Текст книги "Три сонета Шекспира"

Автор книги: Владимир Сиренко

Соавторы: Лариса Захарова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

XVIII

Дом Пряхиной был не чета развалюхе, где жила ее дочь. «И почему бы молодым тут не обосноваться? – невольно подумала Виртанен. – Все в город тянет… В город, рождающий для сельского жителя массу неразрешимых проблем, ставящий ему одному известные капканы, дразнящий соблазнами. Кто знает, не пошел бы Иванцов ради квартиры в УВД, может быть, и жив был бы по сей день…»

Виртанен постучала в застекленную дверь веранды. Откликнулись не скоро. Отодвинулась занавеска, и через стекло Любовь Карловна увидела полное, как у Надежды, моложавое лицо с утомленным, но добрым взглядом ясных глаз.

Дверь отворилась.

Виртанен протянула свое удостоверение.

– Доброе утро, Зинаида Агеевна. Я хотела видеть Надежду Васильевну.

Брови Пряхиной медленно поползли вверх.

– А Нади у меня нет… Не приезжала она ко мне. Давно уже.

– Как так? – Люба вдруг заподозрила неладное. – Мне сказали, что она взяла отпуск и поехала к вам. Но и с вами мне есть о чем поговорить.

– Да вы проходите, – посторонилась Пряхина, пропуская Виртанен на веранду. – Неправильно вам сказали, – она вдруг внимательно посмотрела в лицо Любы. – Вы не волнуйтесь, цела моя дочка. У тетки она, у сестры моей. Чего ей делать в нашей-то пыли, среди степи и песка? Она к тетке на лиман поехала. Там и покупаться, и рыбки свеженькой, и сады там. Сейчас самые персики. А что?

– Где это? – справилась Люба. – Далеко?

– Далековато. Километров сто, если отсюда. Куда ж вы по жаре поедете? – сочувственно спросила Пряхина, очевидно, решив, что капитан милиции немедленно бросится вдогонку. – И вообще, может, не стоит лишний раз дочку мою трогать? А то и правда, может, я вам вместо нее все расскажу? Надя мне о вас так хорошо говорила. Такая, говорит, милая женщина, даром что милиционер.

– Что же это она так о милиции? – улыбнулась Люба. – У нас немало женщин, немало и людей хороших служат.

– Ну, как-то… – замялась Пряхина, – а вы проходите, Любовь Карловна.

В карельских деревнях никогда не видела Виртанен таких комнат. Сверкала полировкой дорогая мебель. В нише стенки – цветной телевизор. Много хрусталя, фарфоровых безделушек, все дорогие, такие в Петрозаводск привозили из московских магазинов «Ядран» и «Лейпциг».

Люба села в глубокое светлой обивки кресло.

– Что я могу сказать? – со вздохом начала Зинаида Агеевна, устроившись в таком же кресле напротив. – О покойниках плохо не говорят, царствие Мите небесное, – она замолкла. – Мы про него ничего плохого не знали. Как же мы можем сказать, за что его убили? Ни за что, это понятно, не убивают… Значит, что-то было. А что?.. – она развела руками. – Я верно говорю?

Виртанен согласно кивнула.

– Люди стали на нас по-разному смотреть. Сочувствуют, конечно, есть и которые осуждают.

– За что?

– Да как же? Митю как убили, возле моей Нади самое высокое милицейское начальство вмиг закрутилось! – Женщина сделала характерный жест рукой, словно хотела подчеркнуть последнюю фразу. – Начальство когда внимание оказывает? Вот именно, когда у него самого рыльце нечисто, а кто-то другой за ихние дела поплатился. Вся наша родня так считает.

Виртанен слушала Пряхину и удивлялась. Еще ни одного вопроса не задано, а она будто заранее готовилась к ответам, говорит, говорит…

– Кто именно из руководителей УВД проявлял особенное внимание к вашей семье? – остановила Люба Пряхину.

