», за рулем которого будешь ты… Девушка эта непростая, может быть, дочь какого-то мафиози, я не знаю… За эту операцию могут убить, – если поймают. Поэтому мне домой возвращаться уже будет нельзя…

– То есть, ты просто так теряешь квартиру? Тысячи за полторы баксов? – не поверил Иван.

– Да… Выходит так.

– Ты что, втюрился в нее?.. Или это киндепинг, – будем требовать у папаши выкуп?.. Это мне подходит…

– Никакого выкупа. Главное, чтобы нас не нашли… Вот и все предложение. Ты подумай, оно не очень выгодное. Мне придется искать новую работу, неизвестно как будет с деньгами. Может, вместе станем собирать бутылки, – создадим производственный кооператив… Непонятно, что из этого всего может выйти…

– Да… – потянул Иван, – жаль, что без выкупа… Ну ладно, я пошел думать. Привет.

И повесил трубку.

В этот вечер я много курил, – больше, чем обычно.

Когда куришь больше, чем обычно, это вредно для здоровья. Минздрав – прав… Но у меня была уважительная причина.

Мне со многим нужно было попрощаться… С вещами, которые окружали меня с детства, с маминой комнатой, с моей комнатой, с кухней, прихожей, с ванной и туалетом. Ну и с балконом, конечно.

Мне нужно попросить прощения у нашего домового, которого я никогда не видел, но уютное, домашнее присутствие которого я всегда ощущал. Господи, да вся жизнь моя здесь, – другой жизни у меня никогда не было.

Вся жизнь прошла в этих стенах, – где столько было всего, радостного и печального… Вот отметины на косяке двери – это я рос: год, два года, три, четыре, пять, шесть, семь… семнадцать лет – последняя… Вот чайник для заварки, с полуотбитым носом, он случайно свалился со стола где-то в шестом классе, вот мой диван, вечный мой диван, почти то же самое, что и я… Прощайте.

Я открыл мамин шкаф, который не открывал с того времени, как ее не стало: платья, кофточки, два пальто, шуба, платья, еще что-то цветное… Прощайте.

Прощай – все… Пусть будет восторг для бомжей. Их передовые отряды возьмут штурмом завтрашнюю утреннюю помойку, и возрадуются. Настолько богатая добыча их ждет. Безудержная вакханалия радости наполнит их души, им станет, что загонять по дешевке и что носить самим. Будет, на что покупать огненную воду, чтобы топить в ней свои несбывшиеся социальные потребности. Прощай.

Я выброшу самое дорогое для меня, то, что нельзя оставлять чужим людям, которые скоро придут сюда, и станут здесь жить. Когда меня здесь уже не будет.

Прощай мой дом, моя крепость, моя родина, – у меня, как у Ивана, кроме тебя, ничего нет. Никакой больше памяти.

Телефонный звонок раздался ровно через тридцать минут.

– Ну, – сказал я, поднимая трубку.

– Я – согласен, – сказал он. – Хотел перезвонить тебе через минуту, но решил, что это не солидно. Так и сидел у телефона, с будильником, все полчаса. Не опоздал?..

– Тогда сдавай квартиру. Как ты это станешь делать?

– Я все продумал… С утра по двенадцати сижу на телефоне и завожу все агентства по недвижимости, которые только смогу достать. У них – клиенты и компьютерная база. Ты, то есть, хозяин, убываешь в длительную заграничную командировку. Все получится, я уверен… Послезавтра с утра, я у тебя, – прием клиентов, заключение договора об аренде и получение аванса. Как?

– Отлично.

– А если сдать ее несколько раз?.. Самый подходящий момент. Раза три сдам, – получим три аванса? Как?.. Клиенты сами между собой выяснят, потом, кто из них главней.

– Нет, – сказал я. – Мы с тобой честные бизнесмены.

– Значит, мы первые… – с сожалением сказал Иван. – Но – хорошо… Хотя и не логично… А если остановит милиция, когда я буду за рулем, без прав?

– Ты водить умеешь?

– Да.

– В столб не врежешься?

– Не должен.

– Аванс получим?

– Аванс, это святое, не трогай…

– Тогда не попадайся на глаза милиции. Твои трудности.

