Текст книги "Сказки Гореловской рощи (Повесть-сказка)"

Автор книги: Владимир Бондаренко

Соавторы: Вениамин Бондаренко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

ЗАЙЦА БЕРУТ ПОД ОХРАНУ

Решение о волчьих сказках выпала честь сообщить Голубю. Он одернул голубенькую рубашку и заговорил торжественным голосом: – Сказки у тебя, волк, интересные. Награды они заслуживают. И мы присудили бы тебе пирог наш,

если бы эти сказки были твои. Но ведь ты же сам сказал, что это сказки предков, что их рассказывал тебе твой дед – волк Зубастая Челюсть. И поэтому мы не можем за чужие сказки дать тебе пирог. Иди на место, волк.

Волк сделал вид, что решением он не доволен, нехотя сошел с кургана. Про себя он радовался, он свое дело сделал: показал всем коварство зайцев. А пирог, зачем он ему? Но все равно делал вид, что решением он не доволен. Шел, ворчал:

   –  Прижиливаете. Сказки предков сберег в памяти мой дед. Все их давно забыли, а он помнил и рассказал мне. И может, он для того и берег их в памяти, чтобы мне сегодня приятное сделать – помочь выиграть пирог с тыквой.

Зайцы провожали волка свистом. Сегодня они не боялись его: сегодня при всех волк их не тронет, а завтра они спрячутся от него подальше. И они свистели ему вслед, а Мышонок плясал на пенечке и хлопал в ладоши:

   –  Ха-ха! И волку пирога не дали. Никому не дадут, мне достанется.

Над ним смеялись, а бобер Яшка на березе задыхался от зависти, что смотрят не на него, а на Мышонка. И от обиды, что все у него в жизни складывается не так, как нужно, укусил два раза сук березовый, сорвал на нем зло.

На голову медведя Тяжелая Лапа посыпалась пахучая стружка. Громыхнул медведь страшным голосищем :

   –  Опять соришь, Яшка? Гляди, сшибу с березы. И что ты все сук этот грызешь? Ты же на нем сидишь.

Но бобер не слышал его. Он глядел на Мышонка – пляшет, паршивец.

   –  Кто следующий? – спросил медведь Спиридон.

Заяц с Рыжими Усами оглянулся на медведя Михайлу и поднялся. Медведю показалось, что у зайца в глазах нехорошие огоньки бегают. И он закричал:

   –  Не давать говорить зайцу.

. Закричал и волк:

   –  Не давать! Вы слышали, что завещали нам предки: бойтесь зайцев. Они такое иногда сказать могут, ого-го. Волк боялся, как бы заяц не повернул его сказки в свою пользу. Второй раз волку выступить не позволят и придется ему завтра держать ответ за разбой. И что если его и в самом деле погонят из рощи? И волк размахивал лапой и кричал:

   –  Не давать говорить зайцу!

   –  Это почему же? – прыгал заяц на бревнышке. – Всем давали, давайте и мне.

   –  Зачем? Все равно умного ничего не скажешь. Сиди, ушами хлопай, слушай, что другие говорить будут, – сказал медведь Михайло.

   –  Ты тоже, Михайло Иваныч, ума не проявил большого, а на кургане стоял– Хочу и я постоять А зачем стоять тебе? Я хоть пирог надеялся получить, а тебе зачем он? Тебе капусты бы кочан. Ты же пироги не ешь.

   –  А я, может, его Лисе вон подарю.

Услышал это медведь Тяжелая Лапа и закричал:

   –  Дать зайцу слово.

Медведь Тяжелая Лапа знал, что если отдаст заяц пирог Лисе, то и он попробует, потому и кричал на всю рощу:

   –  Дать зайцу слово.

Кричала и Лиса:

   –  Дать!

У Лисы появилась надежда выйти сухой из воды. А что? Выиграет заяц пирог, отдаст ей, и все будет

в порядке: никто не узнает никогда, что она сегодня ела в перерыв.

И Лиса кричала:

   –  Дать зайцу слово. Пусть говорит. Иди говори, заяц.

И даже проводила зайца до кургана и на курган ему помогла взобраться. Одернула на нем серенькую курточку, волосы пригладила:

   –  Говори, заяц.

Оглядел заяц всех раскосыми глазами, усы рыжие подкрутил, приосанился.