Та уверенно продолжала:

– Первое время и Шатурко, и следователь, какой дело вел, Шевченко его фамилия, и начальник ОВО Николаев… Уж он особенно старался. Правда, он что… Брат мой, он был матросом, говорит, что Николаев на судах помощником по политической части плавал, это вроде попа: и исповедь прими, и грех укроти. Привык, в общем, товарищ подполковник с людьми работать, людям в нелегкую минуту помогать. Так он аж всех нас вниманием оделил. И брата, и сестру, и сватью, Митину маманю. Все говорил: не верится, не верится, что сержанта вашего нет на свете. Долго не верил. Последнее время уж и сказать ему хотелось: да не прячем мы Митю, рады бы…

– Я слышала, что Николаев человек отзывчивый. Слышала и другое. – Люба решила сбить Пряхину с «накатанной дорожки». – Вроде слух прошел, жив ваш зять. Слух нехороший. Мол, убежал с поста, от грехов.

Пряхина нахмурилась.

– Не знали мы, – повторила с настойчивостью, – какие грехи могли за Митей водиться. Не знали и не знаем. Для нас он был свой, девять лет они душа в душу прожили, дочка моя не жаловалась. Для нас он был отец внучки моей, хороший отец. И дурного слышать о нем не хочу.

«Не сдвинешь с затверженного», – невольно подумала Виртанен.

– Когда вы виделись с зятем в последний раз?

– На праздник. Восьмое марта отмечали здесь, у меня. Они любили в праздник ко мне…

– Значит, молодые от вас уехали на следующий день? Они что, были свободны утром девятого?

– Митя не работал, он только пришел с дежурства, а Наде надо было выходить с утра. Так они же с приятелем были, у приятеля своя «Волга». В полседьмого поднялись и поехали.

– Что за приятель? Как зовут, чем занимается?

– Зовут Махмуд. А кем работает, разговора не было. Я этого Махмуда первый раз видела.

«Судя по имени, это вряд ли блондин-матрос», – подумала Виртанен и вспомнила рассказ Хрисанфова, как Иванцов что-то обменивал не то у горца, не то у грека.

– Откуда Махмуд? Местный? Вы могли бы его описать?

– Не местный, – решительно сказала Пряхина, – это точно. Он еще говорил, что на машине через Пятигорск к нам ехал. А вид у него… Ну, нос орлиный, губы толстые, плотный мужчина, глаза темные, кудрявый…

– О чем говорили за столом?

– А про все. Про цены, например, говорили. Махмуд сказал, что в Нальчике рынок дешевле, чем у нас. А в магазинах…

«Аресты в Нальчике, – думала Люба, – судя по ориентировке МВД, начались двенадцатого марта. Ради чего в таком случае, если этот Махмуд имеет отношение к торговле наркотиками, он гнал из Нальчика в Инск машину? Праздник встретить в кругу не самых близких знакомых?»

– Зинаида Агеевна, вы хорошо помните, что ваш зять накануне восьмого марта дежурил?

– Прекрасно помню. Он и усталый был. Выпил стакан и спать лег.

– Скажите, а ваш зять и его друг Махмуд не упоминали никаких общих знакомых?

– Не слыхала. Да и какие общие знакомые? Махмуд у нас никого не знает, это я сразу поняла, а у Мити друзей было раз-два и обчелся. Да с этим Махмудом особо и не побалакаешь. Плохо понятно, что он говорит. Мы все больше телевизор смотрели. Концерт, выступали Толкунова, Ротару, Хазанов, Базаркина. Махмуд еще Базаркину с Пугачевой перепутал. Смеялись.

– А ваша дочь прежде встречалась с Махмудом, была с ним знакома? Вы не поняли?

– Нет, не знаю. Вроде…

– Писем вашему зятю из Нальчика не случалось получать? Вообще из тех краев, с Кавказа, из Минвод?

– Откуда мне знать? – Пряхина пожала плечами. – Я же с ними не жила. А когда приезжала, никаких писем не видела, да и разговора не было. Надя знает, конечно…

– В таком случае как мне проехать к вашей сестре? Дайте, пожалуйста, точный адрес.

Люба пошла к машине.

Возле милицейского «Москвича» стояли милиционер-водитель и двое парней. Они озабоченно смотрели на машину, перебрасывались негромкими фразами. Вид у всех троих был огорченный, удивленный.

– Что такое? – спросила Виртанен.

Милиционер-водитель заговорил горячо, с досадой:

– Пошел я перекусить, вон, чайная, кто ж ее знал, эту шпану местную, где ее теперь сыщешь! Нашел бы – уши отодрал! Все, Любовь Карловна, застряли мы тут. Все четыре баллона, мерзавцы, оприходовали. А у меня в запасе, как у всех, только один и есть.