– Ты чересчур жесткий руководитель, нужно быть помягче… Вообще-то, Миш, знаешь, что я тебе скажу: у меня такое чувство, что начинается какой-то праздник, который я давно ждал. Какой-то, знаешь, замечательный праздник, который никогда не кончится… Так что, – спасибо тебе за него.

– Плюнь, плюнь через плечо…

Всю ночь я ходил на помойку, даже не на одну, но и к соседнему дому, чтобы груз распределялся равномерно.

Распределял, пока не заметил раннего дворника, вышедшего на морозец с метлой, – так много было у меня материального прошлого. Я выбрасывал его охапками, таскал и выбрасывал, таскал и выбрасывал, таскал и выбрасывал…

К утру оценил результат. В квартире стало просторней и светлей. Она сделалась немного чужой, – и уже не вызывала сентиментальных чувств. Что ж, Рубикон был перейден.

5

Все необходимое я разложил на диване: паспорт, свидетельство о рождении, еще кое-какие документы, – перочинный нож, кошелек, где лежала вся моя наличность, триста пятнадцать рублей восемьдесят одна копейка, три рубашки, два свитера, двое брюк, и третьи были на мне, пять пар носков, трусы, футболки, кроссовки и еще летние туфли, панамка, шесть пачек сигарет, пиджак…

Все-таки барахла было много.

Захару я вчера сказал, что у меня атипичная пневмония, которую подхватил в электричке у какого-то китайца, возвращаясь с задания. Что проваляюсь не меньше недели.

– Смотри, – сказал он, – твои дела… Но сам понимаешь, премия: ку-ку…

Механизм сохранения здоровья сработал четко, чего и следовало ожидать… Где начинался мой праздник, так в этот момент, когда я догадался, что больше никогда в жизни не починю ни одного холодильника.

Вот было счастье, – узнать это. Восторг внутреннего сознания. Я даже открывал Ивану дверь, который приехал оценить жилплощадь, и улыбался во все лицо, как тот счастливый сумасшедший, который бежал ко мне по больничному коридору.

– Хозяин, – сказал он с порога, – гони на бензин, у меня ни копейки…

Он тут же обошел помещение, заглянул во все двери, поцокал языком, сохраняя непроницаемое выражение лица, а потом обернулся ко мне.

– Ну как, – спросил я, – на твой взгляд профессионала?

– Если покормишь, скажу.

– Тебя легче убить, чем просодержать. Не успел прийти, а уже наносишь удар моему бюджету.

– Нашему бюджету… Я буду завхозом. Все деньги будут у меня, – так надежнее.

– Проворуешься.

– Кто контролирует финансы, – тот контролирует ситуацию. Закон джунглей.

– Да, тебе палец в рот не клади…

Иван довольно рассмеялся, и мы пошли обедать.

По его словам, он уже поднял на ноги всех агентов по недвижимости, которые существовали в Москве. Те уже пахали изо-всех сил, отыскивая для нас состоятельных и достойных клиентов.

Я думал, Иван врет, но, должно быть, чувство юмора у него было специфическим, потому что за время обеда, – позавчерашний суп из курицы и яичница, – два раза звонил телефон, и оба раза спрашивали Ивана.

Это нужно было слышать, как он разговаривал, – ровно, уверенно, с природным чувством собственного достоинства, – такому подсунуть туфту было невозможно.

– Кого мы хотим, – отвлекаясь от трубки, спрашивал он меня, – славянской или кавказской национальности?

Я пожимал плечами.

– Хозяину все равно.

– Как мы хотим получать деньги, в долларах, евро или рублями?

Я пожимал плечами.

– Хозяин предпочитает евро. Это кажется ему более надежным.

– Мы будем не против, если после подписания договора, клиенты поменяют замок во входной двери?

– Да ради бога… – говорил я.

– Хозяин не возражает, – переводил Иван…

После обеда я завалился спать и спал до следующего утра. Меня так потянуло в сон, что я еле добрался до дивана, вытащил из тумбочки подушку, и тут же упал на нее.

Это был очень долгий и очень странный сон.