   –  Тут волк только что говорил, что все беды в роще от нас, зайцев, идут. Сказки рассказывал. Только он не те сказки выбрал. Ну что он нам рассказывал сказки своих предков? Если даже то, что говорил он, и было, то когда? В старину, когда его предки жили, в самой что ни на есть древности. А мы живем в наше время и рассказывать должны сказки нашего времени. А в наших сказках все выглядит совсем не так, как рассказывал волку его престарелый выживший из ума дед – волк Зубастая Челюсть. Вот одна из сказок нашего времени. Послушайте ее.

«Крепко обижал Волк Зайца. Не давал проходу ни ему, ни его жене, ни его детям. Так и держал все время Заяц ухо настороже. При каждом шорохе вздрагивал: не идет ли Волк, не готовит ли еще какую беду. Все терпел Заяц, поплачет и ладно. А когда изловил Волк возле Ванина колодца его единственного сына, пошел к медведю:

   –  Защити, Потапыч. Хватит ему лиходеить. Ты как-никак – голова у нас, хозяин рощи. Да и сила в тебе неистовая. Рыкни на него хоть раз для острастки. Житья не стало. Додавит он меня где-нибудь, Никакой пакостью не гнушается.

Говорит Заяц, а сам так плачет, так плачет, что глядя на него, медведь сам едва не расплакался.

Вскочил из-за стола – за столом сидел, суп с клецками хлебал, – забегал по берлоге:

   –  Ах он пес, ах он разбойник! Да как он посмел без моего разрешения обижать тебя. Ишь расхрабрился. Ну, погоди, нагряну я к тебе вечерком по сумеркам, ты от меня за семью запорами не упрячешься. Я, брат, бью хоть и редко, да метко, после моего удара не встают.

Бранил медведь Волка, а сам думал: да, надо бы помочь Зайцу – беззащитный он. Но помочь ему – Волка обидеть, а обижать Волка не дело: все-таки он Волк.

Как быть медведю? Как Зайцу приятное сделать и Волка не тронуть? Есть над чем подумать хозяину рощи, есть над чем поломать голову. Подумал медведь, покряхтел для пущей важности, опустился на скамью дубовую, сказал, отдуваясь:

   –  Что ж, с Волком все ясно – пес он. Но вот от тебя, Заяц, я не ожидал такого. Жаловаться, значит, пришел? И не постыдился? Ну был бы ты Зайчихой, тогда другое бы дело, а ты все-таки как никак. Заяц, нашего мужского племени, и жалуешься. Подумай, пошевели мозгами: к лицу ли тебе это?

Подумал Заяц, пошевелил мозгами, согласился:

   –  Верно, не за мужское дело взялся я.

   –  Осознал? – спросил медведь. – То-то. Тогда будем считать, что ты мне ничего не говорил, а я ничего не слышал. Будь здоров.

И нежно так заботливо выставил Зайца за порог.

Ушел Заяц домой, но от своего решил не отступаться: жену к медведю послал. Сидел медведь на лесине у берлоги, мед ел, облизывался: ловко у него вышло как – и Зайцу посочувствовал и Волка не обеспокоил. Глядь, а Зайчиха идет к нему по тропинке.

Побурел медведь сразу: беда с этими зайцами. Ходят, настроение портят. Опять голову ломай, выкручивайся. А Зайчиха подошла и залилась слезами неосушными:

   –  С жалобой к тебе, Потапыч. Помоги, край пришел. Совсем нам житья от Волка не стало. Стыда у него в глазах нет. Вчера сына у Ванина колодца поймал, сегодня дочку остановил у речки. Припугни ты его, серого, может, уймется.

Вскочил медведь, забегал по зеленой лужайке, замахал могучими лапами:

   –  Ах он пес, ах он разбойник! Ну я ему прижму хвост, поучу кулаком пудовым. Пока еще я хозяин рощи. Обидеть Зайца всякий горазд, а вот пожалеть его некому.

Пошумел медведь, ногами потопал, кулаками погрозил. Сел, пот со лба смахнул полотенцем расшитым, поманил к себе пальцем Зайчиху:

   –  Подойди-ка, милая, поближе. Да, не ожидал от тебя этого. Что же это ты подвела-то меня как. Я о тебе высоко думал, а ты вон как низко держишь себя: жалуешься.

   –  Так ведь житья от Волка не стало, Потапыч. Помыкает он нами, совсем додавливает. Поневоле взвоешь.

   –  Понимаю, я все понимаю и сочувствую, но чтобы ты ко мне с жалобой – этого понять не могу. Пришла, наскрипела в уши, щеки ослезила – тьфу!