Виртанен поняла, что произошло. И вдруг почувствовала себя в западне, куда ее кто-то умышленно и целенаправленно загонял все эти дни. Все выстроилось в единую цепь: и изъятые показания, и протертая кем-то рация, и уклончивость Иванцовой, и подготовленность ее матери, и эти четыре продырявленные шины… Она посмотрела на двух сочувствующих парней с вопросом:

– Может быть, вы нам поможете?

– А чем, товарищ капитан? – пожал плечами один из них. – От трактора я вам гусеницу дал бы, только не нужно. Нет у нас сейчас автомобиля. Автохозяйство на центральной усадьбе, а машины что нас обслуживают, одна в разгоне, даже не знаю, где, когда вернется, а две другие на центральную – на ТО вызвали. Точно говорю, я знаю, я механик.

– Откуда можно позвонить?

– С фермы.

До центральной усадьбы Люба не дозвонилась. Дирекция совхоза не отвечала.

– Обед… – проворчала, глядя на нее, работница, составляющая смету на корма. – А с обеда кто куда… Мы тоже, бывает, мучаемся. Мне сейчас эти бумаги, будь они трижды неладны, на подпись к главбуху направлять, иначе мои кроли на диету сядут, так и послать не с кем. Техосмотр приспичил, а разъездную угнали, небось, в город, начальству какому за продуктами. А тут… Только на свой «одиннадцатый номер» и надейся – он безотказный.

Люба снова вернулась к машине.

Милиционер-водитель сидел в тенечке, покусывая травинку, глядел в сторону. Злой.

– Что хорошего наобещали?

– Ничего. Дирекция не отвечает. Телефонистки город не дают, ремонт на линии. Так что и до УВД не дозвониться. Пойду-ка я пешком. Авось не переломлюсь. Пришлю вам подмогу. Здесь, я так чувствую, нам ждать нечего.

– Да бросьте, Любовь Карловна…

– Дела, их не бросишь. И так много времени зря потеряю. Часа за два дойду до центральной усадьбы?

– Смотря как пойдете. Если по дороге, не дойдете, это часов шесть. А если через степь… – он задумался. – Если по диагонали, так сказать, ну, за три часа, может, доберетесь.

– Тогда пойду через степь, – решительно сказала Виртанен, скинула туфли, взяла их в руки и пошла, цепляя колготки о траву.

Водитель кричал ей вслед что-то вразумляющее.

XIX

От долгой ходьбы и душного пряного запаха кружилась голова, и Люба в изнеможении опустилась в ковыль. Пока шла, думала о деле, о Нальчике, Махмуде – ведь это, если повезет, может быть, ключевая фигура следствия. Подгоняла себя – лишь бы добраться до проклятого телефона, связаться с Осипенко, с Москвой, найти Быкова… И вот – не выдержала. Изнемогла. Только одного хотелось – чтобы он появился рядом и можно было опереться на его сильные руки.

– Феликс… – со стоном позвала она, – Феликс…

Почему она сторонилась его ласки, вчера не ответила на поцелуй, почему вообще ничего не ответила, почему она должна бояться того, что бьется в ее душе, скрывать свою радость от его взглядов, прикосновений, шагов, голоса? Увезти бы его из этих тяжких, нечистых мест… Утащить от страшных людей, что надвигаются на нее стеной, а значит, и на него надвигаются.

И вдруг услышала, будто разноголосые песни кузнечиков и цикад слились в одну, поднебесную. Вскочила. Невдалеке кружил вертолет. Люба отчаянно замахала руками. Закричала. Несказанно обрадовалась, разглядев опознавательные знаки воздушной милиции. Поняла – ее с вертолета увидели.

«Это он послал, – пришла в голову первая мысль, – это он послал искать меня, и сейчас я увижу его, конечно, он здесь».

Она чуть не потеряла равновесие, ступив на вертолетный мелко дрожащий пол. Ее удержали трое молодых ребят. Пилот и два лейтенанта. Усадили. Феликса не было. Конечно, как ей могло только в голову взбрести! Какое отношение он имеет к вертолетчикам, посмеялась Люба над собой, очень, впрочем, довольная, что закончился ее пеший марш-бросок, вырвалась наконец из степи без конца и края.