Мне снились горы, над которыми вставало солнце. Я оказался в долине какой-то горной цивилизованной страны, потому что вокруг проходило множество железнодорожных путей, и у каждого дачного поселка были станции. Аккуратные такие домики с платформами. Мне нужно куда-то ехать, я знал, куда, но из-за обилия маршрутов, не мог выбрать кратчайший.

Садился в поезд, вокруг были другие пассажиры, но то были молчаливые пассажиры, ни один из них не говорил ни слова. Поезд ехал, солнце за окном все время вставало, но все время, почему-то, висело огромным светящимся пятном над ледяными вершинами, не поднимаясь выше, – народ молчал… Я постоянно попадал куда-то не туда, не туда, куда мне было нужно. Ехал, и приезжал не в то место.

Пересаживался, снова ехал, – опять попадал не туда. Эта неточность меня измучила. Я целую вечность ехал, зная, куда мне нужно, – и все время приезжал совсем в другое место…

Когда проснулся и открыл глаза, – то стал вспоминать, что это было за место, куда так стремился, ведь только что, во сне, это не было секретом, я знал про него все, вопрос лишь заключался в том, как до него добраться… Но не мог вспомнить. Моя цель покрывалась туманом, пропадала из памяти. Что-то связанное с рыбной ловлей, какой-то замечательный уголок природы, где можно расположиться с удочками и где будет отличный клев. Но было там что-то еще, важней рыбалки… Но что, я вспомнить уже не мог.

Опять раздался звонок в дверь.

Оказывается, звонили…

– Ты дрыхнешь, – сказал Иван, когда я открыл ему, – в такой момент!.. Я всю ночь не спал… Прогуливаю по твоей милости школу… Когда на горизонте – бабки. Их можно будет потрогать… Платим за коммунальные услуги – восемь тысяч четыреста тридцать пять рулей… Покупаем торт и цветы для твоей сумасшедшей… Она тихая?

– Тихая.

– Тогда еще мороженое… Я поступаю на подготовительные курсы, – английский язык, сейчас без него никуда. Хочешь, будем ходить вместе?..

– От твоей энергии хочется взвыть. Ее не переплюнешь.

– Тогда пошел бы умылся… У нас такие планы… Через двадцать минут придут клиенты.

6

Нам нужно было оказаться на месте в семь вечера, потому что в шесть дневной персонал усаживался в автобус и отчаливал. Какое-то время – на случайности, – к семи в дурдоме становилось малолюднее.

Собственно, не имело значения, сколько там будет людей, но я решил, так будет надежнее.

Иван рулил не ахти как, чувствовалось, ему не хватает практики… То мы, раза три или четыре, чуть не угодили кому-то в багажник, то сзади, когда Иван тормозил, слышался отчаянный визг тормозов. То не вовремя, он с одного ряда начинал перестраиваться на другой, так что все движение вокруг входило в ступор, и сквозь скрежет визжащих шин слышался такой мат, что он, как ученик средней школы, должен был бы сгореть со стыда.

Но не сгорел.

То вдруг ему приходило в голову кого-нибудь обогнать, какую-нибудь болтающую по телефону дамочку-водителя, – и это было самое непредсказуемое, потому что, когда он это делал, мне кажется, закрывал глаза…

Но добрались мы благополучно. Потому что, небеса сжалились над нами. Ни как иначе…

Не имело значения, сколько там будет людей. Сто, двести или тысяча…

Я сам не понимал, почему все это не имеет значения. Я просто это знал. Внутри меня, там, где расположено сердце или душа, или голова, – в самой какой-то сердцевине меня, где было сосредоточено мое «я», жило знание, что все это чепуха. Люди, которые могли бы помешать мне.

Но не смогут.

Мне невозможно было помешать сделать то, что я хотел сделать.

Я вошел в проходную, где прямо на амбарной книге играли в карты охранники, и кивнул им: привет.

– Привет, – бросили они, не отвлекаясь от своих карт.

Прошел турникет, он послушно повернулся, пропуская меня на территорию.

Нужный кирпичный забор был не виден отсюда в подступившем вечере, но я знал направление.

По пути встретилась медичка, в телогрейке и с ведром в руке, на котором зеленой краской было написано: «для воды». Для воды, для чего же еще предназначены ведра. Или у них у всех здесь что-то случилось с разумом, величайшим из возможных даров природы.