   –  Но ты же сам говорил мужу, что жалуются только женщины, вот я и пришла.

   –  Вижу и дивлюсь. Верно: жалуются женщины, но какие? Слабые, духом слабые. А тебя я всегда считал сильной. Говори, сильная ты или нет?

   –  Сильная, – прошептала Зайчиха.

А медведь так и подпрыгнул на лесине.

   –  Так тебе ли, сильной, жалобами марать себя?

Подумай-ка, пошевели мозгами отсырелыми. Подумала Зайчиха, крепко подумала, согласилась:

   –  Верно: не за свое дело взялась я.

   –  Поняла теперь? – просипел медведь. – Ну что ж, будем тогда считать, что ты мне ничего не говорила, а я ничего не слышал, – и по-доброму, без крика проводил Зайчиху домой.

Сидел на лесине, доедал мед, головой покачивал:

   –  Да, нелегко это – быть хозяином рощи: и Зайца хочется защитить, и Волка не обидеть. Вон я как умно уладил все – и Зайцу посочувствовал и Волка не обеспокоил. Большую голову на плечах иметь надо, чтобы все улаживать так. Не зря меня зовут у нас в роще – медведь Большая Голова».

Закончил заяц рассказывать и подкрутил усы рыжие.

   –  Вот о чем говорится в новых сказках. А от себя я могу добавить вот что: иметь большую голову на плечах – это еще не все. А вот большая ли доброта исходит от этой головы – вот что важно.

   –  Ну это ты брось, – рявкнул медведь Михайло. – Мы тоже виноватых наказываем.

   –  Наказываете, – согласился заяц. – Об этом как раз я и собираюсь рассказать сейчас. Слушайте мою вторую сказку.

И заяц, склонив голову набок, стал рассказывать:

«Шел темной ночью медведь по роще. Вдруг вывернулся кто-то из-за дуба и без крика, без предупреждения – бац! – колом по башке. Так и вытянулся медведь на просеке. Видел – метнулись какие-то тени в чащу. Слышал – кто-то по-волчьи зубами клацнул, по-барсучьи хрюкнул, по-лисьи тявкнул. И всё стихло.

Чуть дополз медведь до своей берлоги. До утра лежал в кровати и все мокрое полотенце к шишке на затылке прикладывал, студил ее. А утром пошел всех скликать к себе.

   –  Им, – говорит, – только дай потачку, так и будут поколачивать.

Собрал всех у берлоги. Уселся на пне. Сказал:

   –  Вот этим колом сегодня ночью меня кто-то по башке стукнул. Это ты был, Волк?

И завилял Волк хвостом:

   –  Что ты, Михайло Иваныч, чтобы я – тебя... Ты же знаешь, как я всегда о тебе... Как ты мог подумать, что я...

Хвостом виляет, грудь себе когтями царапает, доказывает, что не он это. А Заяц сидит, помалкивает. А чего ему, Зайцу-то, говорить? Все и без того знают что он с вечера закрывается у себя в домике и до утра наружу носа не высовывает.

   –  Вижу теперь, – сказал медведь, – не ты виноват, Волк. Тогда, может, это был ты, Барсук.

И завилял Барсук хвостом.

–Что ты, Михайло Иваныч, чтобы я... Да ты же знаешь, как я тебя... Да ты для меня...

Хвостом виляет, грудь себе когтями царапает, доказывает, что не он это. А Заяц сидит себе, помалкивает. А чего ему, Зайцу-то, говорить? Все и без того знают, что Заяц на медведя и поглядеть-то не смеет, не то чтобы ударить его.

   –  Вижу теперь, – сказал медведь, – не ты виноват, Барсук. Тогда, может, это была ты, Лиса?

И завиляла Лиса хвостом:

   –  Что ты, Михайло Иваныч! Ты же знаешь, что ты для меня... Я даже детям своим говорю, что ты у нас... И чтобы я после этого...

Хвостом виляет, грудь себе когтями дерет, доказывает, что не она это. А Заяц сидит себе помалкивает. А что ему, Зайцу-то, говорить? Все и без того видят

что ему и кола-то не поднять, которым медведя стукнули.

   –  Вижу теперь, – сказал медведь, – не виновата ты, Лиса. Но кто же меня тогда колом стукнул? Ведь стукнул же меня кто-то. Вон какая шишка на голове. Пощупайте.

И подошел тут Волк к Зайцу и говорит:

   –  А может, это был ты, косой?