– Никак, Любовь Карловна, поиском делянок решили заняться! – с улыбкой сказал один из лейтенантов, высокий загорелый блондин, – откуда он ее знает? – Нам вот с верху видно все, но пока ни одной не нашли. Так это с вашей, значит, легкой руки нам такое развеселое задание досталось, подпольные посевы искать? Ну, все могли предположить, а вот что вас найдем – к этому не готовились. Как вы сюда попали?

– У вас нос обгорел, теперь лупиться будет. Сметаны бы, да не запасли, – сказал второй лейтенант, тоже блондин, только ниже ростом, сухопарый и стройный. Форма сидела на нем щегольски. Он дружески подмигнул Любе.

Она машинально тронула кончик носа. Кожа обгорела. «Надо же! Эх, северянка, вот ходи теперь «красивая»!» Стало чуть-чуть жаль себя. А ведь еще и свидание на вечер назначено. Какое там свидание теперь – завтра бы в Инске оказаться! Вот если только эти симпатичные ребята помогут».

Вертолет завалился набок, застрекотал еще сильнее, разворачивался, набирая высоту. Слышимость в кабине стала отвратительная, но Георгий и Виктор – так представились лейтенанты – поняли все, что рассказала им Виртанен.

– Ну, шофера вашего мы выручим, хотя он-то не пропадет, солдат спит – служба идет! – прокричал на ухо Любе Виктор и тронул за плечо пилота. – Включай радио, сигнал SOS давать будем.

И пока пилот кратко информировал о происшествии дежурного УВД, Виктор продолжал расспрашивать Виртанен:

– И куда же вы путь держали?

– На центральную усадьбу! – кричала она, не слыша за грохотом винта собственного голоса. – А вы куда летите?

– Территорию совхозную обследуем. Вообще…

– В садах были? Мне очень нужно туда. А потом на центральную усадьбу, – добавила Виртанен, вспомнив о Нечитайло. – У меня там дела.

– Можно, – кивнул Георгий, – горючего хватит. Но в город доставить вас не сможем. У нас база за аэродромом.

…Вертолет долго кружил над садами, порой низко опускался к огородам. Но характерной темной зелени, из которой делают наркотики, нигде не виднелось.

Когда приземлились на небольшую заасфальтированную площадь села, Георгий сказал Виртанен:

– Идите, Любовь Карловна, по своим делам, мы пока навестим участкового, выясним, кто тут хмель разводит, с какой целью, культура тоже подозрительная, а с воздуха мы поросли видели.

Сестра Пряхиной, Валентина Агеевна Смирнова, была в явном замешательстве, на Виртанен смотрела недружелюбно и, как Люба чувствовала, с трудом сдерживала скандальные нотки в голосе, срывалась на крик:

– Да что ж это делается-то, господи! Что ж происходит, родные вы мои?! – негодующе била себя по крутым бокам. – Что ж это у вас в вашей милиции левая рука не знает, что правая делает? Ведь утром, утром же, приезжали за Наденькой из милиции и увезли!

– Да кто? – удивилась Виртанен.

– Не знаю! Увезли! Допрашивать, арестовывать мою голубку увезли! Она, что ль, сиротинушка, мужика родного извела, она, что ли, вот я вас спрашиваю, если уж откровенно говорить?!

Люба была потрясена.

– Эти люди были в форме?

– Черт их разберет! В рубашках, как твое платье, тоже вроде голубые… Не разбираюсь я!

И вдруг Любе стало страшно. Если Шевченко – тот самый покровитель убийц сержанта… И теперь он… Ведь Надежда так и говорила: «Я молчу, потому что вслед за Митей не хочется, ребенок на руках…»

Люба быстро пошла к вертолету. Виктор и Георгий лениво отгоняли не в меру любопытствующих мальчишек.

XX

– Значит, милочка, и натопалась, и налеталась, – скептически сказала Нечитайло, оглядев усталую, в помятом платье Виртанен, когда они вместе направлялись в дирекцию совхоза.

– В принципе теперь, когда всплыл Махмуд, практически одновременно исчезла Надежда Иванцова, твой важный свидетель, ты имеешь полную возможность просить у прокурора санкцию на обыск у Иванцовой. – Нечитайло вдруг остановилась и с досадой ударила в ладони. – Эх, вечно ночи не хватает! А ведь могло бы все сойтись, и твои данные, и мои на одну дорожку могут вывести! Прокуратура сразу поймет, наркотики – дело побочное… Если бы ты повезла в прокуратуру мои материалы уже сегодня! Дело вышло на финишную прямую. Может, подождешь до завтра?