«Для воды, для воды»… – твердил я себе, приближаясь к нужному месту. Можно подумать, я тренировался произносить заветный пароль, так привязалась ко мне эта фраза.

Камеры над дверью проходной я в темноте не заметил, камера предназначалась не для меня, для воды… Для воды…

Дверь открылась, – я оказался в пустом тамбуре. Формула была такая: пока не закроешь одну дверь, другая не откроется. Поэтому свою я затворил аккуратно, со всей тщательностью, на которую только был способен.

Затворил, и сказал в пространство:

– Открывай.

– Да, проходите, – услышал я, искаженный микрофоном голос.

Так и должно было случиться, никак не могло случиться иначе.

Открыл внутреннюю дверь, и снова оказался в райском местечке.

Текла речка. Сквозь темноту, под светом горящих окон китайского дома, различалась площадка для размышлений.

Я прошел по дорожке, и оказался пред стеклянными дверьми, с огнедышащими драконами на них. Двери, при моем приближении, молча и беззвучно раздвинулись. Девятнадцать часов, двадцать минут…

Конечно же, двинулся на кухню, куда еще я мог пойти. Проверить, не трясет ли починенный мной холодильник.

Его не трясло. Я постарался на славу. Справился с «Дженерал-электриком» при помощи одного только гаечного ключа. То есть, почти с одной только матерью… Как исконно русский человек.

– Привет! – сказал я громко.

– Привет, – ответили мне.

Она стояла в дверях, как в прошлый раз. Стояла, смотрела на меня огромными глазами. Но в этот раз я почему-то не поплыл в них, а увидел только измученный взгляд смертельно усталой, почти потерявшей всякую надежду девчонки.

– Значит, ты тогда не шутил, – сказала она, без каких-либо интонаций в голосе.

– Ты собралась, надеюсь, – всякие платья, кофточки, косметика, – сколько у тебя чемоданов?

– Один.

– Тогда пошли. Водило ругается, он несовершеннолетний, боится ездить по ночам. Да я бы и днем с ним ни за что не поехал, если бы не такой случай.

– Ты хорошо подумал? – спросила она прежним своим безрадостным безучастным голосом.

На этот раз она была вся в черном, – в черном длинном платье, но опять же, в туфлях на высоком каблуке.

– Над чем? – удивился я. – Над чем мне нужно было хорошо подумать?

– Ну, тогда здравствуй, – сказал Маша, подошла ко мне, и упала мне на грудь.

Я так понял, ее угораздило потерять сознание.

Пока я опускал ее в кресло, пока суетился насчет нашатырного спирта, которой так и не нашел, она пришла в себя сама.

– Что мы теперь будем делать? – спросила она, когда я уже пребывал в полном отчаянье, потому что в дурдоме не было ни одной склянки с нашатырем. Это же предмет первой необходимости. Они должны быть на каждом углу, в каждом ящике, на каждой полке, на полу должны быть разложены…

Я оглянулся.

– Фу ты, – тебе лучше?

– Как мы отсюда выйдем?.. Как ты себе это представляешь?..

– Как вошли, так и выйдем.

Она была прекрасна, даже в этом, полуобморочном состоянии, – она была самой прекрасной на свете. Обморок придал какую-то асимметричность ее фигуре, тому, как она полулежала в кресле. И асимметричность эта была верхом совершенства всех возможных женских фигур.

Я смотрел на нее, не веря, что стою рядом с ней, в этой небесной особой, и она снисходит до того, что даже позволяет помочь ей… Она смотрела на меня, словно бы, знала ответы на все мои неразрешимые вопросы, – но из милости, позволяла мне самому разрешить их.

– Как мы вошли? – спросила она меня.

– Вошел я, а выйдем – мы, – сказал я.

Бред какой-то получался, а не разговор двух взрослых людей.

– Ты можешь передвигаться?.. Где твой чемодан?

– Нам нужно спешить?

Да, нам нужно спешить, – потому что что-то во мне билось на пределе, на таком пределе, что, того и гляди, сломается. Если сломается, – то это будет катастрофа.

Еще несколько минут и, – все.

