Текст книги "Вдох Прорвы"

Автор книги: Владимир Орешкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Как сейчас. Висела в воздухе абстрактная картина, все, что осталось от раздавленного страшной силой только что живого человека, – а никакой музыки не было. Странно.

– Все снял? – вскочил взволнованный Колян.

– Все, – ответил сосредоточенно оператор, продолжающий свою работу.

– Следующего давай, – скомандовал Толик, – пора с этим делом завязывать. На сегодня.

Опять Колян кивнул конвойным, – опять те трусцой заспешили в нужном направлении.

Обилие новых впечатлений, в конце концов, начинает утомлять. Это явно чувствовалось по притомившимся лицам почтенной публики. Все хорошо в меру, даже всевозможные чудеса тоже должны знать свое место. Когда чудес переизбыток, это так же утомительно, как когда бывает много чего-нибудь другого, самого обыкновенного, сладкого, соленого или кислого.

Но дед появился быстро, не прошло и пяти минут. Не заставил себя долго ждать.

Его встретили молча. Не то, что испытали некое сочувствие к старости, а потому, что здешнее чудо переходило в сознании присутствующих из разряда чудесного в какую-то рутинную повседневную обыденность… Рабочий день заканчивался, не мешало бы после такого дня немного перекусить, – поднять стопарик-другой за упокой, и за всякие неизведанные доселе выкрутасы природы.

– Папаша, – сказал Толик, – слушай сюда… Я как бы режиссер, здесь – кино… Сам видишь. Вон декорации. Бурлаки на Волге… Там рядом валяется ведро и лопатка. Возьмешь их, – за картиной, у дальнего поворота наберешь породы и вернешься обратно. Мы будем тебя снимать. Для истории… Вопросы есть?

Дед покрутил головой в поисках Алексея, и, не увидев его, спросил:

– А где сосед?.. Он говорил, вы в расход нас здесь пускать будете.

– Давай так, – сказал устало Толик, – на все вопросы я отвечу тебе, когда вернешься с задания. Хоть три часа буду отвечать, если хочешь. Идет?.. Теперь чеши по-быстрому. Время идет.

Деда тут же расковали и подтолкнули в спину.

Ну, он и пошел… Привык подчиняться за свою долгую жизнь. Бригадирам, жене, начальнику цеха, потом детям, когда они выросли. Кто-нибудь да обязательно им командовал, – пустым командное место никогда не оставалось.

Подобрал, как приказали, ведерко, потом лопатку, взглянул равнодушно на пустую зэковскую робу, задержался чуть у картины, где перемешавшаяся гамма цветов образовала причудливый, доступный пониманию только богемы, рисунок, заглянул за холст, не в силах догадаться, каким образом он так крепко держится, и, под взглядами начальства, двинулся дальше.

У поворота, там, где свет прожекторов упирался в стену, оглянулся и крикнул:

– Здесь копать?

Ему замахали руками: здесь, здесь!..

Дед встал на корточки, взмахнул лопаткой и принялся, как ему велели, заполнять породой ведро…

– Я тебе говорю, – толкал Коляна Толик, – заряд кончился!.. У него там в обойме четыре заряда, пятого нет!.. Братан, нет пятого заряда, нет!..

Колян даже привстал со стула, – вот это да! Вот это чудо, так чудо, ничего такого и нарочно не придумаешь!..

Дед уже заканчивал с ведром, когда в кромешной темноте за поворотом, он увидел внучку. «Лапка» встала на грани света и тьмы, обрадовалась деду, улыбнулась ему, и сказала, словно бы читала письмо, которое ей надиктовали старшие:

– Дедуля, у нас все хорошо, живем мы лучше прежнего… Пенсию нам платят исправно, каждый месяц, ни разу еще не задерживали… Мы все тебя ждем домой, а особенно жду тебя я, твоя внучка Ксюша. Потому что я по тебе очень скучаю…

– Как я по тебе скучаю, – сказал ей дед, – кто бы знал…

– Ты обещал научить меня делать язык трубочкой, как у тебя получается. Не забыл?

– Да что ты…

– Сейчас можешь?

– Могу и сейчас…

– Тогда иди сюда, а то я не могу к тебе выйти.