– Нет, мне сегодня нужно обязательно быть в Инске. И в Москву нужно звонить, – с заминкой думая о Николаеве, ответила Люба.

– Кстати, – отозвалась Нечитайло, – Москву здесь заказывать не надо. Автоматика работает.

Директора на месте не было. И Виртанен решила, что может достаточно свободно поговорить с Быковым.

Секретарь Гуляева любезно пригласила Виртанен к столику, уставленному многочисленными телефонными аппаратами. Указав на белый, деликатно удалилась. Люба, набрав одиннадцать цифр, услышала гулкое молчание, потом словно чье-то дыхание и, наконец, совсем рядом отчетливо голос полковника Быкова.

– Вячеслав Иванович, – докладывала Виртанен, – проведены следующие мероприятия: опознанный матросом Сергеевым человек также опознан сотрудником ОВО УВД Кашиным. Более того, очевидно, Кашин оказался свидетелем торга между неизвестным и Сергеевым при продаже пистолета. Предполагается, что неизвестный является матросом одного из двух судов: либо «Сиваша», приписанного к порту Жданов, либо «Красногвардейца» Горьковского речного пароходства. В Жданов и Горький посланы фоторобот и словесное описание неизвестного. Установлено, что погибший Иванцов являлся наркоманом. Также установлен факт его знакомства с неким Махмудом. Имеются данные, что Махмуд может проживать в городе Нальчике, где за неделю до убийства Иванцова был арестован один из группы заготовителей наркотиков. Усматриваю здесь причинно-следственную связь, полагаю необходимым проверить телеграфные сообщения между Нальчиком, Ждановым и Горьким, начиная от времени первого ареста в Нальчике до дня убийства Иванцова. Не исключаю, что из Нальчика был подан сигнал тревоги. В результате чего Иванцов мог быть устранен как связующее звено между поставщиками сырья и изготовителями и распространителями гашиша.

– Значит, – перебил Виртанен полковник Быков, – по этим же адресам направим и фоторобот. Отлично, Любовь Карловна. Я сам свяжусь с сотрудниками Горьковского, Ждановского, Нальчикского управлений. Как там Нечитайло?

– Заканчивает работу с документами. По ее мнению, через Иванцова шли не только наркотики, но и «левые» фрукты.

– Подтвердите вашу версию документами. Я свяжусь сейчас с прокурором Инска, попрошу помочь вам. Как вам работается, особых помех не чувствуется?

Наступила пауза, и опять Любе почудилось в трубке чье-то сдержанное дыхание. Скорее всего, помехи на линии: секретарь ушла, в кабинете Гуляева никого нет, даже дверь открыта. Но что ответить Быкову? Продырявленные шины, пожалуй, мелочь, не заслуживающая внимания Москвы. Иванцова? Сейчас Любе уже казалось, ничто не прячет Надежду, она сама прячется, путая следы.

– Спасибо за заботу, Вячеслав Иванович, – ответила Виртанен. – Конечно, есть определенные трудности, но не больше, чем в любом другом следствии.

– Ну-ну, тем лучше. Жду ваших сообщений. Спасибо за службу, Любовь Карловна.

– Всего лучшего, – ответила Люба, прощаясь с полковником.

Ни Виртанен, ни Быков не подозревали, что их подслушивают. Гуляев сразу, став директором, установил у себя дома телефон, параллельный с телефоном приемной дирекции, чтобы начальство всегда (даже в постели) могло найти директора совхоза «Цитрусовый» на рабочем месте.

Дождавшись, когда Виртанен положит трубку, Разинская нажала на рычаги «домашнего» аппарата, в изнеможении откинулась в кресле, волосы у висков взмокли от пота. Так и держала трубку в руках, словно собиралась куда-то звонить, с кем-то связываться, одним словом, действовать… Но она не знала, что делать. Ощущение провала, полного провала сковывало ее. Гуляев со страхом смотрел на изменившееся лицо.

– Что?!!

– Наркотики… – процедила она сквозь зубы, овладев собой. Нет, всего она этому паникеру не скажет, дело надо теперь целиком брать в свои руки, передовериться кому-либо – смерти подобно! – Наркотики… Это не наше собачье дело. Пошли в контору. Там увидим, что к чему.