Но Маша что-то поняла, вернее почувствовала. Потому что встала, ее опять повело, она едва опять не упала в кресло, но пересилила себя, и поднялась снова.

– Вон чемодан, – сказала она.

Чемодан, – это черная сумка, довольно объемная, я поднял ее – она весила довольно серьезно.

– Пошли, – сказал я.

– Не верю, – сказала Маша, делая попытку подняться с кресла. – Мне кажется, я сплю.

– Но сон хоть ничего? – поинтересовался я, ради приличия…

Я вел ее, как выводят раненого фронтового товарища с поля боя, обняв за талию и крепко прижав к себе. Она обхватила мою шею, сжала рукав моей куртки, так крепко, что я чувствовал рукой ее ногти, – это была судорога, она вцепилась в меня, ни за что не желая отпускать… Ее доверие переполняло меня самой щенячьей гордостью.

Но время, время… Нужно спешить.

Я толкнул дверь, мы вошли в тамбур.

– Открывай, – сказал я.

– Да, проходите, – прозвучал тот же, искаженный микрофоном голос, – и через несколько секунд мы оказались на улице.

Маша была только в своем траурном легком платье, а здесь к вечеру ударил морозец. Но ничего, потерпит, не много уже осталось.

– Ты подкупил их?.. – спросила она. – Но это невозможно…

Я шел, стараясь идти, как можно быстрей, – нес сумку и почти нес девушку.

Так что мимо мрачных в ночи дурдомовских корпусов мы промчались, не бросив на них даже прощального взгляда.

Охрана все так же дулась в картишки. Маша испугалась этих безобидных ребят, любителей перекинуться в подкидного, – еще крепче сжала мой рукав, так что от травмы уже не было спасения.

– Большой привет, – бросил я им.

– И тебе того же, – ответили они, не отвлекаясь от своего благородного развлечения.

Даму мою они не заметили вообще.

7

До машины я едва дошел, – меня клонило в сон.

Иван вышел навстречу, взял у меня сумку, принялся заталкивать ее в багажник.

– Познакомьтесь, – сказал я. – Маша, это Иван, наш финансовый босс… Иван, это Маша, о которой я тебе рассказывал…

Язык меня еле слушался. Он заплетался, не желая произносить никаких слов, а желая, чтобы его оставили в покое. Он хотел отделиться от меня, такого болтливого, и не иметь со мной ничего общего.

– Посплю… – сказал я, этим языком. – Вы здесь сами…

Мне кажется, я все-таки успел добрести до заднего сиденья, совершил над собой это нечеловеческое усилие… Или только кажется. Глаза мои закрылись, отгородив от всего остального, и я тут же стал улетать, далеко-далеко, на чем-то беспредельно мягком, куда-то бесконечно далеко, – растворяться, растворяться, растворяться…

– Вставай, – сказал Иван, – мы, вроде, приехали…

Было утро, белое утро, потому что вокруг был снег. Асфальт перед подъездом Ивана, скверик, соседние машины, – все было в снегу.

Маша сидела рядом, она внимательно смотрела на меня, и, дождавшись, когда я открыл глаза, сказала:

– Кто он, это чудовище, где ты с ним познакомился?.. Почему ты бросил меня?.. На его произвол?..

– Я-то здесь причем, ты сама же видела: дорожная ситуация, – сказал задиристо Иван.

– Он два раза врезался в другие машины. Один раз врезались в нас… Как мы доехали, я не понимаю этого. Я все время тебя будила, – но ты спал.

– Что ты ко мне привязалась, я все делал правильно… Нетрезвые водители, никто не соблюдает правил дорожного движения. Во второй раз, помнишь, левый поворот…

– Ты не умеешь водить машину!.. – воскликнула Маша. – Тебе должно быть стыдно. Такой большой мальчик, мог бы научиться.

– Опять мораль… Она все время читала мне мораль, – под руку, водителю… Сама во всем виновата!

– Это я во всем виновата? – сказала Маша, и у нее появились слезы на глазах. – Да я не знаю, как осталась живой. Это чудо какое-то!

– Опять реветь!.. – пробасил Иван. – Она все время ревет, – как стукнемся, так она начинает реветь!.. Слабонервная.