Дед поднялся, с ведром и лопаткой, и шагнул во тьму…

Дед пропал, только что был, встал, сделал шаг к повороту – и исчез.

– А ты, блин, говоришь, обойма кончилась, – бросил Колян, – там еще неизвестно сколько осталось.

– Но ведь дошел!.. – воскликнул Толик. – Дошел же, блин, твою мать!.. Раз один дошел, значит, дойдет другой! А не другой, так третий или четвертый, или пятый, или двадцать пятый… Когда-нибудь она выдохнется, эта сука, не вечно же ей надо мной издеваться!..

Вот это, «надо мной издеваться», а не над «нами», – до печенок достало Коляна. Потому что, обозначало конец их братству… Ну что ж, конец, так конец, какое ему дело, хотя и жаль немного, – но до печенок его не надо доставать. Не надо.

5

Банька удалась на славу. Попарились, что надо, – и деревенские дамы не подкачали: визг стоял на всю Ивановскую, шампанское било пробками и лилось рекой. Толик с Коляном сидели, как римские боги, закутанные в простыни, во главе стола, пощипывали дамочек за соблазнительные выпуклости, чем вызывали всеобщий восторг, и вообще были постоянным предметом обожания.

Приятно вот так расслабиться, после трудов, вкусить запретных плодов, – а иначе, за что боролись.

Толик даже «самому» звонил из-за стола: поднял руку, призывая к тишине, которая мгновенно наступила, набирал попискивающие цифры спутникового телефона в этом, полного почтительнейшего трепета молчании, а потом с достоинством говорил с «самим», почти на равных, минут пять или больше.

Когда нормально выпьешь в хорошей компании, где вокруг одни приятные люди, которых ты, по большому счету поишь и кормишь, даешь им работу, ну и требуешь, конечно, – но которые до гробовой доски от тебя зависят, так что не прыгнуть им никуда в сторону до этой самой гробовой доски, – когда чувствуешь их неподдельное уважение, – то готов любить их дальше. Дальше, дальше и дальше, – хоть до бесконечности… Без панибратства, конечно, – как отец их родной, суровый, но справедливый и заботливый.

Осознаешь тогда, в эти минуты раскрепощения, что и на самом деле, – каждому – свое. Что, если судьба вынесла тебя наверх, надо всеми, и сделала тебя распорядителем их жизней, то значит так нужно. Тебе и судьбе. Каждый хорош на своем месте.

Толик обнимал Коляна за широкие плечи и говорил:

– Братан, махнем через месяц на Канары, я там местечко знаю, закачаешься. Кругом сплошные бунгало и мулатки по двести долларов за ночь. А как они ночью вокруг костра пляшут танец живота, ты не видел?.. Увидишь, – никогда не забудешь. Сожрем с тобой питона, запеченного в золе и пальмовых листьях. Мечта… Перед этим его целый день кормят фаршем, ты представляешь, – но не перчат, он от перченого воротит нос…

В общем, гуляли до утра, так что даже немного протрезвели.

С рассветом решили отправляться спать. Толик сел в «джип» Коляна, единственный «джип» на всю округу.

– Давай братан, жми на свою виллу, – отрубимся по полной. В пять – вылетаю, в девять доклад у «самого», – должен выглядеть, как огурчик… Ты понимаешь, братан, я в пять вылетаю, потому что в девять у меня доклад у «самого», и я должен выглядеть, как огурчик. Ты понимаешь?..

Колян выглядел потрезвей, – он нажал на газ, и машина довольно плавно тронулась с места.

– Понимаю, понимаю… – сказал он. – Что с этим-то будем делать?..

– Золотая жила, – поднял палец Толик, – бриллиантовая… Как «сам» скажет, так и сделаем, я-то откуда знаю.

На Канарах? – думал Колян, – Может быть, на Канарах?.. Но нет, на Канарах нельзя, нужно здесь, и не самому… Не самому, и с алиби, мало ли что, – свои же будут потом копать, кто да за что. А ему еще жить и жить… Не на Канарах.

– Мы с тобой на этой твоей дыре столько бабок заработаем, что тебе не снилось… А ты: динамит, да динамит…

– Ты хоть знаешь, где вчера целый день проторчал? – спросил Колян, сворачивая на дорогу, которая вела к его дому.

– А ты: динамит, да динамит… – смеялся от души Толик.