Гуляев понял, что Наталья не сказала ему главного, и еще больше испугался.

Разинская, поднимаясь, положила трубку на рычаг. И тут же раздался звонок второго аппарата. Гуляев ответил сам.

– Конечно, поможем, Любовь Карловна. Через десять минут буду в дирекции, все утрясем. Что же вы раньше-то не звонили? Да хоть с фермы!

Когда Гуляев и Разинская подходили к административному зданию, они увидели у крыльца Виртанен и Нечитайло.

– Пожалуй, – вдруг сказала Наталья, – я отвезу Любовь Карловну в город сама. Пойди найди моего шофера, Валентин.

Когда Люба садилась в черную «Волгу», Нечитайло, сунув голову в открытое окно машины, проговорила настойчиво:

– Чтобы завтра, повторяю, ты все забрала. Никого не присылай. Не подведи.

XXI

Николаев ждал Любу в кафе напротив гостиницы. Сидел за остывшим кофе и безотрывно смотрел на помпезные двери отеля. А что тут собирается делать Разинская, удивился он, увидев, как у этих дверей остановилась ее «Волга». И почему Люба выходит из нее? Он испугался. Что еще замыслила эта подлая женщина?

Люба спокойно поднималась по лестнице, махнула рукой сидящей в машине Разинской и, когда машина тронулась, огляделась, но Николаева, перебегающего на красный свет улицу, не увидела. Он подбежал к ней.

– Люба! Как ты попала в машину Разинской?

Виртанен, не отвечая, взяла его за руку.

– Феликс! Я приехала сюда только потому, что знала: ты ждешь меня. Но мне очень нужно ехать к Иванцовой. Работники прокуратуры наверняка там. Ты с машиной?

– Что стряслось? – оторопело спросил Николаев.

– Долго объяснять. Лучше поедем.

У дома Иванцовой действительно стояла машина прокуратуры. Когда Виртанен и Николаев зашли в дом, знакомый Николаеву помощник прокурора и еще два сотрудника обстукивали стены. В углу дивана, уронив голову на руки, сидел брат погибшего сержанта.

Пока ничего нет, – сказал помощник прокурора Виртанен и, как-то странно глянув на Николаева, добавил – Привет, Феликс…

– Надеюсь, не помешал?.. – с вызовом ответил тот.

Люба огляделась в кухне, из которой вынесли практически все, кроме газовой плиты, убрали и домотканные половики.

– Как странно, – сказала она громко, – Иванцова жаловалась мне, что от ветхости полы прогибаются под ногами. А, смотрите, здесь, в кухне, доски пола вполне крепкие, явно новее тех, что в комнатах.

Из комнаты отозвался помощник прокурора:

– Мы как раз собираемся полы поднимать. Погреб во дворе уже обследован. Кстати, хозяйки тут давно нет – пыль на вещах в два пальца. И родственник ничего не знает, что с ней, где она. – Он кивнул на сникшего брата Иванцова.

Николаев вдруг опустился на одно колено рядом с Любой и, взяв со стола массивный кухонный нож, постучал по доскам пола. Они гулко отозвались.

– Любовь Карловна, позовите понятых.

Николаев нашел паз. Поддел доску ножом, она легко поднялась.

– Даже гвоздями не скрепили, значит, часто лазили, – подняв голову, сказал он.

Когда вторая доска так же легко отошла, все увидели лежащий вверх приоткрытой дверцей канцелярский сейф, уложенный в аккуратно заделанную, обшитую проолифенным тесом яму.

– Ну и ловок, Феликс Николаевич, – удивленно, с оттенком неприязни проговорил помощник прокурора, – будто знал, где искать.

Николаев встал, отряхнул брюки и отошел в сторону.

Помощник прокурора начал обследовать тайник. Взял носовой платок, раскрыл сейф. Там было пусто. Раскрыл верхний ящик, ощупал стенки изнутри. Ничего. И вдруг замер.

– Внимание! – сказал он. – Там что-то есть. Любовь Карловна, готовьтесь писать протокол, – и вытащил новую, не согнутую, не мятую пятидесятирублевую купюру.

– Вносите в протокол: на задней стенке верхнего отделения сейфа обнаружена прилипшая денежная купюра достоинством в пятьдесят рублей. Все говорит о том, что она была здесь не одна. – Он назвал номер купюры.