Сжался Заяц в комочек, молчит. Поглядел на него Барсук и тоже голос подал:

   –  Может, и впрямь это ты нашего Михайла Иваныча обидел?

Молчит Заяц. Да и что говорить ему? И так все знают, что он всю ночь в домике у себя спал. Да и как он подойдет к медведю, если он даже глянуть на него не смеет. А кол ему этот и от земли не оторвать, не то чтобы бить им.

Молчит Заяц. А Лиса подошла к нему и взяла за ухо:

   –  Ну, конечно же, это он ударил нашего Михайла Иваныча. Смотрите, чувствует свою вину и побелел весь.

Заяц не отказывался – у него от страха и язык то отнялся. Ни слова не сказал Заяц в свою защиту, и медведь поверил, что это он ударил его колом по голове. И наказал Зайца, чтобы другим неповадно было».

   –  Вот о чем говорится в современных сказках, – сказал заяц и подкрутил рыжие усы. – Вот так иногда у нас в роще ищут и наказывают виноватого... А вот еще одна сказка...

   –  Хватит! – вскочил медведь Михайло. – Я предлагаю запретить зайцу рассказывать сказки. Они у него вредные. Они подрывают наш авторитет.

А я не про тебя, Михайло Иваныч, рассказываю, что ты кипятишься?

– Не про меня, а похоже. И имя одинаковое. И вообще – это вредные сказки. За них уши драть надо.

   –  Но я сейчас собираюсь рассказать совсем безобидную сказку про зайца с Лысой горы.

   –  Запретить! – кричал медведь Михайло. – Все равно в ней подвох какой-нибудь. Не давать говорит ему.

И понеслось со всех сторон:

   –  Как это не давать? Все говорили, пусть и заяц говорит.

   –  Так у него же вредные сказки.

   –  Это тебе так кажется. И ногами на нас не топай. Если у тебя голова большая, так и топать?

   –  Давай, рыжеусый, крой дальше. Пусть послушают. А то обижать они мастера, а послушать о себе – так кончай скорее. Говори, заяц.

   –  Я буду говорить, – сказал заяц. – Должен же каждый из нас хоть раз в жизни сказать то, что он думает. Но я прошу взять меня под охрану. Без серьезной защиты я не могу говорить дальше.

И по общему согласию по бокам у зайца встали медведь Спиридон и медведь Лаврентий.

И заяц начал рассказывать свою третью сказку:

«В лесу, как вы знаете, хозяин леса – медведь. И каков характер у него, такова и жизнь в лесу: суровый характер – и жизнь суровая, ходи да оглядывайся. Мягкий – и жизнь мягкая, живи да радуйся.

Крутой был нрав у медведя Потапа. И жить в его лесу было нелегко Зайцу. Помаялся он год, помаялся другой и говорит самому себе:

   –  Да что я привязанный к этому месту, что ли? Перейду-ка я жить в Гореловскую рощу. А в Гореловской роще медведь Михайло головой был, медведь Михайло в роще верховодил. Пришел к нему Заяц и говорит:

   –  Разреши, Михайло Иваныч, у тебя в Гореловской роще поселиться. Никакого житья в родном лесу не стало. Ты-то говорят, хороший медведь, а нам такой достался, жуть одна. Где ни встретит, там и обрявкает или по шее даст. Жуть одна.

   –  Кто же это? – спросил медведь и прищурился.

Вытянулся Заяц в струнку перед ним, отрапортовал:

   –  Он у нас медведем Потапом зовется.

   –  Не с лысинкой ли случайно?

   –  Так точно – плешивым зовем.

   –  С бельмом на правом глазу?

   –  И это верно – одноглазый. Истый зверь. Тигр прямо.

Поднялся медведь Михайло во весь рост – гора перед Зайцем. Рявкнул, ногой топнул:

   –  Как ты смеешь о медведе Потапе говорить так? Как ты смеешь говорить так о моем дяде?

И шагнул к Зайцу, но того уже у порога не было. Юркнул за дверь и припустился по просеке, только пятки мелькают. Удирает, думает: «Наскочил на племянничка. Ну да ладно, на Гореловской роще свет клином не сошелся. И в Осинниках поживу».

Прибежал Заяц в Осинники. В Осинниках медведь Онуфрий за старшего был. Заяц к нему.

   –  Разреши, дядя Онуфрий, в твоей роще поселиться.

   –  А в своем лесу не живешь что? – спросил медведь, облизывая ложку медовую, мед ел.