– Лучше бы динамит, помяни мое слово. Все равно, когда-нибудь взрывать это дело придется. Сам увидишь. Может быть.

– Это почему же?.. – приподнялся на сиденье Толик, – это почему придется взрывать?

– Потому что это, блин, – дорога в ад… Самый в него вход. Если тебе туда не охота, то придется взорвать, никуда не денешься.

Глава Третья

«Не для того послал Бог своего Сына в этот мир, чтобы чинить здесь суд, – а для того, чтобы каждый через Него имел возможность получить свободу от этого мира»

Евангелие перпендикулярного мира

1

Гвидонов любил тикающие часы. Поэтому умудрился поставить в своем крошечном кабинете списанные начальством «ходики», в большом деревянном шкафу. Они ходили довольно точно, так что получилась двойная польза: в любой момент можно было узнать время, и можно, откинувшись на стуле, закрыв глаза, слушать, как часы негромко идут, в каком-то созвучном с ним, с Гвидоновым, ритме, – словно бы у него в голове накатывала на берег океанская волна, раз за разом, раз за разом, – всегда… В размеренном движении часового механизма таилось что-то от вечности, от времени, которое путником двигалось через эту вечность, – неизвестно куда. И Гвидонов, с закрытыми глазами, тоже участвовал в этом движении.

Тогда осыпалась всякая суета, ненужные мелочи, никчемные детали, разваливалась ложная логика, – и если, даже, взамен не приходило ничего, Гвидонов знал: все равно это путь к правде.

Ведь начальство требовало от него одного, – правду…

Но в Управлении он прослыл большим оригиналом.

Так любил работать Владимир Ильич Гвидонов, подполковник Федеральной Службы Безопасности, следователь по особо важному, – по домашней кличке «Гвидон».

Вот и сейчас, он сидел, по привычке откинувшись на спинку стула, положив руки на колени и закрыв глаза. Слушал…

До пенсии оставалось десять лет, а если не повезет, то пятнадцать… Потому что надоело все, дальше некуда. Пойди туда, – не знаю куда, найди то, – не знаю что…

Получалось, как всегда, то есть, как в дурной сказке, – пробежка между молотом и наковальней. Если бежать быстро, то не прихлопнет.

Но бегать еще десять, а то и пятнадцать лет… Никакой прыти не хватит.

Вчера генерал вызвал его, как всегда быстрей-быстрей… В кабинете, кроме отца родного, расположился спортивный, Гвидоновских лет мужик, от которого, как от девицы, пахло духами.

– Познакомьтесь, – сказал генерал. – Владимир Ильич Гвидонов… Валентин Петрович Суровцев, так кажется… Владимир Ильич, все срочное передай Завьялову, с этой минуты будешь заниматься новым делом, – в порядке шефской помощи… Там премия ему будет положена?

– Выпишем… – с готовностью сказал парфюмер.

– Вот, – с нарочитой завистью сказал генерал, – уже и премию выписали. Не забудь поставить с нее, благодетелю…

Это он так шутил, но по местам все расставил четко.

– Работайте, – сказал он.

Аудиенция закончилась…

В коридоре коллеги пожали друг другу руки: «Владимир»… «Валя»… Давай на «ты»…

– Ко мне? – спросил Гвидонов.

– Может, к нам в офис?.. В машине и начнем входить в курс…

– Идет.

Пока выходили на улицу, Валя успел несколько раз позвонить по телефону и отдать распоряжения: бухгалтеру и свидетелям, чтобы были на месте.

«БМВ» оказался с государственным триколором и мигалкой на крыше. Для милиции слишком жирно.

– Ты сам из ментов? – спросил Гвидонов.

– Точно, – согласился Валя. – На заслуженном отдыхе…

– У вас там, наверное, как у балерин, до тридцати и – пошел вон…

– Точно… – рассмеялся Валя. Юмор он понимал, у ментов это редкое качество. Даже у бывших.

Когда же устроились на заднем сиденье и включили свою мигалку, он сказал:

– Сразу предупреждаю, дело тухлое, тухлее не придумаешь. Так что я тебе не завидую… Зла, если что, на меня не держи. Я тебя предупредил.

– Спасибо, – ответил Гвидонов, и взглянул на Валю. Да он, к тому же, и не глупый мужик.