Когда понятые и ошарашенный представитель иванцовского семейства ушли, Николаев задумчиво проговорил, отведя Виртанен к окну:

– Два варианта, Любочка. Иванцов жив, и Надежда, забрав, так сказать, банк, рванула к нему. Тогда мы ее не скоро найдем. Или… Или она уехала к дядьке, больше ей деваться некуда. Она забыла, что я знаю всю ее родню. Еще тогда я думал, что Иванцов жив. Очень хотел найти или его самого, или его след… Я очень хотел помочь уже тогда… Но как же я ошибся в Надежде!..

– Едем сейчас же, это далеко?

– Двести пятьдесят километров. Но не суетись, Любаша… Сейчас нельзя суетиться. Нужно поехать в центр и нам с тобой появиться на людях с самым беззаботным видом.

– Почему? – ее глаза расширились от изумления. – Пока мы будем изображать беззаботность…

– В Турцию Иванцова не уйдет, – улыбнулся Николаев. – Прокурорские закончат это дело без нас. Я скажу им, пусть ищут Иванцову по знакомым в городе, пусть свяжутся с родней ее мужа в Азове. Может быть, она у подруг по карандашной фабрике, где давно работает. А может быть, где-то рядом, у соседей.

– Но где деньги?

– Конечно, в любом случае, где бы она ни была, при ней! Такие люди считают самым удобным местом хранения не Сбербанк, а чулок или, извини, бюстгальтер.

Он подошел к помощнику прокурора, быстро переговорил с ним и, вернувшись к Виртанен, сказал:

– В поселок Рыбачий мы отправимся в ночь. Они будут там к полудню, – он кивнул на прокурорских работников, – конечно, если не обнаружат Иванцову в Инске или в Азове. Распоряжение о ее задержании уже имеется, он мне сказал об этом. Нам с тобой тут больше делать нечего.

– Откуда ты знал, где искать тайник?

– Не знал. Ты подсказала. А кроме того, посмотри, как настилается дощатый пол. Даже из-под краски видны шляпки гвоздей. На этих досках никаких следов работы с молотком я не увидел. Только и всего. Люба, оставь свою подозрительность. Убийц ты почти нашла. Что еще…

Она перебила его:

– Еще мне нужно найти человека в вашем УВД, который покрывал убийц, фальсифицируя следствие, мешая мне… – горячо заговорила Виртанен.

– Тише, тише… – настороженно остановил ее Николаев и добавил шепотом, – такого человека в УВД нет.

– Есть! Должен быть!

Николаев только усмехнулся. Ну что, отдать ей Разинскую? Рассказать про мандаринчики? Объяснить, как решили из дурака Шевченко сделать козла отпущения? Он сначала должен помочь ей завершить дело. И вдруг Николаев подумал, что если убийство Иванцова связано только с его причастностью к банде торговцев наркотиками, то Виртанен не станет заниматься «Цитрусовым» и цитрусами. Она будет анализировать путь наркотиков, а не мандаринов. И тогда лично его следствие не коснется.

«Спасительная мысль, – заключил про себя Николаев, – и исключительно подонистая. Понятно, рождена любимой страусиной позой, в которой жил, не замечая, как неудобно держать голову под мышкой… Но все же сейчас я промолчу. Так страшно потерять Любашу».

– О чем ты так тревожно думаешь, Феликс? – спросила его Люба.

Он не ответил, пошел к двери. Она неуверенно оглянулась на работников прокуратуры и пошла за Николаевым.

– Мы весь Инск, все УВД на ноги поднимем, а Иванцову найдем, – успокоительно заверил Виртанен помощник прокурора. – Отдыхайте спокойно, Любовь Карловна. Это же надо, милицейской машине шины проколоть!..

«Быстро, однако, здесь разносятся новости», – подумала Люба.

Николаев уже сидел в своих «Жигулях».

– Сейчас мы едем в ресторан, – сказал он, улыбаясь.

– Сумасшедший! – сказала Виртанен, устраиваясь на заднем сиденье.

– Кое-кому надо пыль в глаза пустить.

– Кому? О ком ты все время говоришь? Ты уже заявил, что и раньше хотел кому-то помочь… Что в УВД…

– На УВД жизнь не кончается, дорогая моя. Твои ощущения, мои догадки – их к делу не пришьешь. Вот возьмут Иванцову… Или ты хочешь, чтобы тебе опять помешали?