Вытянулся Заяц перед ним в струнку, доложил:

   –  Сил больше нет жить с медведем нашим. Ты-то вот, говорят, хороший медведь, а наш Потап лютее зверя лютого. Где ни встретит, там и обрявкает или по шее даст.

Постой, не части языком. За тобой не угнаться. Это какой Потап-то? Толстый такой, что ли.

   –  Так точно, – еще больше вытянулся Заяц. – Разжирел на наших харчах, чуть в берлогу лезет.

   –  С сутулинкой?

   –  И это верно: горбатым зовем.

   –  Это сына-то моего – горбатым звать! – громыхнул медведь голосищем медвежьим.

И – к Зайцу.

И если бы не привык Заяц всегда начеку быть, не бегать бы ему по земле больше. Но юркнул Заяц за дверь и припустился по Осинникам, только ветер по листьям пошел.

Улепетывал Заяц из Осинников, думал: «Вот и с папашей познакомился. Ну да ладно, на Осинниках ведь тоже не сошелся свет клином. Поживу и в Ясеневом лесу».

Прибежал Заяц в Ясеневый лес и первым делом к хозяину его – медведю Ивану. Старенький он уже был, чуть сидел на завалинке у берлоги. Ему бы давно уж в земле лежать, а он все ходит по ней, все топчет ее.

Встал перед ним Заяц, вытянулся в струнку, как положено вытягиваться зайцу перед медведем, доложил:

   –  Пришел к тебе, дедушка Иван, на постоянное жительство. Не могу больше в своем лесу жить.

   –  Что так? – проскрипел медведь, подставляя к уху ладонь, чтобы слышать лучше.

   –  Лютый больно хозяин у нас в лесу. Ты-то вот говорят, больно хороший, с тобой жить – плясать да радоваться, а с нашим Потапом наплачешься досыта: где ни встретит, там и обрявкает или по шее даст.

   –  С кем ты сказал? – наклонился медведь к Зайцу поближе.

С Потапом, говорю, – прокричал в его ухо Заяц. – Чтобы ему, когда умрет он, места в земле не было. Притесняет, поколачивает. Впору хоть на

глаза не показывайся.

И протянул тут медведь Иван лапу и сгреб Зайца за ухо.

   –  Как же это ты, косой, посмел так о Потапе говорить передо мной, его дедом?

И понял тут Заяц, что плохо ему сейчас может быть, если не схитрит он. Схитрил Заяц:

   –  Погоди, дедушка Иван, гневаться. Я это испытываю тебя. Послал меня Потап привет тебе отнести, а как узнать тебя, не разъяснил, а я спросить не догадался. Пришел к вам сюда, что, думаю, делать? Вот и придумал: наговорю тебе о Потапе чепухи какой ни будь и, если ты в самом деле дед его, то схватишь меня за ухо. Вот ты и схватил. Значит, точно – ты дед Потапа. Прими, дедушка, привет от внука.

И подобрел сразу медведь Иван.

Смягчился.

Отпустил Зайца. Стоит, поясницу почесывает.

   –  Вспомнил, значит, Потап деда своего, привет прислал. Это хорошо. Когда стариков, говорю, не забывают, это хорошо. Только что же он сам-то никогда не наведается ко мне?

   –  Да ему, дедушка, некогда, – врал Заяц, распрямляя смятое ухо. – Дела все у него. Сам знаешь – лес, за ним ох какой глаз нужен.

Медведь согласился:

   –  Это верно, наше медвежье дело такое: гляди да гляди. Ну что ж, увидишь Потапа, ему привет сказывай. Спасибо скажи, что не забыл деда. И пусть наведает меня как-нибудь, старика Обязательно скажу, – пообещал Заяц и пошел поскорее из Ясеневого леса.

Шел он и думал: «Расхватали косолапые рощи...»Больше он никуда не пошел: еще встретишься с каким-нибудь родственничком Потапа. Свернул к Лысой Горе и поселился в одном из ее оврагов. И все зовут его теперь не просто Заяц, а заяц с Лысой Горы».

Закончил заяц с Рыжими Усами рассказывать сказку и повернулся к медведю:

   –  Вот, Михайло Иваныч, о чем в современных-то сказках говорится.

А медведь Михайло отозвался со своего ряда:

   –  Ну, говорил я вам, что и эта сказка у зайца будет с подвохом, не послушались, дали ему слово. Ну и моргайте теперь, косолапые да большеголовые. Про вас ведь про всех говорил заяц, а вы разинули рты и слушаете.