– Значит так… – сказал Валя и задумался. – Не знаю, с чего начать. Начала-то никакого нет… Короче, позавчера, в воскресенье, пятнадцатого июня, ушел от нас один парень. Мы его второй день ищем и не можем найти. Найти его обязательно нужно. Вот – основа… Дальше уже частности.

– Что он натворил?

– Ничего не натворил… Ординарное убийство… Но он нашел одну вещь, которую мы обронили, нашу. Вместе с ней исчез… Мы сразу не спохватились.

– Где нашел?.. Какую?.. Кто обронил?.. Когда?..

– Фу ты, – рассмеялся Валентин, – такие вопросы задаешь, я даже вспотел. Давай тогда, лучше, до офиса… Колы холодной не хочешь? У нас здесь холодильник припрятан.

Колы можно было, тем более холодной… Но то, что дело тухлое, Гвидонов начал догадываться. По самой постановке.

Не только тухлое, тухлое – еще ничего, не самая страшная беда. История эта предвещала опасность, – прежде всего, для него самого… Начиналось, по всей видимости, нечто из того разряда, – когда узнаешь чуть больше, чем кто-то посчитает необходимым, то, вдруг, невзначай, попадаешь под машину, или прихватывает ни с того, ни с сего сердечный приступ, или с тобой случается другой какой-то казус, но обязательно с самым банальным летальным исходом.

Вот Валя, по всему – нормальный парень, предохраняется изо всех сил. Ему юношеская романтика – ни к чему… Колы холодной, – и все. Он, наверное, рад Гвидонову, до потери пульса. Потому что, теперь на Гвидонова все и повесят, все лишние знания.

А без знаний в его профессии никак нельзя.

Вот и покрутись.

В общем, кола наклевывалась не очень сладкая…

Да, не просто так генералы пробивают подчиненным премии. Не пользуются случаем, чтобы вспомнить какой-нибудь эпизод из боевого прошлого, а говорят коротко: «работайте», – пресекая саму возможность появления в данный момент какой-либо информации вообще.

Потому-то они стали генералами, а не засиделись в прапорщиках, что знают, когда бросить «работайте», а когда удариться в пучину воспоминаний.

«БМВ» подрулил к приятному особнячку на Добрынинской, ворота распахнулись, – вот и офис.

Уровень заказа – самый высокий. Позавчера пропал у них парнишка, вчера они его целый день искали сами, с ног сбились, но так и не нашли. Сегодня решили нанять «сыскаря» на стороне, – а лучше «конторы» «стороны» не придумаешь, – и провернули решение за несколько часов. За несколько часов, – это на самом верху, и без посредников, на которых ушло бы какое-то время.

А как сказал когда-то поэт: избавь нас пуще всех печалей, и барский гнев и барская любовь…

Вот такая получалась кола…

Кабинетик у Валентина был получше Гвидоновского, – с фонтаном посередине. Забавненький такой фонтанчик – он же освежитель воздуха, – с самой натуральной водой и мордами львов, из которых эта вода выливалась на крупную гальку. Живут же люди.

– Присаживайся, – как у нас говорят… Давай-ка я начну сначала.

Гвидонов кивнул.

– Допустим, был некий фельдъегерь, он перевозил нечто, назовем это «груз», с одного места на другое, скажем: из пункта «А» в пункт «Б». Груз был наш… По пути с ним случилась авария, допустим, сломался мотор, – это к делу отношения не имеет. Устраивает?..

– Пока «да», – сказал Гвидонов.

– Очутился этот фельдъегерь в лесу, недалеко от дороги, – точнее, в пятистах шестидесяти метрах. Вместе с нашим грузом… При этом, неважно себя после аварии чувствуя… Недалеко от этого места есть речка, там ловил рыбу некий молодой человек. Порыбачив, он через лес направился к автобусной остановке, расположенной на шоссе. И наткнулся на нашего фельдъегеря… После этой встречи в голове у фельдъегеря получилась дыра семь на восемь, а молодой человек, вместе с грузом, спокойненько дошел до остановки, сел в автобус, доехал на нем до станции, а затем, по всей видимости, погрузился на электричку, и испарился… Теперь устраивает?

– Не знаю, – пожал Гвидонов плечами.