– Ладно, что с тобой, сильным мужчиной, может сделать слабая женщина?! В ресторан, так в ресторан, – нехотя примирилась Люба. – Но мне нужно переодеться. Не могу же я появиться среди вашего бомонда в форменном платье с погонами?

…В гостиничный номер они зашли вместе. Люба, торопясь, распахнула шкаф и отпрянула, пораженная.

– Феликс, – протянула она горько и растерянно, – Феликс, у меня порезали всю одежду… – Она взяла в руки вешалку, с которой свисали разноцветные лоскутья. – Даже мундир…

– Спокойно, – сам не зная почему, сказал Николаев. – Это все ерунда. Не плачь, Люба.

А она и не плакала…

«Разинская. Такое могла придумать только она, – решил он. – Пытается напугать. Что же опасного для себя усматривает Разинская в действиях Любы? Ведь Люба идет по другому следу. Значит, что-то произошло в совхозе. Или Люба рассказала мне не все».

Он приоткрыл дверь, вытащил ключ, запер номер изнутри.

– Ну вот, так надежнее… Ты только не горюй. Я с тобой.

Ее огорченные глаза смотрели непонимающе, как у напрасно наказанного ребенка.

Николаев подошел к телефону и решительно снял трубку.

– Феликс, – Люба нажала на рычаг, – не вызывай милицию. Давай примем условия их игры.

– Думаешь, высунутся? Не надейся!

Он подошел к раскрытому шкафу, сочувственно, сокрушенно покачал головой и полуобнял Любу за плечи. Почувствовал ее тепло. Она прильнула к нему, Феликс отвел ее пушистые волосы и поцеловал в висок. Она стремительно обняла его. И так они стояли…

– Я вчера шла через степь. Долго-долго. Босиком, – прошептала она жалуясь. – Я звала тебя… Меня подобрали вертолетчики.

Он оторопел.

– А меня так и подмывало поехать туда за тобой. Как хорошо, что мы вместе…

– Хорошо… – отозвалась она, опустив руки, и доверчиво заглянула в его глаза. – Что же мне теперь делать? В чем я пойду в твой ресторан?

Он бодро ответил:

– Платья – ерунда, дело житейское, наживное. Посмотри, хоть купальник цел? Пойдем на пляж.

Она вяло порылась на полке с мелкими вещичками. Купальник не тронули.

– Переодевайся. И мой совет: найди какой-нибудь целлофанчик, сложи туда партбилет, паспорт, служебное удостоверение, командировку, – все документы, что есть при тебе, и возьми с собой. Я не шучу и не перестраховываюсь.

В большой пакет с зелено-оранжевым драконом Люба сунула казенное полотенце и свою сумочку с документами. Из номера они вышли вместе. Когда Люба запирала дверь, Николаев невольно обернулся – ему показалось, в конце коридора к черной лестнице метнулась какая-то фигура. Ясно, что за ними следят. Да, он был прав в своих догадках. Да и как могло быть иначе? Узнать бы, кого Разинская пустила по их следу? Но Любу пугать он не стал. Только крепко взял ее за руку и повел к машине.

Они выехали на дикий пляж. Курортники уже расходились. Темнело. Казалось, на пляже они совсем одни. Спокойное море поделила пополам лунная дорожка.

Они еще раз искупались. Кажется, Люба начала приходить в себя, но Николаев мучительно думал – за что так обошлись с Любой, что произошло в совхозе? И он спросил:

– Как же вышло, что ты ехала с Разинской?

– Она сама вызвалась меня подвезти. Симпатичная женщина. Мило побеседовали дорогой. Я много узнала об Инске, о том, как растут мандарины.

– А что ты ей говорила?

– Ничего!.. Она ни о чем не спрашивала.

– Странно. Неужели ее не интересовало твое расследование?

– Нет. Да и какое отношение… А вот Гуляеву сегодня будет явно не по себе. Его ждет окончательный допрос Нечитайло, а у нее в руках против него убийственные факты.

Николаева как кипятком ошпарило. Неужели все-таки Гуляев решил убрать Иванцова? Неужели Дмитрий потребовал повысить ставку? Так и повысили бы – хотя бы за его, Николаева счет. Ведь он от своей доли отказался сразу и категорически. Уж коль придет расплата, думал тогда, не за хищения привлекут. Только за пособничество. Да разве этого мало? Хватит мусолить одно и то же!