Но никто не обратил на его слова внимание. Все ждали, какое решение примут Дятел, Голубь и Дубонос по заячьим сказкам. Нетерпеливее всех этого решения ждала Лиса: хорошо, если бы зайцу дали пирог, и хорошо, если бы этот пирог он отдал бы потом ей.

ПАДЕНИЕ БОБРА ЯШКИ

Дятел, Голубь и Дубонос сдвинули умные головы, посовещались и решили: сказки у зайца хорошие, хоть и обидные для медведей. Но пирог ему пока не давать: надо всех прослушать, может, у кого и получше сказки будут.

На пенечке припрыгивал и плясал Мышонок:

   –  Ха-ха! И зайцу пирога не дали. Никому не дадут, мне достанется.

Над ним смеялись.' Не смеялся только Бурундук на сосне. Он сутулился, глядел на всех хмуро и хмуро ворчал:

   –  И чего смеются? Ведь ничего же смешного нет.

Не смеялся и бобер Яшка. Он сгорал от зависти к

Мышонку и еще раз от обиды укусил сук, на котором сидел.

Сук треснул, и Яшка с шумом рухнул на голову медведю Тяжелая Лапа.

Медведь кувыркнулся с пенька и забранился:

   –  У, супостат! сколько раз говорил: не грызи сук, на котором сидишь, не послушался.

И дал Яшке затрещину.

Медведь Спиридон зазвонил в колокольчик:

   –  Ну, кто еще хочет порадовать нас своими сказками?

Медвежонок Ивашка потянул было лапу, но тут же опустил ее: как увидел, сколько глаз и ушей вокруг, то и перепугался. Уж лучше не выходить, чем насмешить всех, как медведь Михайло. Опозоришься перед всей рощей и хлопай потом глазами. И медвежонок остался сидеть под березой.

А медведь Спиридон все спрашивал с макушки кургана:

   –  Так кому же теперь дать слово?

И прищуривался, ждал.

Все молчали.

   –  Что? Нет больше желающих? Разрешите тогда мне попытать счастье? Можно, что ли?

И понеслось со всех сторон:

   –  Давай говори. Всем было можно, отчего же тебе нельзя.

Медведя Спиридона любили в роще за его доброту и слушали его всегда охотно. Он положил на камень колокольчик. Пригладил на голове волосы. Заговорил :

   –  Вот тут Еж Иглыч Лису корил за плутни ее, бобер – соседа, волк – зайца, заяц – медведя. А я хочу сразу обо всех говорить. Все мы понемногу виноваты в наших бедах. Об этом и сказка моя.

И медведь Спиридон стал рассказывать:

«Жил в лесу Медведь. Берлога у него была большая-пребольшая. Медведь был добрым, всех пускал к себе: летом от дождя спрятаться, зимой – погреться. И каждый ему за это старался добром отплатить. Увидит, бывало, Волк – косячок у двери покосился. Скажет:

   –  Поправить надо. Все дверью хлопаем. Одному медведю за всем не углядеть.

Возьмет топор и поправит.

Увидит, бывало, Лиса – занавески на окнах запылились. Скажет:

   –  Постирать надо. Все содомим. Медведю одному не управиться.

Нальет в корыто воды и постирает.

Увидит, бывало, Заяц – намусорено в берлоге. Скажет:

   –  Подмести надо. Все сорим. Медведю одному не углядеть за чистотой.

Сбегает к оврагу, веник наломает. Подметет. Чисто в берлоге. Уютно. Хорошо всем.

И сказал как-то Медведь Знаете, подарю-ка я вам берлогу эту. Живите. Я себе другую построю.

И подарил.

И все пошло по-другому. Увидит Волк – косячок у двери покосился. Скажет:

   –  Починить, что ли.

Но тут же подумает: «А почему это я чинить должен? И Барсук дверью хлопает. Пусть он и чинит».

А Барсук на Енота смотрит, Енот на Крота, и никто не чинит.

Увидит Лиса – занавески запылились на окнах. Скажет:

   –  Постирать, что ли.

Но тут же подумает: «А почему это я должна стирать их? И Куница пылит. Пусть она и стирает». А Куница смотрит на Белку, Белка на Ласку, и никто не стирает.

Увидит Заяц – намусорено в берлоге. Скажет:

   –  Подмести, что ли.

Но тут же подумает: «А почему это я должен мести? Суслик тоже содомит. Пусть он и метет». А Суслик смотрит на Хомяка, Хомяк на Хоря, и не метет никто.