За то время, пока они разговаривали, я окончательно пришел в себя… И понял: я проснулся в другом мире. Про который ничего не знаю… Посмотрел на Машу, как та вытирает платочком слезы у глаз, и догадался: мы – незнакомы.

Она перепутала меня с кем-то, с каким-то настоящим серьезным мужчиной. За спиной которого можно чувствовать себя, как за каменной стеной… Вот сейчас посмотрит повнимательней и скажет: вы кто такой, гражданин, как вы здесь оказались?..

Я не мог представить, что вот сейчас открою рот и скажу ей «ты».

– Как жизнь?.. – спросил я все-таки, негромко. – Оказалась неплохой штукой?

– Может быть и неплохой, – сказала Маша, – но когда она все время висит на волоске…

– Камень в мой огород, – сказал осуждающе Иван. – Мы рисковали вместе, но на волоске, почему-то, висела только ее жизнь… Эгоистка.

– Это он перед тобой разошелся, а до этого все время извинялся… – сказала Маша. – Как врежется в кого-нибудь, так сразу: извините… Я такое пережила, поседела, наверное… Как можно ребенка сажать за руль. Да еще в ночное время… В нем есть хорошие задатки, но они совершенно не развиты. Ему еще работать над собой и работать…

– Ты не учителка, ты – обыкновенная ябеда, – хмыкнул мальчик, и тут, вдруг, и на его глазах навернулись слезы. Наверное, он долго сдерживался, и тоже натерпелся. Но держался до последнего. А тут уж, – силы кончились.

Маша, увидев это, принялась реветь снова.

Я смотрел обалдело и не мог понять, что мне с ними делать… Они уставились друг на друга, и ревели в один голос, – слезы из их глаз катились градом…

«Пежо» представлял из себя печальное зрелище. Он был разбит во всех местах. Обе передние фары и одна задняя – в дребезги. Левая задняя дверь не открывалась, заднее стекло – в трещинах, от мотора поднимался легкий пар, – у-у-у, радиатор… Была машина.

– Здорово мы ее, – сказал я. – Чинить долго будем.

– Обидно не это, – сказал Иван, – ремонт, дело житейское… Обидно, что после каждого раза, меня кидали на бабки.

– Мы перед тобой виноваты, – сказал я. – Извини… Красивая была машина. Что-нибудь придумаем.

– Я уже придумал… Ты не понимаешь. Ты – еще не врубился… И скажу тебе, такая жизнь по мне… Раньше я – прозябал. Особенно на рынке, за лотком с батарейками. Если честно, это была не ночь, это был восторг духа. Революция сознания… Я впервые почувствовал себя человеком. С большой буквы… В голове столько планов. Пошли. Здесь много не поговоришь. Отметим новоселье… Я же готовился.

Но вместо новоселья, все, кроме меня, завалились спать. Напились до одури кофе, и отключились.

Они оказались чем-то похожи, Иван и Маша, – чем больше пили кофе, тем больше слипались их глаза. Они даже со стульев поднялись одновременно. И, словно, договорившись заранее, хором сказали:

– Теперь бы немножко вздремнуть. Тебе хорошо, ты – выспался.

Так что новоселья пришлось ждать до вечера.

Пока они целый день спали, я целый день накрывал на стол. Я хотел, чтобы у нас был праздник. Так что кроме умопомрачительной красоты посуды, были гвоздики, – в вазе посреди стола, – и шампанское, в черной непрозрачной бутылке. Кроме этого, сортов пять разной колбасы, хлеб и пельмени.

Я сварил картошку и сделал замечательный «первомайский салат», – более того, я напевал, когда готовил его. Еще в холодильнике нашлось несколько банок консервов и много мороженого. Иван подготовился на славу.

В заключении, критически оглядел накрытый мной стол. Придраться было не к чему. Даже салфетки, я аккуратно свернул трубочкой и водрузил каждому на тарелку.

Я остался доволен своей работой. В общем-то, было на что посмотреть.

В шесть часов я на всю катушку врубил телевизор и громко скомандовал из коридора.

– Подъем!!!

А еще через двадцать минут свежеумытый народ уже сидел за столом.

Что греха таить, я ожидал комплиментов в свой адрес.