– Но больше, Володя, извини, что я так, по-простому, – ничего нет… Скорее всего, уехал в Москву. А здесь, чуть ли не двадцать миллионов народа. Из них – миллионов пять молодых людей, похожих на него…

– Есть те, кто его видел?

– Да. Мои ребята, в том числе. Видели, даже болтали с ним пару раз. Первый, до совершения преступления, второй – после…

– Ну вот, – сказал Гвидонов, впрочем, без всякого энтузиазма. – Груз не может всплыть?.. Деньги?..

– Не знаю, – развел руками Валя, – не буду врать.

– Документы?

– Говорю же, не знаю.

– Значит, только молодой человек?

– Только молодой человек… При всем нашем содействии, – все, что в наших силах, в твоем распоряжении. На место происшествия когда?

– Зачем? – сказал Гвидонов. – Вы же там все перекопали.

– Перекопали, – согласился Валя.

– Сначала поболтаю с теми, кто говорил с парнем, и теми, кто обнаружил мертвого фельдъегеря. Ведь он был мертвый, когда его нашли?

– Обижаешь, – сказал Валя.

– Работа такая, – извинился Гвидонов.

– Да, работка… – вздохнул Валентин. – Ребята рядом, я их зашлю, располагайся, беседуй. Я – по делам.

И, пододвинув Гвидонову пухлую папку, вышел.

2

Люди, которые не понимают сыска, всегда знают, что необходимо делать: осматривать место происшествия, поднимать пинцетом окурки, допрашивать свидетелей, беседовать с патологоанатомом. Короче, выходить на след… Достаточно открыть любой учебник по криминалистике, чтобы узнать, как нужно себя вести.

Там чуть ли не по шагам расписано: как, что и когда…

Стыдно признаться, но Гвидонов никогда не знал, с чего нужно начинать… И вообще: стоит ли собирать окурки или катить в морг… Но всегда знал, что не нужно, вернее, – чего он не хочет. Это было одно и то же.

Сейчас вот не хотелось открывать эту папку, не хотелось и все. Он, даже, чуть брезгливо, отодвинул ее пальцем подальше от себя. Такой вот дурацкий каприз.

Закрыл, было, глаза, чтобы подумать, – но не хватало неспешного хода его часов…

Любое начало, – прикосновение к другому миру… Первое прикосновение к другому миру нужно делать с уважением, потому что он – другой. В другой мир, как в чужой дом, нужно входить без шляпы, – или там фуражки, – и с добрыми намерениями в душе.

Это потом доброта может перерасти в злобу, или в ненависть, или в полное равнодушие, – так бывает. Но входить нужно, готовым полюбить новый мир. Иначе он никогда не откроет тебе своих дорог…

Секрет этот Гвидонов не открывал никому, у него даже в мыслях не было как-нибудь попробовать проболтаться. Не открывал и никогда не откроет, даже на смертном одре… Потому что есть нечто, предназначенное только для тебя. Оно родилось в тебе, в тебе живет, – с тобой же должно умереть. Оно, беззащитное, и доверилось тебе. Рассказать об этом кому-нибудь, означало бы, совершить предательство. А предавать себя, – это уж самое распоследнее дело…

Не прошло минуты, как в дверь постучали, и ее открыл свидетель.

Служивый парень, накаченный в спортзале и, должно быть, умеющий стрелять с обоих рук.

– Меня зовут Владимир Ильич, – сказал Гвидонов, и протянул ему руку.

Парень почтительно пожал ее.

– Вадик.

– Давай, Вадик, с самого начала, и не торопясь… Как старшина приказал рядовому траншею копать: от забора и до обеда…

Парень смотрел на сыщика во все глаза, – должно быть мечтал когда-нибудь вот так же принимать в кабинете свидетелей и во всю панибратствовать с ними.

– С вертолета нас наводили, где есть люди в лесу, а мы проверяли: кто, по какой надобности, не имеет ли отношения к делу… Вот так вышли на этого рыбака. Нас было двое, я и Олег Валов, он после меня зайдет… Обыкновенный рыбак, лет ему двадцать пять – двадцать семь, где-то так. Глаза карие, рядовое лицо, без особых примет, ловил на червяка… У него была палатка, старая, брезентовая, рюкзак. Вещи мы проверили, все чисто…

– Много было людей в лесу?