И вскоре в берлоге столько всякого мусора накопилось, что и ступить некуда. Углы заплесневели, стены покосились, потолок провис. Поглядел как-то Заяц и сказал:

   –  Опасно жить в такой берлоге.

И все согласились с ним:

   –  Опасно.

И перестали приходить в берлогу. Летом кто где под дождем мокнет, зимой кто где от мороза хоронится. И к Медведю не идут – стыдно. Он им берлогу свою подарил, а они ее не уберегли».

   –  Вот как дело-то было, – сказал медведь Спиридон и поглядел на волка. – Ты, Рыжий Загривок, считаешь, что звери врозь живут потому, что Заяц кочан капусты съел. Мелко, брат, это: за кочан капусты дружбу рушить. А вместе мы не живем потому, что каждый себя больше, чем других любит. От этого дурного корня и все беды наши.

   –  Верно! – закричала медведица Матрена.

А медведь Спиридон дальше речь вел:

Чем больше доброго мы друг дружке делать

будем, тем и жить нам веселее будет. А если сегодня ежик лису уколол, бобер – соседа, волк – зайца, заяц – медведя, а завтра обиженные захотят отплатить обидчикам, то вся наша жизнь из одних уколов состоять будет. Иначе жить надо.

   –  Правильно, – закричал волк. – Без судов жить надо.

   –  Но это не совсем так. Тебя судить надо и тебя судить мы будем. Зла в тебе много. И не любишь ты никого. Если у тебя что есть, ты никому никогда не дашь. Поучить тебя следует.

   –  Меня и так все учат и все бранят. Даже заяц и тот бранит.

   –  Как Лиса медведя?

   –  Какая Лиса?

   –  Та самая, о которой я сейчас сказку рассказывать буду. Послушайте ее.

«Повадился медведь Тяжелая Лапа в гости к Лисе ходить. Не успеет через порог перевалить, как уж спрашивает:

   –  Чем ты меня, Лиса, сегодня потчевать будешь?

Так и хочется Лисе крикнуть что-нибудь такое чтобы у медведя и в глазах темно стало. Совсем он одолел ее. Но как крикнешь? Он медведь. Он такое с тобой сотворить может, что и голоса навсегда лишишься.

Крепится Лиса, хоть и надоело ей кормить медведя. И вот как-то поймала она куропатку в роще, ощипала ее, только есть собралась, а медведь лезет через порог.

   –  Здравствуй, Лисонька.

И за стол вдвинулся.

   –  Ну, чем ты меня сегодня потчевать будешь?

«Ну, —думает Лиса, – была не была, а сейчас я

тебе все, косолапый, скажу. Хватит тебе объедать меня».И сказала:

   –  Бессрамный ты. Ни стыда в тебе, ни совести.

И поднялся медведь Тяжелая Лапа во весь рост,

загудел могучим голосищем:

   –  Что?

Тут же у Лисы и сердце в пятки ушло. Совсем она иным голосом заговорила:

   –  Совести, говорю, в тебе нет. Не мог ты разве раньше прийти? Уж я ждала тебя, ждала... Куропатку вон ощипала.

   –  А, ну тогда другое дело, – опустился медведь на лавку и куропатку к себе придвинул.

Наклонился над нею, приглядывается, с какого конца есть ее. Жалко Лисе куропатку стало. «Ну, – думает, – сейчас уж я тебе все скажу, косолапый. Пора тебя отучить от моего дома, дармоеда».

И сказала:

   –  И все же ни стыда в тебе, ни совести. Что ты на мою куропатку глаза пялишь?

   –  Что?! – забасил медведь и с лавки приподнялся.

И опять у Лисы сердце в пятки ушло. Совсем она иным голосом заговорила:

   –  Бессовестный, говорю. Что ты на мою куропатку смотришь? Ее поскорее есть надо, пока она теплая, а ты глядишь только.

   –  А, ну тогда другое дело, – прогудел медведь и съел куропатку.

Поднялся из-за стола и пошел к порогу. Ну, – думает Лиса, – уж я сейчас тебе, косолапый, все скажу. Оставил меня голодать».

И сказала:

   –  Не приходи ко мне больше, окаянный.

   –  Что?! – повернулся медведь Тяжелая Лапа.

   – И сразу понежнела Лиса: Не приходи, говорю, ко мне больше поздно так. Уж я всегда жду, жду...