– Вот это нужно будет есть? – спросила Маша, показав пальцем на колбасу. Словно на дохлую крысу, оказавшуюся вдруг на столе.

– А что? – подозрительно спросил Иван. Колбасу покупал он. И надо думать, выбирал ее любовно.

– Давайте выпьем, – сказал я, разряжая неловкость, и разлил шампанское, – Давайте поднимем бокалы. За дружбу… За наш небольшой, но сплоченный коллектив.

Мы чокнулись, и пригубили. Я так думаю, среди нас возникла самая благожелательная атмосфера, и каждый хотел сделать другому что-нибудь приятное.

– Но хоть квартира тебе понравилась? – миролюбиво спросил Иван.

– Да, очень, – с удовольствием согласилась Маша. – Именно таким я представляла себе бедное жилище горожанина. Здесь так уютно… Хотя немного тесновато…

– Я сказала что-то не то? – спросила она через минуту.

Иван все еще не мог прийти в себя. Он сидел, весь зеленого цвета, по внешнему виду напоминая инопланетянина.

– Миша, ты покажешь мне таз, в котором нужно стирать вещи? Я хочу на него посмотреть.

– Иван, у тебя в доме есть таз?

– Я хочу спросить, – вежливо сказал Иван, держа вилку в правой руке, а нож – в левой. – Разрешите мне поинтересоваться… Ты откуда свалилась?.. То ты чуть не рехнулась оттого, что в «Пежо» нет холодильника, телевизора и бара с прохладительными напитками, то тебе не нравится моя колбаса, а то тебе тут же подавай таз… Что, там, где ты была, ты питалась другой колбасой, у тебя был собственный холодильник, на процедуры тебя возили на «Кадиллаке», а стирала ты в персональном тазу?.. Мне немножко интересно.

– Иван, – попытался остановить я его порыв, – хватит.

– Нет, теперь дайте мне сказать. Я – за равноправие. Только так я представляю себе наши отношения. Это первое, самое важное… Не нужно меня воспитывать, а нужно принимать меня таким, каков я есть. С отдельными моими недостатками. Ведь так?..

– Конечно, – согласилась Маша, – но недостатки…

– У каждого есть недостатки. Что здесь страшного, – продолжал, перебив Машу, Иван. – У меня, у тебя, даже у Мишки…

С чего это он стал вдруг такой обходительный.

– Дело не в наших недостатках, а в наших достоинствах. Ведь так?

– Так, – согласились мы с Машей.

– Теперь, Маша, послушай, как я понимаю проблему. Если буду неправ, ты меня поправишь. Хорошо?

– Хорошо, – согласилась Маша.

– Я думаю, что мы с Мишкой, вчера спасли тебя от трепанации черепа… Потому что, в сумасшедших домах, чем бы не лечили, все равно, в конце концов, дело заканчивается трепанацией черепа… Трепанация черепа, это когда тебе отпиливают половину головы, и ковыряются в твоих мозгах. С целью устранить неисправность… Мы спасли тебя, ценой конечно же оправданного благородством этого поступка, риска, но и ценой некоторых материальных потерь… Я вижу в тебе, прежде всего – жертву… У меня родители, я подозреваю, тоже были мафиози, но только, вероятно, поменьше, чем твои, рангом… Что у тебя за мафиози такие, которые собственную дочь упекли в сумасшедший дом… Это же монстры!.. Да таких предков нужно сажать на электрический стул, там их место… Они бы догадались тебя и в собачьей конуре держать, если бы им приспичило. Сам про такое в газете читал… И уже вижу, они сделали все, чтобы ты понятия не имела о реальной жизни. Постарались.

– Ты к чему-то клонишь, – сказал я.

– Смотри… У нас вчера в обед было тысяча четыреста евро. Так?.. Бензин, жратва на неделю, мороженое для Маши, – двести нет… Заплатить долги за квартиру, – еще двести нет… И ровно в девятьсот евро обошлась нам операция по освобождению из психического рабства этого беспомощного, стараниями ее бездушных предков, человека.

– Тебе бы в дипломатическую академию, – сказала Маша. Она уже успокоилась и теперь с улыбкой слушала Ивана. Который продолжал говорить гадости.