– Нет… Еще была парочка, на «Ладе», приехали… Ну, в общем, поразвлечься накоротке, но тех мы шуганули.

Интересно, – думал Гвидонов, – они сейчас нашу беседу записывают только на магнитофон или еще снимают?.. Чтобы затем сделать учебный фильм о работе следователя.

– Потом это место смотрели?

– Еще как, языком все вылизали. Окурки от «ЛМ», обрывки газеты «Центр Плюс», – больше ничего.

– Богатый рыбак был?

– Еще чего!.. «ЛМ» – все его богатство. Две удочки, складные бамбуковые, такие лет двадцать тому назад в «Спорттоварах» продавали, леска – рыба ее за километр видит.

– Но что-нибудь, может быть, из его вещей выделялось? Может, подороже остальных, или в глаза бросалось.

– Нет, – сказал Вадик.

– Сам-то ты, что думаешь?.. Ну, если бы был следователем, что бы сказал?

– Я… – задумался Вадик. – Не знаю… Он там блеванул потом, после того, как того мужика замочил. Может быть, по содержимому желудка?..

– Его вырвало?

– Да еще как!.. Даже желчь какая-то была… Мокрушник, – пренебрежительно сказал Вадик…

Для учебного фильма наговорили достаточно. Пусть теперь на своих тренировочных занятиях разбираются в тонкостях…

Второй боец, Олег Валов, ничего нового не открыл. То же самое, – чуть ли не слово в слово.

Был еще третий, тот, кто обнаружил покойника.

– И как? – спросил Гвидонов, – Как вы нашли в лесу мертвого человека?

– Собака нашла, – отвечал служивый. – У нас три собаки, было бы больше, нашли бы раньше. А так, в седьмом часу…

– Как он выглядел?

– Обыкновенно, – половины головы не было, парашют весь в крови, «макаров» рядом валялся.

– Макаров?

– Да, с глушителем.

– Интересно, – сказал Гвидонов, и довольно натурально зевнул. Камера должна зафиксировать его служебное рвение…

За час с небольшим управился со свидетелями. Затем вернулся Валя, со знаком вопроса на лице.

– Чудес не бывает, – сказал ему Гвидонов. – Нужно работать… Ты не против, если я заберу эту папочку с собой?

Валя, от которого пахнуло новой порцией одеколона, секунду колебался, но, слава богу, не больше.

– Отдаю в надежные руки, – сказал он. – И вот еще, – премия…

Конвертик был солидной толщины, и, как потом выяснилось, содержал ровно сто бумажек по сто долларов каждая. Итого: десять тысяч… Вопрос: за что?

Тоже очень интересный вопрос.

Но это было вчера. Сегодня Владимир Ильич Гвидонов сидел на своем рабочем месте, и, закрыв глаза, предавался меланхолии…

Картинка получалась дурацкая, как ни крути… Мотор у их фельдъегеря сломался где-то на самолете, так что посыльный был вынужден выпрыгнуть с парашютом. Приземлившись, вместо того, чтобы ползти, как герой Мересьев, к людям, он начинает прятаться, маскироваться под растительность. Потом его находит кровожадный рыбачек и приканчивает из его же пистолета, причем, судя по количеству патронов в обойме, и стреляным гильзам, – двумя выстрелами. Но попадает только раз, причем стреляя в упор… Должно быть, у рыбачка сильно тряслись руки, от неопытности.

Рыбачек похищает груз, потом его вырывает, а потом он идет на остановку автобуса, и ведет себя настолько хладнокровно, что парнишке позавидовал бы любой спецназовец… Курит. И болтает с оцеплением про наживку.

Всего, что касалось фельдъегеря, был намек не копать, – копать нужно было только в сторону парнишки.

Это напоминало бородатый анекдот про статистику, что статистика подобна девушке в бикини: то, что открыто, интересно, а то что скрыто – существенно…

Например, заказчику интересно выйти на парнишку, а для него, Гвидонова существенно знать: чей был егерь, заказчика или третьего лица… По-всему выходило, что егерь был посторонний.