   –  А, это другое дело, – прогудел медведь и головой покачал: – Ох, и язык у тебя острый, так и колется. Ну уж ладно, так и быть, я завтра пораньше приду.

И пришел. Только Лиса гуся разделала, а он лезет через порог, кряхтит.

   –  Чем ты меня, Лисонька, сегодня угощать будешь? Иду я.

Лиса так вся и покраснела от гнева.

   –  Колом по голове, – кричит.

   –  Что?! – возвысился над нею медведь.

И простонала Лиса:

   –  Колом по голове, говорю, угостила бы тебя, если бы не люб ты был мне, а то вон гуся приготовила.

   –  А, – прогудел медведь Тяжелая Лапа и вдвинулся за стол, – а я уж думал... Ну, где твой гусь то?... У, мясистый какой. Волоки его сюда скорее. Готов я».

   –  Вот так мы иногда браним обидчиков наших,– закончил медведь Спиридон свою вторую сказку.

Лиса была довольна, может, хоть теперь медведь Тяжелая Лапа перестанет донимать ее. А медведь Тяжелая Лапа глядел на медведя Спиридона из-под лохматых бровей и ворчал:

   –  Зачем ты так? На позор выставил.

   –  Каково живешь, таково тебе и поется, – сказала медведица Матрена.

И медведь Спиридон согласился с ней:

   –  Верно, Матренушка: какова жизнь, такова и сказка. Если вон по-иному живет Предрассветный Ветерок, то иная про него и сказка складывается. Послушайте ее:

«Молния срезала огненной пилой высокую сосну, среди ветвей которой любил отдыхать Предрассветный Ветерок. Он погоревал немножко, повздыхал и пошел искать себе новое место. И нашел. Гореловская роща большая, можно найти. Это был могучий Дуб. Вершина его упиралась почти в самое небо.

   –  Это мне подойдет, – сказал Ветерок и, взбежав по его стволу наверх, расположился среди ветвей на ночлег. Отсюда ему было все далеко видно и, самое главное, был виден за рощей край неба.

«Зорька только соберется заалеть, а я уж ее увижу», – подумал Ветерок, умащиваясь поудобнее.

На исходе ночи он проснулся.

Спрыгнул на землю, умылся на скорую руку из ручья и побежал на поляну будить цветы:

   –  Вставайте. Рассвет идет. На земле начинается новый день.

   –  Как, ночь уже кончилась? – пробуждаясь, спрашивали цветы.

Но Ветерка уже не было рядом, он бежал дальше. Земля большая. Нужно успеть обежать ее до рассвета всю и всем сообщить: над миром готовится взойти солнце, выходите встречать его.

Он сделал свое дело и, уставший, весь день шагал с запада в Гореловскую рощу к своему Дубу. Пришел уже по глубоким сумеркам вечера.

Увидев его, Дуб обрадовался, задвигал ветвями:

   –  Я уж думал, что ты не придешь. Ну, рассказывай, где был, что видел. Это же так интересно – путешествовать по земле.

   –  Я не путешествую, я работаю, – ответил Ветерок.

Он много видел хорошего, обегая землю, о многом мог бы рассказать, но он сказал:

   –  Как-нибудь в другой раз. Сегодня я устал..Но и на другой и на третий вечер он возвращался

в рощу таким же усталым и, поднявшись к себе наверх, сейчас же засыпал.

Как-то, когда Ветерок, охая, собирался в дальнюю дорогу – накануне он простудился, и у него болела голова, – Дуб сказал ему:

   –  Отдохни хоть сегодня. Смотри, какие у тебя красные глаза. Ты же совсем почти не спишь.

   –  Что поделаешь, – ответил Ветерок, умываясь, – должность уж у меня такая: раньше всех вставать. Меня потому и зовут Предрассветным, что я иду перед рассветом.

   –  Трудная у тебя должность.

   –  Не из легких, – согласился Ветерок. – Но быть вестником света – это дано не всякому, Дуб. И это надо ценить.

   –  И все равно я бы не справился с такой работой, – сказал Дуб.

Ветерок не стал с ним спорить, встряхнулся и пошел на поляну. Сейчас он понесет над землей те слова, которыми каждое утро начинает свой очередной день:

   –  Вставайте, в мир идет солнце!»

Этими словами закончил медведь Спиридон свою третью сказку. Все молчали. Даже Мышонок не прыгал и не пищал на пенечке. А когда посмотрели на него, то увидели: спит Мышонок. Так наплясался и напрыгался за вечер, что уснул на самом интересном месте.