– Итого, у нас на все про все осталась бумажка в сто евро. Хочешь, покажу?.. Нужно что-то придумать. Срочно… Иначе завтра пойдем собирать бутылки, все вместе.

– Вижу, ты придумал, – сказал я, покачав головой.

– Да, придумал, и в этом нет ничего обидного, ни для нас, ни для тебя, Маша. Раз у тебя не родители, а исчадия ада… Исчадия?

– Ты так этого хочешь.

– Замечательно… Поэтому мы разыграем похищение. Через пару дней позвоним и предъявим им счет, за освобождение дочери… Как думаешь, сколько они за тебя могут заплатить?

– За меня? – вдруг задумалась Маша. – За меня они могут заплатить много… Они меня уже ищут… Вдруг они нас найдут? Мне страшно.

Она, на самом деле, испугалась. Только что слушала Ивана, не выпуская из рук бокала с шампанским, улыбаясь его горячности, – и вот, тень нешуточной тревоги пробежала по ее лицу.

– Ребята, мне страшно за вас. Вы такие хорошие. И ты очень хороший, – Ванечка…

– Кто не рискует… Тысяч сто дадут?

– Они дадут больше, – сказал Маша. – Я, наверное, на самом деле ничего не понимаю в жизни. Простите… Я не понимаю, о чем мы говорим…

– Иван хочет взять с твоих родителей деньги за твое возвращение. Но тебя, в итоге, родителям не отдать. Деньги превратить в наш стартовый капитал. Что здесь не понятного, – сказал я.

– Это я поняла, – сказала Маша. – Этого делать нельзя. Там профессионалы… Михаил, ты этого не допустишь.

– Конечно, нет… Иван, – нет.

– Я не поняла другого, – продолжала Маша, – вы говорите о деньгах. Зачем нам деньги? Тем более деньги от моих родителей?.. Вот этого я никак не могу понять.

– Я так и знал… – горестно сказал Иван, – что вы будете заодно… Но как мы станем зарабатывать на жизнь?.. Когда здесь ни шагу нельзя ступить без денег… Нас вон какая прорва, – и одни потребности. Я хочу на английские курсы записаться, у меня тяга к языкам: What can I do? Как произношение?.. С машиной что-то нужно делать… Ты, Маша, не захочешь, ведь, целыми днями на диване валяться, куда-нибудь учиться потянет. На какие-нибудь кулинарные курсы… А это – деньги… Ты, Мишка, теперь, я так думаю, к своим холодильникам ни ногой… Что ты еще умеешь?

– Они вас убьют, – сказала Маша. И стала смотреть на нас. Как будто это уже случилось. Такими черными огромными страдающими глазами.

– А тебя? – спросил Иван.

– Меня – нет.

– Да не волнуйся ты так, все концы обрублены. Мишка постарался. Ни один профи не докопается… Главное, не это, главное: достать бабки на жизнь.

– Деньги, такая чушь, – сказала с улыбкой Маша. У нее отлегло, – и видно было, она поверила в мой профессионализм в обрубании концов, и в силу моего вето на идею Ивана. Это польстило.

– Да?!. – саркастически переспросил Иван.

– Конечно, – согласилась Маша.

– Я знаю, – сказал Иван, – ты любишь стирать в тазу. Хотя никакого таза в жизни ни разу не видела.

– Что ты прицепился к этому тазу, – не выдержал я.

– Не к тазу… К тому, что булки растут на деревьях. Там же, вместо листочков, зелененькие баксы. Ведь так, правильно я говорю, Маша?.. Я такой же был, пока моих, папу и маму, не взорвали. Ничем от тебя не отличался… А потом полгода собирал бутылки. Восемьдесят копеек за штуку. Пробовал еще кое-что, сейчас торгую батарейками на рынке – часа четыре ближе к вечеру простоишь, – стольник… Мишка пахал по восемь часов в день, и что? Где его тысячи, – за инструмент, который у него украли летом, до сих пор не может расплатиться… Я тоже думаю, что деньги, это чушь. Не в них счастье. Я это хорошо понял за последнее время, голову даю на отсечение… Но какой-то минимум нужен. В месяц на человека хотя бы долларов двести, – меньше нельзя никак.