Мотор у егеря заглох ночью с пятницы на субботу, приблизительно в два тридцать. И именно в это время подняли в воздух два вертолета и стали окружать район предполагаемого приземления дежурными группами… Но вот еще одна странность, в готовность эти команды поставили еще вечером, – объявив на выходные учения. Первый раз за два года, на выходные, как будто им по трудовым будням не хватает времени.

Егерь чужой, и, возможно, совсем не егерь… Но что-то при нем было, раз поднялся из-за этого такой сыр-бор, что даже невинного «конторского» сыскаря умудрились затолкать в эту кашу.

Это что-то на самом деле спер случайный парнишка, – но спер как-то уж очень странно…

Но это – потом…

Основной вопрос, как говорил когда-то его круглый теска Владимир Ильич, – вопрос о власти. В Гвидоновском случае, вопрос о силах, задействованных в процессе. Первое, – кто есть заказчик Гвидонова? Второе, – кто есть заказчик или хозяин егеря? И третий, вытекающий из двух первых, – из-за чего они схватились между собой, какие искры от такого соприкосновения могут посыпаться?

Тогда станет ясно, между чьим молотом и чьей наковальней пытается он, Гвидонов, просунуть свою голову. И стоит ли ее туда засовывать…

Разные факты и разные слухи бродили по Управлению по поводу существующих силообразований, и с действием всевозможных структур приходилось сталкиваться самому, но никто сейчас, в эпоху Понятий, не наклеивает себе на грудь визитных карточек, и сломав, к примеру, кому-нибудь мотор, не звонит потом в газету и не берет ответственность на себя.

Скорее, дело обстоит с точностью до наоборот.

Это, в борьбе за собственное выживание, привносит изрядную толику совершенно специфичной специфики… То есть, делает ее от обилия вариантов, мало предсказуемой. Даже для профессионала…

Но – интересно.

Вот это, «интересно», – была вторая тайна Гвидонова, которую он никому и никогда не станет рассказывать. Он и себе, с удовольствием не стал бы ее рассказывать, потому что его бесприютная тяга к интересному, не нравилось ему самому. Кроме неприятностей, совершенно неоправданного ничем риска, шишек на голове и тяжелых объяснений с начальством, эта его черта не принесла ему еще никаких благ.

К своему неудовольствию, к стыду рационального в нем человека, привыкшего мыслить реальностями, просчитывать варианты, эти варианты не один раз взвешивать, к нему некстати пришел, – как всегда приходил некстати, – самый что ни на есть иррациональный интерес… Щенячье любопытство, – так называл его Гвидонов.

Но бороться с этим самым любопытством он не мог, – оно было сильнее его воли.

Он слышал, сквозь закрытые глаза, отголосок движения вечности, – и ругал себя последними словами. Ругал, и знал, это лишь последнее сопротивление, теперь изменить ничего нельзя. Голову он засунет, – остаться бы только ей после этого целой.

Мобильный новый друг Валя всегда носил с собой, так что разыскать его не составило труда.

– Ну как? – спросил тот, узнав Гвидонова.

– Не просто, – скучным голосом бюрократа, ответил Гвидонов. – Вот хочу напроситься на экскурсию. Посмотреть все-таки место… Мне нужен один из твоих ребят, тот, кто видел нашего рыболова. Машина или твоя или наша, – все равно.

– Наши проблемы, наш бензин, – сказал дипломатично Валентин. – Через тридцать минут будет у твоих дверей… Если что нужно, звони, – без проблем.

– Хорошо, – согласился Гвидонов, представив, как благоухает его приятель очередным одеколонным ароматом…

А еще через полтора часа они были на месте происшествия. «Джип» остановился на обочине шоссе, и Вадик, извиняясь, сказал:

– Дальше нужно пешком, колеса не пройдут.

Они вышли, оставив водителя одного.

– Вы подъезжайте к автобусной остановке, – сказал Гвидонов, – Мы подойдем к ней. Где-то часа через три, не раньше… Она далеко отсюда?

– Километра полтора-два.

– Вот там и встретимся.

– Сюда, пожалуйста, – показал Вадик в сторону леса, как будто приглашал на ковровую дорожку.

По лесу долго шли молча. Вадик тактично уступал удобные места, чтобы Гвидонову было легче шагать, и вообще был сама внимательность. Из него бы получился образцовый ординарец, при каком-нибудь высоком начальстве.

– Ты ведь тоже рыбак, – сказал Гвидонов. – Есть такая слабость?

– Как вы узнали? – совершенно по-детски изумился Вадик.

– Вот скажи, рыбак ведь рыбака понимает: ты приехал на природу отдохнуть, один. Кругом тишь, благодать, давно собирался, – какое у тебя настроение?

– Нормальное, – сказал Вадик. – Хорошее, какое еще.

– А потом, в таком хорошем настроении идешь, и видишь в лесу человека, да еще не совсем здорового. И раз в него – из пистолета. Похоже?

– Не похоже, – сказал Вадик. – И парень этот, не похоже, чтобы мог человека убить. Выглядел он как-то не так. Не боец, – одним словом. Характер у него не тот… Хотя всякое бывает…

– Долго еще?

– Да пришли уже. Вот этот бережок.

Они остановились на берегу речки. Сразу за ними был небольшой бугорок, на котором росла одинокая береза и виднелась на земле черная пропалина от недавнего костра.

– Где он сидел, когда вы его увидели?

– Вот здесь.

– Сколько удочек было заброшено?

– Обе.

Гвидонов уселся на покинутое рыбаком место и посмотрел на воду. Вода, как вода, в меру грязная. Обзора с этого места никакого, – только соседний берег, поросший травой и невысокими кустами.

– Удачное место? – спросил Гвидонов.

– Да так, средней паршивости. Можно было найти получше.

– То есть, ты бы выбрал для рыбалки другое место?

– Да… Левее недалеко есть лучше, и еще мы проходили недавно, там поглубже и течение слабей… То есть, Владимир Ильич, – изумился Вадик, – выходит, он был не рыбак?!.

И посмотрел на Гвидонова с таким немым восхищением, что тому даже понравилось. Как в кино.

– Рыбак… Обыкновенный рыбак.

– Но…

– Хочешь, наверное, когда-нибудь пойти по моим стопам? Стать крутым сыщиком?.. Есть такое желание?

– Вы все знаете!.. – восхитился Вадик. – Я столько книжек про это дело прочитал, вы не поверите.

– Тогда запомни: вывод из одиночного факта не должен быть категоричным, он должен быть очень мягким. Он должен касаться рабочей версии, как заячья лапка, почти нежно… К примеру: рыбак, но плохой рыбак, редко бывает на рыбалке… Или: рыбак, но рыба для него не играет роли, – неприятности на работе или в семье, вот и приехал просто отдохнуть… Или какое-нибудь другое «или»… А ты сразу решил: «крыша».

– Но крыша…

– Есть «крыша» и есть «крыша»… – чуть устало сказал Гвидонов. – Просто я, Вадик, человек старой закалки.

От этого места на берегу, от бугорка и одинокой березки на нем, они повторили весь путь рыбака. Шли по лесу к шоссе, как, должно быть, шел он, и остановились у кустов, под которыми недавно лежал фельдъегерь.

– Мужик, наверное, кричал и звал на помощь. Вот рыбак на призыв и примчался. Как думаешь?

– Вряд ли, – усмехнулся Вадик, – мы бы раньше услышали.

– С вертолета не разглядели?

– Сам удивляюсь, почему… У них там прибор стоит, видит тепловое излучение. У нас температура тела, тридцать шесть и шесть. Он эту температуру видит. Так что смотрит на экран, а там картина, где в лесу люди. А этого пропустил, вот мы с ребятами потом и гадали.

Но Гвидонов не стал объяснять бойцу, почему… Фельдъегеря трогать было не нужно.

– Значит, наш парнишка шел-шел, и пришел сюда… Вот здесь они и встретились.

Вот здесь они встретились… После того, как егерю сломали мотор, он сумел выпрыгнуть из самолета с парашютом. Или сломали так, чтобы он успел выпрыгнуть?.. Если второе, то нужно было ломать с умом: чтобы егерь выпрыгнул, а пилоты своего «SOS» просигналить не успели, или чтобы у них уже не было возможности это сделать.

Если так, то разрабатывал и исполнял эту схему не просто профессионал, а профессионал высочайшего класса. Честь ему и хвала, – у него все получилось. В нужной точке, в нужное время, и все сработало. За такое ставят памятники, при жизни, как когда-то дважды героям Империи.